Лиминальность

      «Следующая станция — место, где она умерла».       Вики уже не знает, в который раз слышит это. Она сбилась со счёта когда-то давно. С тех пор в её голове в ответ на вопрос «сколько?» оживает одно и то же самое большое число откуда-то из детства — бесконечность бесконечностей.       Плеер не включается, и Вики нечем отгородиться от беспощадных слов.       Бесконечность бесконечностей один. И снова Вики приезжает в место, где умерла Лесли. Ей кажется, что интервалы между объявлениями становятся всё короче. Вики пытается посчитать, как скоро это сведётся к одному бесконечному повторению, без перерывов и пауз — механическому голосу даже не нужно будет прерываться, чтобы вдохнуть. У него не пересохнет в горле. Он не закашляется, не запнётся.       Он сможет напоминать Вики о том, что Лесли умерла именно здесь, бесконечность бесконечностей раз. И кровавых разводов на стёклах будет становиться всё больше и больше, потому что каждый раз, когда поезд подъезжает к станции, на него выливают вёдра густой солёной краски цвета человеческой крови. Совсем скоро Вики перестанет видеть, что происходит за окном. Сотрётся разница между тоннелем и станицей, движением и остановкой, жизнью и смертью.       Вики никогда не выйдет из поезда на этой станции, а поезд никогда не приедет на какую-нибудь другую.       Поезд останавливается в очередной раз. Открывает двери, и Вики запоздало осознаёт, что всё же сможет ориентироваться в происходящем, даже когда окна полностью зальёт кровью. До тех пор, пока двери продолжат открываться и закрываться.       Помятый бумажный журавлик, которого Вики оставила себе, обмяк в её горячей влажной ладони. Она снова и снова неосознанно поглаживает его по надписи на боку, будто пытаясь втереть незамысловатые слова в кожу.       Это очень важные слова, потому что они написаны рукой Лесли. Небрежно и торопливо брошенные на бумагу буквы клонятся влево сильнее обычного, но, без сомнений, это почерк Лесли. Вики перечитывала оставшиеся после неё записки и письма так часто, что ни за что не перепутает почерк.       Откуда эти слова взялись на боку обронённого кем-то бумажного журавлика, Вики не знает. Мысль о том, что это тоже может быть важно, сошла с поезда несколько бесконечностей назад. Теперь Вики всё равно. Она только гладит журавлика по надписи на боку, да смотрит в непроницаемую заляпанную кровью темноту туннеля. В своём отражении Вики пытается увидеть Лесли. Ничего не происходит.       Когда кто-то садится прямо напротив неё, Вики едва ощутимо вздрагивает, теряя своё отражение. Какое-то время она удивлённо смотрит прямо в чужое лицо, не видя его, а потом смущается, осознавая, что нагло пялится на незнакомого парня. Едва ощутимый укол раздражения отзывается в теле Вики дикой слабостью. Она пытается сдвинуться с места, чтобы снова взглянуть себе в глаза, чтобы дождаться — Лесли придёт, Лесли не может не прийти — но ничего не происходит. Как во сне, когда вдруг осознаёшь, что это сон, и тело тяжелеет, а ты уже просыпаешься, но никак не можешь проснуться. И не шевельнуться, как ни старайся. И Вики не шевелится, оставляя безнадёжные попытки.       А Лесли не приходит. Раздражающий незнакомец никак не сойдёт с поезда, сидит, смотрит на Вики. Она пытается не обращать внимания на его пристальный взгляд, но ей не по себе, как будто чужое внимание парализует её только сильнее. Когда это окончательно надоедает Вики, она решается на страшную месть и набирается храбрости на ответный взгляд.       Внутри неё что-то ломается, ухает вниз из груди в живот. Подошвы незнакомца заляпаны кровью. Бурые разводы застыли и на джинсах, будто он шёл по луже из крови, а потом его обрызгала проезжающая мимо машина… к горлу Вики подступает тошнота, она нервно вскидывает голову, чтобы снова смотреть в окно поверх головы незнакомца, но кровь, чёртова вездесущая кровь никуда не девается — она за стеклом. Чьи-то крохотные ладони бьют по окну с той стороны, и сквозь отпечатки Вики на мгновение видит темноту, а потом поезд с визгом вылетает на станцию.       «Место, где она умерла», — по-человечески равнодушно сообщает механический голос. Вики снова сбивается со счёта. А незнакомец напротив неё наконец встаёт. Шагает, но не к выходу — к Вики. Нависает над ней. Какое-то время Вики смутно надеется на то, что он всего лишь уступил кому-то место или решил посмотреть на карту, но, когда за несколько секунд до объявления о закрытии дверей в вагоне повисает трещащая и гудящая от напряжения тишина, парень что-то говорит.       — Это мой журавлик, — неловко и невнятно бурчит он, указывая на оригами в руках Вики. Сначала она думает, что ослышалась. Потом — что он врёт. Потом — что журавлика ни за что нельзя отдавать. Её пальцы вздрагивают, сминая бумагу в попытке Вики зажать оригами в кулаке. Журавлик вдруг становится самой главной её ценностью, ключом к страшной тайне, билетом к Лесли — ведь на нём её рукой написаны те странные слова.       Секунды растягиваются каждая на одну бесконечность.       Потом Вики покорно протягивает ему журавлика. Может быть, она ошиблась? Не только же Лесли писала с наклоном влево. И даже если это журавлик с подписью от Лесли… это и правда не журавлик Вики. Лесли могла подарить его этому парню или вроде того.       Поэтому Вики решает его отдать. Но незнакомец не забирает своё оригами.       — Нет, я имел в виду… — бурчит он, потирая переносицу. — Я тут вроде как… чтобы помочь тебе.       Поезд дёргается. Парень едва не заваливается на Вики, судорожно хватается за поручень.       — Бред… — выдыхает Вики, не слыша сама себя. Незнакомец тяжело плюхается на сиденье рядом с ней, Вики невольно отстраняется, вжимаясь в стену.       — Место, где она умерла, верно? Поезд снова и снова приезжает на эту станцию.       Вики забывает, как дышать. Если бы она стояла — упала бы, такая сильная слабость вдруг наваливается на неё. В горле встаёт ком. Вики смаргивает выступившие вдруг слёзы.       — Она написала это на журавлике, — что-то холодное касается щеки Вики, она запоздало понимает, что всё же заплакала — тихо и беззвучно. — Она попросила меня помочь тебе уйти отсюда.       — Где она? Почему она не пришла сама? — шепчет Вики надломленным голосом. Незнакомец не отвечает, не слышит, но Вики не может сказать громче — расплачется сильнее. Разрыдается. В носу и горле неприятно щекочет. Вики поправляет наушники в ушах, пытаясь вставить их плотнее и глубже, но тишина в них недостаточно громкая, чтобы хоть что-то заглушить. Даже будто разбухшее сердце в груди ухает громче, чем звучит эта тишина.       — Я знаю, как потеряться, — это звучит увереннее, чем всё, что парень говорил до того. Вики смотрит на него сквозь отражение в тёмном окне. Поезд грохочет по рельсам, пытаясь проглотить его слова.       — Я понимаю, это звучит безумно… — отражение незнакомца снова чешет переносицу. — Но я правда хочу тебе помочь.       — Ты видел Лесли? — спрашивает Вики, заставляя себя говорить громче. Голос ломается и дрожит, имя подруги приходится буквально выталкивать из себя — а следом чуть не вылетает сердце. Парень мнётся, а потом неохотно отвечает:       — Я не знаю, как её зовут, она не представилась. У неё светлые волосы и красный шарф.       Вики вдруг становится больно-больно внутри, будто рёбра ломаются и протыкают сердце. Сосущая пустота оживает в животе. И вместе с тем Вики становится всё равно. Теперь ей спокойно. Если Лесли — а это была она — хотела, чтобы этот человек ей помог, значит, пусть так. Если Лесли не пришла сама, значит, Вики нет смысла ждать и смотреть в чёрные окна с чужими лицами во тьме.       — Хорошо. Помоги мне… — Вики заминается на мгновение. — Пожалуйста.       Парень кивает.       — Сделай музыку громче, — он указывает на своё ухо. — Так, чтобы не слышать названия станций. Закрой глаза, чтобы не видеть, что за окном. И, когда ты потеряешь счёт станциям, которые мы проехали, ты потеряешься. И я выведу тебя из поезда. Ну… — парень запускает пальцы в волосы, взъерошивая их. — Я думаю, что всё будет так, но я не уверен. Есть ещё план Б, но об этом потом.       Вики качает головой.       — Плеер не работает.       Это сбивает парня с толку. Какое-то время он колеблется, потом лезет в карман. Возится немного, достаёт телефон с поцарапанным экраном, быстро вводит пароль. Вики замечает на заставке фотографию написанного от руки четверостишия, но не успевает прочитать. Парень уже открывает приложение с музыкой.       — Вот, выбери что-то из моего. Тут вроде всё приличное, — смущённо заверяет он Вики, протягивая ей телефон. Она равнодушно смотрит на список композиций, не находя знакомых. Чужое устройство неудобно ложится в руку, Вики с трудом вставляет наушники в разъём. Пытается пролистать плейлист широким жестом, но палец спотыкается о трещину на экране, и устройство распознаёт это как выбор. Не лучше и не хуже любого другого.       Зажимая кнопку громкости, Вики ещё слышит, что следующая станция — снова место, где умерла Лесли.       Потом она закрывает глаза.

***

      Сначала ничего не происходит. Механический голос продолжает снова и снова уверенно твердить про место, где умерла Лесли. Каждый раз при мысли об этом Ноя передёргивает — он говорил с мертвецом. Даже на фоне всего, что происходит и происходило с ним, это кажется ему ненормальным, пугающим до мурашек на спине и липкого ледяного пота.       Он вспоминает Лесли и то, какой живой она казалась. Вспоминает её короткий странный поцелуй, трёт лоб, пытаясь стереть с себя прикосновение мертвеца. У неё были сухие губы, но, кажется, тёплые. Ной понятия не имеет, как ощущаются губы мертвеца. Он вообще мертвеца видел только однажды, когда с друзьями возвращался домой после прогулки и обнаружил у подъезда тело старого соседа.       У Лесли с тем соседом, конечно же, нет ничего общего.       За исключением того, что они умерли.       Поезд тормозит в очередной раз. Двери открываются, но в вагон никто не входит, только пара нерешительных студентов, у которых вместо голов картонные коробки с грубо нарисованными на них лицами, мнётся у входа. Ной слышит, как трётся у них внутри пенопласт, имитируя разговор. Звук отвратительный — Ной пытается сосредоточиться на музыке, которая доносится из наушников сидящей рядом девушки. Старается угадать песню, но не узнаёт ритма, а слова слишком уж неразборчивы.       Папку с музыкой давно пора почистить. Ною даже почти стыдно.       Когда Ной уже начинает задумываться о плане Б — по слухам где-то в последнем вагоне каждого поезда должен быть стоп-кран — что-то наконец происходит.       «Следующая станция — возможно, всё ещё место, где она умерла».       Ной переводит взгляд на девушку. Сначала она старательно жмурилась, но теперь выглядит расслабленной и как будто даже засыпающей. Высыхающие дорожки слёз блестят на щеках.       Когда девушка заплакала, Ной растерялся и не придумал ничего лучше, чем попытаться проигнорировать её слезы. Он знал, что попытки утешить порой делают только хуже, да и утешать по сути не умел — Она никогда при нём не плакала. И никак по-другому не показывала своей слабости. Всё время Она была сильной, наверное, даже сильнее Ноя.       Ему становится тошно от собственных мыслей.       «Следующая станция — скорее всего, уже не то место, где она умерла».       