Наследники

«Может, своё дело он знал скверно, но он был настоящим человеком». Хью Айлендз

— Как здесь смотрится, хорошо? — Может, чуть выше? — Нет, какое выше, не надо выше! Буквы сливаются. — Тогда здесь. Джентльмены, у кого молоток и гвоздь? Гвоздь Артуру отдали, а вместо молотка предложили использовать «по прямому назначению» увесистый том «Капитала». Пришлось слезть со стула, догнать Бобби Пемблтона и отобрать у него после шутливой потасовки молоток. В компании нескольких приятелей Артур Хеллсинг занимался делом в высшей степени важным и торжественным: вешал на стену клуба «Форрес» письмо озабоченного читателя, которое было опубликовано недавно в «Дейли Уоркере», главном коммунистическом издании. Автор письма предостерегал единомышленников от близкого общения с подозрительными лицами, чья приверженность идеалам товарищей Маркса и Энгельса вызывает серьёзные сомнения. Личности эти, писал корреспондент, могут оказаться как безобидными праздно любопытствующими, так и коварными провокаторами империалистов. В частности был упомянут некто Артур Хеллсинг, посетитель кофейни «Найтингейл», аристократ, причём презреннейший из этого сословия: баронет, приобретший свой титул за деньги. На последнее заявление пожелавшего остаться неизвестным корреспондента Артур даже было оскорбился: сведения о том, что титул был пожалован доктору Абрахаму Хеллсингу за неоценимый вклад в исследование редких заболеваний, были вполне доступны из открытых источников; затем он вспомнил, что отец в те годы ещё проходил под голландским вариантом их фамилии, и махнул на анонима рукой. «Официальный документ», удостоверяющий, что коммунистом он не является, стал предметом гордости Артура. В эти годы он оказался не единственным, кого обвиняли в симпатиях к русским из-за категоричной антигерманской позиции. То, что в насмешку Артур повязал алый галстук и стал таскать с собой том «Капитала», цитируя изредка выдержки из марксистской пропаганды, многими почему-то было воспринято всерьёз. Что ж, теперь всерьёз его смогут воспринимать лишь самые упёртые лбы. Гвоздь входил в деревянную панель легко, но с каждым ударом норовил вильнуть в сторону. Пришлось даже вытащить его и вбить по новой, на пару сантиметров влево. Закончив непривычный для аристократа труд, Артур торжественно повесил на стену газетную вырезку, специально для этой цели вставленную в рамочку. Кто-то сзади зааплодировал, а Бобби выкрикнул: — Первый в жизни честно вбитый гвоздь, а, баронет? Гвоздь, пожалуй, правда был первый. До сих пор Артуру доводилось вбивать только более крупные предметы и в куда менее аппетитных обстоятельствах. Но из присутствующих в клубе об этом догадывался один лишь человек. Артур поискал глазами Хью. Двое человек. Военная форма Шелби выделяла его на фоне черных и серых пиджаков других членов клуба. Однако, насколько помнил Артур, эти выходные Шелби планировал провести с семьёй. Спрыгнув со стула и отделавшись от весёлой компании парой шуточек, Артур отправился к закадычным школьным друзьям. — Хеллсинг, добрый вечер, — перехватил его, придержав для надёжности за рукав, Даффи (Артур секунду-другую попытался вспомнить, имя это его, сокращение от фамилии или случайное прозвище, не смог и отмахнулся от этих мыслей). — Можно на пару слов? Мисс Маниати приехала в Лондон позавчера, ну ты наверняка знаешь... Нет. Артур не знал, и потрясение не преминуло отразиться на его лице. — Не знаешь? Ого... То есть, надо понимать, ваш роман – дело давно минувших дней? — Можно и так выразиться, — Артур поморщился. Его отношения с Флорой не касались никого, а уж меньше всего — Даффи, глазки которого тут же маслянисто заблестели. — Хеллсинг, стало быть, ты не станешь возражать, если я за ней приударю? — Как тебе будет угодно, — о нет, Артур не имел никаких возражений. Пускай Даффи «приударяет» сколько угодно — хороший вкус Флоры распространялся и на мужчин. — Даффи, извини, дела. Пропустив мимо ушей насмешливое «Дела? У тебя?», Артур высвободился и шмыгнул в первую попавшуюся дверь, оказавшуюся дверью бильярдной. Игроки и наблюдатели, увлечённые разыгрывающейся партией, почти не уделили внимания новоприбывшему. Артур прокрался вдоль стены и опустился на стул поодаль от публики. Спёртый дымный воздух, перестук