***
— Проснулся?.. Олесь протер глаза и резко сел на кровати, не сразу сообразив, где находится и кто с ним разговаривает таким певучим голосом. Прежде чем он вообще хоть что-то успел понять, уловил приятный запах еды и вдруг понял, что чертовски голоден. Олесь повернул голову на звук и запах и встретился взглядом с отцом. Макс стоял посреди просторной комнаты мотеля в длинной белой рубашке и свободных черных штанах, держа в руках казенный пластмассовый поднос с тарелками и чашками. Волосы его были вымыты и высушены, растрепанные, но в таком очаровательном беспорядке, что невольно захотелось потрепать его по мягким кудрям. От вчерашнего треша будто не осталось и следа. — Что это за одежда? — хрипло поинтересовался Олесь, пальцами комкая край одеяла. — Ларс привез утром, — пожал плечами Макс, кивнув на большую дорожную сумку. — Возьми что-нибудь и переоденься. Он медленно, будто танцуя, подошел к кровати и поставил на нее поднос. — Извини, готовить я особо не умею. — Никогда не умел, — тупо произнес Олесь, пялясь на фирменный тост, точно как в детстве. — Продукты тоже он привез? Макс снова неопределенно кивнул. Он вел себя очень степенно, почти величественно, с какой-то поистине барской неспешностью, как какая-нибудь томная барышня, а на лице его не было и следа от достаточно болезненных отходняков после наркотиков. Ни бледности, ни синяков под глазами, ни тусклого взгляда… — Хочешь что-то сказать? — хмуро поинтересовался Олесь, беря свою тарелку и чашку чая. — А ты? — отец мельком взглянул на него и тут же уставился на свои ухоженные руки. О да, Олесь многое хотел бы сказать! Так много пустых и бессмысленных вещей, от которых будет только больнее, но он и рта не успел раскрыть, как Макс начал первый. — Ты не понимаешь, с кем связываешься. Он… — Убийца? — подсказал мальчик, многозначительно вскидывая бровь. — Я знаю, пап. Он хотел бы добавить что-то еще, но щеки Макса вдруг зарделись, ресницы дрогнули, и он, быстро подняв на сына глаза, тихо и торопливо выпалил: — Ты с ним спал? Олесю будто кто-то залепил крепкую пощечину, настолько стало неприятно от этого вопроса. Не потому, что он был какой-то аморальный или неуместный, а потому, что смущение на лице вообще-то совсем не невинного, а очень даже наоборот, Макса, выдало в нем маленького зашуганного мальчика, которого все почему-то считают разнузданной шлюхой, когда сам он стесняется простого вопроса о сексе. — Да, спал, — спокойно ответил Олесь, иррационально чувствуя себя старше и опытнее родного отца. — И он, ну?.. — Макс поднял руку выше и сжал пальцами свое горло, демонстрируя удушение. Взгляд его устремлялся куда угодно, но не на сына. Олесь повертел в руках свой так и не тронутый, стремительно остывающий тост, понимая, что начать сейчас его есть не очень-то красиво по отношению к отцу, которому и так непросто дается этот разговор, и уклончиво ответил: — Скажем так, я такой же как и ты. Могу кончить, если меня начнут душить. Доволен? Макс прикусил губу и отрицательно покачал головой. — Я имею в виду, он тебя… душит? — Пап, что за вопросы?! — всерьез возмутился Олесь, совсем не понимая, почему отец завел этот разговор и направил его именно в такую сторону. — Это важно! — воскликнул Макс наконец-то поднимая на сына глаза. — Потому что я… Он, скажем так, делал мне больно, а потом… кхм, перекрывал воздух, и я невольно… — он крепко зажмурился, сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду, но так и не договорил. — Ему было плевать на мое удовольствие. Он брал, что хотел, а потом просто прикрывался моей слабостью, говорил, что если я смог кончить, значит, и мне тоже понравилось. Но мне не нравилось, понимаешь? Никогда не нравилась близость с ним. А он требовал. Постоянно, порой несколько раз в день, и каждый раз это было больно. Я просил его, я умолял его, но он будто не слышал. Он… Макс всхлипнул и уткнулся лицом в ладони, однако достаточно быстро совладал с собой, выпрямился и попытался усмехнуться, но в глазах его стояло глубокое, как море, отчаяние. — Зачем ты тогда был с ним? — глухо отозвался Олесь, наконец-то начиная