***
Утром приор Цсорн проснулся и первое, что он сделал, — испуганно закрыл лицо ладонями. Он лежал на удобной кровати, на мягкой перине, в тёплой комнате, богато изукрашенной. Через разноцветные ромбические стекла на пол падал весёлый утренний свет — день обещал быть солнечным. И всё-таки приору было страшно. Когда он плыл в трюме корабля, прислушиваясь к каждому шороху — и то так не боялся. Его страшило вовсе не то, что два государя, про которых в Роване рассказывали всякое, чему приор всё-таки отчасти верил, могут изгнать его из Гутрума или заточить в застенок по одним им понятным причинам — как раз к мученичеству приор уже давно приготовился в сердце своём. Он больше боялся гостеприимства — а что потребуют взамен? В Роване к Гутруму искони сложилось отношение неоднозначное. Когда-то очень давно, в незапамятные времена, земли Рована и Земерканда населял один народ. Рованское наречие всё ещё было в ходу в Земерканде, а на севере герцогства, ближе к границе, крестьяне в деревнях порой даже и не знали гутрумского. А зачем? Господа на нём говорят — и довольно. Лиман, расширяя свои владения, захватил и часть земель древнего Рована, но очередной император решил, что лучше двигаться на восток, а не пытаться покорить обширный полуостров, построил крепостную стену на границе — её развалины всё ещё местами попадались в Земерканде в окрестностях баронских замков. Хотя империя оставила попытки завоевать Рован, но, приняв веру в Единого, миссионеров-то засылала. Сперва судьба их ждала незавидная (что обеспечило в будущем святцам Рована большой список мучеников), но постепенно вожди стали прислушиваться к их проповедям, принимали новую веру, а следом — их воины. Простой люд понемногу тоже приобщался к великому знанию о Едином — где насильственно, где по доброй воле. В предков верить продолжали, справляли прежние обряды, а новые священники постепенно стали смотреть на это снисходительно. Когда владычество империи пошло на убыль, рованские вожди надеялись, что удастся получить назад исконные земли, но земеркандские наместники, прежде служившие Лиману, а затем объединившиеся с племенами будущих Вияма и Бранна, изгнав наконец лиманцев прочь, неожиданно решили участвовать в выборах первого короля и вообще выступили за создание нового государства под названием Гутрум. Под владычеством Лимана оставалось ещё достаточно земель. Поначалу новое королевство укрепляло свои границы, копило силы, а затем стало оттеснять Лиман всё дальше и дальше на юг. А империи, которая оставалась таковой уже только по названию, пришлось туго — ещё и Макения восстала. В войнах складывались будущие очертания Гутрума, ковалась королевская власть. В Роване наконец тоже избрали короля, и тот сделал пару робких попыток пойти войной на соседа, чтобы вернуть исконные земли назад. Они закончились неудачей — прежние родичи, как оказалось, воевать умели гораздо лучше. Пришлось Ровану довольствоваться нынешними границами. Страх, что Гутрум захочет завоевать их полуостров, подстёгивал, и прежде отстававший от Гутрума Рован тоже принялся возводить крепости и замки, строить новые города, совершенствовать корабли. Соседи всё не нападали и не нападали, а затем и вовсе подписали мирный договор. Торговля пошла, общая беда под названием «зверолюды» тоже не слишком способствовала стремлениям повоевать друг с другом. И всё же многие рованцы считали жителей Земерканда своими заблудшими родичами. Члены некоторых семей, чья история уходила в глубь веков, жили по обе стороны границы. Когда в Гутруме наступили времена великих гонений, рованские короли, послушав своих священников, решили, что оборотней, пожалуй, трогать не стоит — ну живут себе и живут. К тому же в Роване их водилось мало и всё больше «исконных». Древние леса в королевстве сохранились только местами на границе с Гутрумом и в горах, но там в пещерах жили зверолюды и оборотни туда не совались. Эльфы полуостров почему-то издавна не жаловали — может, зимы казались холодными. Что касается колдунов и ведьм, то в королевстве к ним относились спокойно. Особым искусством те не отличались — могли скотинку полечить, помочь с урожаем, подсобить справиться с хворями. В Роване сроду не было ведьмовских и чародейных школ, тайные искусства не развивались, знания передавались от ведьмы одной ученице, от колдуна — одному ученику. Из Гутрума мало кто из преследуемых колдунов и ведьм пытался бежать в Рован — торговые суда досматривались, а пробираться болотистой местностью через торфяники, а потом лесами не все решались. Смельчаков было совсем мало, да и не повезло им. С точки зрения рованцев, гутрумские колдуны и ведьмы отличались злонамеренностью и гордыней. Вон чего о себе возомнили — аж при королевском дворе служили! Правильно их решили прижать к ногтю — сидели бы себе, как «наши», по деревням да жили за городскими стенами, место своё знали. В южной части Рована чужаков вычисляли сразу — это вам не портовые города, тут каждый человек на виду. Так что тех преследуемых колдунов и ведьм, кому удавалось миновать топи да леса, хватали сразу, а если сопротивляться пытались, убивали без зазрения совести. Одной ведьме было повезло — приютили её в одной деревне. Своя-то ведьма померла, а ученицы не оставила. Приняли гутрумку, поселили в хижине у леса, где покойная ведьма жила. Поначалу у пришлой всё складывалось неплохо, но вот как-то случилась кратковременная засуха, а она возьми да вызови дождь. Испугавшись такого святотатства и нарушения всяческих божеских законов, крестьяне собрались потихоньку глубокой ночью, обложили хижину соломой и хворостом, дверь припёрли да и подпалили. Покойный Хавтор, а ещё раньше отец его, с Гутрумом поддерживали отношения самые добрые. И не столько с престолом, сколько с тем же покойным герцогом Каффом-старшим, а потом и с его сыном. Всё-таки на Вияме лежала основная тяжесть сдерживания зверолюдов — вот и общие интересы. Земеркандские же герцоги Рованидам категорически не нравились, и только нынешний Хавтор, не будучи объявленным официальным наследником, частенько плавал в Земерканд к полоумному Сорну. Цсорн, как и многие в Сежаре, столице Рована, надеялись, что добрый король Хавтор, будучи ещё нестарым мужчиной, всё-таки женится вторично да родит наследника. Но вот оно всё как обернулось. До Цсорна доходили слухи, будто Хавтор-лиходей строил козни против гутрумских правителей и Сорна на то подбил, за что тот и поплатился. В то время Цсорн уже подался в бега, скрывался от королевского гнева, так что новости доходили до него через вторые и третьи руки. Чем эти королевские прегрешения грозили здесь, в Гутруме, лично ему, беглому приору, Цсорн сразу представить не мог, но бояться от этого не перестал, скорее, наоборот. Неведомое страшнее вдвое. Приор осторожно сел на постели и увидел, что на кресле рядом с кроватью лежит бархатный, с широкими рукавами халат на тёплой подкладке. Наклонился и посмотрел на пол у кровати — там стояли войлочные туфли. А вчерашней своей одежды Цсорн, как не искал глазами, так и не нашёл. Он решился слезть с кровати, сунул босые ноги в туфли, закутался