О неудачно сделанных дырках и удачно встреченных мастерах

Они стоят в аэропорту вчетвером: Бакуго, Ашидо, Джиро и Киришима, ожидающий вызова в отбойник. Кацуки так зовёт накопитель. Ребята разговаривают ни о чем, девчонки улыбаются довольно, и Киришима игриво подбивает Джиро прийти к нему попозже: сделать проколы мочек. Та отнекивается, но Бакуго ненавязчиво (типа) палит, что девушка много лет уже мечтает о длинных серёжках. — Да еб твою, Кацуки, мне не пойдёт все равно. У меня стиль спортивный! — Дура ты! — заявляет Бакуго, сжирая с матча-латте пенку. — Если хочешь, значит пойдёт. — А он прав, — вторит Киришима, добивая последние капли кофе. — У тебя чудесные ушки. Хочешь, мы что-нибудь необычное придумаем? Ашидо смеётся, потому что в этом весь творческий Киришима. Они общаются по воле Мины и Бакуго уже давно, но инстой перекидываются только сейчас. Бакуго смотрит за этим, вздрагивает от каждого звука почти машинного голоса объявляющей леди и считает минуты. Эйджиро вот-вот слиняет, кинет их на неделю: в столице, мол, курс вебинаров для мастеров, да с такими спикерами, что пропустить это событие — грех. Киришима жаждет знания и охотно за ними бежит. Бакуго замечает, что натура в нем действительно врачевская: всех вылечить и всем помочь — даже если это какие-то там серёжки в ушах. А ещё — быть в теме новых исследований. Вести собственные ему не дано, и Эйджиро тянется за теми, кто способен открывать новые пути и решения. Бакуго уважает это. Все стало налаживаться и в целом: Кацуки защитил свою исследовательскую работу, вышел на префектуру, и в следующем году, по весне, снова будет выступать. А ещё мать смирилась и согласилась, мол, мозги раз не варят в стенах треклятого универа — пусть Бакуго ебется сам. Он доволен и будет переводиться на заочку со следующего семестра. Но отпускать Киришиму сейчас — неохота. Эти недели он будто бы неотрывно держал Кацуки за руку: и на работе будучи, и в спортзале, где угодно ещё, где объективно — занят. И рвался чуть что — даже на защиту проекта, втихую просочившись в аудиторию и неловко наврав охране. Киришима потом стыдливо губы кусал, но нахваливал старания Кацуки, а Бакуго — помирал от щемящего в груди чувства, что ради хуйни этой не нужной Киришиме ну с о в е р ш е н н о, он преступил свои принципы. И стоит сейчас, мнется, умом подходя все ближе к ощущению, что дружба их обретает нездоровый цвет — ну, как, сам Бакуго уже с ума сходит, потому что симпатия — это, все же, еще чуждо. Если это назвать симпатией можно. Наверное, можно, ведь он до сих пор ни разу не затащил Киришиму в постель, хотя упорно убеждал себя, что сделать это будет просто и их обоих, наверное, не особо взволнует. Ашидо, сучка, тыкает Кацуки пальчиком под ребра, пока Эйджиро и Джиро что-то за дырки на ушах перетирают. Смотрит своими глазищами мулатскими, хитро так и понимающе одновременно. — Хочешь, я Кьеку затяпаю и ты сам его проводишь?.. — шепчет тихонько и улыба-а-ается, блять. — Нахера? — Может, скажешь, наконец, что втюхался. — Заткнись, блять. Втюхался — сучья блядь, это прямолинейно, честно, и так, что Бакуго злостно кулаки сжимает. Он ещё себе не сознался, а тут — признаться. Киришиме. Но спорить с Ашидо — себе дороже, ведь ее умозаключения в споре только набирают обороты и на всех парах катятся к статусу «ну я же говорила». Он делает глубокий вдох, чтобы не начать рычать на Мину, потому что Киришима точно пропалит, что дело нечисто. Черноглазка любит тыкать