Арболес, Спригганы и истории

Димария высказала своё пренебрежение правилам, находясь ещё в материнской утробе. Вернее даже сказать, на выходе, поскольку родилась не в Первом Храме, как полагалось, а в Висстарионе. Но обо всём по порядку. В столице раз в пять лет проводился Большой Бал. На самом деле, Бал балом не был, поскольку центральная фигура Арболеса, сиречь Император, танцевать отказывался наотрез, и Бал носил характер общего сбора самых влиятельных дядечек и тётечек. Разумеется, была у него не малая практическая ценность. Именно на Балу оглашались приказы, которые очень не нравились высшему кругу, а зачастую носили провокационный характер. (Один из таких приказов — сложно представить! — запрещал рабство. И хотя, чтобы избегнуть бунта среди элиты, позже он был пересмотрен, замах на новый строй остался прежним). Отец Димарии был главным жрецом Хроноса, ведущим свою линию от Арьи, а мать — его законной и единственной женой, так что не поехать они не могли. Лекари спокойно рассудили, что до знаменательной даты ещё не меньше, чем полтора месяца, и чета Йестов с чистой совестью отправилась в Висстарион. Позже, Димария была в этом уверенна, её рождение в летописях будет звучать не вероятно пафосно, обязательно с Небесным знамением. Что-то вроде того, что её мать, целуя Императору руку в знак безграничного уважения, почувствовала нечто странное в своём животе. На её лице, естественно, ничего не отразилось, но Император, естественно, что-то заметил и спросил, а всё ли у госпожи Йесты хорошо? И, ну очень естественно, послал потоки своей магии, чтобы проверить состояние слабой женщины. И тогда, почувствовав эту магию, Димария просто вырвалась на свет, окружённая ветром, вихрем, маленьким ураганом. И первым делом схватила за палец Императора, показывая свою верность. Тьфу! Ничего подобного не было и в помине. Шёл спокойный четвёртый день Бала, после которого Йесты вернулись в свои покои, поужинали и легли спать, сопя в обе дырочки до утра. И только тогда Димария начала толкаться и очень активно. Позвали лекаря. Тот прибежал в десять минут, тут же послав за слугами, приказал звать помощников и ведунью-повитуху с её девчонками. Итак, в сентябре семьсот шестьдесят пятого родилась Димария. Чету Йестов, по приказу господина Августа, продержали во дворце ещё неделю, а потом, убедившись, что последствий нет, отправили домой. Ребёнком Димария была на редкость непоседливым и очень удачливым, хотя заметить это было сложно. Когда молодая жрица* старательно пыталась упасть с лестницы, рядом всегда оказывался какой-нибудь служка, останавливающий её. Или подросшая Димария лезет на дерево в дальней части сада, с которого благополучно сваливается и подворачивает ногу, а рядом проходит кто-то из жрецов, помогающий ей доковылять до лекаря. На то, что и служка и жрец должны были идти в другую сторону, никто, по началу, не обращал внимания. Удивительного в этом ничего не было. Первый Храм, расположенный в городке Геомора, был крупным центром духовной и светской жизни. Попрошайки, торговцы, покупатели, люди, зарабатывающие игрой на музыкальных инструментах, толпились на площади перед Храмом и на соседних улицах, кажется, круглые сутки и в любой время года. Сам Храм был полон молящихся и жрецов, по жилым и больничным пристройкам сновали слуги и расхаживали лекари. В саду, занимавшем огромную территорию за Храмом и больше походившем на светлый лес, гуляли люди, ожидали приёма больные. Лекари Храма оказывали бесплатную и достаточно квалифицированную помощь тем, у кого не было денег для светского врача. Первый Храм Времени был людным безопасным местом, так что в этих случаях не видели ничего странного. Пожалуй, первым обратил на это внимание старый Денни, слуга, уже больше пятидесяти лет следивший за виноградниками, плодовыми садами и умеющий делать восхитительное вино. — Вам не скучно сидеть здесь, молодая жрица? — Обратился он к девятилетней Димарии, притаившейся за одной из колон. В те редкие моменты, когда она прекращала бегать и не ходила на занятия, Димария часто замирала и подолгу смотрела на проходивших мимо людей. Бывало, она ходила с важным видом вдоль фресок или витражей, серьёзно кивала чему-то своему. Главный жрец и его супруга волновались об этом, но позже, убедившись, что Димария играет с друзьями как и все дети, успокоились. Родители решили, что девочку привлекают шум разговоров и яркие краски. Денни был другого мнения. — Неа, — протянула Димария и чуть закатила глаза, будто пытаясь увидеть что-то сверху. — То есть, Вы заняты? — Ммм. Не очень. А Вам надо помочь? — Почти, — Денни улыбнулся и помог Димарии встать, — я человек тёмный, необразованный, только и умею, что виноград собирать. Не могли бы Вы рассказать мне о картинах на стенах. Тот странный дракон… — Длинный? — С важным видом осведомилась Димария. — Длинный, — кивнул Денни. — Это Левиафан, — Димария взяла его за руку и, горделиво улыбнувшись, помчалась к фреске. Но на полдороге она неожиданно остановилась, улыбка сползла с её лица, а губы задрожали. Она отпустила руку Денни, быстро свернула за угол и затихла. Старик пошёл за ней. Димария стояла в тёмном углу, отвернувшись и опустив голову, хмуря брови и насупив нос. На её лице прямо-таки читалось: «Ничего и никому не скажу». Денни сел рядом, оперевшись на стену. — Вы злитесь на меня? — Мгм. — И он тоже злится? — Мм, — это можно было распознать как: «Не знаю». — Можно я извинюсь? — Мм. — И перед ним я тоже извинюсь. И никому ничего не скажу. Я Вам честное слово дам. –… хорошо, — Димария повернулась к нему красным личиком. — Только Вы сейчас поклянитесь, а то он со мной разговаривать не будет. — Клянусь, — Денни торжественно поднял руку и в его голове тут же мелькнула и пропала странная мысль: «Принимаю». Она была будто подумана им же, его собственным голосом-в-голове, но казалась чужой, подсунутой. Даже на затворках сознания Денни не собирался думать о таком слове. Он перевёл почти испуганный взгляд на Димарию, весело закатывавшую глаза к потолку, активно вытирающую сопли и слёзы рукавом одежды, и где-то на самом краю мысли осознал, что, кажется, извинился отнюдь не перед человеком. А, возможно, даже перед ним.