Лиминальность

      — Сколько их уже? — со скучающим лицом Лисичка выстраивает вываленных на стол бумажных журавликов в ряд. С ловкостью опытного хирурга она вправляет им вывихнутые крылья и надломанные шеи. Рассматривает белые, местами запачкавшиеся от прикосновения грязных рук или уличной пыли бока. Ной обращается с ними не очень-то бережно.       — Я сбился со счёта, — признаётся он, пристраивая своей бумажной армии ещё одного журавлика. Ему становится всё сложнее их делать — Ной постоянно режется бумагой и со временем на его ладонях появляется всё больше пластырей. Они мешают, а царапины под ними продолжают ныть. Но Ною нравится думать, что с каждой бусинкой крови, пролитой из-за журавликов, он избавляется от капли воспоминаний о Ней.       — Так пересчитай их, дурашка! — Лисичка звонко смеётся, обнажая ряд ровных белоснежных зубов. Поправляет последнего журавлика, осторожно подталкивая его ближе к соседу.       — Я сжёг часть, не знаю, сколько, — Ной чешет нос, отводя взгляд в сторону. Те сожжённые журавлики пропахли Её духами после того, как Она заявилась, никем не званная, будто почувствовав, как Ной пытается стереть печаль из памяти.       Хотел бы он не пускать Её в дом, но не смог. Пустил. Угостил чаем. Молча смотрел, как Она трогает его журавликов, едва ли не брезгливо касаясь их кончиками пальцев, потешаясь над первыми, не самыми удачными образцами.       — Так, значит, их у тебя сделано от… — Лисичка водит в воздухе указательным пальцем, пересчитывая кораблики. — Двадцати семи до бесконечности, — довольно заурчав, она переворачивается на спину и потягивается. Перекатившись, Лисичка зависает в воздухе вниз головой, её лицо теперь — напротив лица Ноя. Кончик рыжего хвоста выписывает знак бесконечности.       — На самом деле, — Ной вздыхает. Отделяет от общего строя трёх журавликов — тех, которых сделал только что — и широким жестом смахивает остальных со стола. — Их только три.       Он бросает на Лисичку взгляд, в котором явно читается вызов: «Что ты скажешь на это? Ты меня переоценила. Признай, что я не справляюсь, и отстань от меня уже». Она снова переворачивается, подпирая голову руками, и внимательно смотрит на Ноя.       — Зачем ты тогда их принёс? — задумчиво спрашивает Лисичка, бросая короткий взгляд вниз, на ничего не значащих больше журавликов. Хищно облизывается.       — Думал, что они ещё могут… что-то значить, — Ной пожимает плечами. Он врёт: на самом деле ему было обидно, что Она снова обнулила его журавликов. Она любит обнулять, обнулять чувства Ноя, обнулять то, что он делает, то, что он ценит. Она и Ноя с радостью обнулила бы, но он ещё борется, хотя с каждым разом сил на поиски нового смысла жизни у него остаётся всё меньше и меньше.       — Дурашка, — из уст Лисички это звучит ласково и совсем не обидно. Она вздыхает. — И зачем ты только каждый раз находишься…       У Ноя нет на это ответа. Совсем-совсем потеряться оказалось сложнее, чем он думал. Сильнее всего он боялся, что скоро Лисичка разочаруется в нём, и равнодушный голос метро больше никогда не объявит станцию, которая ему нужна — потому что выбора всё равно нет.       Тройка журавликов грустно клонит головы, разминает затёкшие крылья, на которые должна упасть тяжелая ноша печали Ноя. Это настолько тяжело, что только сотня журавликов сможет оторваться от земли с таким грузом. И Ною придётся сделать ещё девяносто семь таких.       Или бесконечность, если Она продолжит обнулять его журавликов, отравляя запахом своих цветочных духов.       Ной тянется за чистым листом бумаги, но у него нет сил на то, чтобы сложить ещё одного журавлика. Он знает, что Лисичка чувствует это.       — И что теперь?