в халат, увидел висящий у кровати колокольчик и робко позвонил. Тут же вошел слуга, осведомился, как спал господин, показал, где комнатка со стульчаком, сказал, что сию минуту принесет тёплую воду для умывания и всё необходимое, а так же одежду, и скрылся за дверью. Справив нужду, Цсорн по обычаю, занесённому ещё лиманцами, налил воды в тазик для омовения, смочил тряпицу и обтёр срамные места. А тут и слуга с водой подоспел. Тщательно вымыв руки, приор умылся, пригладил гребешком остатки волос и посмотрел на одежду, которую ему приготовили. То было, конечно, одеяние священника, но не давешнее, а другое, из более добротной ткани, а исподнее и вовсе было дорогим. — Её светлость ожидает вас к завтраку, отец Цсорн. Ага, значит, слуги считали его обычным священником — может, родичем Вейлина, а может, просто гостем герцогини. Следом за слугой он прошёл по коридору в небольшую, уютную залу, где, наверное, герцогская семья трапезничала в узком кругу, без многочисленных гостей. За столом могло поместиться разве что человек шесть, но сейчас на нём стояли два прибора. Герцогиня уже ждала Цсорна и при утреннем свете выглядела бледной. — Доброе утро, ваше преподобие, хорошо ли спали? — осведомилась она. — Хорошо, ваша светлость, — вынужден был признать приор, — а вы, вижу, провели ночь беспокойно. Надеюсь, не я тому причиной? — Нет, что вы. Кристиана капризничала и плохо спала. Мы с нянькой едва её угомонили. Садитесь за стол, ваше преподобие, прошу вас. Герцогиня заняла место напротив него. Слуги стали заносить кушанья. Цсорн не мог не полюбопытствовать, что же подают в герцогском дворце на завтрак. Принесли маленькие горшочки с кашей на молоке да с мёдом, и Цсорн поразился, увидев, что она овсяная. В Роване овсяные каши считались едой простолюдинов да разве что в иных излишне благочестивых монастырях в пост её подавали. К каше каждому на тарелочке поднесли по две булочки, и тут приор был вынужден признать, что сахар и заморскую корицу вряд ли встретишь в сдобе простого горожанина. Но умеренность в еде приятно удивляла — готовили ровно столько, сколько можно было съесть, не больше. — Дитя капризничало, так нянька есть, — заметил приор. — А вы бы спали себе спокойно. — Ваше преподобие, чай не нянька дочку мою родила! — рассмеялась герцогиня. — Редко такое услышишь от женщины вашего положения, ваша светлость, — заметил приор. — Ну и кушать дочка хотела, — заметила Мадин, с удовольствием поедая кашу. Цсорн тоже попробовал — овсянка оказалась вкусна необыкновенно, да и булочка тоже. — Простите, дочь моя, — осторожно спросил он, — может, вы и сами грудью кормите? Сколько вашей дочке? — Сама кормлю. Жаль, Лайву я сразу кормилице отдала, но глупа была, молода слишком. Кристиане уже два месяца. Вот ещё через два-три можно и кормилицу найти, а мне пора будет к делам возвращаться. Забот много. Не могу же я сидеть во дворце и ничего не делать? Вот вы порасспросите племянника, он вам расскажет про наши дела. А ещё лучше съездите с ним на строительство новой больницы. Это же дворец, а не больница! Цсорн слушал и не верил своим ушам. Конечно, в Роване жены баронов занимались хозяйством, то есть руководили работой замковых слуг, ведали кое-какими запасами, как-то: сахар, пряности. Держали при себе баронессы и ключи от сундуков и кладовых. Но графини, но герцогини! Те, помимо исполнения долга супруги и матери наследников, занимались своими маленькими дворами, принимали гостей, музицировали, вышивали, пока кастеляны и экономки вели хозяйство. Чем знатнее была дама, тем более она полагала, что её роль — служить украшением, быть своего рода лучшим драгоценным камнем в венце мужа. Хотя, конечно, иные из них и благотворительностью занимались, то есть жертвовали некие суммы церквям и монастырям. Но сами в дела не вникали, полагая, что священники и приоры сами разберутся, куда потратить деньги. Тут слуги принесли кувшин со странным горячим напитком, а ещё тонкие блины, свернутые в трубочки и начинённые творогом, перетёртым со сметаной и сахаром. Напиток назывался чаем. Ну, в Роване листья той же малины или смородины тоже заваривали кипятком, а это растение, как сказала герцогиня, стали не так давно завозить из Иларии. Цсорн пробовал осторожно, но, видя, что герцогиня пьет без стеснения, хотя и кормящая мать, оставил, наконец, свои подозрения. Напиток был чуть терпким, заметно бодрил и замечательно утишивал сладость десерта. Цсорн оценил и деликатность хозяйки, выбравшей блюда и обычные, и доступные, ему, беззубому. — На дочерей ваших дозволите взглянуть, ваша светлость? — спросил Цсорн. — Старшая наша дочь с отцом, его светлостью, — сказала Мадин. — Кристиана спит. Если хотите, можем прогуляться с ней по саду. — А сколько лет вашей старшей? — Скоро два, ваше преподобие, — улыбнулась Мадин. — Так мала, а уже поехала с отцом по делам? — поразился приор. — Со мной ей уже не интересно, — развела руками Мадин. — А отец обещал показать настоящие корабли. — Долго с ней ехать придется, — покачал головой Цсорн. — Мы ждём их завтра к полудню, — сказала Мадин. — Наша дочь уже опытная путешественница. Срок встречи с герцогом отодвигался, и приор слегка успокоился. После завтрака герцогиня ненадолго препоручила Цсорна заботам Сейнир, сославшись на необходимость позаботиться о дочери. — Сейнир потом проводит вас в сад, а я вас там встречу. Приор подумал, что Сейнир, пожалуй, не простая служанка, а, возможно, старшая над всеми служанками герцогини, иначе как бы ей могли поручить показать ему дворец? Конечно, не личные покои семьи, а залы парадные, а ещё библиотеку, которая только недавно была обустроена — прежний-то герцог Сорн особо книги не жаловал, несмотря на то, что иметь их считалось признаком богатства. В библиотеке Цсорн с удивлением увидел странные книги — совсем маленькие по сравнению с привычными огромными томами. Буквы казались совсем крошечными, иллюстраций почти не было, а если и были, то черно-белые гравюры. — Странно как выглядят буквы, — приор крутил книгу и так, и эдак. — Что за краска непонятная? — Эти книги напечатаны, ваше преподобие, — пояснила Сейнир. — До нас дошли слухи об этом. Вот, значит, как они выглядят. Спору нет — дело, возможно, и хорошее, но красоты в подобных книгах совсем нет. Неужели ваши монахи больше не создают манускриптов? — Ну как же? Заказы по-прежнему к ним идут. А вот взгляните, ваше преподобие, на этот сборник песнопений — он тоже напечатан, но гравюры в нем цветные. Мастерские могут исполнить разные заказы, иной раз печатается только текст, а буквицы потом рисуются красками, как прежде. Так же и миниатюры. — Видимо, этот сборник был напечатан в одном экземпляре? — спросил Цсорн, пролистывая большой том. — Нет. Один его светлость заказал для себя, второй отправил государям, третий — герцогине Мейнир в Ахен, а четвертый — Верховному приору. Государи просили потом напечатать еще два — для университета в Майшене и библиотеке в столице. — Университет? — переспросил старик рассеянно, ухватившись за новое слово, любуясь искусными буквицами и миниатюрами. На некоторых страницах текст