***
Жарко. Жар поднимался по телу вверх, и кожа плавилась там, где ее касались требовательные горячие ладони. Дыхание сбивалось, хотелось грубее, сильнее, жарче, и Ларс будто слышал его молчаливые мольбы, подминая под себя, ломая под себя. Ноги не держали, подкашивались, Олесь то и дело будто выскальзывал из кольца крепких рук, но его каждый раз подхватывали и еще сильнее вжимали в старый скрипучий комод. — Я не могу больше!.. — простонал мальчик, пытаясь схватить хоть за что-нибудь, но лишь сшибая на пол синюю китайскую вазу, разукрашенную традиционными драконами. — Ларс! Грубые пальцы сильнее сжали хрупкое плечо, а потом скользнули по груди, животу, обхватили истекающий смазкой член и дразня погладили… Свободная рука скользнула к шее, не сдавливая, не давая надежды на большее. Олесь закричал, подаваясь навстречу выжигающим толчкам, и, мучимый неутолимым жаром, кончил, судорожно задергавшись в зависшем в воздухе оргазме… …Ларс после разговора с Маркусом будто с ума сошел, не слушая протесты, прижимая Олеся ко всем вертикальным и горизонтальным поверхностям, зажимая во всех углах, и доводя до исступления и иссушения каждый раз, чтобы, не давая передышки, рвануть в бой снова. Мир действительно засыпало снегом по самую шапку, старик остался в деревне, не имея возможности как-то связаться, чтобы сообщить, что там с залетным, но Олесь и знать не хотел. Раньше он много думал, но теперь у него не было на это времени и желания. Он просто жил от момента близости до момента близости, растворяясь то ли во взбесившихся гормонах, то ли в болезненной и неестественной привязанности. — Малыш?.. Ларс потерся носом о вздрагивающее белое плечо мальчишки и остранился. Член выскользнул из измученной дырочки, влажно шлепнув его по бедру. — Все хорошо… — прохрипел Олесь, переступая с ноги на ногу. Зад горел огнем, сердце все еще колотилось о ребра от безумной гонки с ветром, но всё было действительно хорошо. В голове пустота, будто он постоянно курил траву. Пальцы зацепились за потертую старую ручку комода, потянули без особой цели что-то найти внутри… — Это что? — отупевши пялясь на черный собачий ошейник, поинтересовался он. — Это то, что отказался носить Макс, — тихо ответил мужчина, захлопывая ящик. — Пойдем. — Ты хотел, чтобы Макс носил ошейник?.. — послушно следуя за Ларсом к кровати, переспросил он. Теперь в разговорах порой проскальзывало это имя, но Олесь почти перестал психовать. Ну, был и был. Он все равно будет лучше этого зазнайки Макса! — Да. — И в чем проблема надеть его в постели? — Я не хотел в постели. Я хотел постоянно. Олесь ничего на это не ответил, только вскинул бровь заинтересованно, размышляя о значении этого символа власти. Хотел бы он носить ошейник?..***
— Он спрашивал о тебе. Он знает о тебе и… — старик понизил голос до едва различимого шепота, так что не оставалось сомнений, что он хотел сохранить это в секрете, — …и он спрашивал о нем. — О нем? — напряженно переспросил Ларс своим змеиным шелестяшим голосом, с шумом поставив кружку на стол. — Об Олесе? — Нет! — шикнул Маркус. — О Максе! Карелине твоем… Батя присел на корточки, прижимаясь спиной к стене рядом с едва утепленной дверью. Старый ватник, больше похожий на те, что он видел в фильмах про уголовников, не грел совершенно, но сейчас ему было тепло. Даже жарко. — Он показал мне ваше старое фото, где вы в Конго. Помнишь, возле костей антилопы… — Окапи. — Да не важно! Фотка же действительно старая, ей же лет двадцать, не меньше! — А откуда у нас новые фотки?.. — проворчал Ларс. — Макс давно умер. Олесь коротко кивнул себе, бесшумно подтягивая ноги и обхватывая себя запакованными в кожаные перчатки Ларса руками за колени. Море как будто специально утихло, давая ему дослушать разговор, а может, просто решило погрузить испуганный внезапно наступившей зимой лесной край в ледяное безмолвие. — В том-то и дело, что если этот мужик мент, то что-то ему известно… — Маркус, я лично видел его могилу, — устало прервал его мужчина. — Давай лучше о делах живых, чем о делах мертвых. Придурка этого можно как-то отвадить? — Да, разумеется, но… — Но лучше убрать, так? Олесь