Аварийный выдох

Ноябрь Вообще-то майор в отставке Дмитрий Павлович Ефимов вел их довольно долго. Для него это было делом чести, да и просто «личные счеты», как любил поговаривать сам Ефимов, изливая душу очередному собутыльнику, чьего имени даже не вспомнил бы на следующее утро. А вот имя бандита Молчанова Романа Андреевича, тысяча девятьсот семьдесят восьмого года рождения, помнил даже будучи вусмерть пьяным. А еще помнил, когда и по какой статье Молчанов сидел, где, с кем, когда вышел… Всё помнил до мельчайших деталей, вплоть до адреса «малины» и условного сигнала. А еще помнил, что из-за этого проклятого рэкетира и вымогателя его с позором уволили из органов, а потом… потом жизнь пошла, как говорится, по пизде. Ушла жена, запил, друзья отвернулись. Классика жанра. И ведь да, можно было бы винить себя, говорить, мол, сам дурак, но раньше-то, до этого проклятого бандюгана всё было отлично! Может, если у него получится поквитаться, возьмут обратно? Может, и Анька вернется? Ефимов скомкал в руках картонный стаканчик и швырнул его прямо в реку с пешеходного моста, но очередной порыв ветра подхватил его и, закрутив в воздухе лихой петлей, выбросил на пирс, прямо под ноги прогуливающейся парочке. Проклятье, и здесь эти влюбленные… Надо же, какое дурацкое совпадение, что очередную партию денег Молчанов должен был передавать именно на этом самом месте, где они часто прогуливались с Аней, когда были еще молодыми-зелеными студентами. Вернее, она была студенткой, а он — помощником следователя. И погода подходящая для грязных бандитских дел, ведь в такую-то сырость вряд ли кто-то захочет выйти погулять, ну разве что те полоумные на пирсе… Ефимов еще раз коротко взглянул на паренька, что заботливо кутал свою даму в огромный клетчатый шарф, вздрогнул от пронизывающего до самых костей холода (шутка ли, десять градусов так называемого «тепла» и морось!), и наконец-то отвернулся. Вовремя. Неприметный белый фургон как раз въехал на пустую парковку и, никого не стесняясь и не опасаясь, остановился в кармане. Ефимов поднял ворот потрепанного английского пальто, пытаясь спасти стремительно замерзающие уши от ветра, прищурился, пытаясь разглядеть в наползающем молочном тумане лицо водителя. Секунду, две, три, а то и сотню ничего не происходило. Водила будто вовсе и не собирался никуда выходить, хотя и скрываться ему было особо незачем. По сути он не под наблюдением, у ментов на него ничего нет, с виду противозаконной деятельностью не занимается, но Ефимов знал, нет, жопой чуял, что Молчанов свое дело не бросил. Передача денег на набережной? Ну не аванс же за покупку квартиры, верно? Почему наличными, а не картой? Если у него какой-то там свой законный бизнес, тогда что за черная бухгалтерия? Дело воняло керосином так сильно, что ментовско́й нюх Ефимова буквально сходил с ума, швыряя его по следу уже который год, как псину-ищейку, и вот привел его сюда. Спустя, казалось, целую вечность муторного ожидания, к фургону плотно-плотно подъехала битая «девятка». «Наверняка в угоне», — на автомате подумал Ефимов, еще плотнее запахивая на себе пальто. Дверь «жигуля» рывком распахнулась, из нее выбрался габаритный дядька в потрепанной олимпийке. Почесав кожные складки бритого черепа, там, где башка крепилась к бычьей шее, он обошел свое корыто и шагнул навстречу мелкому по сравнению с ним Молчанову, выскочившему из салона фургона. Ефимов не мог слышать, о чем они базарят, но по мелким кивкам ненавистного Молчанова и размашистым жестам лысого мордоворота было понятно, что у них тут не дружеская встреча. Когда громила схватил, кажется, пискнувшего бандита за грудки и хорошенько встряхнул, с пассажирской стороны выскочил такой же мелкий паренек и кинулся на помощь подельнику. Ефимов бы с удовольствием закурил прямо сейчас, но во-первых, ветер, а во-вторых, кто знает, что ему придется делать. Может, и побегает, как в старые добрые времена… Он еще раз проверил скрытый под слоями одежды фотоаппарат, жалея, что не может подойти еще ближе. Конечно, он сильно изменился, зарос, бороду до неприличия неухоженную отрастил, да и в весе набрал несколько лишних килограмм, постарел, так что порой в зеркале и сам себя не узнавал, отказываясь верить, что вот это холостое чмо — уважаемый человек. Но лучше не рисковать. А вдруг Молчанов его узнает?.. Но тот в его сторону даже не смотрел. Подельник как раз вытащил какую-то сумку, передал бритоголовому бандиту. Щелк-щелк-щелк. Ефимов сделал десяток кадров, чтобы наверняка. Он бы сделал и больше, если бы одновременно с начавшимся дождем кучка маргиналов не пришла в движение. Всё поменялось так быстро, а дождь зарядил такой сильный, что Ефимов едва ли успевал капли с ресниц смаргивать, чтобы рассмотреть хоть что-то. Он прикрыл ладонью