был размещён в две колонки, приглядевшись, приор понял, что и песнопения были напечатаны на двух языках — гутрумском и рованском. Удивительного в том не было, учитывая, где печатали книгу, но ему почему-то показалось добрым знаком. — Да, университет. Это такое место, где молодые люди смогут постигать разные науки. — Это, наверное, от лиманского слова, которое означает «всеобщий»? — Наверное, ваше преподобие, лиманскому я не обучена, — потупила глаза девица. «Ишь хитра, — усмехнулся приор про себя, — лиманскому не обучена, а про книги знает, и про университет знает. Точно ли служанка?» — А вы кем при герцогине служите, дитя моё? — ласково осведомился он. — Слежу за здоровьем её светлости, ваше преподобие, — Сейнир снова потупила глаза. — А-а-а, целительница, значит? У нас только повитухи есть, всем прочим врачеванием только мужчины занимаются. Ну, ведьмы по деревням не в счёт, конечно. Сейнир не стала поправлять преподобного, лишь присела в почтительном поклоне, бросила неприметный взгляд на солнечный луч на мраморном полу и предложила почтенному гостю выйти в сад. Герцогиня ждала в беседке, рядом с ней сидела рослая и дородная нянька, держала на руках младенца. Девочка была в меру тепло одета и не спелёната, а упрятана в шерстяной футлярчик с рукавами и бодро сучила ручками и дрыгала ножками. На голове ребенка было надето два чепчика — тонкий льняной и тёплый, из мягкой шерсти. — Какая девочка! — умилился приор. — Какая красавица! Он заметил, что нянька еле заметно трижды сплюнула через плечо, но не стал делать замечание за такую вопиющую суеверность. — А кто же такую одежду придумал? — Это я придумала, — слегка покраснела герцогиня. — Посоветовалась с портнихами, вот и сшили. Здесь, в Земерканде намного теплее, чем в Бримарре, к чему дитя укутывать? Приор подумал — матери виднее, да и малышка явно чувствовала себя прекрасно. За неимением семьи в уходе за детьми он как-то и не разбирался. Так, наслушался от прихожанок разного, в книгах читал об обычаях. Они пошли гулять по саду, а нянька с дитятей следовала позади. Цветники, спящие зимой, деревья и кусты, посаженные ради красоты, занимали тут совсем немного места — ну, конечно, по дворцовым меркам, дальше шёл настоящий сад — фруктовый. Но и так было где прогуляться, пройтись, чтобы полюбоваться той же красотой архитектуры. — А какие они, ваши государи? — задал приор вопрос, который его давно волновал. Мадин задумалась, подбирая слова. — Государь Кристиан — воин, государь Ленард — хозяин, — сказала она наконец. — Справедливые и честные. — Это правда, что государь Ленард — оборотень? — Правда, — кивнула Мадин. Приор не услышал в её голосе ни смущения, ни раздражения. Что же, спросил он себя, природа государя для неё — что-то естественное и... нормальное? — А государь Кристиан — наполовину эльф, — сообщила герцогиня, чем повергла приора в окончательное недоумение. — Матушку государя, герцогиню Кафф, недавно на церковном соборе причислили к лику святых — её тело осталось нетленным после смерти. — Единый, — приор невольно потянулся к символу, что должен был висеть у него на груди, и горько вздохнул, не найдя его. — Что за времена настали! — Прекрасные времена, — твердо ответила герцогиня. — Народ доволен. Работы много, хватает на всех, урожаи богатые в этом году, старые ремёсла воскресли из небытия и появились новые, города расширяются и украшаются, в деревнях довольство. — Творец смотрит на вас с одобрением, — вздохнул старик. — А от нас отвернулся. Я каждый день молюсь, чтобы гнев Его обрушился лишь на виновных, пусть я сам среди них. — Мне сложно судить о таких вещах, ваше преподобие, — сказала герцогиня. — Но думаю, что Единый вмешивается в жизнь целых государств, лишь когда происходит что-то уж совсем ужасное. У нас вот и гонения были, а потом много лет правил не король, а трое воров и убийц, но что-то Гутрум не постиг ни мор, ни голод. Однако, — признала она чуть погодя, — счастливой жизнь в стране тоже не была. Слишком многие страдали от несправедливости. — Что ж, в том, кем являются по роду-племени ваши государи, можно углядеть руку Единого, — кивнул приор, — у нас эльфы вот никогда не жили, я ни разу не видел их живьём. Не знаю, как бы к ним относились у нас в Роване. А ведьм и колдунов своих мы не трогали. Вот, к слову, а как у вас теперь с ведьмами и колдунами? Мадин улыбнулась. — Хорошо, ваше преподобие, — заверила она. — Есть школы, где учат способных девочек и мальчиков, есть ковены, которым никто не запрещает собираться, проводить свои обряды, хранить свои знания. И в деревнях, и в городах есть работа и для ведьм, и для колдунов, на всех не хватает, того и гляди, переманивать начнут. — Школы для ведьм?! — ужаснулся приор. — И для колдунов, — кивнула Мадин. — Что в том плохого, ваше преподобие? И священников учат, и лекарей, и целителей. — Мы своим ведьмам и колдунам разрешаем мелкое колдовство, но на порог храмов не пускаем — они ведь язычники, — покачал головой приор. — А тут — школы! — Если ведьма верит в Единого, — сказала Мадин, — как же не пустить её? Не наш ведь это храм, не нам в нём порядки устанавливать. Дом Единого то, к Единому дочь его или сын пришли, кто мы такие, чтоб перед ними двери закрывать? — Это где ж такие ведьмы, которые в Единого верят? А если верят, как могут колдовать? — Да хоть взять сестру Латишу, супругу его преподобия Мельяра, — сказала Мадин. — Он наш Верховный приор. Она ведьма. Нет у них розни, нет ссор, нет в их вере противоречий. Ведьмы верят в богов, мы верим в Единого. Так Единый сотворил тех богов. как помощников себе, и стоит над ними, как государи стоят над герцогами, герцоги над графами и баронами. — Ох, — приор вдруг схватился за сердце. Творец, куда он попал? Что это такое? Ведьма замужем за верховным приором! Герцогиня толкует ему, что Единый якобы создал богов, про которых все знают, что они суть неживые идолы — и только. — Сейнир! — позвала герцогиня, осторожно подхватила старика под руку и подвела к ближайшей скамье. Нянька с ребенком застыла в отдалении, с удивлением глядя на приора, который всё охал — то ли от боли, то ли больше от страха. Сейнир прибежала на удивление быстро — во дворце слышать госпожу она просто не могла, не за кустами же пряталась всё это время? Она ещё только подошла к приору, а тот вдруг почувствовал, как боль в груди стала затихать. А уж когда женщина вдруг повела ладонями над его головой, что-то шепча, он наконец всё понял. — Она ведьма, — простонал он. — Ведьма, ведьма, — совсем другим тоном произнесла Сейнир. Она больше не опускала очи долу, не лепетала, в голосе появились, как показалось Цсорну, властные нотки. — Эх, ваше преподобие, к чему пугаться-то по пустякам? Ну что? Полегче вам? Приор кивнул. — Ничего, это всё скитания ваши да путешествие по морю, — говорила ведьма, — вы уж не мальчик — такое вытерпеть. Всё будет хорошо, здоровье ваше поправится — уж я позабочусь. — Часовня-то во дворце есть? — шёпотом спросил Цсорн. — Конечно, — удивлённо ответила герцогиня. — Как не быть? — подтвердила Сейнир. — Позвольте, ваша светлость, я провожу