понемногу понимать отца. — Он не спрашивал. Он… Мы учились в одной школе. Я был в девятом классе, а он в одиннадцатом. Я даже не был геем, просто пятнадцатилетним мальчишкой, который немного отличался от своих сверстников этим всем, — он намотал на палец прядь своих медовых волос и с силой дернул, пялясь пустым взглядом в пол. — А он взялся из ниоткуда, жил непонятно где и непонятно с кем, все его боялись и любили, а он положил глаз на меня, к несчастью. Провожал до дома, защищал от подколов разных придурков, которые, кстати, начали издеваться надо мной именно из-за его чертовых ухаживаний, цветов, подарков… Он пугал меня. Он выглядел старше своих одноклассников, и я почти уверен, что тот его паспорт тоже был поддельным. Макс взял в руки чашку остывающего чая, покрутил и поставил обратно, так и не отпив. Пальцы его сцепились в замок, и Олесь вдруг поймал себя на мысли, что на душе у него становится спокойнее. Да, то, что Ларс сделал с отцом, просто ужасно, но радует, что Макс не хочет отношений с ним, а значит… значит у Олеся еще есть шанс. — Потом он просто затащил меня в пустой класс и там, прямо на полу… Макс снова зажмурился, устало выдохнул, переживая весь спектр эмоций заново. Вот, значит, как. Почти то же, что и с Олесем, разница только в отношении к происходящему. — А потом мне было как-то плевать на всё. Я был опустошен и испуган, и он увез меня. Сперва в другой город, а потом сделал мне поддельный французский паспорт, и мы полетели в Париж. Оттуда в Испанию, потом в Португалию, потом в США. Я таскался за ним, как коза на веревочке, делал всё, что он скажет, не интересовался, откуда деньги и паспорта, закрывал глаза на пятна крови, которые порой появлялись на его одежде, а когда случайно нашел пистолет, то даже не спросил. Я догадывался, нет… — голос Макса вдруг стал громче и тверже, а пальцы сжались в кулаки. — Нет, я точно знал, что он преступник, но ничего не предпринял. Просто терпел его и надеялся, что однажды это закончится. А потом мы приехали в твой родной город, а потом… — Я знаю, что потом, — резко оборвал его речь Олесь. — А наркотики? — Наркотики? — Макс непонимающе хлопнул ресницами, будто впервые о них слышал. Пальцами зачесал назад непослушные кудри и, будто оправдываясь, пролепетал: — Ларс надолго оставлял меня одного, и да, я ходил по клубам и барам вопреки его запрету. У меня была куча денег и привлекательная внешность, а еще злость, которую я вымещал не самыми достойными способами. Я… — Трахался с незнакомцами, — зло буркнул Олесь, прекрасно понимая, что такой формулировкой намеренно оскорбляет отца, тычет его носом, как нашкодившего котенка… Макс снова покраснел, смущенно отвел глаза в сторону и пробормотал, пытаясь объяснить: — А что мне оставалось делать? Я не хотел постоянно страдать. Наркотики и случайные связи были куда приятнее общества этого тирана. Олесь покачал головой неодобрительно. Он действительно не мог понять отца. Ему Ларс не сделал ничего плохого, с ним всегда было лучше, чем с кем-либо. Он рассказывал интересные истории, он заботился, да и в постели оргазм был настоящий, а не этот чертов сбой в нервной системе… — И что теперь? — спустя почти минуту молчаливого гипнотизирования давно остывшего завтрака, спросил Олесь. Макс посмотрел на него с такой надеждой и благодарностью, будто только этого вопроса и ждал. — Он отпустил нас. Ты же слышал, да? Он отпустил. Мы можем быть свободны, только… Только у нас ничего нет. Но квартира же осталась, да? Мы же можем вернуться домой? Смотреть на отца было невыносимо. Он едва ли хвостиком не вилял, как верная псинка, вымаливающая хозяйского одобрения и сахарной косточки. — Нет, па, я не хочу уходить от Ларса, — быстро, чтобы не передумать, выпалил Олесь. — Квартира есть, ты, наверное, можешь туда вернуться, но… Макс терпеливо ждал продолжения. — Но ты ведь, извини, не привык работать, да? Ты ведь никогда и не работал? Ларс нас содержал? А ты деньги на наркоту спускал. Это было… грубо. Очень грубо и очень оскорбительно, и в Олесе говорила простая детская обида, но Макс даже не вздрогнул, стойко выдерживая хлесткие слова. Он сел прямо, расправив плечи, а на красивом лице застыла мраморная маска равнодушия. — Верно, — холодно отозвался он, а потом резко поднялся на ноги и высокомерно произнес: — Я ведь только в жопу давать умею и сосу неплохо. Привык, знаешь ли. И, не оглядываясь, быстро вышел из номера.***