шаров и негромкие комментарии подействовали успокаивающе — во всяком случае, придали уверенности в том, что, поднявшись, Артур первым делом не помчится в «Метрополь», подобно герою романтической драмы, которому сообщили, что через полчаса дама его сердца отбывает в какой-нибудь Новый Свет. Флора третий день в Лондоне и до сих пор не сочла нужным подать о себе весточку. Это ещё ничего не значит. Артур знает, как она способна работать: дни напролёт разрабатывать и проектировать дизайн какого-нибудь будуара в стиле арт деко или модерн для претенциозной молодой леди. Не исключено, что и приехала-то Флора всего на день-другой — что бы там ни планировал и придумывал себе Даффи. Если же она приехала надолго, то почему бы ей и не медлить со звонком? Даме не пристало бегать за джентльменом. В конце концов, дать знать о себе через курьёзную личность вроде Даффи вполне в духе Флоры. Жалкие отговорки. Флора третий день в Лондоне и до сих пор даже не позвонила. Простейший факт, которому напрашивается простейшее объяснение... Впрочем, не стоит утверждать наверняка, что не позвонила. Артур сегодня большую часть дня провёл вне дома. Разузнать насчёт звонка было со всех сторон разумнее, нежели гадать и сомневаться. Артур живо подскочил, вышел в вестибюль и позвонил домой. Деловитый голос Мейфилда, секретаря, ответил ему, что нет, никто не звонил. Артур положил трубку, схватил снова, принялся набирать врезавшийся в память код Редбриджа и номер «Метрополя» — C-R-E-9... — передумал, раздосадовано бросил трубку, лязгнув рычажком. Она позвонила бы, если бы только захотела сама. Позвонила бы, презрев приличия, презрев не самое сердечное их прощание... — Флора Маниати в Лондоне, — первым делом сорвалось с языка, едва Артур, обменявшись приветствиями, подсел к Хью и Шелби. Последний вскинул брови с полуудивлённым-полуосторожным «Правда?». — Занятно, — отозвался Хью после затянувшегося молчания, за время которого, надо полагать, Артур явно сам должен был догадаться, какую глупость ляпнул. — Вы уже виделись? Задевший за живое вопрос заставил Артура поморщиться. Одно было хорошо: неприятная тема всплыла сама собой, избавив его от лишних объяснений. — Нет. О её приезде я узнал от Даффи. — Она даже не сообщила тебе? — Нет, Шелби. Так что вот... Дело давно минувших дней. Зато ты, — Артур с напускным злорадством почти ткнул пальцем в Хью, — можешь спать спокойно. Если Флора и шпионка, то во мне она определённо больше не заинтересована. — Если бы я мог так легко сбросить со счёта вариант, что не сегодня, так завтра ты, поправ свою мужскую гордость, побежишь налаживать с ней отношения сам. — Завтра точно не побегу. Я обещал Мэдди матч-реванш в теннис. — Предложи ей лучше логическую задачу — уверяю, Мэдлин это развлечёт куда больше твоих регулярных проигрышей в теннис. Каким образом дама, которая в Англии вращается в самых высоких кругах, в Италии тесно общается с оппозицией и регулярно путешествует из одной страны в другую, умудряется сохранять кристально чистую биографию? — Ватиканская шпионка, — закатил глаза Артур. — Как пить дать. Кстати, о «пить», — он перехватил официанта. — Херес, пожалуйста. Только, Бога ради, не эту южноафриканскую бурду, а настоящий херес. — Вы имеете в виду испанский херес, сэр? — Именно. И возвращаясь к логическим задачам — с каких это пор ты наставляешь меня, как развлекать твоих кузин вместо... — Ба, да это же Хеллсинг, Летучий Голландец! — прогремел за спиной бас Гилберта Колдуэлла. Артур развернулся. За годы, пролетевшие с окончания учёбы в Регби, Гилберт умудрился располнеть ещё сильнее; из-под франтоватого белого пиджака свисала, раскачиваясь и ощутимо, должно быть, похлопывая по бедру, тяжёлая цепочка брегета. — Привет, Гиб. — Хеллсинг, Айлендз, Пенвуд — вся компания, вижу, в сборе, — Гилберт приподнял шляпу, затем, спохватившись, снял её совсем. — Тебе не совестно, Хеллсинг? Разве тебе сейчас не положено сражаться за красную Испанию и за испанский херес заодно? Артур расхохотался вслед за Гилбертом, засмеявшимся собственной шутке. — Испанский херес, конечно, того стоит! Но, боюсь, Гиб, вначале нам предстоит постоять за собственные сидр, эль и виски. — Брось, всё-то ваша братия не устаёт накаркивать. С мистером Гитлером у