лицо, наподобие козырька, всматриваясь вдаль. До того все его внимание привлекала красная куртка Молчанова, которую можно было рассмотреть даже в самом густом тумане, сейчас же внимание привлек другой цвет — бледно-розовый, телесный. Это было странно. Это было очень странно. Какой придурок вздумает бегать голым в такую-то погоду? На улице вот-вот после ливня ударит мороз, а тут какой-то «морж». Но «морж» этот бегал голым и причем очень быстро. У Ефимова как у собаки Павлова сработал рефлекс: если убегают — надо догнать, но во вполне конкретную цель он оформился только когда за странным голым человеком погнался сам Молчанов. И Ефимов побежал, хотя, честно говоря, не очень-то и хотел. Как-никак, а не за горами уже и полтинник ему, да и не в форме он, здоровье не то, а уж бегать по скользким булыжникам набережной… Но он побежал, удерживая взгляд на одной лишь цели — красной куртке. Он промчался мимо бритоголового быка, который пытался засунуть свою тушу в крохотную «девятку», мимо тощего паренька, который метался из стороны в сторону, не зная, то ли садиться в машину и уезжать, то ли гнаться за подельником, мимо фургона с распахнутыми задними дверями, откуда и выскочил обнаженный по пояс человек… Ефимов почувствовал, как у него из кармана вываливается камера — единственная вещь, способная доказать причастность проклятого Молчанова к какому-нибудь злодеянию, которое тот наверняка совершил, и он буквально на секунду остановился, чтобы посмотреть на масштабы катастрофы, а когда обернулся, обнаженный беглец уже перелез через перила моста и собирался прыгать с четырехметровой высоты прямо в бушующий поток. — Стой, придурок! — заорал Ефимов, но парень не обернулся. Зато обернулся Молчанов. Едва не поскользнувшись на мокрых булыжниках, он резко сменил траекторию, понимая, видимо, что беглеца ему не спасти и не поймать, рванул прочь через кусты. За спиной взвыл фургон, взвизгнул шинами и тоже свалил в туман, оставив Ефимова наедине со странным человеком. Единственным человеком, через которого теперь можно было бы снова выйти на Молчанова, который мог бы свидетельствовать, написать заявление, да и просто… Ефимова с парнем разделяло всего пара метров, когда тот отцепил руки от перил и рухнул вниз, прямо в плачущую грязную реку. Сквозь рев ливня он услышал, как синхронно вскрикнули парень и девушка, что прятались под мостом от непогоды, и свесился вниз, пытаясь рассмотреть беглеца, что с трудом греб к берегу. Ефимов рванул к ступеням, едва не навернулся пару раз на мокром камне, но зато, когда он был внизу, влюбленная парочка помогала то ли свидетелю, то ли потерпевшему выбраться на высокий парапет. — Отойдите, полиция! — рявкнул Ефимов на автомате, вспомнив старые добрые времена, когда он пользовался этой фразочкой, от которой дрожали невиновные и на которую плевали виновные, вполне законно. — Да мы просто помочь хотели… — растерянно пробормотала девчонка, отступая на шаг. Ее кавалер тоже выпустил руку обессиленно хватающегося за парапет беглеца, и тот, не удержавшись, ушел с головой под воду. Ефимов почти лег на мокрый холодный камень и опустил руку в воду, нащупав скользкую ладонь бессмысленно барахтающегося в воде человека. Парень попытался вцепиться в его запястье, подтянуться… — Да что ж такое-то! — рявкнул зло Ефимов, помогая себе второй рукой вытянуть тяжелого, как мешок картошки, утопающего на поверхность. Наконец-то тот вынырнул, глотнул воздух и схватился за край парапета, повис на нем, хрипло дыша и кашляя… — Давайте я все-таки помогу! — не выдержал паренек. Вдвоем они сумели вытащить уже посиневшего от холода беглеца на мостовую, и Ефимов, пусть даже и не ожидал благодарности, тем не менее даже не думал, что замерзший, мокрый и вообще едва живой человек, откашлявшись, рванется прочь, пытаясь куда-то удрать. — А ну стоять! — рявкнул майор, всем телом наваливаясь на него, поморщившись, чувствуя, как насквозь мокрые джинсы парня пропитывают речной водой его собственные брюки. — От…отпусти, сука! — сипло прошипел он, ослабевшей рукой потянувшись к лицу Ефимова. Тот отклонился, понимая, что дрожащие от холода пальцы сейчас попросту попытаются выцарапать ему глаза, а потом сжал в кулаке длинные мокрые волосы и со всей дури долбанул того башкой о булыжник. Парень закатил глаза и вырубился, перестав трепыхаться, и только тогда Ефимов поднялся на ноги, обернулся к парочке… — Чего смотрите? — грубо прорычал он, доставая из кармана лишь чудом не выпавший мобильный телефон. — Уматывайте отсюда! — Т-там дождь! — пробормотала девчонка. — Тут сейчас менты будут, «скорая», собаки, — соврал Ефимов, пытаясь найти в контактах имя старого друга. — Давайте шустренько отсюда! Романтики хреновы! — и уже в трубку рявкнул: — Алло, Серега? Помощь нужна.