***

      «Осторожно, двери закрываются…»       Механический голос остаётся лишь механическим голосом. Паузы на стыке двух фраз длятся ровно столько, сколько положено. Название следующей станции каждый раз звучит невыносимо отчётливо, а потом эхом проносится по толпе, ни на мгновение не давая Ною забыть, где он находится.       — Простите, вы выходите на…       — Это ведь станция…       — Следующая станция… верно?       Ной смотрит на схему метрополитена, переводя взгляд с точки на точку — сейчас он здесь, а две минуты спустя — там. Он пытается вспомнить, где именно находится нужная ему станция, но её не найти ни на этой карте, ни на любой другой, потому что этой станции не существует.       Ной не может вспомнить её названия. Сколько кругов по кольцевой нужно проехать, чтобы запутаться и потеряться? Сколько он уже проехал? Два — точно. Лисичка сказала бы: «Значит, от двух до бесконечности».       «…конечная. Поезд дальше не идёт. Пожалуйста, выйдите из вагонов».       В равнодушном голосе явно читается насмешка, потому что какая, к чёрту, конечная, когда речь идёт о кольце? Тем не менее, поезд действительно встаёт и открывает двери, просыпая на перрон всех своих пассажиров.       Ной крупицей толпы высыпается вместе с ними. В его рюкзаке мнутся журавлики и чистые белые листы, его карманы и капюшон набиты оригами, но теперь Ной не знает, куда ему деть это всё и себя самого. Мысль о том, чтобы стоять на станции и ждать следующего поезда, кажется ему до тошноты отвратительной. Сесть в вагон — худшая пытка, слышать издёвку механического голоса, который объявит следующую же станцию конечной — увольте.       Есть и другие способы потеряться, Ной знает наверняка.       Но что, если Лисичка всё же разочаровалась в нём? Если она больше не пустит его в место, которого нет?       Дрожь пробегает по спине Ноя, и он ускоряет шаг, едва ли не бегом устремляясь к выходу в город. Он не читает надписи на указателе, которому следует, потому что как только он сфокусирует взгляд на буквах, позволив им сложиться в слова, реальность схлопнется в обыденность. Ной станет точкой на карте, он обретёт координаты, а его движение — направление и цель.       Это неправильно. Ной не может позволить миру зафиксировать себя на карте, приколоть себя к ней острой булавкой, как пойманного жука.       А булавки тянутся отовсюду. Ной никогда не задумывался о том, как много в метро указателей. Взгляд его так и норовит зацепиться за беспощадно чёткие крупные буквы под цветными стрелками и цифрами.       Ной утыкается взглядом в пол, но указатели бросаются на него и оттуда. В отчаянии он даже пытается закрыть глаза, но после двух ощутимых толчков и нескольких недовольных реплик в свой адрес перестаёт страдать ерундой и переходит на бег.       Равнодушный механический голос, который должен был остаться позади, напоминает ему в своей издевательской манере о том, что бегать по эскалатору, вообще-то, запрещается, а не держаться за перила — вообще страшное преступление.       Ной уверен, что его за это простят. И благодарен тому, что эскалатор не оказывается огромной мясорубкой или чем-то вроде того. Он до сих пор опасается наступать на чёрные плитки на станциях, помня о том, как совсем недавно совсем такие же чуть не откусили ему пальцы.       Но мир вокруг до ужаса обычен, и в конце концов это начинает пугать Ноя не меньше, чем любая из неслучившихся странностей. Он беспрепятственно выходит на улицу, удивляясь тому, как легко его отпускает метро. Пытается отдышаться, бездумно идёт куда-то, прямо, налево, налево, направо. Иногда ему начинает казаться, что он узнаёт улицы, по которым идёт — тогда Ной быстро сворачивает, убегая от знакомых мест, как от огня.       Когда дома вокруг становятся значительно хуже и начинают напоминать заброшенные, Ной не останавливается. Когда к нему бросается с лаем и рычанием собака, рывшаяся в мусоре, Ной не думает о том, чтобы повернуть назад.       