***
Не Вэй рос медленно, будто нехотя, и взгляды Не Цинхуа во время осмотров становились все мрачнее и мрачнее. Младший Не нервничал, перестал спать, у него пропало молоко, и Минцзюэ забил тревогу. Не Цинхуа, что-то бормоча себе под нос, проводил сеансы иглоукалывания и Хуайсану, и маленькому А-Вэю, чтобы разогнать его кровь, заставить расти быстрее. — Что с ним творится? — поинтересовался Не Минцзюэ, глядя на заливающегося плачем младшего сына. — Мне странно, что он не растет. Эта задержка в развитии… Не к добру это. — Что ты имеешь в виду, Цинхуа? — нахмурился глава Цинхэ Не, удерживая ножки А-Вэя на месте — тот изо всех сил пытался избежать встречи с острыми иглами, извиваясь как водяная змея. — Задержка в развитии? Что это значит? — Значит, что его душа взрослеет медленнее тела. Впрочем, и тело-то не особо взрослеет, как ты уже видишь. Я не могу сказать, будет ли это навсегда или пройдет с возрастом, мы должны очень внимательно за ним следить. Скажи Хуайсану, что… Нет, ничего не говори. Это его только встревожит, а он и так не может ни есть, ни спать, а учитывая пропавшее молоко — это еще и опасно. Не Минцзюэ кинул на старенького целителя долгий взгляд, но в итоге кивнул. Он не мог вредить Хуайсану. Не Вэю после сеансов иглоукалывания стало получше, и оба родителя вздохнули с облегчением. Не Хуайсан взял за правило проводить с сыном на улице не менее двух часов: он вычитал в каких-то трактатах, что нахождение на свежем воздухе положительно влияет на развитие тела и души. Часто им компанию составлял приезжавший Лань Сичэнь: после того памятного дня шесть лет назад оба брата Не решили забыть о произошедшем и простить главу Лань. В этот раз они прогуливались втроем: Не Хуайсан, маленький Не Вэй и Лань Сичэнь. Присев на подушки в беседке, Лань Хуань извлек гуцинь, и на удивленный взгляд Не Хуайсана только мягко улыбнулся. — Я вижу, что ты печален и неспокоен, А-Сан. Давай я сыграю тебе Песнь Очищения. Кроме того, это будет полезно и малышу А-Вэю, так что устраивайся поудобнее. Я уверен, что бы ни тревожило тебя сейчас — это все пройдет. В конце концов, у вас с Минцзюэ такие чудесные сыновья и такой крепкий, счастливый брак, разве может быть по-другому? Так, среди секретных техник Гусу, исполняемых главой Лань, среди шума персиковых деревьев и слив мэйхуа, прошли первые три года жизни маленького Не Вэя. Не Цинхуа, в очередной раз осмотрев младшего сына господ, сжал в руке кисть для письма так, что она, хрустнув, сломалась пополам, и от этого звука Не Минцзюэ вздрогнул. Он по-прежнему водил сына на осмотры в одиночестве, и Не Хуайсан до сих пор не знал, что с его ребенком что-то не так. Сейчас стало понятно, что не так вообще все. — Дядюшка? — лекарь вздохнул, прикрыв глаза. Затем посмотрел на молчаливого Не Вэя, который ковырял пальцами деревянную лошадку. — Все плохо, Минцзюэ. Не стану скрывать, я надеялся, что это пройдет, но… Я так виню себя за то, что недоглядел за этим в то время, когда Хуайсан носил дитя! — Да о чем ты, гуй тебя дери? — вспылил Чифэн-цзюнь, и Не Цинхуа уронил голову на руки. Лицо его было совсем темным. — А-Вэй никогда не будет таким, как остальные. Его душа никогда не вырастет. Он не будет способным стать правой рукой своего брата, его опорой и поддержкой. — Чт… — от дверей раздался глухой вскрик и грохот, и оба мужчины резко развернулись