нас отныне мирный договор. Пенвуд, ты здесь военный, тебе лучше знать: идут приготовления к войне или нет? — Хочешь мира — готовься к войне, — уклончиво отозвался Шелби. — Конечно-конечно, у вас — своё дело, у меня — своё. Счастливо оставаться, бывай, Голландец. Колдуэлл удалился к барной стойке, где нелепо взгромоздился на слишком высокий и узкий для него табурет. Артур покосился на соседние столики, выжидая, пока на их компанию снова перестанут обращать внимание. Вернулся официант с вызвавшим столь оживлённое обсуждение хересом. — Кажется, по этому вопросу мы попали пальцем в небо, — уныло заметил Шелби вполголоса. — Войны не будет. — Будет, — непреклонно возразил Хью. — Хоть бы ты правда попал пальцем в небо, Айлендз. Было бы мне двойное удовлетворение. Погляжу, так слабовато работает ваше министерство пропаганды. Провокация была грубовата и ненова. Тем веселее было удостовериться, что Хью всё ещё ведётся на неё. — Министерство информации, — насупившись, поправил он, — и теперь, разумеется, пока не грянет гром, на официальном уровне мы подтверждения не получим. — Министерство информации, верно. Министерство финансов занимается растратой финансов, министерство информации будет заниматься сокрытием и искажением информации. Хью лишь возмущённо фыркнул, с опозданием сообразив, что за его счёт опять развлекаются. — Я согласен с Артом, — Шелби по-прежнему выглядел понуро. — Не знаю, чем вы там занимаетесь, но все вокруг в полном восторге от этого позорного мира. — Шелби, твои личные неурядицы точно находятся вне компетенции моего ведомства. — Какие такие неурядицы? — Артур пригубил херес и тут вспомнил, что, действительно, эти выходные Шелби собирался провести с семьёй, а не в клубе. — Я здорово разругался с отцом и Ларри по вопросу Мюнхенского договора. Терпкое креплёное вино обожгло носоглотку. — Ох уж мне эти тихони, — пробормотал Артур, поморщившись. — Только не говори, что тебя вдобавок выгнали из дома и лишили наследства. — Нет, конечно, но если сегодня можно переночевать у тебя, буду признателен. — Без разговоров. Твою зубную щётку, кажется, даже не успели убрать подальше. — Отлично. Слушай, а если мне не удастся поладить со своими до отпуска? — Оставайся хоть до конца жизни, Шелби, только о вставной челюсти тоже позаботься сам. — О, что-то новенькое. Ты планируешь дожить до вставной челюсти? — Вряд ли, но обязуюсь помянуть в завещании, чтобы Дикки не выкидывал тебя на улицу. Шелби вяло улыбнулся. Женские голоса и смех на минуту отвлекли внимание обоих. Кто-то оставил открытой дверь комнаты для посетителей, но поспешил исправить оплошность, тут же отрезав звонкую болтовню от ровного гула гостиной. Женщине довелось переступить порог этого зала лишь однажды: некая дама из суфражисток уговорила, кажется, какого-то дядюшку Лайонеля Эштона провести её, переодетую мужчиной, в клуб розыгрыша ради. Она исхитрилась даже получить рекомендации двух членов клуба для оформления собственного членства. Флору в своё время эта история очень раззадорила. В шутку — а может, и всерьёз, кто бы взялся предсказать её намерения? — она грозилась обрезать волосы, свои густые тёмные волосы, укладывающиеся на белое полупальто неизменным строгим прямым потоком, и повторить инцидент. Её невозможно было бы принять ни за мужчину, ни за мальчика, ни за что, как ни переодевай... Артур стряхнул мысли о Флоре и возвратился к проблемам насущным. — Но с семьёй ты всё-таки помирись, Шелби. Плюнь на эту политику — ты-то ей не занимаешься — и помирись. — Нет, — задумчиво, словно бы невзначай, вставил Хью, и Шелби горячо подтвердил: — Я, может, и не занимаюсь, зато занимаются отец с Ларри, и в стороне я оставаться не могу. Они считают, что этот чёртов договор спасёт нас от войны, к которой мы не готовы. Но на самом деле «перед нами стоял выбор между войной и позором. Мы выбрали позор и получим войну». — Да-да, все мы любим послушать сэра Уинстона Черчилля, — машинально отозвался Артур. Внимание его, однако, было приковано к другому собеседнику. — Что ты хотел сказать этим «нет», Хью? — Я думаю, что как раз сейчас тебе, Шелби, стоит подчеркнуть свою позицию, отличную от позиции сэра Пенвуда или твоего брата. — Что ты имеешь в виду? Хью приподнял голову и осмотрелся, прежде