***

Можно было бы привести паренька в чувство, как только Ефимов снял с него мокрые джинсы и белье, замотал в свое пальто, предварительно связав руки, но беглец то ли действительно сильной башкой долбанулся, то ли угрелся, но просыпаться явно не хотел и во сне выглядел настолько безобидно, что будить его было откровенно жалко. Мучаясь от холода, Ефимов дожидался Серегу с подмогой и ходил из угла в угол, ютясь на крохотном пятачке сухого участка, куда ветром не задувало капли вездесущего дождя. Спустя пять минут бесконечного потока размышлений о всяком разном, он наконец-то снова обратил внимание на спящего беглеца. Тот лежал на боку, свернувшись калачиком, и наверняка ему было тоже невыносимо холодно, но у него хотя бы было пальто, а Ефимов стоял в одном тонком свитере и почти насквозь промокших штанах… Мужчина присел на корточки рядом с ним и отодвинул воротник собственного пальто, заглядывая в безмятежное лицо. Парень? Хах, нет. Уже вряд ли. Больше тридцати явно. Скорее всего светловолосый, хотя цвет сложно рассмотреть, когда волосы мокрые. Выбрит причем везде, не только щеки. Хотя, правильнее сказать, не выбрит, а… хер его знает, как это назвать, когда сам себя обмазываешь воском и обклеиваешься полосками. Анька тоже так делала и была такая гладенькая везде, теплая… Дураком был Ефимов, что не ценил. Ну и парень этот был тоже везде гладкий, разве что на голове волосы достаточно длинные… Майор скользнул взглядом по бледному лицу вниз, к шее, заметив длинную царапину, что уходила куда-то назад, к спине. Не успел рассмотреть, спеша раздеть и укутать, но возможно, поцарапался о мостовую. Кстати об этом! Ефимов поправил воротник, прикрывая лицо беглеца, чтобы тот хотя бы собственным дыханием согревал импровизированный спальный мешок, и посмотрел на ноги парня, которые тот безуспешно пытался поджать. Ступни были изрезаны об усеянное острыми камнями, арматурой и стеклом дно под мостом, а один из осколков торчал прямо из подошвенной подушечки под большим пальцем. Ефимов достал из кармана пальто упаковку сухих салфеток, а потом, наклонившись к уже порядком посиневшим ногам парня, аккуратно расшатывая, достал осколок. Закровило, но на фоне всех остальных порезов это было мелочью. Приложив салфетки к самым глубоким ранкам, он, вздохнув и мысленно сетуя на свою «доброту душевную», снял с шеи теплый шерстяной шарф и укутал ноги беглеца, жалея, что не додумался сделать это раньше.