Ной замечает, что они остались в вагоне вдвоём. Никто больше не входит и не выходит. Так и не дождавшись новых пассажиров, поезд разочарованно и зло щёлкает дверями и ныряет в темноту.       Ной поворачивает голову, глядя на карту метро. Она преобразилась: с большей части станций пропали названия. На тех, что ещё как-то обозначены, Ной может прочитать короткие заметки вроде «место, где мы праздновали её день рождения в последний раз» или «место, где она занималась акробатикой». Конечно же, место, где она умерла, тоже находится. Огромная жирная чёрная клякса, блестящая на карте невысохшей гуашью.       Понять, куда они приедут, невозможно — соседние станции на карте не отмечены. Но Ной чувствует, что у них почти получилось. Они почти вырвались. Вопрос «куда?» для Ноя второстепенен.       Когда мир за окнами вспыхивает, Ной дёргается так ощутимо, что девушка вздрагивает. Он едва успевает закрыть ей глаза ладонью — чувствует, как она часто-часто моргает, щекоча ему кожу ресницами.       Видит ли она этот яркий свет сквозь неплотно сомкнутые пальцы?       Холодной рукой она убирает ладонь Ноя со своего лица. Глаза её снова плотно зажмурены. Ной выдыхает. Огонь снаружи сменяется ярким солнечным светом, поезд летит вперёд. Застывшая кровь на окнах трескается и отваливается омертвевшей чешуей.       Они едут сквозь залитый солнечным светом летний лес. Ветки деревьев тарабанят по окнам. Ной переводит взгляд на карту.       «Место, где её никогда не было. Конечная».       Поезд приходит в состояние покоя как-то сразу, минуя надоевший этап торможения. Двери открываются, впуская в вагон запах леса и солнечного света. Ной касается рукой плеча девушки и поднимается.       Держа её за рукав, он выводит девушку на пустой перрон, построенный посреди леса. Пока она растерянно оглядывается, Ной расстёгивает куртку — снаружи ощутимо теплее — и провожает уезжающий поезд взглядом. Ему спокойно. Он ожидал, что их встретят опасность, погоня, беготня — как всегда бывало с ним, когда выход из метро означал начало полосы препятствий, борьбы за право потеряться и добраться до места с ощущением дома.       У этой станции и у этого места нет ощущения дома, по крайней мере, для Ноя. Скорее, он назвал бы это место убежищем.       — Где мы? — тихо спрашивает девушка, не вынимая из ушей наушники. Впрочем, музыки из них уже не доносится, так что Ной решает, что она услышит ответ.       — Нигде, — просто отзывается он. — Потерялись, — ему так легко, что Ной улыбается. Отступает на второй план даже мысль о том, что Лесли, с которой он говорил, умерла. — Кажется, нам туда, — он кивает в сторону, туда, где прямо на перроне стоит небольшой столик из тех, что летом ставят возле дешёвых кафе. На нём поднос с двумя стаканами, и Ной уверен — это им.       А ещё теперь он уверен, что он в этом месте тоже желанный гость.       Девушка забирает себе большой стакан с холодной шипящей внутри тёмной газировкой. Ной не против и подвигает к себе стакан кипятка, бросая в него ждавший его пакетик чая. Сахар он игнорирует.       — Сколько времени? — девушка нервничает. Вспоминает что-то, вздрагивает, достаёт из кармана телефон Ноя, смотрит на часы.       — Минус сорок семь градусов по Фаренгейту, — отвечает она сама себе. Протягивает Ною телефон. — Мы опоздали?       — Думаю, наоборот. У нас есть ещё как минимум сорок семь градусов, — неуверенно предполагает Ной, забирая телефон. И правда, минус сорок семь градусов.       — Спасибо… — неожиданно севшим голосом говорит девушка. Опускает голову, пристально глядя на свой стакан. Глубоко вдыхает, будто перед нырком в холодную воду. — Где ты видел Лесли?       По перрону проносится порыв леденящего ветра. Зелёные листья на деревьях звенят осколками льда.       — Я потерялся, — честно говорит Ной, зачем-то размешивая палочкой свой совершенно несладкий чай. — И нашёл её. Она сказала, что поможет мне, если я помогу тебе.       — Ясно, — бесцветно и сухо отвечает девушка. Смотрит куда-то мимо Ноя. — Тогда я должна тебя… — её лицо искажается будто от боли. — Предупредить. Лесли умерла в метро, — она буквально выталкивает из себя эти слова. С каждым словом где-то вдалеке гремит гром. — Она самоубийца, — голос девушки опасно надламывается. — И теперь она мавка. Ну… Итан их так называет.       Ной сжимает картонный стаканчик так сильно, что едва не выплёскивает на пальцы кипяток.       Он не давал им названий, но он знал — нельзя смотреть в окна метро в тоннелях.       И Лесли — одна из теней, что может мелькнуть за окном, если всё же решиться взглянуть.       У Ноя будет ещё шанс подумать об этом. Он понимает, что в убежище — не место, а минус сорок семь градусов по Фаренгейту — не время для таких мыслей.       — Я думала, если буду долго ездить… и буду смотреть… увижу её… — девушка всхлипывает. — Но… — её голос тонет во всхлипе. Ной беспомощно смотрит, как она плачет, роняя слёзы на стол. Солнце в небе заволакивают тучи. Гроза гремит где-то совсем уже близко.       — А я наоборот, — говорит вдруг Ной, чувствуя, что нужно сменить тему. — Ездил, чтобы убежать от одного человека. От своих мыслей о Ней. Просто ездил по кругу. И однажды поезд приехал на какую-то непонятную станцию. Ты держишься спокойно, а я был в ужасе, — признаётся он. — Пол чуть не откусил мне руку. Звучит дико, когда рассказываю.       Девушка слушает, не проявляя никакого интереса. Продолжает молча оплакивать Лесли.       — Помощь Лесли нужна мне, чтобы забыть Её. Я пытался сам — не получилось. Мне сказали, если сложу сто журавликов, они заберут мою печаль. Но и это не сработало.       Она достаёт из кармана потрёпанного журавлика Лесли.       — Он один из ста?       — Минус первый, — горько усмехается Ной. Его счётчик журавликов всё ещё обнулён. — Кстати… я Ной, — он вспоминает, что они до сих пор не знакомы.       — Вики.       Ной вдруг осознаёт картонность и хрупкость их убежища. Как если бы лес вокруг был декорацией — как знать, может, и нет никакого леса — и вот-вот должен был начаться ураган, который смёл бы её, а заодно и людей, потерявшихся, заплутавших, сбившихся.       Ною не страшно. Ему спокойно — с тем же обречённым спокойствием Вики соглашалась принять его помощь.       — Спасибо, что помог мне, — Вики давит из себя улыбку, и она выходит почти что искренней. — Здесь гораздо лучше, чем там, в метро, — признаётся девушка. — И даже если сюда придёт гроза, — Вики размешивает газировку трубочкой. — Это будет совсем не страшно, — Вики запрокидывает голову вверх, глядя в небо. Ной повторяет её движение, пытаясь понять, что она видит.       Ослепительно голубое небо. Настолько чистое, что на него больно смотреть — как на солнце. Ной никогда раньше не видел такого неба.       — Лесли часто фотографировала небо. Но это бы ей не понравилось. Если сфотографировать — ничего необычного.       Ной пугается, что Вики снова заплачет, но она говорит на удивление спокойно. Просто рассказывает.       Ной снова думает о Ней. Она нечасто фотографирует что-то, а небо её интересует в основном как место, где должны водиться драконы. Драконов Она любит. Стихи писать любит. А Ноя — Ноя не любит.       Впервые, наверное, он думает, что это, возможно, не так плохо. Это потеряло значение, осталось за пределами убежища, за его картонными стенами леса, там, где гремит не страшный ещё гром. В этом месте никогда не было — ни Лесли, ни Её.       — Хочешь, я сложу для тебя журавлика?       Вики долго-долго смотрит на него. Ной знает, что предложение глупое, что этот журавлик не будет иметь ни смысла, ни силы унести её печаль, что их нужно — от ста до бесконечности, но всё равно…       — Научи меня складывать их. Пожалуйста.