в триггеры, хихикать, когда Кацуки злится, и в этом вся их многолетняя дружба. Так что Кацуки успокаивается силой всей своей несокрушимой воли. — Киришима расстроится, если вы уйдёте, — тихо добавляет он. Ашидо вдруг меняется в лице, и её прежде усмешка становится тёплой, нежной улыбкой. С Бакуго не поспоришь, он совершенно прав, но девушка заговорщицки шепчет: — Я сделаю красиво, Кацу. Бакуго не воспринимает это всерьёз. Очередное объявление раздаётся по аэропорту, и ребята так попривыкли, что среагировали не сразу: только когда Бакуго краем уха уловил номер рейса. Приглашаются на досмотр. — Киришима, — берет его за локоть, напоминая, что время для творчества ещё будет. — А, чо, уже? — Ага. Народ суетится адски: Бакуго смотрит на них косо, про себя недоумевает тому, куда же они, блять, бегут. Толпятся, судорожно достают паспорта и посадочные, пробиваясь вперед. И один Киришима — потихоньку готовит документы, пихая их в карман поближе, и отдает оставшееся время, так любезно выделенное суетливой очередью, на прощание с друзьями. Мина жмется, будто Эйджиро в последний раз видит, и Кацуки ухмылки не сдерживает — вот же девочка-тактильность. Пищит чего-то, трется о плечи друга, что Киришима вынужден попискивать в крепких девичьих объятиях в унисон и напоминать, что у Мины не все еще проколы зажили, чтобы так их яростно беспокоить. Джиро дергает Мину за рукав, смотрит взглядом столь многозначительным, что даже Киришима, кажется, понимает, что у девчонок — планы. Эйджиро отпихивает Мину с улыбкой, чтобы утянуть в объятия Кьеку, тепло так отвечающую на дружеский жест, но в отличие от Ашидо — не пытаясь убить Киришиму избытком девчачьей нежности. — Мальчики-и-и, — протягивает Мина, заглядывая в телефон. — Мне тут надо экстренно уже увиливать, ничо не знаю, Джиро с собой забираю. Бакуго, помахаешь Эйджи за нас отсюда, будь хорошим мальчиком! И звонко чмокает Кацуки в щеку. Его возмущений и вопросов Киришимы никто не дожидается — Мина чмокает и Эйджиро, суетно загребает Кьеку и утаскивает восвояси. Парни смотрят им вслед совершенно недоуменно, ловят момент, когда определенно недовольная Джиро начинает бурчать, что и сама бы догадалась идти в темпе. Ситуация очевидна. У Кацуки шея горит, и жар этот стекает в ладони да в солнечное сплетение — ощущением непонятного стыда, то ли за девчонок с их тупой конспирацией, то ли за себя со своей тупой… симпатией. Или другим тупым чувством — не ебет Кацуки, не ебет, как обозвать это, но он первым распахивает для объятий руки, и Киришима — охотно идет навстречу. Объятия у него теплые всегда и крепкие. Не как у бешеной Ашидо, привыкшей стискивать друзей до хруста, объятия Киришимы — горячие и надежные, от которых увернуться не хочется, в которых бы сидеть и сидеть, фильмы посматривая, и Бакуго решает сказать все, что об этом думает: — Ебаный свет, дерьмоволосый. И я неделю не буду страдать от вида твоей рожи и телячьих нежностей, отдохну наконец-то. Киришима смеется, пробует ослабить хватку, но вылезти из бакуговых рук не выходит. Эйджиро вздыхает, послушно прижимается крепче, и Кацуки ощущает сильнее, какой уютный Киришима и как много в нем того, чего в других Бакуго не хватало. — Зато потом устанешь от них, что пиздец. Обещаю. Кацуки улыбается тоже, хотя внутри плещется раздражение на себя за недостаток не такой уж несокрушимой воли, чтобы смочь Киришиму отпустить. В конце концов, он приедет и даже скоро — Бакуго и заебаться в одного не