Макс сидел на крохотной общей кухоньке, хлестал с горла купленное на оставленные Ларсом деньги сухое красное вино и изредка закусывал изломанной горькой шоколадкой, морщась и от неприятного привкуса кислого пойла, и от белого налета на старой шоколадной плитке. Изредка на кухню заходили немногочисленные постояльцы, быстро готовили что-то на плите и спешили уйти, избегая вынужденной компании мрачного молодого мужчины, который безалаберно сверлил их взглядом, прогоняя, и не реагировал на вежливые попытки завести ни к чему не обязывающий диалог о погоде, чистоте в номерах и «а вы откуда?». …Ларс обещал прийти к вечеру, а значит, он его дождется. Возвращаться в номер к повзрослевшему сыну, который ни черта не смыслил в жизни и отказывался понимать, во что вляпывается, не хотелось. Макс вообще настолько привык бежать от проблем, что и сейчас с радостью бы отказался от общения с Олесем, может, никогда бы больше с ним не пересекся, но… Да, черт возьми. Они были чужими друг другу. Макс вообще никогда не планировал заводить детей, зная, что отец из него выйдет никудышный, да и с той кучей психологических проблем, фобий и загонов… Он и сам толком своего отца не помнил. Кажется, он был хороший, добрый, никогда не бил детей и вообще был словно тот идеальный отец в песенке «Папа может». Весь ремонт в доме сам делал… Макс даже, кажется, помнил тот прекрасный шкаф, который отец где-то нашел и переделал. А может, это просто подмена воспоминаний. Ларс его увез из дома слишком рано, а с того момента прошло двадцать лет. Память стерлась, оставляя после себя лишь горький и вязкий осадок сожаления. — Снова напиваешься? — прозвучал над ухом знакомый шелестящий голос, и Макс невольно сгорбился, будто на плечи ему давила такая невыносимая тяжесть, что больно становилось физически. Рука в черной кожаной перчатке обхватила горлышко бутылки и, не выливая остатки пойла в раковину, швырнула в мусорное ведро. Макс задушено всхлипнул и обернулся, встретившись взглядом с недобро ухмыляющимся Ларсом. — Олесь прав, — робко пробормотал он, убирая за ухо непослушную прядь светлых волос. — Я несамостоятельный и не смогу выжить без тебя. И я… Он попытался слезть с высокого табурета на пол, но его качнуло в сторону, и от падения его спасли лишь крепкие руки Ларса. Макс и сам не заметил, как оказался в объятиях мужчины. Горячее тело в пропахшем смертью и морозом кашемировом пальто прижалось к нему со спины, розовое ушко опалило протабаченное дыхание. Ларс обхватил его руками поперек груди с такой силой, что вышибло дух, а потом невинно, как щеночек, положил подбородок на плечо, коснулся губами шеи… — Нет, — всхлипнул Макс, испуганно замирая. Опять. Началось. — Да. Голос Ларса вдруг прозвучал очень серьезно и даже рассержено, но одновременно с тем вкрадчиво и проникновенно. Впрочем, как и подобает демонам. — Мой сын… — даже не предпринимая попыток выбраться, произнес Макс, не уверенный, что эту тему нужно поднимать сейчас, когда намерения Ларса ему кристально понятны. — Не нужно его трогать. Не забирай у него детство. — Я? Забираю детство? — ошарашено протянул Ларс, еще сильнее сжимая руки. — Это ты, а не я, съебался, бросил его одного! А я твоего Олеся спас! Видел бы ты его дружков-нариков… Макс покачал головой и прикрыл глаза, понимая, что действительно не имеет никакого морального права просить что-то для сына, но ведь… — Ларс, прошу тебя… — снова торопливо начал он, пытаясь вывернуться из хватки, чтобы взглянуть в опасные бесцветные глаза. — Он еще не понимает, на что подписывается. Ну чего ты хочешь? Чего? Если надо, я могу вместо него, если… — Тш-ш, — ледяная ладонь в кожаной перчатке закрыла ему рот, не позволяя договорить. Губы коснулись виска, запечатлев почти целомудренный поцелуй. — Я люблю тебя, Макс. Всегда