откинул голову назад, больно стукнувшись затылком о стену. Его не пугало то, что Ларс так спокойно говорит об убийстве. Его пугало то, что его это не пугало, ведь он же должен хотя бы напрячься, да? Ведь все нормальные люди именно так и реагируют? — И еще кое-что… — Ну? — Он вскользь упомянул Молчуна. Повисла такая гнетущая и осязаемая тишина, что Олесь, не делая резких движений, поднялся на ноги, ожидая, что вот сейчас Ларс выйдет к нему, и они спустятся к воде, как и планировали. — И что? Мы свели с Молчановым счеты еще очень давно. Он убил мою мать, я убил его мать. Все честно… — Избавь меня от подробностей! Я просто рассказываю тебе, что он спрашивал. Я пытался вытащить у него больше информации, зачем ему ты, спрашивал даже, не преступник ли, но он только ответил, что мне не о чем беспокоиться. Просто старый друг, говорит. — Тоже мне — нашелся дружочек! — фыркнул Ларс и, кажется, пнул ножку стола с такой силой, что что-то скатилось с его края и разбилось. — Нигде покоя нет от этих мразей мусорских! Хочется жизнь заново начать, а они мне снова то Макса тычут, то Молчанова!..***
Настойчивые руки прошлись по плечам, бокам, животу, забрались под свитер, оказавшись неожиданно теплыми. Олесь затаил дыхание, неотрывно глядя в искрящиеся весельем и страстью глаза мужчины, и весь подался вперед, предвкушая близость. — Может, на кровать? — с тихим шелестящим смешком поинтересовался Ларс, склоняясь ниже, почти касаясь губами распахнутых мальчишеских губ. Он уже изучил своего колючего ёжика, безошибочно угадывая все тайные желания и страхи. Страхов было немного, а вот желания… — Хочу тут, — шепнул в ответ Олесь слабым голосом, едва дыша от накатывающего жара. Он уже ничего не слышал и не понимал, вскользь воспринимая реальность. Сильные руки усадили его на стол, небрежно смахнув книги, нож, раскатившиеся патроны, упаковку макарон. Сильные руки стянули штаны, грубо раздвинули колени… Олесь не задумывался ни о чем. Порой было даже не по себе от того, насколько безразлично ему всё плохое, что происходило вокруг, будто жизнь выжгла в нем инстинкт самосохранения, уничтожила всё, что могло отзываться на негативные раздражители. Он верил, он слушался, он подчинялся, как наивный ребенок, не ожидая от Ларса подлости. Знал, что за болью придет удовольствие, знал, что Ларс вытащит его из проблем… Он качался будто на волнах, прислушиваясь к своим ощущениям, наслаждаясь властью, которую, как считал раньше, не мог терпеть. Ларс казался знакомым, будто он знал его всю свою жизнь… За закрытыми веками было ярко — в глаза светил электрический фонарь. Его свет прорывался сквозь ночной мрак, через окно в сенях, через дверь, в горницу, а потом достигал чувствительных зрачков, проходя сквозь сосуды внутри тонких бумажных век, окрашиваясь в красный. Но внезапно этот свет погас, а следом обнаженную кожу обжог зимний холод… — Ларс… — хрипло прошептал Олесь, пальцами вцепляясь в плечи такого же поплывшего от кайфа мужчины. — Ларс… — Тише… — Черт, ну парни! Олесь дернулся, попытался уйти, отодвинуться. Сбитый настрой жег острым разочарованием, и тогда на горло легли пальцы… — Нет! — воскликнул мальчик, пытаясь отцепить руки мужчины от своей шеи. — Л… Пальцы сжались сильнее, перекрывая кислород. Организм ответил вполне ожидаемым подкатывающим оргазмом, так позорно выставленным напоказ посторонним людям. — Тише… — прошептал Ларс, последний раз толкаясь в глубину мальчишеского тела, и вытащил еще не опавший член. Олесь даже колени не успел свести, когда мужчина так безответственно отошел в сторону, никого не стесняясь застегивая ширинку, практически выставляя своего распластанного по столу мальчика напоказ. Олесь, пытаясь как можно быстрее скрыть от чужих глаз бесстыдно зияющую растраханную дырку с вытекающей из нее белесой спермой, дернулся, свалившись со стола на пол. — Мы не вовремя, — раздался немного смущенный и немного злой голос Маркуса. — Очень не вовремя! — фыркнул Ларс, складывая руки на груди. На возню Олеся, который пытался собрать конечности в кучу и натянуть на голый зад штаны, он даже не смотрел. — А это еще кто? Старик посторонился, пропуская