туда. На пороге лежал совершенно бледный, как полотно Хуайсан. — Хуайсан! Очнувшись, младший Не затравленно посмотрел на целителя, суетившегося вокруг. — Д… Дядюшка… То, что ты сказал… Это правда? — дрожащим голосом спросил он, и Не Цинхуа стиснул зубы. Он не хотел, чтобы Не Хуайсан знал, но и солгать, глядя прямо в глаза тому, кого он растил с самого детства, просто не мог. — А-Сан… Да, это правда. Я хранил надежду эти три года, но… — Не Хуайсан прикрыл глаза, сжимая дрожащие руки в кулаки. Как бы хотел он сейчас оглохнуть! Как бы хотел никогда не слышать жестокие слова Не Цинхуа! — И нет никаких шансов… Никакой надежды? Нет, я отказываюсь в это верить! — младший Не с криком оттолкнул успокаивающий настой, который протянул ему целитель, и буквально выбежал из лекарского крыла. Не Цинхуа со стоном опустился на подушки и схватился за голову. Он не представлял, что делать.***
Не Хуайсан ворвался в свои покои, оттолкнув брата и тут же заперев дверь, чтобы Не Минцзюэ не смог войти следом. Его трясло. Минцзюэ барабанил в дверь, требовал открыть, угрожал выбить ее, а затем, шумно топая, куда-то ушел. Хуайсан до крови прикусил губу, пытаясь удержаться от крика. — Что-то случилось? — раздался из глубин покоев холодный голос Не Чжицзяна, и второй господин Не взвизгнул от страха, в секунду поворачиваясь к Старейшине лицом. — Ч… Что Вы тут делаете… Как Вы смеете.! — На твоем месте, Не Хуайсан, я бы не заикался о том, что я смею делать, а что — нет. В конце концов, при раскладе, который мы сейчас имеем, вполне возможно, что скоро Совет Старейшин решит изгнать тебя из Нечистой Юдоли. — Что?.. — Твой младший сын — урод, и это было ожидаемо. В том, что это несчастное дитя появилось на свет, виноват только ты. Если бы ты не вышел замуж за собственного брата, ничего бы из этого не произошло, и ты бы не навлек на Цинхэ Не вечный позор. Как вообще посмел ты принести в этот мир отвратительный плод инцеста, который, кроме того, имеет душевные увечья? Ты — мужчина, а мужчины не могут принести в этот мир дитя! — Убирайтесь… — слабо прошептал Не Хуайсан, падая на колени, и на лице Не Чжицзяна расцвела довольная улыбка. — Убирайтесь! Убирайтесь прочь! Убирайтесь!!! — Подумай вот о чем, Не Хуайсан, — безжалостно продолжал Не Чжицзян, не обращая внимания на то, как вздрагивает младший Не, как скребет пальцами по полу, ломая ногти, как его всего крутит от отвращения и ненависти к себе. — Подумай, стоит ли тебе вообще жить после такого? Ты обрек на страдания своих сыновей, своего брата, весь клан… Ради чего? Возможно, не будь тебя, все было бы иначе?.. Старейшина давно уже покинул покои, а Не Хуайсан все сидел, покачиваясь, постанывая. Глаза его безумно метались по комнате, будто в поисках чего-то, что могло изменить ситуацию, могло помочь… Младший Не дико улыбнулся, заметив свисающий с письменного стола шелковый пояс от ханьфу, и мысль пришла в его воспаленный разум мгновенно. — Старейшина все верно сказал, — судорожно шептал второй господин Не, крепко привязывая пояс к потолочной деревянной балке, формируя петлю, а затем отступил вдруг на шаг, будто любуясь тем, что сделал. — Если бы не было меня, быть может, все бы было иначе? Мог ли дагэ жениться на хорошей девице, не связанной родством с ним? Родила бы она ему здоровых детей? Я… Я виноват, дагэ… Мы так посмеялись над нашим сыном! «Величие»! Трижды «ха»! Какое величие он, страдающий неизлечимым недугом, может принести клану?.. Не Хуайсан подтащил к петле деревянную скамеечку. Шагнул на нее, глубоко вдохнул, будто перед нырком, и с удивлением ощутил, как по щекам текут горячие слезы. Бросил взгляд на запертую дверь и грустно улыбнулся. — Дагэ, А-Хуан, А-Вэй… Надеюсь, теперь с вами все будет в порядке… Скамеечка упала, и шею сдавило так, что казалось, будто она сейчас сломается пополам. Перед глазами мгновенно потемнело, в ушах зашумело, и Хуайсан провалился в темноту. Он не слышал, как с грохотом вылетела дверь, как в нее, словно безумный, влетел Чифэн-цзюнь, тут же подхватывающий его на руки, срывающий к гуям шелковый пояс, обмотавшийся вокруг шеи, смотрящий на уродливые следы со слезами на глазах. Не слышал, как вбежавший следом восьмилетний Не Хуан громко закричал, увидев картину, развернувшуюся в покоях главы, не чувствовал, как его бережно укладывают на кровать, прикладывают тряпки, смоченные в каких-то отварах, к израненной шее. Он больше не хотел чувствовать.***
Не Минцзюэ стоял на коленях перед ложем, на котором недвижимой статуей лежал его брат и супруг. Он искренне не понимал, как его А-Сан мог решиться на подобное… Убить себя, раскрошить собственную душу на тысячи осколков без возможности перерождения! Почему он не подумал о детях? Почему он не подумал о нем, Минцзюэ? Как бы они жили дальше? Не Цинхуа хмурился, под глазами пролегли глубокие тени. Он держал такого же смурного Не Вэя, который вряд ли понимал, что сейчас творится, почему все так мрачны, и тянул руки к папе, издавая пищащие звуки — все, что он умел говорить. — Минцзюэ, теперь лишь дело в самом Хуайсане. Если он не захочет приходить в себя, если запрется внутри, решив, что так будет лучше — мы ничего не сможем сделать. Да, мы заклинатели, в нашем распоряжении есть секретные техники Гусу Лань, нам привозят все необходимые лечебные травы из Юньмэн Цзян, но даже так, даже со всем этим — кто мы против искреннего, сильного желания умереть? — глава Цинхэ Не упрямо мотнул головой, грея ледяную руку младшего брата в своей. Хуайсан не может хотеть их покинуть! У него здесь осталась семья, которая так сильно нуждается в его присутствии, ласке и заботе! Не Хуайсан очнулся спустя месяц после неудачной попытки самоубийства. Он ни на что не реагировал, ни с кем не разговаривал, пищу принимал только насильно и вообще, казалось, перестал существовать в этом мире. Не Минцзюэ все же казалось, что брат в его отсутствие встает: каждый раз, приходя в покои, он замечал нечто странное в позе младшего, нечто, не поддающееся описанию. Он внимательно оглядывал тело, не находя никаких видимых причин, и чуть успокаивался. Как выяснилось вскоре, зря. Не Цинхуа, в очередной раз колдуя над Не Хуайсаном, вдруг вскрикнул, отскакивая от младшего Не, и Чифэн-цзюнь дернулся от звука, тут же вручая хныкающего А-Вэя в руки А-Сюин и отсылая их из покоев. — Что такое? Дядюшка? — а потом перевел взгляд на запястья Хуайсана и замер в ужасе. Они были все покрыты кровавыми, длинными царапинами, будто сделанными ножом или саблей, перекрывали друг друга, совсем новые чередовались с чуть поджившими, составляя собой поистине ужасающую картину. Оба мужчины с ужасом воззрились на все так же равнодушно смотрящего в потолок Не Хуайсана. Ни один из них не знал, что теперь делать.