любил и всегда буду любить. Ты замечательный. У тебя отвратный характер, ты безответственный и слабый, но при этом такой наивный и доверчивый. Глупый. Очень глупый. Поверь, он не нуждается в твоей помощи. Я сам помогу ему. Пальцы Ларса погладили губы, спустились вниз, чуть сжали челюсть, а потом соскользнули на шею. — Не надо! — всхлипнул Макс, пытаясь отвернуться, хотя, конечно, глупо. Когда его «не надо», «хватит» и «пожалуйста» вообще имели вес? — Нет… — Я не видел тебя десять лет! — заявил Ларс таким тоном, будто он в сотый раз объяснял простые и понятные вещи дурачку, а тот все никак не мог сообразить. — Неужели ты думаешь, что мне хватит одного быстрого раза, чтобы насладиться тобой? — Ларс! — уже всерьез задергался Макс, испуганно всхлипывая и почти со священным ужасом глядя в прищуренные ясные глаза. — Не нужно! Отпусти! Мужчина только головой покачал. — Нет. Не отпущу. Никогда не отпущу тебя. Пойдем. Я снял номер для двоих… Он почти зло толкнул пойманную в силки добычу в сторону коридора, и сам пошел следом, неотвратимо следуя бесшумной осязаемой тенью. — Зачем ты мучаешь нас? — истерично вскрикнул Макс, покорно заходя в распахнутую перед ним дверь. — Мучаю? — Ларс повернул ключ в замке, запирая номер, и принялся неторопливо стягивать с себя верхнюю одежду. — Я больше никого не собираюсь мучить. Твой сын показал мне, что доставлять удовольствие тоже очень интересно. А ты… ты из-за этого ушел от меня, да? Макс отошел в другой конец комнаты, к столу, разделяющему пространство пополам. — Да! Ты вообще никогда не думал о моем удовольствии! — зашипел он, опираясь костяшками пальцев на стол, будто ноги его не держали. — Из-за тебя я возненавидел секс! С самого первого дня! — Но ты ходил от меня налево, — напомнил Ларс, откидывая на кресло пальто и принимаясь стягивать перчатки. — Трахался как с бабами, так и с мужиками… — Конечно! — прокричал Макс, злобно сверкая глазами. — А как иначе мне было показать, что меня не устраивает?! Ты же не слушал! Незнакомые люди останавливались и отпускали меня, стоило лишь попросить, а ты… Мужчина на это только головой покачал и сделал шаг в сторону разъяренного, растрепанного и бесконечно глупого любовника. — Иди ко мне, и я отплачу тебе, — расстегивая манжеты рубашки, дьявольски соблазнительным тоном прошептал Ларс. — Не трогай меня! — рявкнул Макс, забиваясь в угол. — Не подходи ко мне! Я не хочу! — Захочешь! — уверенным тоном пообещал мужчина, и не думая останавливаться. — Доверься! Он протянул руку, и Макс плотно зажмурился, отворачивая лицо, будто ожидая, что его сейчас ударят… Пальцы сжались на белом горле, сдавили безжалостно и грубо, как никогда не душили Олеся. — Нет! — прохрипел Макс, безуспешно пытаясь отцепить руки Ларса от своей шеи. И, если бы ему не было так одуряюще, до потери сознания страшно, он бы, наверное, учел, что Ларс никогда раньше не душил его до того, как выебать. Всегда только после, обеспечивая себе алиби. Иногда — вместо, где-нибудь в общественном месте, чтобы потом смеяться, наблюдая, как Максу некомфортно ходить со стояком или в испачканном белье. Издевался… Он всегда просто издевался. Обида и злость сжали сердце, а потом трансформировались в нечто непонятное и совершенно ненормальное. Мазохистическое. Макс рефлекторно задергался, распахнул рот в немом крике, пытаясь ухватить воздух, но пальцы Ларса сжимались все сильнее и сильнее. — Тише… Вторая рука медленно переместилась на пах, пальцы подцепили резинку домашних штанов, потянули вниз… — Ты такой красивый, Макс. Я так виноват перед тобой. Ларс равнодушно смотрел на паническую агонию, и все шептал какие-то гадости, но и половины слов разобрать не получалось. А потом просто убрал пальцы с шеи любовника, позволяя тому обессиленно согнуться пополам, кашляя и вталкивая сладкий воздух в сжатое спазмом горло, сам вдруг медленно опустился на колени и, не давая ничего сообразить, вобрал в рот член Макса. — Н-нет! — захрипел тот, пытаясь оттолкнуть, но Ларс плотно сжал худые бедра, насаживаясь головой на истекающий смазкой член. — Ты с ума сошел!.. Макс испуганно