***

— Если он не будет сотрудничать, то во всем этом нет никакого смысла! — распалено воскликнул Ефимов, опрокидывая очередную стопку крепкой настойки. Скривился, уткнулся носом в рукав, со свистом вдыхая воздух. — Он… он же, блядь, единственная ниточка! — Пей, Димон, и пока ни о чем не думай! — рявкнул Серега, что-то сосредоточенно клацая на ноуте. — Дай парню отдохнуть. — Да нет же, он должен, — Ефимов закашлялся в кулак, пытаясь собраться с мыслями, — он должен сообщить мне… Должен… — Захлопнись, Дим! — Серега вскинул на него глаза, но всего на мгновение. — Он должен отдохнуть. И вообще мой дом — мои правила. Сначала мы дадим ему поспать. Ефимов замотал головой как собака. — Не спит он. — Что? — Он, говорю, блядь, не спит! — зарычал бывший майор, не удосужившись даже голоса понизить. — Сидит, таращит на меня глазища свои. Серега вскинул бровь, вздохнул, а потом убрал ноут с колен на диван и сел, упершись локтями в колени. — Полагаю, это потому, что ты его прицепил наручниками. — За ногу, — заметил Ефимов, будто это вообще хоть что-то значило. — Где ты вообще эти наручники взял? — Серега покачал головой и снял с носа тяжелые очки с толстенными линзами. — Ну что ты от меня хочешь? Почему ты смотришь так, будто я тебя предал? Я же сделал всё, что ты просил! И приехал по первому зову, и хату свою предоставил, и подлечил его, хотя я, если ты еще не забыл, фармацевт, а не врач. Чего ты хочешь, а, Дим? Ефимов вздохнул и отодвинул от себя подальше бутылку противной настойки. Вообще-то он пить не собирался, но он так замерз, что хотелось почувствовать хотя бы такой специфический обжигающий жар, пусть даже тело до сих пор потряхивало от холода. — Надо узнать, кто он такой. Он не говорит со мной. Может, ты?.. — А может, дадим ему отдохнуть? Дмитрий ничего не ответил, и Серега на это только снова покачал головой. — Ладно, пошли, — он поднялся на ноги и направился к тяжелой двери в гостевую спальню. Ефимов вскочил следом, правда, не так резво — давшая по мозгам настойка качнула его в сторону, отчего его едва ли не занесло. — Тебе бы тоже поспать, — заметил друг, но Дмитрий привычно отмахнулся от него. Отоспится, когда его на работе восстановят и когда Анька вернется… Серега тактично постучал в дверь и, не дождавшись ответа, приоткрыл ее. Ефимов боялся, что беглец снова куда-то удрал, как лисица перегрыз собственную ногу или, например, цепь наручников, но нет, парень по-прежнему лежал на кровати, прикованный за щиколотку к изножью. Он не был укрыт, видимо, согрелся в теплых клетчатых пижамных штанах и свитере Сереги, которые гостю были настолько не по размеру, что он в них буквально утопал. А еще в этой комнате было очень тепло. Теплее, чем во всем остальном доме… Парень действительно не спал. Лежал на боку, пялясь в стену, но, как только мужчины вошли в спальню, прикрыв за собой дверь, подобрался, сел, жмурясь от головной боли. Ефимов подумал, что кого-то ему этот человек напоминает, только вот кого? Длинные светлые отросшие волосы, некогда уложенные в «канадку», сейчас же просто висящие вдоль лица, яркие золотистые глаза… — Вы помните ваше имя? — тактично начал Серега, подходя к кровати. Парень следил за его передвижениями напряженным внимательным взглядом, пусть даже оставался почти неподвижным, если не считать ненавязчивые попытки, отталкиваясь перемотанными бинтами ногами от кровати, отползти подальше. Тихо звякнула цепь наручников, и парень замер. — Имя? — хрипло и совсем отморожено переспросил он, проходясь языком по губам. Ефимов резко наклонился ниже, присматриваясь. Это всё ему было чертовски знакомо. — Блядь, Серег… — тихо позвал он, но друг внимания не обращал. — Меня зовут Сергей Ткаченко, а это Дмитрий Ефимов, и мы хотим поймать тех парней, что держали вас в фургоне. Дипломатичному тону Сереги можно было только позавидовать, да и сам он напоминал не фармацевта, а адвоката, но времени восхищаться талантами друга не было. — В фургоне, — снова тупо повторил беглец, облизывая и прикусывая губы. Он обвел расфокусированным взглядом комнату, и Ефимов шагнул еще ближе, наконец-то убедившись, что почти вся золотистая радужка его глаз была заполнена черными провалами зрачков. — В фургоне. Держали. В фургоне. — Он под кайфом, Серег, — шепнул Дмитрий, дергая друга за рукав. — Я вижу, — холодно отозвался тот, складывая руки на груди. — Какие-то психостимуляторы. Может, мет, может, кокс. А парень тем временем, снова и снова пробегаясь языком по губам, подобрался весь и сел, уверенно подползая к изножью кровати, так близко, что Ефимову захотелось отойти от него подальше, лишь бы не контактировать. Нариков он ненавидел на клеточном уровне… — Вас двое? Как хотите? — намеренно тихим голосом вкрадчиво поинтересовался парень, переводя бегающий взгляд с одного мужчины на другого. — Кто будет первым? Ты? Или вместе хотите? Меня и не так можно… Он посмотрел на Ефимова снизу вверх своими широко открытыми, но при этом совершенно ослепшими от кайфа глазами, и потянулся руками к ширинке, блядь, штанов! Коснулся даже ремня, от чего Дмитрия будто током шибануло, а потом… — Димон, нет! — успел крикнуть Серега, а вот перехватить летящий в висок охуевшего парня кулак не успел. Ефимов во второй раз вырубил придурка, брезгливо оттолкнул его, и тот, подобно марионетке, которой перерезали все ниточки, рухнул обратно на кровать. — Ты ебанулся?! — зашипел Серега, кидаясь к парню. — А схуяли этот пидор ко мне полез? — заорал Дмитрий, пьяно шатаясь. — Ты же знаешь, что я этих говномесов не перевариваю! Он, блядь, мой член трогал, он… Задыхаясь от негодования, он буквально заставил себя заткнуться, понимая, что уже второй раз за день отправил парня в нокаут. А там и до комы недалеко… — Ебанутый! — шикнул Серега, трогая пульс нарика. — Живой, но пульс зашкаливает. Я позвоню своему товарищу из неотложки, потому что жмурик мне в квартире ни к чему. Мы договаривались, что ты его у меня подержишь, а не пришьешь!.. — Ментам не звони, — в который раз предупредил Ефимов, глядя на отлетевшего парня, которого Серега пытался уложить ровно. — Они его заберут. — Так лучше бы забрали! Ему у них безопаснее, чем с тобой!..

