Лабиринты

— Александр, ты уверен, что это того стоит? Джон с явным скептицизмом в голосе рассматривал подъезд недостроенного заброшенного дома, к которому его привел чрезвычайно радостный и воодушевленный Гамильтон, объясняя всё очередной «гениальной идеей». Сегодня, в теплый и солнечный августовский день, не предвещающий ничего плохого, Александр куда-то запропастился — убежал куда-то ближе к полудню, а вернулся только около шести вечера, ничего толком не объясняя и только воодушевлённо скача на месте, так, что рыжие пряди вырвались из хвоста на свободу, а после сильно и независимо рассыпались по плечам, пружиня при энергичных шагах хозяина. Его лицо сияло предвкушающей улыбкой, он радостным и не терпящим возражений тоном заявил слегка обескураженному Джону, что они идут гулять. Куда — не объяснил, с чего вдруг так внезапно — тоже, где был все это время — тем более. Пообещал невероятный сюрприз, заигрывающе шевеля бровями — ну и как этому отказать? По дороге Александр всё болтал, в красках расписывая и расхваливая свою выдумку — но, разумеется, сути её не сказал. Только быстро перебирает своими маленькими ножками в красных потёртых кедах, подпрыгивая при каждом шаге и уверенно лавируя среди тоже решивших выбраться на прогулку этим тёплым вечером людей. Почувствовал неладное Джон уже спустя минут десять быстрой ходьбы — Александр вел его какими-то дворами, между ветхих зданий, причем вел вполне уверенно. Но куда? На закономерный вопрос Гамильтон ответил сверх-загадочным тоном, с игрой бровями, улыбкой Моны Лизы и всем прилагающимся: «Секрет!» Остановился Александр у заброшенного недостроенного здания в обычном жилом районе, ближе к Тоннелю Холланда — подземному мосту через Гудзон. На серых бетонных поросших редким мхом стенах с потеками ржавчины красовалось множество граффити, надписей, приличных и не совсем рисунков — какие-то уже порядком выцвели, какие-то были явно довольно свежими. Джон был уверен, что прийди они сюда ночью, место показалось бы довольно жутким. Но сейчас оно выглядело просто обветшало и заброшено. И зачем этот рыжий черт его сюда привел? Вопрос снова остался без ответа. Зато на следующий, заданный Джоном, когда парочка входила в подъезд, Александр яро кивнул головой.  — Стоит, несомненно стоит! Ты сейчас всё увидишь! Что можно увидеть в этой бетонной коробке, Джон искренне не понимал. Разве что посмотреть на граффити… Но из всех предметов настенного творчества Лоуренса зацепили только пара-тройка работ — большой красный дракон, обвивающий землю, человек с ангельскими крыльями и декоративно нарисованная английская синяя полицейская телефонная будка, почему-то летящая, кажется, в космосе. Он рассматривал граффити, направляясь вслед за Александром по лестницам без перил вверх, на верхние этажи. На, очевидно, предпоследнем, Александр остановил Джона.  — Подожди немного тут, я тебя позову. Улыбка все не пропадала с его лица. Хитрый рыжий чёрт! Гамильтон быстро взбежал по лестнице на последний этаж, восьмой и недостроенный, оставляя Лоуренса в одиночестве наслаждаться ярким образчиком современного искусства, а именно розовой с лимонным надписью и какими-то психоделичным граффити ядовитых оттенков цветов. Минут на пять повисла тишина. Воздух казался немного прохладным, из окон в других помещениях на лестничный пролёт, где стоял Джон, падали лучи закатного солнца, расцвечивая холодный серый бетон в теплые, даже приятные глазу оттенки. Мягкий рыжеватый цвет гасил излишне яркие цвета граффити. Пыль поднималась клубами мелких частиц в воздух с грязного пола. Было тихо. Но это была не полная тишина — за стенами шумел город тысяч огней, гудели машины и спешили по своим делам люди. Это была городская тишина. Как белый шум, что-то привычное и теплое, безопасное. Приятное очарование момента… …которое нарушил подкравшийся со спины Александр. На секунду Джон почувствовал легкое раздражение, но то прошло, стоило только взглянуть на едва ли не светящегося от радости Гамильтона. Он позволил Александру тянуть себя на буксире вперед, вверх по лестнице. На губах блондина играла легкая улыбка, он чувствовал себя приятно-расслабленным. Они вышли на последний, недостроенный этаж, и у Джона перехватило дыхание. На большой бетонной площадке из стен были только опорные, да и то не все — как в месте, куда его привел Александр. Там, через метра четыре, этаж