забился, пытаясь хоть как-то сдержать подступающий оргазм, но у него нихрена не получалось. Рот Ларса был таким горячим… Он ведь никогда-никогда не касался его члена губами, хотя свой регулярно засовывал Максу в глотку, даже разрешения не спрашивая. И вот теперь… — Прекрати! Ты же потом… Он хотел бы договорить, что Ларс ведь потом потребует с него плату за это, но не успел. Оргазм шибанул по мозгам, перед глазами все побелело, а ноги вдруг стали ватными, но отдохнуть Максу никто не позволил. По телу еще пробегали электрические разряды колючего удовольствия, когда сильные руки подхватили его и подняли над землей, а потом кинули на кровать… Пальцы снова сжали горло, и, пусть потребовалось чуть больше времени и почти полная потеря сознания уже особо не сопротивляющегося парня, но он снова был готов и даже успел подумать лишенным кислорода мозгом, что Ларс собирается… кхм, быть снизу… Да, конечно, хер там! От него дождешься! Он может сколько угодно пиздеть про равноправие и любовь, но в постели роли всегда четко определены, и переступить их не позволено никому. Окончательно глупые и беспочвенные мечты развеялись, когда Макс почувствовал, как с него стягивают болтающиеся на щиколотках штаны, и грубые пальцы касаются саднящей дырочки, насухую протискиваясь… Макс замотал головой, зажмурился, стискивая пальцами дешевенькое покрывало, которым была застелена кровать, и не смог, к своему же собственному удивлению, сдержать разочарованный и обиженный стон. Он вообще-то научился не скулить от боли. Настолько привык, что мог сохранять спокойствие в любой ситуации, не переливая эмоции из глубокого внутреннего тремора во внешний, видимый и слышимый. И пусть потом все щеки изнутри были в незаживающих ранах от собственных зубов, вгрызающихся в нежную плоть, и пусть потом истерики прорывались сквозь дамбу где-нибудь в ванной комнате, наедине с собой и своей слабостью, главное — не доставить удовольствие проклятым садистам своими криками и слезами. — Много думаешь, — шепнул на ухо Ларс, глубже проталкивая пальцы. — Ты же научился ловить кайф от анального секса. Давай, расслабься. — Ублюдок! — задохнулся Макс, распахнул глаза и неверяще уставился в скрытое в тени лицо с поблескивающими, как у дикого зверя, глазами. — Как я могу получать удовольствие, когда ты собрался меня насухую ебать?! Когда ты… Макс и сам от себя не ожидал такой реакции, но вдруг снова сделал то, что однажды уже рискнул совершить и потом очень пожалел. Он рванулся всем телом, отталкиваясь от Ларса всеми конечностями и, почувствовав-услышав, как из его тела выскальзывают исполосованные шрамами пальцы мужчины, вдруг резко сел на кровать и ударил его по лицу открытой ладонью со всей силы… Занес руку для второго удара, но вдруг испугался клубящегося мрака в черных зрачках бесцветных глаз и вскочил на ноги. Проклятое чувство дежавю поймало за горло. Он снова в одной длинной белой рубашке посреди чужой неприветливой комнаты, делающий ошибки, за которые ему придется отвечать. Ларс медленно выпрямился, мимолетно прижал руку к щеке, непонимающе пялясь на разворошенную кровать. Макс прерывисто дышал, отступая назад, но бежать некуда. Второй этаж. Он не убьется, только покалечится, продлевая себе страдания… Если бы хотя бы четвертый… Страх мешал мыслить здраво, вино туманило голову, и, как бы он ни уговаривал себя успокоиться и начать придумывать пути отхода, глупое сердце стучало так громко, что заглушало все другие звуки и беззвучности. — И все же мне не понятно… — Ларс не смотрел на него, но оно и не надо было. Макс знал, что проклятый монстр наблюдает за ним по-звериному, боковым зрением. — Как ты мог уйти к Молчанову. Вот сейчас давай без шуток. Почему? — Да потому что, блядь! — заорал-захрипел Макс, прижимаясь спиной к стене. — Он пообещал, что всё это прекратится! Пообещал, что спрячет меня от тебя, сказал, что мы с ним на одной стороне, что одинаково… — он помолчал немного, не находя нужных слов, а потом продолжил, — что одинаково тебя ненавидим! И я поверил! А что мне еще оставалось делать? Ты мучил меня десять лет! — С Молчановым