***

— Ты не говорил, что твой «товарищ из неотложки» — женщина, — шепнул Ефимов, надеясь, что сказал он это достаточно тихо, чтобы дамочка, которая как раз слушала легкие молчаливого парня стетофонендоскопом, не услышала. — Заткнись, — устало процедил Серега, складывая руки на груди. — Просто заткнись, идиот. Дмитрий обижаться и не думал. Он и сам знал, что идиот. Не стоило бить этого гомика, у него и так не все дома, а такими темпами скоро и вовсе серое вещество превратится в серое смузи. — Ну, что я могу сказать, хрипов нет, но это, возможно, пока что, — сообщила женщина, складывая вещи в чемоданчик. — Я вколю вам седативное и поставлю капельницу. Очень рекомендую поспать. — Седативное? — снова тупо переспросил парень, но уже не так оживленно, как раньше, а вяло, что явно намекало на отходняк. — Да, Ткаченко, неси штатив для капельницы, — приказала дамочка, заправляя прядь волос за ухо. Смотрела она только на гостя и рассказывала о его состоянии ему, хотя он вряд ли что-то вообще соображал. — Когда вы в последний раз ели? — Ел? Он забегал глазами по комнате, потом остановился на секунду на Ефимове и снова осмотрел стены, потолок, пол… — Ел? Ел-ел-ел… Вчера. Нет! Подождите, позавчера. В четверг! Или вчера?.. Дмитрий покачал головой. Смотреть на совершенно неадекватного, все еще неестественно активного парня было неприятно. — Вы знаете, какой сегодня день? — тихо спросила женщина. — Август, — коротко ответил он, нисколько не сомневаясь в ответе. Ефимов поджал губы. Нет. Даже приблизительно нет. — А ваше имя? Вы помните, как вас зовут? Парень тихо рассмеялся, склонив голову к плечу, будто услышал какую-то очень смешную шутку. Если бы губы его не дергались, а подбородок не дрожал, его улыбку можно было бы назвать красивой. Пухлые губы, крепкие белые зубы… — Имя? Имя у меня есть. — И как вас зовут? — терпеливо повторила женщина, принимаясь распечатывать бутылку с физраствором или что там она собралась ему «капать». — А вас? — кокетливо поглядывая на нее из-под длинных черных ресниц, поинтересовался парень. Он вел себя намеренно подчеркнуто по-пидорски, и Ефимова буквально передернуло от этого слащавого голосочка. — Меня зовут Наталья, я представилась в самом начале, помните? — устанавливая бутылку на штативе, который принес Серега, продолжала неторопливый разговор женщина, будто не замечая ужимок парня. — Ну и? Ваше имя? — Имя? О-о, имя у меня есть, — снова повторил он, послушный мягкой руке Натальи, укладываясь на подушку. — Красивое, но я не могу вам сказать его. — Почему? — Они узнают. Узнают, что я сказал. — Ладно, если придумаете, как мы можем вас называть, скажите, хорошо? — закатывая ему рукав свитера, попросила она. — Я поставлю капельницу, а вы пообещайте, что будете лежать смирно и попытаетесь уснуть…