его преподобие. — Да-да, — кивнула герцогиня. Приор уже пребывал в таком состоянии, что не имел сил сопротивляться возмутительному предложению: где это видано, чтобы ведьма служителя церкви провожала в часовню? Да кроме того, в чём приор бы ни за что не признался, от ведьмы веяло чем-то таким приятным, что хотелось побыть рядом с ней подольше, как в холодный день у тёплой печки. — Правда ли, что некоторые ведьмы верят в Единого? — спросил Цсорн, идя рядом с Сейнир по дорожке сада и опираясь на её руку. — Правда, ваше преподобие. Во времена гонений многие сестры прятались по монастырям. — Что?! — Ну полно, что вы так разволновались, милый мой? Вот, скажем, у государя Кристиана тётка по матери — эльф, а уже давно приоресса монастыря Блаженной Тени и глава женской ветви ордена Уставников. — У нас ордена не такие, — перебил было приор, но тут же прибавил: — Продолжайте. — В её обители до сих пор живёт несколько ведьм и не уходят, хотя могли бы сложить с себя обеты. А одна из них, сестра Уэлла, лунопоклонница, между прочим, служит при дворе государей, помогает в полнолуние его величеству Ленарду. Так ведь тоже обеты не сняла до сих пор. — Чудны дела твои, Единый, — покачал головой Цсорн. — И всё же… утверждать, что боги существуют, — это ересь. — А если бы вы встретили бога или богиню во плоти, что бы вы сказали, ваше преподобие? — спросила Сейнир. — Решил бы, что меня искушают нечистые духи. — Почему? Любой человек чувствует присутствие богов, только не задумывается об этом. — Как это? — Ведь большинство из них воплощают в себе силы природы. Смотрите сами, ваше преподобие: иной любит жару, иной предпочитает холод, иной летом в дождь выбежит во двор, подставит лицо под струи и чувствует себя, как в раю, чувствует, как силы его прибавляются. Ведь Творение, ваше преподобие, не закончилось, оно продолжается каждую минуту — старшие дети Единого каждую минуту творят этот мир, строят что-то новое и разрушают ненужное, и этому не будет конца. Величие Творения пронизывает всё в этом мире, и в других мирах тоже. Может, я ошибаюсь, но разве в Священных книгах сказано где-нибудь, что Единый прекратил творить раз и навсегда? — Не сказано, — вынужден был признать приор, — но написано, что он достиг наилучшего. — Возможно, так показалось людям, писавшим эти книги, ведь человеческий век короток. — Даже если Творение продолжается, из этого вовсе не следует, дочь моя… — приор споткнулся на этом обращении, но продолжил: — Из этого не следует, что Единый не осуществляет его без помощников. — А как же высшие духи? — Но это же не боги! — Да назовите их, как угодно, ваше преподобие! — рассмеялась ведьма. — Вы их называете духами, мы — богами. — Ну если так посмотреть на вещи… — хмыкнул приор. — Однако, вы умны, дочь моя, вынужден признать. Спорить с вами непросто. Тем временем они вошли во дворец и вскоре Сейнир открыла перед приором двери в часовню. — Ох, красота-то какая! — вырвалось у Цсорна. — До чего ж изукрашено! — Это всё новое, ваше преподобие, герцог Сорн-то сюда и носа не казал. Стены небольшого помещения были покрыты резными деревянными панелями с традиционными земеркандскими (а, значит, и рованскими) узорами. У престола с символом Единого красовался новый алтарь в резной позолоченной раме, фигуры святых, писаные яркими, сочными красками, выделялись на золотых фонах. Два других алтаря, поменьше, крепились к боковым стенам. Те уже напоминали простые картины, и приор ещё ни разу не видел подобную живопись. — Главный алтарь старше, его отреставрировали, — пояснила Сейнир, — а эти два прислали из Бранна, их писал придворный художник их величеств, мастер Сарф. Посмотрите сюда, ваше преподобие. Ведьма подвела приора к алтарю, висящему слева. — Это история блаженных Рауды и Дагфары. Рауда, вот она, в синем, была простой горожанкой, вдовой, дружила с ведьмой по имени Дагфара, она изображена в красном. — Просто дружила? — спросил приор, глядя на изображение обнявшихся женщин. — Разве ж это так важно, ваше преподобие? — упрекнула Сейнир. — Вы правы, дитя мое, продолжайте, — устыдился Цсорн. — Когда начались гонения на нелюдей, ведьм и колдунов, Рауда спрятала подругу у себя дома. А вот это их злокозненные соседи, приходящие с доносом к дознавателю, — объясняла ведьма изображение на пределах. — Обеих женщин схватили и пытали, Рауде предлагали предать подругу, покаяться и удалиться в монастырь, но она не согласилась. Центральная часть алтаря изображала казнь блаженных. Судя по изображению, им отсекли головы. Обе святые стояли на коленях с завязанными глазами, сложив молитвенно руки. Приор понимал, что на самом деле головы-то рубили топором, а не мечом, но художник пожертвовал подлинными подробностями в пользу впечатления. Выше души Рауды и Дагфары возносились к небесам в белоснежных одеждах, летели к сияющим дланям Единого. — Почему только блаженные? — спросил приор. — Почему не святые? — Верховный считает, что всему свое время. В Земерканде их почитают, но могила пока не найдена, мощи не обретены. — Но мать государя Кристиана признали святой сразу. — Так там чудо было явлено. И уж его величество точно не стремился к тому, чтобы его матушке поклонялись, как святой. Он ведь долго скрывал, что она была эльфом. Цсорн вынужден был признать, что приор Мельяр поступает не сообразно политической пользе, а сообразно духовным законам. Он продолжал рассматривать алтарь: до чего же трогательно выглядели обе блаженные: тоненькие, стройные, лица нежные, но у каждой — свое, будто с живой женщины писанное. Конечно, на вкус приора, канон был нарушен, но и излишеств художник не допустил, пусть и изобразил «декорации» на манер лиманских дворцов. Сейнир достала из неприметного шкафчика иларийские благовонные палочки, воткнула их в подставки на алтарях. Цсорн, повторяя про себя молитву, аккуратно поджёг их. Мир его рушился... нет, возразил старик сам себе, мир обновлялся. Точно по слову этой странной ведьмы — творение продолжалось ежечасно, ежеминутно, отжившее уходило, оставляя лишь истинное и прекрасное. — Вас оставить, ваше преподобие? — спросила ведьма. — Нет, дитя мое, вы мне не мешаете, — ответил приор и преклонил колени перед символом Единого. Он не видел, что там, за его спиной, делает ведьма, да и не пытался посмотреть, а погрузился в молитву. Просил Единого вразумить его. послать явственные знаки, что всё, услышанное, правдиво, что не искушают его. Хотя вроде и чувствовал, что нечего страшиться, но решил заручиться помощью Творца.***