в дом гостя. Тот был заросшим бородой как полярник, а под густыми и темными бровями сияли удивительно молодые глаза. — Ларс, это Ефимов Дмитрий, Дмитрий, это… — Ларс… — мрачно закончил за него гость. — Одержимый. Олесь наконец-то справился с завязками на штанах и, одернув свитер, встал на ноги, поднимая заодно и кухонный нож. Ох, как же он хотел сейчас ударить этим ножом придурошного белоглазого демона, который не удосужился его хотя бы прикрыть! Но… стоп. Одержимый? — Ах, так это наша ищейка! — голос Ларса стал неприятным, скользким и каким-то совершенно знакомым. Да, точно, именно таким тоном он разговаривал с охранником из придорожного магазина. Перед тем, как убить. — И почему же ты привел его сюда, Маркус? Олесь оперся задницей о стол, а потом поймал на себе цепкий взгляд старика и решил, что выйдя за дверь, он узнает не в пример больше, чем оставшись в комнате. Он положил нож на стол и, мазнув пальцами по сжатой в кулак руке Ларса, бесшумно удалился наверх, в спальню. Впрочем, потом так же бесшумно вернулся, притаившись за углом. — Ты пьян, старик? — угрожающим шепотом поинтересовался мужчина, и в голосе его прозвучало такое бешенство, что Олесь мог без особого труда представить, как он мысленно спрашивает, с какого такого хера дед так подставляет их всех. — Ты должен его выслушать, Ларс! — Ну разумеется, раз он пришел сюда! Итак, господин мент, какого такого лешего вы разыскиваете меня? Могу с уверенностью заявить, что официально я все еще мертв, раз мою морду не крутят по всем телеканалам, а значит… — Ну, я уже не мент, — отозвался Ефимов. Заскрипели половицы, вжикнула молния куртки… — Меня уволили. Я допустил серьезную оплошность, когда пытались прищучить Молчанова, и теперь пытаюсь восстановить свое доброе имя, поймав его на горячем. И у меня почти получилось, только вот… — Что? — раздраженно процедил Ларс. — Ты, наверное, будешь удивлен, но меня совершенно не интересует твоя личность, побег и преступления. Даже не буду спрашивать, есть ли восемнадцать лет парню! Олесь прижал ладони к пылающим щекам и прикусил губу, пытаясь сдержать болезненный стон пострадавшей гордости. Ну как же так… — И что же тебя интересует? — Ларс, хватит язвить, это важно! — оборвал его дед, тяжело опускаясь на скамейку. — Да, это важно, и, возможно, прозвучит очень странно, но меня попросили найти тебя, — слегка заплетающимся от выпитого голосом произнес гость. Зашуршала бумага. — Вот он просил. Повисла гнетущая тишина. Олесь выглянул из-за угла, не понимая, что происходит. В дрожащем сиянии свечи в витражном подсвечнике и белом электрическом свете уличного фонаря он видел, как Ларс принял из рук мужчины помятую распечатку. — Макс? — переспросил он, тут же поспешно отдавая листок обратно. — Он назвался Лейли. — Это невозможно. Макс давно мертв. Ефимов положил руку на сердце и, чуть пошатываясь, выпрямился. — Честное слово, я с ним ровно год назад разговаривал. Он у меня жил месяц! А потом его забрал Молчанов и… — Макс мертв! — отрезал Ларс, толкая гостя в грудь. — Хватит уже, мент, заливать мне всякую чушь! Слышишь, ты… — Эй-эй! — Маркус вскочил на ноги и втиснулся между едва ли не шипящими как мартовские коты мужчинами. — Послушай… — Нет это ты послушай! — рявкнул Ларс, хватая старика за грудки. — Макс мертв. Я пережил это, я переварил это, я смирился, понятно тебе или нет? Хватит осквернять его память! Я не могу терять его снова и снова… — Он назвался Лейли! — вставил в его торопливый злой монолог Ефимов, и Ларс мгновенно потерял нить слов. Вскинул голову, во все глаза уставившись на незваного гостя. — Назвался Лейли и умолял найти Одержимого. Я не сразу понял, что речь о тебе. Да, для всех ты мертв, и он тоже мертв. Но ведь ты жив, так почему он не должен быть?.. Ларс с такой силой оттолкнул Маркуса, что тот едва ли не завалился назад, но был вовремя подхвачен Ефимовым под руки, а не то расшиб бы себе голову о сложенную из кирпичей покосившуюся печь. — Ларс!.. — крикнул старик, но мужчина только отмахнулся. Подхватил сигареты с полки и, не одеваясь, вышел в неприветливый ночной мрак. Олесь тихонько поднялся наверх, прильнул к окну, наблюдая, как мужчина в одном свитере стоит на краю утеса и курит, глядя в пустоту. Мальчик задохнулся, но это было не приятное удушение, а острое и болезненное. Так сжимает горло только ревность.***
