Лиминальность

      Яркая свечка оплывает на глазурь торта, и цветные капли талого воска начинают казаться украшением десерта, сладким драже. Тусклый свет дрожащего язычка пламени выхватывает из темноты приоткрытые в затянувшемся вдохе губы Итана. Плотные шторы на окнах не пропускают уличный свет, и кажется, что снаружи уже глубокая ночь, а Итан до сих пор не решился выдохнуть и задуть свою восьмёрку, плавящуюся в семёрку.       Вики опускает голову и осторожно выдыхает. Пламя свечи всё равно тревожно дрожит и колеблется. Вики обмирает, боясь, что оно погаснет. Будет просто отвратительно отнять у Итана именинное желание — у него их осталось максимум восемь.       Однажды, когда они играли в какую-то дурацкую игру из тех, что призваны сплотить только-только сформированный коллектив, Итан признался между делом, что ему нравится число восемь. Симметричное, чётное, повёрнутая на девяносто градусов бесконечность — на вкус Итана оно идеально.       Вики тогда вспомнились ночёвки у бабушки, скребущиеся под кроватью монстры, гремящий грязной посудой на кухне призрак, лазерная проекция часов на потолке и бесконечно тянущиеся минуты. Вики нравилось смотреть на угловатые, сложенные из коротких делений числа и искать в одних цифрах другие. Она любила восьмёрку, в которой находились все остальные цифры и даже больше — двухзначные числа вроде одиннадцати, семнадцати и тринадцати.       Конечно же с только-только сформированным коллективом она своими воспоминаниями не поделилась, но чужую фразу про восьмёрку запомнила.       Из воспоминаний о воспоминаниях её вырывает Итан, шумно выдыхающий тьму. Спохватившись, Вики хлопает, подстёгиваемая воспоминаниями о каких-то детских праздниках — тогда при ней в последний раз задували свечи — но её вялые хлопки увязают во мраке. Вики чувствует, как к лицу приливает кровь. А Итан тем временем включает свет, и Вики совершенно не знает, как скрыть пылающие от смущения щеки. Ей стыдно за то, что они здесь одни и больше у Итана нет гостей, ей стыдно за то, что она здесь и совершенно не знает, куда себя деть и что говорить, ей стыдно за то, что ей стыдно.       Она не знала, что у него день рождения сегодня. Итан не пришёл в университет, а у Вики была для него коробка с газировкой — две банки оттуда стоят сейчас на столе, необычные, новые сладкие вкусы — Итан сказал, что можно завезти к нему, если есть возможность и желание, и назвал адрес. Скрытный, нелюдимый, не позволявший даже навещать его в больнице Итан назвал адрес, а потом предложил Вики немного посидеть. А потом признался, что сегодня у него — день приближения к смерти.       Обычно люди называют его днём рождения, но Итану больше нравится считать в обратную сторону. Вики не может этого понять, но не имеет права его осуждать.       Хотя это создаёт кучу трудностей для неё. Ей хотелось бы принять позицию Итана, но она не может выдавить из себя поздравления с праздником. Когда они с гулким металлическим стуком чокаются банками с газировкой, Вики не может заставить себя произнести тост.       За здоровье?       Его нет и никогда не было.       За исполнение желаний?       Он не умеет уже желать больше, чем на три года вперёд. Он вообще не говорит о себе в будущем времени.       За счастье?       За то, чтобы счётчик обнулился, а не застыл раньше времени на шестёрке или семёрке?       Тишина вокруг сгущается плотным туманом, сквозь который Вики становится сложно видеть и чувствовать Итана. Она остаётся в этом тумане наедине со своими мыслями о чужой смерти.       Они часто молчат. В метро по дороге домой, на автобусных остановках, в библиотеке в университете. Обычно это молчание ложится на них, как мягкий тёплый плед, но сейчас оно душит Вики плотным коконом.       «Ты ведь умираешь!»       Он знает. Он всё прекрасно знает. Ставит на стол банку с газировкой, вытирает губы тыльной стороной ладони. Вытаскивает из торта оплывшую свечку, небрежно бросает на стол возле мятой салфетки — к мусору. Вики смотрит, как заворожённая, как он разрезает десерт. Запоздало осознаёт, что она не голодна.       — Не лучшее моё творение, конечно, — говорит Итан, накладывая Вики торт. — У меня поднялась температура, я отрубился и чуть не проспал момент, когда он собрался сгореть.       Отказываться после такого — просто преступление. Вики придвигает к себе тарелку.       — Ты приготовил его сам? — она надеется, что это звучит восхищённо, а не недоверчиво. Когда Итан принёс торт, Вики была уверена, что это — нечто покупное, просто заранее вынутое из упаковки. Это потрясающе.       Итан столько говорил о том, как он готовит, так ярко описывал свои лучшие блюда в самые голодные моменты за полчаса до обеденного перерыва, с таким огнём в глазах рассуждал о способах улучшить съедобные, но не самые вкусные блюда из столовой, что в любой другой ситуации Вики была бы счастлива попробовать наконец приготовленную Итаном еду.       Но сейчас ей кажется, что она делает всё неправильно. Ей хочется сказать какую-то глупость, но эта глупость будет о смерти. Возможно, услышать пару глупостей о своей смерти — то, чего хочет Итан. А, возможно, это смертельно его обидит. Вики ещё ни разу не видела Итана обиженным, но она думает, что ей этого и не хочется.       Возможно, Итан единственный, кому можно говорить глупости о его смерти. У него настолько хорошо получалось говорить глупости о собственной смерти, что Вики осознала серьёзность его слов только после того, как его впервые увезла из университета скорая. Читая потом сообщение о том, что его перевели из реанимации в обычную палату, Вики с содроганием подумала о том, что «не доживу до тридцати» в любой момент может оказаться «умру сегодня вечером».       С тех пор каждый раз, когда Итан не появлялся на парах, Вики становилось страшно, что он уже никогда не придёт.       И она никогда не скажет ему, как ей дорога их дружба. Они никогда не допишут их песню для прохода через турникеты университета по дороге домой. Никогда не попробуют все вкусы газировки в этом мире. Очень много разных никогда. Вики никогда не сможет их посчитать.       Вики пихает в себя торт, который сначала кажется ей приторно сладким, но потом она раскусывает какую-то кислую ягоду — кажется, это клюква — и всё приходит в равновесие. Ощущая себя не то гурманом, не то критиком, Вики пытается сосредоточиться на своих ощущениях, чтобы отогнать эти неприятные мысли.       Ей хочется провести с Итаном как можно больше времени, но мысль о том, что этого времени не так много, отравляет Вики и её ощущения.       — Вау, потрясающе! — восклицает она, пожалуй, громче чем стоило бы. — Это нереально вкусно, нет, правда… даже лучше, чем я представляла себе по твоим рассказам.       — Учитывая, что обычно мы обсуждаем, как приготовить человечину, — фыркает Итан.       — Ну не-е-е-ет, я точно помню про особый способ маринования свинины, ты ещё обещал, что мы поедем за город её на костре жарить, — напоминает Вики, прекрасно знающая, что это обещание, как и многие другие, брошенные мимолётно и не подразумевающие какие-то действия, не будет исполнено. Никогда.       — Это с соком грейпфрута? Или томатным? Не помню уже, — он пожимает плечами. Вики тоже судорожно пытается вспомнить, потому что на самом деле подробности рецепта уже стёрлись из памяти.       — А какой вкуснее?       Итан смеётся в ответ.       — Я приготовил бы каждого по чуть-чуть, чтобы можно было сравнить.       — Шикарно, тогда после экзаменов выезжаем за город — я знаю несколько хороших мест у реки — с тебя мясо. С остальных чего-нибудь ещё стрясём.       — За такие грандиозные планы стоит выпить, — Итан делает серьёзное лицо и с важным видом кивает. — Дай твою попробовать, — ловким движением он меняет местами банки с газировкой. Вики моргает, недоуменно глядя на яркий жёлтый ананас, нарисованный на боку оказавшейся перед ней банки.       — Тогда за исполнение…       Упокой.       — Этих грандиозных планов.       Которые не выполнятся. Никогда.       Газировка в банках весело булькает. Ананасовая оказывается на вкус невыносимо приторно-сладкой.