Курьер с письмом герцогини отыскал Джулиуса в новой мореходной школе. Герцог, сам новичок в науке морского боя, не упускал случая пообщаться с Мастерами баллисты и шпаги, собранными кто в Ахене, кто и здесь, в Земерканде. Первый набор наёмников состоялся месяц назад — из рыбацких деревень молодые парни охотно шли попробовать свои силы, служа доблестному герцогу и милостивым королям. Но дела делами, Мастера - Мастерами, наёмники - наёмниками, да только с герцогом в школу прибыла и её юная светлость Лайва. Как же можно было не показать дочери обещанные «кораблики»! Показал — и как они строятся, и поднялся с ней на борт одного из готовых, но ещё не спущенных на воду. Лайва потребовала показать ей всё-всё, так что даже в трюм пришлось спуститься. Малышке понравились матросские гамаки, и она захотела себе такой же. Прочитав письмо супруги, Джулиус еле слышно, но всё же ругнулся себе под нос. Беглый Верховный приор — такого дива по сей день видеть не доводилось! Приходилось бросать все дела и возвращаться в город. Пора и ему, пожалуй, подыскивать себе помощников — надёжных и знающих людей. Сам он во все места сразу поспеть не мог. Домой выехали в ночь. Лайва спала под присмотром няньки в карете, а Джулиус, старый вояка, по привычке ехал верхом, так что приехал в столицу герцогства уставший, голодный, а потому слегка раздражённый. Дочка тоже начала капризничать, и нянька сразу повела её кормить. Во дворец они вошли не через парадный вход, а через двери в западном крыле, где находились жилые покои. Первым делом Джулиус велел оруженосцу расстегнуть перевязь и забрать меч, а тут и слуги прибежали, первый помог снять тёплый плащ, второй, когда господин уселся в кресло, отстегнул шпоры, стянул сапоги, переобул в домашние, короткие и сафьяновые. Джулиус прошёл в приёмную. Стража распахнула перед ним дверь в маленький, увешанный гобеленами коридор, ведущий в комнаты. Джулиус и пары шагов сделать не успел, как в другом конце тоже открылись двери и навстречу ему выбежала Мадин. — Душа моя, — улыбнулся герцог. Жена бросилась ему на шею. — Мой драгоценный, устал? — Мадин поцеловала супруга в щёку. — Устал. Голодный, как собака. Приор подождёт, накорми меня для начала с дороги. — Стол уже накрывают, дорогой, — Мадин смотрела на супруга с нежностью. — И государи прислали ответ, я положила его рядом с твоей тарелкой. — Так ты сама написала, не стала меня ждать? Вот умница! — герцог поцеловал жену. Они прошли в ванную комнату. Мадин собственноручно поливала из кувшина мужу на руки. Потом Джулиус, фыркая и покрякивая, вымыл лицо и шею, утёрся и направился в столовую. — Прочитай мне письмо, душа моя, — попросил он, накидываясь, как оголодавший зверь, на жареного рябчика. Мадин сломала королевскую печать на свитке, развернула его. — «Её светлости Мадин их королевских величеств привет и добрые пожелания, — начала она и смущённо посмотрела на мужа. Джулиус оторвал кусок лепёшки и пожал плечами — мол, кто писал государям, тому они и отвечают. — Рады слышать, что верховный приор Рована избежал злосчастной судьбы своего короля и его советников. Хотели бы видеть его во дворце в Бранне, однако, коли здоровье и прожитые годы не позволят несчастному столь скоро вновь пуститься в путь, просим Вас даровать ему убежище от врагов и невзгод и направим к нему доверенное лицо Наше, дабы расспросить о делах в королевстве Рован и подробностях неустроения, в нём происходящего. Ждём известий. Ленард и Кристиан». — Чьей рукой писано? — поинтересовался герцог, осушив кубок и задумчиво оглядывая миски. Положив себе рагу из овощей и ещё одного рябчика, он налил ещё вина. — Государя Ленарда, — подумав, определила Мадин. — Старик, по твоим словам, не больно-то крепок, — заметил герцог, — так что будем ждать королевского посланца. И пожалуй, я удвою караулы. — Рованский корабль снялся с якоря ещё на рассвете, — сказала Мадин. — Дознаватель говорил с их капитаном, записал приметы беглого матроса, обещал непременно известить, если того поймают или отыщется его тело. — Ну да, ну да, — усмехнулся Джулиус. — Тело, может, и отыщется. Подходящее. А, может, и нет. Но кто станет искать беглого матроса, спрашивается? Куда корабль проследовал? — В Ахен, а потом и в Лиман, дорогой. — Вернётся-то недели через две. Пристроим матросика, не пропадёт. Ну, где этот приор? — В саду, — улыбнулась Мадин. — Гуляет с Сейнир. — С ведьмой? — Джулиус запрокинул голову и захохотал. — Поздороваюсь, пожалуй. А потом немного отдохну, душа моя, если ты не против. Устал я что-то. — Конечно, душа моя, — Мадин всплеснула руками. — Видано ли — всю ночь в седле! Город Брерн Гостиницу «Дикий виноград» посланцы герцогини Мейнир нашли быстро — и не только по большой вывеске, но и по тому самому винограду, которым густо зарос весь фасад, выходящий на реку. Оставив пока что охранников за дверью, Квитас и Солз вошли внутрь. Внизу, в общей зале, ужинало двое путешественников — по одежде судить, из Опала. Солз позвонил в колокольчик, и из дальней комнаты появилась хозяйка — нестарая ещё женщина в чёрном. — Чем могу служить, уважаемые? — спросила она. — Меня зовут Джилиана, к вашим услугам. — Брат Солз, — представился монах, — а это Квитас — наёмник. Мы бы хотели снять комнаты, но за дверью ещё пятеро дожидаются. — Ещё пятеро? — хозяйка не испугалась, но опальцы встали и бочком-бочком ушли к себе подальше от греха. Видать, торговцы. — Да, — любезно улыбнулся Солз, — они приехали поступать на службу, но пока что не представлены начальству. Им бы тоже не помешало временное жильё. — Но они могут жить и по двое-трое в комнате, так даже лучше, — прибавил Квитас. — У меня есть одна комната для троих, а остальные предназначены на двоих, так что вы все прекрасно разместитесь. А ваши друзья тоже при оружии? — Джилиана покосилась на меч Квитаса. — При оружии, да вы не бойтесь, голубушка, — широко улыбнулся Квитас, — мы люди приличные, будем вести себя чинно и достойно. — Поверю на слово. Зовите ваших друзей. Квитас сходил за охранниками. Вдова-хозяйка посмотрела на молодых удальцов и слегка вздохнула. Она и сейчас отличалась миловидностью, а в молодости, поди, слыла красавицей. — Желаете, чтобы я приготовила вам завтрак? — спросила она. — Мы бы с удовольствием поели, госпожа, — учтиво отозвался Солз. — Могу предложить омлет, бекон, свежий хлеб, молоко и мёд. — Годится, — зычно пробасил Квитас. Джилиана невольно рассмеялась и повела мужчин показывать комнаты. Бани при гостинице не было, но городские находились не слишком далеко. А пока что Джилиана приказала служанкам принести горячей воды для умывания. Мужчины разместились, умылись с дороги. Охранники решили поесть внизу, но Квитас и Солз попросили хозяйку принести им завтрак в комнату. — Отлично кормит, — наёмник с удовольствием наворачивал здоровенную порцию омлета с луком и грибами, булку он разрезал вдоль, разложил на ней свою часть бекона, прикрыл второй половиной и разом откусил треть. Солз ел медленно, аккуратно, да и меру соблюдал. — После завтрака я отправлюсь к здешнему дознавателю, передам ему бумаги, — заговорил он наконец о деле. — А вы чем займетесь? — Отправлюсь на разведку, — усмехнулся Квитас, — пройдусь по городу, погляжу на богатую публику. — Удачи вам, любезный друг, — кивнул монах. — И вам удачи. Подкрепившись, Квитас направил стопы свои к центру Брерна. Город наёмнику понравился: дома сплошь каменные, улицы мощёные, зелени много. Ближе к соборной площади попался по пути трактир под названием «Кожевенник». У коновязи три лошади осёдланные, мальчишка рядом сидит, сторожит и ломоть хлеба уплетает. Квитас заглянул в распахнутую дверь: чисто, пристойно, народу с утра мало — всего-то пятеро. Из