было лучше? — совсем по-детски обижено фыркнул Ларс, стягивая с шеи давящий галстук и расстегивая верхние пуговицы белоснежной рубашки. — Я спросил у него, что он с тобой делал. Тебе не кажется, что ты поменял шило на мыло? Максу хотелось выкинуть куда-то клубящееся и пузырящееся бешенство, но он не мог и слова выдавить из себя, настолько от возмущения и злости перехватило дыхание. Да как этот придурок вообще смеет так говорить?! — Ладно, но почему ты бросил сына? Вопрос об Олесе вдруг успокоил неудержимую бурю, заставил мозги встать на место и ответить честно и почти спокойно, не в пример тому, что было парой секунд раньше. — Знаешь, Ларс, в одном тебе стоило отдать должное. Ты мне не врал. Никогда не врал, а потому я взял с тебя слово, что ты не тронешь моего сына. И я поверил. Наверное, зря. — Эй, вообще-то тогда я не обещал, что не трону твоего сына! — рявкнул мужчина таким озлобленным голосом, что Максу показалось, что он сейчас просто пристрелит его. — Я обещал, что не буду относиться к судьбе Олеся с пренебрежением! И, как видишь, я выполняю свое обещание! — Ты… Можно было бы сказать, что Макс не нашелся, что на это ответить, но нет, он нашелся. Он вообще не считал аргумент Ларса убедительным, ведь они будто были в разных плоскостях. Для Макса то обещание означало, что он не станет пренебрегать мнением Олеся, как когда-то (всегда) плевал на его собственное, но… — Ты выполняешь обещание? — зашипел он, задыхаясь от бешенства. — Ты трахаешь моего сына, а не… Ты… Макс чувствовал, что ноги его уже не держат. Произнести такое вслух оказалось сложнее, чем что-либо вообще, потому что он только теперь осознал, что сделать, вообще-то, ничего не в состоянии. Ведь Ларс, если поймал однажды в клетку свою добычу, больше не отпустит. Ведь он сраный однолюб, который, считая, что Макс мертв, добровольно подписался на пожизненное заключение, потеряв последний смысл своего существования, а потом, видимо, вспомнил о своей клятве и… — Есть хоть малейшая надежда, что ты отпустишь его? — слабо выдохнул парень, сдуваясь как воздушный шарик. Проклятый опыт в обнимку с фантазией рисовали ужасающие картины, где его сын был в объятиях самого дьявола. Такой маленький и беззащитный… — Ты же поломаешь ему жизнь, понимаешь? — Говоришь так, будто любишь его, — с легкой улыбкой прошептал Ларс, и, двигаясь медленно и осторожно, словно натуралист, подбирающийся к бабочке, готовой вот-вот вспорхнуть, подошел к Максу вплотную. — Конечно, же я люблю своего сына, — сварливо, но без былой энергии, проворчал тот, стараясь успокоиться. — И не нужно говорить, что я бросил его. Все равно воспитатель, защитник и кормилец из меня никакой. Ему было лучше без меня. Ларс ласково коснулся дрожащего подбородка парня, приподнимая его бледное лицо выше, поворачивая к мерцающему свету выглянувшей из-за туч луны. — Он разочарован, — прошептал мужчина, нависая сверху и буквально вжимая уже не сопротивляющегося любовника в стену. — Что? — Макс непонимающе моргнул, взглянул в безумные льдистые глаза, и вдруг задрожал от волнения и тревоги. — Он мне постоянно рассказывал о тебе, куртку твою хранил как самое дорогое сокровище, блокнот даже не выкинул… Кстати, почему ты оставил блокнот? Там же… — Хватит, — устало прошептал Макс, прикрывая глаза. Про блокнот он и слушать не хотел. Да, там компромат и на него, и на Ларса, да, это хранилище того немногого, что радовало в путешествиях, но ведь… — Он разочарован, милый, — издевательски повторил мужчина, аккуратно поцеловав искусанные пухлые губы любовника. — Он надеялся найти отца, а нашел капризную обидчивую сучку… Макс беспомощно уронил голову на грудь, когда Ларс убрал руки от его лица, и даже не сопротивлялся, позволяя отвести себя обратно к кровати. — Вот так, малыш, садись. Сильные руки надавили на плечи, заставляя опуститься на край кровати, а потом лечь. — Я позабочусь о тебе, — шептал демон, пальцами пробираясь под рубашку, касаясь твердого белого живота. — Не надо, — пискнул Макс, старательно отворачивая лицо от нависающего над ним мужчиной, но Ларс, как всегда, и не думал слушать.