***

— Ну, что я могу сказать, — Наталья стянула латексные перчатки только когда они втроем уже покинули гостевую комнату и теперь стояли в столовой вокруг дубового стола. — Помимо наркотического состояния, дегидратации, сотрясения мозга, гипотермии и истощения, есть еще кое-какие догадки, пока что ничем не подтвержденные. — Ну так поделитесь, — поторопил ее Ефимов, чувствуя, как чертовски хочется рухнуть куда-нибудь и вырубиться. Наталья посмотрела на него очень неодобрительно, гордо вскинула подбородок и, высокомерно поглядывая из-под ресниц, заявила: — У меня есть подозрения, что он подвергался неоднократному сексуальному насилию. — Так может, это было не насилие, может, он мазохист, — пожал плечами Дмитрий, складывая руки на груди. — А сбежал, потому что ну, наркота, там не знаешь, как торкнет. — Не исключено, — кивнула женщина. — Но вся спина и ягодицы у него в старых шрамах от кнута. Может, конечно, он порноактер или… кхм, занимается проституцией, но… — Но? — переспросил Сергей, почесывая затылок. — Наташ? Наталья смущенно прикусила костяшки пальцев, будто обдумывая, а стоит ли говорить вообще. — Но у меня нехорошее предчувствие, — наконец-то с выдохом заявила она, переводя взгляд с одного на другого. — Не думаю, что он наркоман со стажем. По крайней мере, употребляет не на постоянной основе. Думаю, это метамфетамин, но никаких внешних признаков зависимости нет. Нужно понаблюдать, будет ли ломка утром.

***

— Говорить он отказывается, что делать, я не знаю, — устало опираясь локтями о стол, пробурчал Ефимов, невидящим взглядом гипнотизируя бутылку дешевой второсортной водки. — Меня это вообще не должно волновать, — легкомысленно отмахнулся Сергей, даже не взглянув на него. Так и продолжил что-то там резать, громко стуча ножом по деревянной дощечке. — Уже третий день пошел, он за это время успел заблевать мне туалет, сломать настольную лампу и разбить две тарелки. Может, заберешь его уже к себе? Ефимов только головой покачал, ногтями царапая небритые щеки. Бесит. Как же чертовски бесит эта борода. — Пробей его по базе, — взмахнул рукой Серега. — Ты же можешь, у тебя же есть связи. Возможно, он преступник, а может, и потеряшка. Опять же, на учете в психлечебнице стоял, если нарик. — Не похож на нарика. Вены, не считая тех свежих синяков, чистые, зубы здоровые, кожа более-менее… — Может, раньше был? — Серег, ну будь человеком! Ну еще пару дней, и я его расколю!