Ларса не было всю ночь. Олесь слышал, как он, докурив, вернулся за курткой, а потом, не отвечая на расспросы, куда он направляется, снова ушел, хлопнув дверью. Гости не рисковали подниматься на второй этаж, а Олесь не желал спускаться. Он прождал до самого утра, кутаясь в негреющее одеяло, прислушиваясь к приглушенным голосам с первого этажа, пытаясь в их перезвоне услышать знакомые бархатные нотки. Если этот Макс жив, теперь Ларс его бросит. Точно бросит, ведь он любит этого своего Лейли. А его… С каких пор он вообще задумался о какой-то любви? Нет, это не любовь. То все сказочки для романтичных барышень, а он просто как дурак попался на крючок пижонистого опасного ублюдка, как какая-то девка на «плохого парня» с мотоциклом и в татухах. У Ларса не было ни мотоцикла, ни, кажется, татух, но вот харизмы хоть лопатой загребай и за борт выкидывай. И Макс этот, наверное, неписанный красавчик… А он, Олесь, посредственность. …Он даже не заметил, как задремал, вымотанный тревожными мыслями бессонной ночи. Проснулся, кажется, от повисшей тишины. Жужжание голосов прекратилось лишь когда на улице уже светало. Он перекатился на другой бок, отворачиваясь от окна, и вдруг дернулся, как от удара током, заметив, что не один. — Ларс, блядь! — шикнул он, отползая от мужчины на другой конец кровати. Ларс был одет в тот же свитер и те же брюки, и выглядел настолько глубоко спящим, что, не будь он в той же одежде, можно было бы подумать, что все это лишь глупый сон. — Ларс! — Мальчик, тише, дай поспать! — отмахнулся мужчина, отворачиваясь. — Скоро поедем… — Куда поедем?! — завопил Олесь уже во весь голос и спрыгнул с кровати. — Я не хочу никуда ехать! Не хочу искать твоего Макса! Ты же сказал, что всё в прошлом! Но Ларс и не думал ему отвечать. Простонал что-то невразумительное в подушку, выражая тотальный игнор взбесившемуся от первой в своей жизни ревности неразумному ребенку. — Ну и пожалуйста! — фыркнул Олесь, спуская ноги на пол. Он деловито прошелся к дверям и даже успел взяться за ручку, как вдруг тихо скрипнула кровать и тяжелое тело навалилось сверху, придавив своим немалым весом. Ухо опалило горячее похмельное дыхание. — Прости, малыш… Не уходи, это все сон. Мне просто приснилось. Никуда мы не поедем. Никуда, слышишь?.. — Ты же не поверил ему, да? — голос на этом жалком вопросе предательски сорвался и в конце уже и вовсе звучал, как последний писк задавленного котенка, еще глубже втаптывая сапогами в грязь задушенную гордость. — Нет, Олесь, он мертв. О Лейли тому самозванцу мог рассказать кто угодно, а фото… то старое фото и, будь Макс жив, он бы выглядел иначе. Мальчик прижался лбом к двери и устало улыбнулся. Обхватившие его за талию руки скользнули по груди выше, к шее и… — Что это?! — Ларс резко развернул его за плечи, заставляя взглянуть на себя осоловелыми глазами. — Малыш?.. — Что? Олесь непонимающе моргнул и тоже коснулся своей шеи, ощутив под ледяными пальцами тепло нагретого собачьего ошейника, который он, видимо в приступе слепой ревности нацепил на себя этой ночью. Ларс сосредоточенно оттянул ворот свитера, рассматривая столь необычное признание в чувствах, но, вопреки ожиданиям Олеся, что он обрадуется, мужчина вдруг нахмурился. — Зачем? — Захотелось, — уязвленно буркнул мальчик, выкручиваясь из объятий. Ему уже и самому подумалось сорвать чертов ошейник, но гордость вопила, как сжигаемая кострами инквизиции ведьма, и нужно было как-то выкручиваться из этой ситуации. — Хочу и хожу. — Это очень серьезно, малыш. Ты не должен принимать такое решение спонтанно, это… — Да-да, я знаю, что вам с твоим Лей-ли не хватило десяти лет, чтобы прийти к этому. Но я не он, понятно?! Ларс серьезно кивнул, будто действительно понял. — А теперь… — Олесь на мгновение качнулся назад, прижимаясь спиной к мерно вздымающейся груди. — Иди в кровать. Знаю же, что шатался всю ночь непонятно где. А я пойду, наверное, завтрак приготовлю. Тебе. Нам.