них трое — такие же приезжие, как и он: мешки дорожные рядом со стульями на полу стоят. А двое, видать, завсегдатаи, но на выпивох не похожи. Квитас выпил стаканчик местного, слегка закусил сыром и домашней колбасой и почувствовал себя совсем сытым. С монетами он расставался легко — герцогиня щедро снабдила их деньгами на дорогу. Квитас решил отправиться к главной площади, чтобы поглазеть на здешнюю публику. Местный собор ничуть не уступал таковым в Ахене или Вияме, был богато украшен разноцветными мраморами и статуями святых. Утренняя служба уже закончилась, а полуденная ещё не начиналась. Квитас обошёл площадь, приглядываясь к вывескам, и набрёл на лавку парфюмера. «Богатое заведение, — подумал он, — не нужен ли тут охранник?» Внутри пахло, как в раю. В шкафчиках блестели флаконы с духами и ароматическими маслами, лежали коробочки с помадами и пудрой. Возле каждого шкафчика стоял продавец, готовый оказать помощь покупателям в выборе товара. Народу в лавке было довольно много. В сторонке за прилавком сидел господин средних лет — видать, хозяин. Квитас подошёл к нему. — Бравый воин желает выбрать духи для своей зазнобы? — спросил хозяин лавки. — Простите, хозяин, — широко улыбнулся Квитас, — я просто зашёл спросить, не нужен ли вам охранник. — Вид у вас и правда бравый, молодой человек, но охранник мне не нужен. — Жаль. — Я думаю, вы зашли в первый попавшийся богатый магазин? — спросил хозяин лавки. — Вы лучше обратитесь в какой-нибудь торговый дом. Купцам всегда нужна охрана. — Благодарю за совет, — слегка поклонился Квитас. «Купцам-то охранники нужны, да мне нельзя покидать город, — подумал он, выходя на площадь. — Хотя, возможно, охрана потребуется на склад. Черт возьми, и как тут вообще ищут работу? Мне даже ни один нищий по дороге не попался. Кажется, тут все при делах». Тем временем площадь стала заполняться народом. Подъезжали люди состоятельные, спешащие к полуденной службе. Подтянулись зеваки, непонятно чего ждущие. Да и кое-кто из прихожан, купцы и торговцы по виду, не спешили войти в храм, а чего-то ожидали. Квитас приблизился к ступеням храма, ловко ввинтился в толпу и занял удачную позицию. — С мечом в собор нельзя, — сказал стоящий рядом горожанин. — Да я не пойду, уважаемый, — ответил Квитас. — Я приезжий, и мне любопытно. А кого все ждут? Бургомистра? — Нет, конечно. Сегодня день почитания святого Лернея. Все ждут зрелища. — Не понял… — Вот погодите, увидите. Тут толпа зашевелилась, зазвучали приветственные возгласы, женщины замахали платочками. По ступеням поднимался молодой красавец — высокий, темноволосый с черными очами (иначе и не скажешь). — Это кто ж такой? — спросил Квитас. — Масителло Гавин. Вот погодите, увидите, что начнется, когда прибудет его младший брат. Что-то он запаздывает. Обычно они стараются один другого обогнать, чтобы первым войти в собор. Наверное, его преподобие отец Андий устроил им за это выволочку. Крики усилились. На площадь прибыло сразу несколько паланкинов. К собору направился красивый пожилой господин в сопровождении двух юношей и трех детей разных возрастов. Толпа принялась рукоплескать. — А это что за семейство? — спросил Квитас. — Это Формиты, — пояснил горожанин. — Чаще они ходят на службы в монастырь, тем более что настоятелем там — старший сын господина. — Их в городе любят? — В общем, да. Хотя им далеко до Гавинов и Марчианов. — Одного Гавина я уже видел. А Марчианы еще не появлялись? — Они всегда приезжают последними. Послышался звук труб. На площади появилась целая процессия: музыканты, слуги, раздвигавшие толпу, и дюжие молодцы, которые несли три паланкина. Толпа взорвалась овациями. — А вот и Марчианы. — Можно подумать, в собор приехал сам государь, — пробормотал себе под нос Квитас. Из первого паланкина на плиты площади выбрался на редкость уродливый господин, чей нос глядел в сторону, а переносица была вдавлена. Квитас сразу смекнул, что это след от старого ранения. Из второго паланкина выбрался господин помладше, но тоже вовсе не красавец, хотя и с целым носом. Он подошел к третьему паланкину и помог выйти из него писаной красавице. — Ну вот, они все тут, — сказал горожанин. — Порази меня гром! — воскликнул Квитас. — Ох, простите… Никогда не видел такой прекрасной женщины! И правда — с такой только лик святой писать: высокая, стройная, волосы — что твое золото, а глаза — тёплые и карие. А уж лицо! Квитас невольно вздохнул. — Это жена Иеросимо Марчиана, Тамассета, — пояснил его собеседник. — Она родом Формит, поэтому и красавица. Ну вот, теперь в собор зайдут и остальные. Вы пойдёте? — В следующий раз. У меня же меч при себе, — напомнил Квитас. — Приятно было поговорить. Он остался на площади, нашел местечко в сторонке, присел на край фонтана и решил подождать, пока закончится служба, чтобы ещё раз поглазеть на красавицу. Зеваки с площади разошлись, остался только рабочий люд, занятый своим делом. Покупатели входили в лавки и выходили из них — кто с товаром, а кто налегке. К фонтанам спешили служанки, чтобы наполнить кувшины чистой питьевой водой. Квитас развлекался тем, что помогал девушкам, а одной, самой миловидной, даже помог кувшин донести. Наконец служба в соборе закончилась, и Квитас подобрался поближе к паланкинам, делая вид, что разглядывает статуи на фасаде. Знатные семейства покидали храм. Показалась и богиня, которую ждал Квитас. Её муж — Иеросимо Марчиан, как припомнилось — хотел уже подать жене руку, чтобы усадить в паланкин, но та покачала головой. — Нет, душа моя, хочу зайти в «Амброзию». Господин Николаус создал новые духи и хотел мне показать их. — Так пусть он привозит их сам, — возразил Марчиан. — Ах, мой милый, не могу же я всё время сидеть дома! А господин Николаус не может привезти мне все свои духи. Я ненадолго загляну в лавку — вдруг мне понравится что-то ещё? — Хорошо, только не задерживайся, — слегка нахмурился Иеросимо. — Не волнуйся, душа моя, меня будут ждать слуги. — Тамассета подарила супругу поцелуй в щёку. Квитас, разумеется, воспользовался шансом полюбоваться на красавицу, но в лавку входить не стал, а лишь приник к окошку, следя за тем, что делает Тамассета. Та, правда, выбирала духи и даже купила флакон. Когда она уселась в паланкин и слуги плавно понесли его вперёд, Квитас двинулся следом, в отдалении. Сначала паланкин несли по широкой улице, ведущей к площади, но внезапно слуги, повинуясь знаку маленькой ручки, высунувшейся из-за занавески, свернули на боковую, узкую. Квитас смекнул: что-то тут не так, подождал немного, пока носильщики пройдут немного дальше. Но тут следом за паланкином в узкий просвет между домами нырнул мужчина, закутанный в плащ. Край плаща был слегка приподнят, что намекало на то, что под ним скрывается меч. «Никак грабитель», — подумал Квитас, бросился за незнакомцем и схватил его за плечо. — Кто такой? Хочешь напасть на богатую госпожу? — гаркнул наёмник. Мужчина обернулся — одет-то он был неприметно, ничто не выдавало его богатство, но черты лица показались Квитасу знакомыми. Ба, да это ж второй Гавин — Барагон! Он очень напоминал брата, только вот глаза