чем продолжить. Дела, проходившие под грифом «совершенно секретно», а то и вообще не фигурировавшие ни в каких документах, обсуждались ими здесь не первый раз. «Форрес» не был достаточно элитарным заведением, чтобы заподозрить его членов в разговорах на тему государственных тайн, а в гостиной клуба по вечерам было слишком шумно, чтобы кто-то подслушал случайно. — По отношению к войне в совете Круглого стола сейчас сложилась патовая ситуация. Шестеро членов поддерживают подписание мирного договора, в то время как другие шестеро полагают войну с Германией неизбежной, а подписание договора в Мюнхене — дискредитацией Британии. «И по идее за пределы совета этой информации выходить не положено». Соображения по поводу айлендзовой пронырливости Артур придержал, вслух лишь легкомысленно вставил: — Я даже предложил изменить количество членов совета до тринадцати, чтобы в будущем избежать подобных кризисов. — Об этом я тоже слышал, — недовольно ответил Хью. Он снял очки и протёр стёкла платком. Чуть дёрганые движения пальцев выдавали лёгкую нервозность. — Я надеялся, что хоть в совете Круглого стола ты способен вести себя серьёзно. — Этот абсурд уже тянется больше года. Я просто не мог удержаться. Но так я серьёзен, я предельно серьёзен. — Значит, я надеялся, что твой предел находится... повыше, что ли. Не о тебе, впрочем, речь. Так вот, бесконечно это состояние неопределённости длиться не может. Баланс неизбежно сместится в одну или в другую сторону. Я лично убеждён, что нас ждёт война. И в условиях войны генерал, который всегда был против этой войны настроен, окажется в незавидном положении. Равно как и его наследник. Разговор принял скверный оборот. Крайне скверный. К щекам Шелби прилила краска. — Мой отец, — отчеканил он тихо, — никогда не пойдёт против интересов короны. Офицеры исполняют приказы вне зависимости от личной позиции. Армия может функционировать только так. — Я не сомневаюсь. И многие из членов совета, думаю, тоже не сомневаются. Но в данной ситуации они наверняка захотят перестраховаться. — Ну так и что, Хью? Ты предлагаешь мне предать собственную семью?! — Не ори, — дотянувшись через стол, Артур положил привставшему Шелби на плечо руку и заставил его сесть на место. — Айлендз, Бога ради, не тяни кота за хвост! Мы и так заинтригованы по самое горло. Выкладывай, к чему ты клонишь. — К тому, что если сэр Пенвуд будет вынужден подать в отставку, а кандидатура Лоуренса Пенвуда в качестве его преемника будет нежелательна, ты, Шелби, окажешься главным претендентом на должность начальника Имперского генерального штаба и на место за Круглым столом. Судя по округлившимся глазам Шелби, о подобной перспективе он ни разу всерьёз не задумывался. Артур, честно говоря, тоже. Слишком привык он к образу своего друга, как младшего сына в семье, не озабоченного грузом будущих обязанностей и продолжения семейного дела. Шелби, хотя и выбрал по традиции Пенвудов, карьеру военного, амбиций особых никогда не питал. И теперь возглавить вооружённые силы империи? Да это точно как представить Дикки во главе «Хеллсинга»... — Айлендз, — пробормотал Шелби. — Ты думаешь, вот прямо сейчас ты думаешь, что ты мне говоришь? Ты предлагаешь мне взять и занять место отца после того, как его фактически обвинять в предательстве? — Я-то как раз и думаю, объективно и хладнокровно, потому что должен же кто-то из нас. Если события будут развиваться, как я предполагаю, то в твоей готовности отправиться в опалу вслед за твоими родными, с гордо поднятой головой я не сомневаюсь. Вы лишитесь места за Круглым столом, а со временем утратите и своё влияние — навсегда. Шелби, я не плету интриг против твоей семьи. Я пытаюсь помочь вам. Тебе. Артур на секунду отвлёкся, предусмотрительно стрельнув глазами по сторонам, и снова вернулся к драматичному разговору, готовый в любую минуту разнимать приятелей. Шелби не сводил с Айлендза глаз, обуреваемый противоречивыми эмоциями: возмущением, страхом, растерянностью. Кучерявые пряди налипли на вспотевший лоб. Хью застыл, подавшись вперёд, сосредоточенно, словно гипнотизируя, уставившись на приятеля; лишь сжатая в кулак рука на столе мяла забытую сигарету. Из-под искусно разыгрываемой личины серенького министерского служащего, долговязого