кончался, уходя в пустоту. Вместо крыши над головой было закатное небо, яркое, розово-алое, ярче любых на свете граффити, мягко переходящее от медово-оранжевого впереди них, где солнце висело прямо перед глазами парней, до всех переливов нежно-персикового, кораллово-пурпурного, лилового, бархатно-алого, глубокого аметистового-фиолетового. Если обернуться, то казалось, что на востоке неба кто-то расплескал синие, ультрамариново-сапфировые чернила. Цвета перемешивались друг с другом, образуя новые, немыслимые оттенки. Картину дополняли жемчужно-золотые перья облаков, словно обрамлявшие застывшей в моменте морской пеной огненное, разливающееся по небосклону зарево заходящего горящего шара в центре этого всего. Дыхание перехватило. Джон не помнил, когда в последний раз видел настолько красивый, захватывающий дух закат. Молчал и Александр. В его глазах отражались спешащие к солнцу пурпурные и багровые реки вечернего неба, а на губах играла легкая, спокойная и задумчивая улыбка. Они вместе, совершенно синхронно подошли к краю. Сели рядом — их бедра и плечи соприкасались. Никто не произнёс ни слова. Мир казался одновременно таким большим, и таким маленьким. Казалось, будто время остановилось, что этот момент — замершее, повисшее в теплом, золотом, вязком, будто цветочный мёд, августовском воздухе мгновение. Мгновение спокойствия. Уюта. Невероятного ощущения безопасности, утихшего шторма, заполняющего внутренности тихого, теплого счастья. Рука Александра, мягкая, но холодная, нашла руку Джона. Пальцы сплелись в понятном только им одним узоре. Под их ногами, где-то внизу кипела жизнь, немного в отдалении гудели машины и разноцветными реками текли толпы людей, похожих с такой высоты на снующих муравьев. Когда ты находишься с центре этой толпы, кажется, что все двигаются совершенно хаотично, но отсюда все выглядело совершенно иначе. Только с высоты можно было увидеть порядок в этом урагане людских жизней, совершенную, невероятную точность и четкость потоков этих маленьких кусочков общей истории. От этого захватывало дух. Еще дальше, за высотными домами и макушками деревьев поблескивали воды Гудзона, играя разноцветными бликами. Отблески и отражения, сплетенные с волнами и рябью в один причудливый узор, словно играли в салочки, стремясь догнать друг друга. Александр и Джон молчали — это было теплое, уютное молчание. На лице Гамильтона застыло умиротворенное, чуть задумчивое выражение — он был совершенно спокоен и расслаблен, его эмоциональные маски не сменяли одна другую буквально каждое мгновение. Рыжие волосы в свете закатного солнца казались золотым нимбом. Джон чувствовал чужое тепло рядом, ощущая, как разливается по венам сладким мёдом счастье — но не бешеное, не страстное. Не та влюбленность, от которой колотится быстрее сердце. Это была любовь. Слова были не нужны. Казалось, будто на это долгое, такое долгое мгновение они стали одним целым, ощущая чужие эмоции как свои собственные, растворяясь друг в друге, влюбляясь друг в друга по-новому. Чуть похолодало — мурашки бегали по оголенным участкам кожи, но никто из них не шевельнулся. Согревало счастье. В конце-концов, если это они нашли друг друга в этом бескрайнем океане миллионов людей, если они нашли в себе силы преодолеть все бури ссор и ревности, если они набрались смелости и сделали шаг друг к другу, если это их губы сливались в поцелуях, а тела — сплетались, деля одну постель на двоих, если это они сейчас сидят на пыльном, холодном бетонном полу недостроенного жилого дома, если жизнь теперь — одна на двоих, то чего стоят чужие шепотки на спиной, осуждение и насмешки? В этот момент — ровным счётом ничего. Да, после, может, не сразу, но когда-нибудь проблемы снова нахлынут оглушающим цунами, но это не будет так важно. Они уверены друг в друге. И пока у них одна любовь и одно счастье, умноженное на их двоих — всё будет хорошо. А пока два темных силуэта сидят, прижавшись друг к другу, на небосклоне зажигаются первые звёзды, а им кажется, будто все они светят только для них двоих — далекий свет вдруг стал ближе. Они — такие же звезды, песчинки в бескрайнем океане космоса. И пусть воздух стал холоднее, ничего не сможет затушить мягкий, теплый огонь двух сердец — не обжигающий, но греющий. Они — звёзды, светящие друг для друга. И золотистым сиянием горит в них уверенность. Пока они вместе — всё будет хорошо.