его были зеленовато-карими. Квитас, впрочем, повинуясь внутреннему голосу, сделал вид, что по-прежнему считает красавчика простым грабителем. — Ты кто такой? Руки прочь! — воскликнул господин Гавин. — Нет, это кто ты такой? — Квитас отскочил назад и выхватил меч. — Смотри, сам напросился! — Гавин тоже выхватил свой. Они бросились в проулок, прочь с улицы — не драться же на виду. А тут, между глухими заборами, никто бы не помешал. Гавин дрался знатно, Квитасу даже понравилось с ним сражаться. Разумеется, он старался не задеть ненароком противника. Впрочем, и растягивать удовольствие от схватки тоже не стал — выждал момент и особым приемом, изученным в школе наёмников, обезоружил Гавина. Тот от неожиданности споткнулся и упал на одно колено. Квитас тут же подскочил и приставил конец меча к его горлу. — Пощадите! — раздался вдруг женский крик. Пока Квитас и Гавин бились в проулке, паланкин госпожи Тамассеты успел развернуться на улице и вернуться, так что она подоспела к исходу схватки. — Ежели госпожа желает, — Квитас поклонился и спрятал меч, а потом поднял оружие Гавина и вручил хозяину. — Простите, господин, я принял вас за человека, замышляющего дурное. — Вы целы, друг мой? — Тамассета бросилась к Барагону. — Цел, не волнуйтесь, любовь моя. — Простите ещё раз, — Квитас поклонился. — Госпожа, я решил, что вас хотят ограбить. — Ограбить? — Барагон захохотал. — А сам-то зачем крался за паланкином? — Да я так… госпожа очень красива. Я просто любовался, не подумайте ничего дурного, досточтимый! — Да кто ты вообще такой? — воскликнул Барагон, но, не дожидаясь ответа, повернулся к госпоже: — Дорогая, вернитесь в паланкин. Увы, нам придётся встретиться в следующий раз. — Что поделать, — вздохнула Тамасетта. — Мне пора возвращаться домой. Барагон склонился к её руке, помог сесть в паланкин, и слуги унесли госпожу прочь. — Кажется, я испортил вам свидание, досточтимый, — вздохнул Квитас. — Кажется, испортил, — без тени злости ответил Барагон Гавин. — А ты славно дерёшься! Но давай-ка уйдём с улицы и вообще найдём тихое место, чтобы поговорить. Следуй за мной. — Хорошо, господин, — поклонился Квитас, понимая, что удача сама идёт ему в руки. Он послушно следовал за Гавином по улицам города, а когда впереди замаячило большое здание, ещё сохранявшее лиманскую богатую отделку по фасаду, понял, что его ведут… в бани. Впрочем, Гавин вошёл внутрь с бокового входа и неожиданно громко свистнул, а потом зычно возгласил: — Оливара! В коридор выбежала банщица — в одной рубахе и замотанными тюрбаном волосами. Признала господина, поклонилась. — Мне нужна отдельная комната. Банщица перевела взгляд на Квитаса, потом на Барагона, покраснела и пробормотала: — Единый помилуй! — Это не то, о чём ты подумала, — засмеялся Гавин. — Мне с человеком потолковать нужно. «Вот уж точно — Единый помилуй», — проворчал про себя Квитас. Сам-то он всю жизнь бегал за юбками. — Сюда, господин, прошу, — банщица поманила за собой. — Третья комната как раз свободна. — Ты ничего не имеешь против, чтобы освежиться? — спросил Гавин у Квитаса. — Нет, господин. Особенно после того, как махал мечом. В богатой комнате, предназначенной для клиентов с деньгами, пришлось, впрочем, раздеваться донага, а потом залезать в большую ванну, застеленную белоснежной простыней. Поперёк ванны слуга положил столешницу, принёс вино и угощение. — Ты чего насупленный такой? — засмеялся Гавин — Словно не наёмник, а монашка. — Просто мне не приходилось мыться в одной ванне с важным господином, — ответил Квитас. — Откуда ты знаешь, что я важный господин? — Так госпожа абы кому сердце не подарит, да и банщица вон как вас встретила. К тому же я видел сегодня у собора вашего брата, а вы очень похожи. — Не люблю, когда меня сравнивают с братом, — нахмурился Барагон. — Но вообще ты прав. Мы немного похожи. Так ты был у собора, говоришь, а потом решил просто ещё раз взглянуть на госпожу? Ничего дурного в том нет, но ты можешь оказаться шпионом её мужа. — Нет, господин! — горячо возразил Квитас. — Вы можете проверить, если спросите обо мне в гостинице «Дикий виноград». Я только сегодня заселился туда со своим другом. Кстати, он монах, приехал по делам в здешнюю обитель. А я с утра пошёл шататься по городу в поисках работы. — Так ты ищешь работу? И, конечно, умеешь только махать мечом? — Я умею это делать отлично, смею заверить. — Ты грамотный? — Разумеется, господин Гавин. — Надеюсь, ты не станешь совать нос в чужие письма. Вдруг ты охоч до чтения? — Я честный человек, господин Гавин. — Как бишь тебя?... — Квитас. — Не обижайся, Квитас, — сказал Барагон, наполняя кубки вином. — То, что ты человек в городе новый, мне только на руку. Тебя ещё никто не успел купить. Я беру тебя на службу. Будешь охранять меня, когда понадобится, и выполнять поручения. — С удовольствием, господин. А вам кто-то угрожает? — Пей. Обычно я без охраны на улицу не выхожу. Но сегодня — особый случай. Когда ты меня остановил, я подумал, что ты наёмный убийца. Я пару раз вынужден был отбиваться от каких-то типов. Не знаю, кто их послал. Так что мы допьём, доедим, и ты для начала проводишь меня на другой берег реки до моего дворца. — Хорошо, господин, — кивнул Квитас, беря кубок.***
Он не ожидал, что придется ещё раз проявить свои умения так скоро. Выйдя из бань, он проследовал на некотором расстоянии от нового господина по незнакомым улицам вниз, к реке. Тут домишки лепились друг к другу, улицы были такими узкими, что два человека с трудом могли бы разойтись. Не прошло и нескольких минут, как откуда-то выскочили двое головорезов с замотанными лицами, выхватили кинжалы и бросились на Барагона. Квитас, повинуясь многолетней выучке и инстинктам бойца, разобрался с наёмниками быстро — и вот они оба уже лежали на дороге. Откуда-то послышался женский крик: «Убийство! Стража, стража!» — Бежим! — приказал Барагон. — Надо бы посмотреть, кто они… — засомневался Квитас. — Бежим, говорю! Не хочу, чтобы меня тут видели. Квитас повиновался. «Хорош городок, нечего сказать, — ворчал он про себя, следуя за Барагоном, — средь бела дня нападают на важных господ». По ближайшему мосту они перебрались на другой берег. — Здесь недалеко до моей земли, — сказал Гавин. — Минуем пару вилл. — Почему вы не выехали верхом, господин? — спросил Квитас, торопливо следуя за ним между высокими кирпичными стенами. — Чтобы не привлекать к себе внимание. Ты думаешь, если я знатен, то никогда не хожу пешком? — Стойте! — велел вдруг Квитас. — Что такое? — Впереди ограды заканчиваются. Не стоит спешить — вдруг там засада? — Вряд ли, но проверь, если считаешь нужным, — согласился Барагон. Квитас осторожно продвинулся вперёд. Повороты — налево и направо. К какой стене держаться ближе —к левой или правой? Квитас поднял камень и бросил перед собой. Еле слышный шорох за стеной по правую руку заставил его прижаться к стене на противоположной стороне дороги. Ещё несколько шагов вперёд. — Кошелёк или жизнь? — из засады выскочил громила. — Твоя! — Квитас без лишних слов пронзил его мечом. Два подельника бандита решили не рисковать, увидев, что