***

— Еще раз повторяю вопрос, — Ефимов сунул руки в карманы брюк и впился взглядом в бледное лицо парня. Тот был трезв и даже стойко перенес слабенькую ломку, не сопротивляясь капельницам и постельному режиму, но вот разговаривать будто разучился. Смотрел своими апельсиновыми кошачьими глазищами, бесстыдно ухмылялся греховными губами, порой завлекающе пробегаясь по тем кончиком языка, то ли издеваясь, то ли действительно считая, что Ефимов «из этих», и его такими дешевыми фокусами можно соблазнить. — Откуда ты знаешь тех людей из фургона? Улыбка пленника стала еще более извращенной. Он склонил голову к плечу, отчего прядь волос соскользнула на лицо, прикрывая глаз, а потом медленно развел колени в стороны, раскидывая ноги с совершенно недвусмысленным намеком. Ефимов не выдержал. Отвесил звонкую пощечину, чтобы неповадно было, а парень будто и не заметил. Ухмыльнулся зло, зажмурился, пережидая, видимо, вспыхнувшую головную боль, а потом снова повалился на кровать навзничь, звеня цепью, которой был прикован за щиколотку к изножью. Дмитрий скользнул взглядом по его голой стопе уже без бинтов, в который раз удивляясь гладкости подошвы, нежным изящным пальчикам, аккуратно подстриженным ноготкам, будто ноги эти принадлежали не взрослому мужчине, а очень молодой ухоженной девочке. Даже Анькины пятки, черт возьми, были не такие розовые и мягкие. Точно парень этот или элитная проститутка, или какой-то порнушный актер! — Блядство! — рявкнул Ефимов, с трудом отведя взгляд от вызывающе босых ног. А пленник-то заметил… Задрал на себе толстый вязаный свитер, обнажая белый подкачанный живот. — Педик! — фыркнул мужчина, со злостью пиная кровать. — Если ты так выгораживаешь своих ёбырей, так чего ж ты от них удирал?! Парень снова растянул губы в широкой улыбке, обнажая ряд белых ровных зубов. — Сука молчаливая! — рявкнул Ефимов и, снова не сдержавшись, схватил придурка за золотые патлы, дернул на себя, но тот лишь глухо замычал, пытаясь не закричать от боли. — Ну не пытать же мне тебя! Или что, хочешь, чтобы я тебя пытал?! Так я могу, не сомневайся! Улыбка пленника стала еще порочнее, а потом он вдруг прошептал на грани слышимости, глядя Ефимову прямо в глаза. — Нахуй иди, майор. Лучше убей.

***

Бить пленника вошло в привычку. Сперва Ефимов, как бы это смешно ни звучало, стеснялся это делать. Как-никак, а парень слабо походил на преступника, скорее на жертву маньяка, который хорошенько поработал над его психикой. Но Дмитрий на дух не переносил слащавых педиков. Вообще-то пленник не был смазливым, напомаженным гомосексуалистом… когда молчал. Но, стоило ему открыть рот или начать выделываться со всеми этими облизываниями и томными вздохами, как Ефимова тут же тянуло блевать. Парень не кололся от слова совсем. На все вопросы или отвечал уклончиво, или вообще молчал, пялясь на майора огромными круглыми кошачьими глазищами, как какой-то дурачок, не понимающий человеческой речи. А если все-таки его пробивало на разговор, то из порочного рта лилась одна лишь грязь, педерастические фантазии и недвусмысленные предложения, и тогда Ефимов просто отвешивал ему звонкую оплеуху или бил кулаком в челюсть, но не сильно, чтобы не навредить всерьез, а только заставить замолчать. Еще бесила необходимость водить придурка в туалет и раз в два дня — в душ. Конечно же, он старался не смотреть на это всё безобразие, предпочитая следить за пленником боковым зрением, но однажды, украдкой посмотрел, в который раз удивляясь, насколько кожа парня оставалась гладкой, совершенно безволосой. — Лазерная эпиляция, — уловив такой взгляд, небрежно бросил тот, сосредоточенно намыливаясь. Тьфу, как будто Дмитрию вообще было какое-то дело до его кожи! — Но ты же понимаешь, что так долго продолжаться не может? — спросил наконец Ефимов после очередной водной процедуры. — Я просто сдам тебя ментам и всё. — И они меня отпустят, — пожал плечами парень, надевая свитер. — У них на меня ничего нет. Меня нет в базе. — И кто же ты такой? Пленник загадочно улыбнулся. — Хочешь поразгадывать ребусы? Ладно. Меня зовут Лейли́. Доволен? Да-да, бабское имя Лей-ли. Ефимов удивленно приподнял бровь. — Да-да, скандалы, интриги, расследования, — продолжал насмешливо шипеть парень, усаживаясь на кровать и самостоятельно застегивая на щиколотке наручник. — Давай, сыщик, вперед.