успеет, правда? Да и Эйджиро ему попросту не даст остаться без сил. — Кацу, — вдруг начинает Киришима, и Бакуго чувствует, как его пальцы нервно сминают летнюю рубашку. Он открывает было рот, чтобы сообщить, что мятая рубашка его не устраивает, но Эйджиро перехватывает тут же, на одном дыхании свою мысль выдавая: — Романтика — это так клево, чувак, но мне неохота кота за яйца тянуть. Честно, я ебнусь за эту неделю, если сейчас не скажу, что на тебя слюни пускал еще с первой встречи. У Бакуго по загривку пробегают горячие мурашки. — Ну сказал. Тебе легче? — Легче. — Свинтишь и поймаешь в лс, что я тебе сказать хочу. — А почему не сейчас? — Потому что тогда ты не свинтишь. Киришиму Кацуки отпускает и даже честно не прячет улыбки — ему самому отчего-то легче. — Оставим на следующую неделю кульминацию, или че? — Бакуго кулаком пихает Киришиму в плечо, лыбется теперь шире, ехиднее, и, наконец, внутренне соглашается с тем, что эксплуатировать Эйджиро хочет не раз и без обязательств, а постоянно и единолично. — Много хочешь, бро, мучить себя еще неделю я не согласен. Эйджиро смеется, по приколу подставляет щеку, заранее зная — Бакуго вспылит, откусит от предложенной сладости больше, чем дают, еще и дань навесит, как завоеватель, чтобы сладость эту предлагали ему перманентно и с процентами. Бакуго крепкой хваткой стискивает в ладони подбородок Эйджиро, к себе тянет без церемоний и забирает наконец то, что заслужил. Поцелуй выходит смазанный и кусачий. — Эй-эй, Кацу, не сожри меня! — смеется Эйджиро, уворачивается от очередной попытки укусить его и со своей бесячей во все тридцать два улыбкой усвистывает к опустевшему выходу на досмотр. — Это был аванс, бро! — бросает весело Киришима, щелкает на мобильник предельно недовольного Бакуго и спасается от него, в мгновение ока настигая контролирующую за столом тетю, с лицом настолько недовольным, что задерживать Эйджиро — становится не самой лучшей идеей. — Убью… — заявляет Кацуки под нос, дожидается, когда Киришима потеряется в процессе досмотра и пишет в директе, что обещал. «У тебя жопа чудом цела, придурок, я все это время сдерживался катастрофически. Удаляй то фото нахер, у меня поинтереснее есть». И безжалостно прикрепляет горячее селфи из ванной, которое сделал однажды на слишком сладких эмоциях, зная, что однажды оно пригодится. Бакуго злорадствует заранее, краем глаза ловит через открывающиеся периодически двери, как суетится с вещами Киришима, и предельно довольный собой идет к эскалатору. За стенами аэропорта настигал понемногу вечерний холод, радуя Бакуго своей своевременностью. Признаться и согласиться на отношения с помощью годного для эротического сайта фото — глупо так и будоражуще одновременно, что Кацуки немного потряхивает от предвкушения. Погода так благоволит вдруг, дует колким ветром, от которого нос теперь не болит, но зато чуть напрягается замерзшая жопа, вынуждая тело скрыть последствия их дурацкого признания. Через минуту, когда Бакуго доходит до остановки, мобильник издает нервное «жжж». «Кацуки, еб твою… иди через неделю нахуй». «Я подумаю». «Я уже знаю, что пойдешь, коварный ты искусатель. Чтоб тебе такое приснилось, что за неделю не выдрочить». «Ну ты наивный чукотский мальчик :)» Через несколько часов, измученный и уставший, Киришима селится в номер, противится заебанности своей и платит Бакуго той же монетой, приписывая к фото: «Говорю ж, чувак. Пойдешь :)». «Пошел сам нахуй, слушай. :)» «Я подумаю». «Сука».