вместо намеченной жертвы перед ними опытный воин, и бросились бежать. Квитас приблизился к лежащему на дороге телу. — Господин, — сказал он подошедшему Барагону, — место тут тихое, можно осмотреть труп, как считаете? — Да, ты прав, — согласился Барагон. Квитам присел на корточки и принялся осматривать одежду убитого. — Вот тут, господин, взгляните, будто что-то нашито было, а потом спорото. Возможно, чей-то герб или эмблема какая-то. — Всё может быть. Но давай поторопимся. Они благополучно миновали заросший оливками участок земли и вдруг вышли на широкую дорогу — отличную, мощёную, по краям усаженную кипарисами. Вдалеке показалась высокая стена, ограждающая владения Барагона. У ворот тот коротко бросил стражникам, чтобы пропустили его человека. Квитас следовал за господином по прекрасному саду, украшенному мраморными лиманскими статуями. Часть деревьев еще стояло голыми, но большинство было вечнозелеными, а кое-где садовники уже готовили клумбы под первые весенние цветы. Сад был разбит на террасах, поднимавшихся вверх, а ещё выше взору Квитаса открывалась махина дворца — огромного, в три этажа. «Немногим меньше, чем дворец в Ахене, — подумал он. — Это ж сколько денег у этих Гавинов?» Барагон, кажется, не особо любил главные ворота и парадные двери. В собственный дворец он тоже вошел через боковое крыло. Квитас послушно следовал за ним, дивясь здешнему богатству. Комната, куда они наконец вошли, оказалась кабинетом хозяина. Огромный стол рядом с пустым камином лучше всего об этом свидетельствовал. Квитас быстро окинул взглядом прочую резную мебель, несколько портретов на стенах, писанных на лиманский манер. — Садись, — велел Барагон, указывая на небольшое кресло и садясь в такое же — напротив. — Обсудим твои обязанности. Квитас присел на краешек, чувствуя себя несколько неуверенно. — Говоришь, ты остановился в «Диком винограде»? — Точно так, господин. — Я не хочу, чтобы ты постоянно торчал во дворце, — сказал Барагон. — Чем меньше людей будут тебя знать в лицо, тем лучше. — Очень разумно, господин, — кивнул Квитас. — Я стану посылать за тобой своего пажа с письмом. На воске ты увидишь оттиснутой вот эту печать, — с этими словами Баранон протянул руку и показал Квитасу перстень на пальце. — Это лиманская гемма, мне сделали из неё перстень. Я пользуюсь геммой, как печатью, лишь в редких случаях, перстень с пальца не снимаю, так что подделать печать нельзя. Получив письмо, ты придёшь в сад и станешь ждать меня в беседке с лебедем, мимо которой мы сегодня проходили. На воротах ты скажешь пароль «Все мы там будем» — и тебя пропустят. — Ничего себе пароль, — пробормотал Квитас. — Я должен буду сопровождать вас, господин? — Возможно, или ты доставишь письмо от меня. Сиди. Барагон встал и подошёл к столу. Нажал на какую-то резную деталь, сунул руку куда-то — в потайной ящик, возможно, — вынул мешочек и бросил на стол. Мешочек приятно звякнул. — Это тебе. — Разве я заслужил такой задаток? — прикинулся скромником Квитас. — Сегодня ты хорошо поработал. — Хорошо бы ещё узнать, кто подсылает к вам убийц. Если позволите, я это выясню, господин. — Что ж, выясни, — кивнул Барагон. — Хотя, возможно, это просто Иеросимо. — Обманутый муж? — хмыкнул Квитас. — Может быть. — Ступай, я стану посылать тебе распоряжения по утрам, чтобы ты не был привязан к месту. — Благодарю, господин, — Квитас взял мешочек и поклонился. — Жду ваших распоряжений.***
— И где же вас носило? — встретил его Солз ворчанием. — Не сердитесь, дружище, — Квитас бросил на стол мешочек монет. — Я поступил на службу и даже получил задаток. — Так много? Вы что, убили кого-то? — Троих, если уж точно. Но они получили по заслугам, смею уверить. — Квитас скинул сапоги и разлёгся на кровати. — Зато у нас наклёвывается очень интересное дельце, Солз. По всему видно, в городе неспокойно, плетутся какие-то интриги. Давайте-ка закажем первым делом обед у нашей милой хозяйки, я вам поведаю о своих приключениях, а потом вы напишете отчёт. — Что ж, поесть не мешало, — согласился монах. За обедом Квитас в красках описал ему сегодняшние события. — Единый нам помог, не иначе, — сказал Солз, — сразу оказаться приближенным к одному из Гавинов — подумать только! Господин Ле Фэй обрадуется, получив такие вести. — А чем занимались вы? — спросил Квитас, наворачивая свинину с овощами. — Я побывал у здешнего дознавателя и передал ему бумаги. — Солз аккуратно, не пролив ни капли, ел похлёбку. — А потом отправился в монастырь, к отцу Андию, и вручил ему письмо от Верховного приора. Его преподобие Мельяр хочет знать, какие книги или, возможно, свитки хранятся в обители, желает получить полную опись. Надо сказать, отец Андий встретил меня настороженно, всё допытывался, почему письмо шло таким странным путем — через Ахен. Я же сказал, что приор Мадс получил от Верховного сразу несколько — в разные обители по всему герцогству, а меня выбрали в качестве гонца совершенно случайно. В город следовал отряд охранников в помощь здешнему дознавателю, вот её светлость и предложила приору воспользоваться удачным стечением обстоятельств и отправить посланца под надежной охраной. Отец Андий полностью удовлетворился моим объяснением, но принялся выпытывать, к чему вдруг Верховному потребовалась полная опись монастырской библиотеки? А не хочет ли он забрать что-то в столицу? Я успокоил настоятеля, рассказал о том, как и Верховный, и государи заказывают копии наиболее ценных трудов, и не только богословских. Квитас терпеливо слушал рассказ монаха. Эти дела его мало касались, он только и знал, что у Солза имеется какое-то свое поручение, связанное с монастырской библиотекой. — До чего же тут всё по старинке устроено, — сетовал Солз. — Про книгопечатание только слышали, но заводить собственную мастерскую не спешат. — Вас в библиотеку-то пустили? — спросил Квитас. — Пустили. Здесь много лиманских свитков — богатое собрание, ничего не скажешь. Вы уже обратили внимание, что тут целых три моста, построенных ещё во времена империи, — и все три в прекрасном состоянии. Возможно, среди свитков окажутся связанные со строительством мостов. — Ах, вот в чём дело! — воскликнул Квитас. — Государи желают строить мосты? — Верно. Но нужен рецепт особого бетона, который не разрушается под действием речных вод. Возможно, государи кого-то послали и в Лиман — это не нашего ума дело. Но вдруг нужные знания спрятаны где-то в пределах королевства? — Следовательно, дружище, вы зароетесь в свитки, а я стану мечом махать? — усмехнулся Квитас. — Вы забыли о моем деле с дознавателем, — упрекнул Солз. — Точно, простите, дружище. — Прощаю, — серьёзно ответил монах. — Мне вот что любопытно: почему Барагон не присутствовал на службе в соборе? Разве это не лучший способ, чтобы полюбоваться на даму сердца? Неужто он такой набожный и боялся разгневать Единого, демонстрируя своё вожделение к чужой жене? И что за странный пароль у стражи человека, который хотел бы обезопасить себя и явно не спешит попасть к Творцу раньше времени? Понаблюдайте за господином Гавином, любезный Квитас, тут явно не всё так просто.