близорукого оксфордского выпускника, пристроенного влиятельным отцом на синекуру и по наивности и занудству чересчур серьёзно относящегося к своим служебным обязанностям, на миг проглянул один из самых опасных людей Британии. Артур невольно улыбнулся. Он привык доверять опасным личностям. Какой смысл доверять безопасным? — Если так, то пускай назначают в Совет кого-нибудь другого, Хью. Я не могу. Да я и не справлюсь, я не Ларри, меня не готовили к этому с детства. — Шелби, мало ли кто был поначалу не готов. Вон Артур вообще со школьной скамьи попал в Совет. — Артур умный. — Знаю, — буркнул Хью (Артур не преминул взять это признание на заметку на будущее). Но ты тоже не дурак и не профан. В Сэндхарсте, полагаю, не ворон считал; опыт службы у тебя какой-никакой имеется. Но главное: ты вырос в этой семье, военное дело у тебя в крови, в воспитании, и никуда ты от себя не денешься. — Тоже мне, аргумент... — Вот это как раз существенный аргумент. Совет не заинтересован допускать в узкий круг чужих, если есть возможность передать управление по кровной линии. — Из лейтенантов — в генералы?.. Хью, это безумство. Что, кстати, всегда было прерогативой Арта. — Стало быть, — неумолимо констатировал Хью, — это не безумство. — Всё равно... — Шелби замялся, и Артур решил, что настало время прийти на выручку. — Всё равно решать этот вопрос окончательно тебе предстоит не сейчас и не здесь, Шелби. Сегодня мы всего-навсего едем ночевать в «Хеллсинг», что тебя ещё ни к чему не обязывает. — Вот именно, — Хью откинулся на спинку стула, приняв расслабленный вид. — Просто прими к сведению, Шелби. На будущее. Бросив взгляд на останки скомканной сигареты, он высыпал их в пепельницу и потянулся за новой. Шелби нервно дёрнул за наглухо застёгнутый воротничок, пробормотал: «Мне нужно прогуляться», — и вышел, ступая не слишком твёрдо и уверенно. Артур тоже достал сигарету, дождался, пока Хью раскурит свою, нагнулся и прикурил от тлеющего кончика, не сразу подобрав нужный угол и едва не погасив сигарету друга. Айлендз наблюдал за его неуклюжими манипуляциями со снисходительным молчанием, и лишь по успешному окончанию лениво произнёс: — Мог бы просто попросить зажигалку. — Не-а. С дамой этот фокус очень романтично смотрится. Мне надо только отработать технику. — Отрабатываешь свои фокусы на мне? — Отрабатываешь же ты свои фокусы на Шелби. Вот только не надо, — Артур предупреждающе вытянул руку ладонью вперёд, — этого выражения оскорблённой невинности. Тебе не приходило в голову, что втягивать школьных друзей в семейные интриги непорядочно? — Это не семейные интриги, Артур. — Что же это, по-твоему, если не интриги? Или... «не семейные»? — Артур приостановился. Хью выразительно отвёл глаза. — Эй, Хью. А сэр Гай знает об этой потенциальной рокировке в семье Пенвудов? — Придёт время — узнает. Хью старался выглядеть расслабленным. Очень напряжённо старался. Артур неприлично присвистнул. — Кажется, мне нужно привести в порядок ещё одну гостевую спальню. На самом деле шутки с сэром Гаем Айлендзом могли кончиться куда серьёзнее ещё одной занятой гостевой спальни в «Хеллсинге». Оба прекрасно понимали это, молча докуривая и дожидаясь возвращения Шелби. — Смотрю, ты обзавёлся вредной привычкой. — Сигареты? — Хью раздавил окурок о дно пепельницы. — Вред курения — это немецкая пропаганда. — Власть, — протянул Артур, покатывая слово на языке. Айлендз фыркнул и, дёрнув плечом, пробормотал: «Это часть работы, а не привычка». Артур задумчиво улыбнулся. Перед глазами стояло недавнее сосредоточенное, почти одержимое выражение Хью. Молодой сэр Хеллсинг отчётливо помнил, при каких обстоятельствах он видел подобное выражение раньше: на лице собственного отца, всякий раз, когда тот оказывался в обществе Алукарда. Тогда Артур полагал, что, отягощённый недугом, отец собирается с силами, приосанивается, чтобы не позволить чудовищу почувствовать слабину. Теперь же он задавался вопросом, не влияло ли, напротив, таким образом на Абрахама присутствие носферату, этой воплощённой стихийной мощи, подчинённой знаниям и воле человека. «Кто сказал, что часть работы не может превратиться в привычку, Хью? — самодовольно подумал Артур. — Вредную и непреодолимую, как всякая стоящая внимания привычка?»