Когда он идёт не по городу уже, а по какому-то гаражному посёлку, ему становится легче — это начинает напоминать блуждание по лабиринту. Только тогда Ной начинает думать, что делает всё правильно.       Он оглядывается вокруг — что докажет его правоту? Зевнёт ли, разинув скважину, массивный замок на двери гаража? Изогнётся ли в ухмылке полустёршаяся нарисованная на стене рожица? Из лужи вынырнет, зло крякая, живая резиновая уточка?       Ничего. Ною не хватает равнодушного голоса из динамиков, по изменениям его поведения проще всего было определять, что что-то началось.       Когда Ною приходит мысль о том, чтобы вернуться в метро и попробовать потеряться там снова, он понимает, что понятия не имеет, куда ему идти. Ходит он по кругу уже несколько часов или ушёл от метро на несколько километров? Пришёл он справа или слева? Он не знает. Ною впору бы испугаться, но мысленно он ликует. Он потерялся. И даже если ничего больше не произойдёт — ему станет легче. Его нет на картах и радарах. Ной стёр себя с них, и теперь его никто не найдёт. Даже Она не явится, чтобы обнулить его журавликов. Теперь есть только он.       Ной смеётся, легко и свободно. Достаёт из кармана пригоршню покалеченных журавликов, сминает их ещё сильнее в единый ком грязноватой бумаги, забрасывает его на крышу ближайшего гаража — Ной чувствует вдруг, что они обнулились. Не имеют больше значения. Он делал что-то не так всё это время, он и правда оказался бездарным учеником, может быть, Лисичка сможет его за это простить.       Совершенно неожиданно за очередным поворотом гаражный посёлок кончается. Ной обнаруживает себя стоящим на краю крутого склона. У его ног, игриво извиваясь, начинается тропинка, ведущая куда-то вниз — Ной не видит, куда, из-за деревьев. Тропинку размыло недавним дождём, и грязь влажно блестит в тусклом осеннем солнце. Ной делает осторожный шаг и скользит, едва не падая. Сглатывает, чувствуя, как на спине выступает горячий пот. Склон очень крутой. Падать с него — опасно. Где Ной — никто не знает. Если он упадёт — помощь придёт очень и очень нескоро. Поэтому он медлит, не умея решиться.       Обнулённые журавлики в капюшоне и рюкзаке начинают жечь настолько ощутимо, будто занимаются настоящим, живым огнём. На тропинке, в том месте, где она скрывается между деревьев, мелькает на мгновение тень животного. Ною видится рыжий хвост. Он смотрит под ноги и видит свежие лисьи следы в грязи.       Он почти чувствует, как на его груди смыкаются чужие руки, обхватывая и обнимая со спины. Слышит мягкий успокаивающий шёпот: «Не бойся», — и этому голосу нельзя не поверить. И он подгоняет Ноя вперёд гораздо лучше, чем горящие невидимым огнём журавлики.       Ной шагает вперёд, позволяя невидимым объятиям разомкнуться. Но когда деревья обступают тропинку со всех сторон, Ной ощущает присутствие чего-то незримого, но, определённо, доброго и мудрого. Он глубоко вдыхает это тёплое и утешающее чувство, которое пахнет осенью и костром. Он шагает по грязи, больше не оскальзываясь и не оступаясь, будто ходит по этой тропинке всю свою жизнь. Он гладит деревья по шершавым стволам, здороваясь с ними, как со старыми знакомыми. Он снова возвращается.       Лисьи следы теряются в опавшей листве, но Ной уже не боится и не поворачивает назад. Спуск заканчивается, а потом деревья расступаются и, прорываясь сквозь кусты, Ной выходит к берегу реки. Тропинка ведёт к хлипкому металлическому мостику. На нём Ной видит человека — почти разочарованно он замечает отсутствие лисьего хвоста. Незнакомая девушка сидит, болтая ногами над водой, и пускает мыльные пузыри. На Ноя она не обращает внимания, даже когда он приближается, тяжело ступая по тонкому железному настилу моста.       Тогда Ной, ведомый странным ощущением правильности и закономерности всего происходящего, садится рядом с незнакомкой.       — Подари мне одного из своих журавликов? Самого лучшего.       Ной пожимает плечами и покорно высыпает их все на мост: переворачивает рюкзак кверху дном, выворачивает капюшон, выгребает всё из карманов.       — Выбирай, — равнодушно предлагает он. — Хоть всех забирай.       Девушка улыбается — Ною кажется, что хитро. Отставляет в сторону баночку мыльных пузырей, поправляет на шее шарф, натягивая его до носа. Больше её улыбки не видно.       Пока она рассматривает оригами, Ной рассматривает её, но она кажется совершенно обычным человеком. Симпатичная, наверное. Очень серьёзная, несмотря на ту улыбку и беззаботное, вроде бы, поведение.       — Возьму этого, — девушка бережно извлекает из кучи одного журавлика. — Поправь его, что ли, это же подарок, — она суёт оригами в руки Ною, а потом достаёт из кармана зажигалку. Бумага горит ярко и быстро, оставляя на металле горстку чёрного пепла. Ною жалко своих усилий и жалко, что сжёг журавликов не он.       — Держи. Дарю, — зачем-то уточнил он, возвращая девушке вытребованный ей подарок.       — Спасибо, — девушка стряхивает пепел в реку, совершенно не боясь обжечься. Журавлик ложится между ней и Ноем. — Я знаю, что ты делаешь не так. И ты знаешь. Но почему-то продолжаешь переводить бумагу, оправдывая это собственной никчёмностью. Но ты умеешь теряться, этого у тебя не отнять, — она смотрит в лицо Ноя. Он боится вдохнуть, понимая, что вот-вот прозвучат какие-то ключевые слова. Девушка не похожа на Лисичку, которая отвечала на вопросы легко и просто, которая ждала его, Ноя, чтобы помочь ему, Ною. У незнакомки был свой интерес. Ной молчит, ожидая. Девушка смотрит на него какое-то время, а потом отворачивается, доставая из кармана что-то ещё — на этот раз ручку.       — Ты хочешь забыть печаль, но не хочешь забыть её. Ты не хочешь, чтобы она ушла и не возвращалась, ты хочешь, чтобы она пришла и не уходила. Ты не готов сам приложить усилия и забыть её, ты ждёшь, что за тебя это сделает армия журавликов — поэтому они все мёртвые, ты не даёшь им свою печаль, ты продолжаешь её копить… сотни, может быть, даже уже мало. Но ты и сотни не сделаешь, — девушка останавливается, чтобы написать что-то на крыле своего журавлика. Ной хочет воспользоваться этой паузой, чтобы оправдаться, переубедить, возразить, но не находит слов.       — Кто ты? Откуда ты знаешь?       — Я могу помочь. Это грубый метод, но это мой единственный аргумент, чтобы не просить тебя о помощи безвозмездно, — девушка хмурится, убеждая не то себя, не то журавлика. — Я могу заставить тебя забыть твою любовь. Сделать её незначительной и мелкой. Но взамен мне нужно, чтобы ты помог кое-кому потеряться, — она возвращает Ною его подарок.       — Как ты собираешься это сделать? — недоверчиво спрашивает Ной, не торопясь забирать из её рук оригами, боясь, что это подтвердит его согласие.       — Легко и непринуждённо, — девушка фыркает, а потом вздыхает, поправляя упавшую на лицо прядь волос. — Я отвечу на этот вопрос, когда ты поможешь ей. Пока просто знай: я могу и всё тут. Ты всегда сможешь отказаться, если тебе не понравится мой метод.       — Не очень-то честно…       — Мир несправедлив, — девушка встаёт на ноги. — Если перейдёшь через мост и пойдёшь по тропинке дальше, выйдешь в город, три минуты по прямой — упрёшься в станцию метро.       Мир содрогается. Тяжёлая булавка опускается на Ноя, прикалывая его к карте. Клеймом на теле проступают цифры координат. Это почти что физически больно.       — Зачем?! — не сдерживается он, вскакивая. Девушка грустно смотрит в ответ.       — Она будет в поезде, подъезжающем к этой станции — в каждом из них. Она любит сидеть в последнем вагоне. Уведи её с этой станции. А потом вернись — я буду ждать тебя там.       Девушка шагает, оказываясь прямо напротив Ноя. Невесомые руки ложатся ему на плечи, а сухие губы касаются лба. Вязаный шарф щекочет нос.       А потом она исчезает. Только что была здесь, но вот Ной моргнул, и её больше нет. Только последний журавлик падает на самый край моста, Ной ловит его в последний момент перед тем, как ветер скидывает его в реку.       И надпись на его крыле…       «Хочешь потеряться?»