6.
27 августа 2020 г. в 08:02
Киришима с ума сходит: он полон новыми знаниями, знакомствами, у него прибавилось подписчиков среди мастеров, которым в опыте больше лет, и все они, как один — хвалили его и одобряли. От этого страшно потрясывало ноги, восторгом наполняло по носоглотку, что захлебнуться, и во всем этом избытке позитивных чувств Киришима жалел только об одном — что по вечерам не мог рухнуть Бакуго в объятия.
Он и так последнее время их общения перед отъездом прихамел, претендовал на побольше касаний, встречая с удивлением разрешение, а теперь, вот, за много километров друг от друга радуется, что вовремя обо всем, что на душе было, сказал.
Вечерами Эйджиро звонил Кацуки. Поначалу так, а потом Бакуго упорно видеосвязь просил, и это чрезвычайно грело киришимову душу.
Им было о чем поговорить. Кацуки рассказывал, как сдаёт долги, как преподы охуели совершенно и надавать некоторым тумаков будет просто мало, а Киришима много-много высказывал новых нюансов и познаний, которые Бакуго, конечно, слушал, но определённо не понимал.
Просто счастливый Киришима его безмерно радовал и всю бакугову злость на мир тушил, заставляя тело и мозги млеть.
И вопреки всему восторгу, желанию Эйджиро познавать и быть в самом кипише тусовки из лучших, ему все же очень сильно хотелось домой.
К счастью Киришимы, неделя пролетела махом. В аэропорту он был взволнован, в самолёте — и глаза прикрыть не мог, на выходе в город — трясся мелкой предвкушающей дрожью. Эйджиро скучал, и тактильность его обострилась страшнее некуда: то ли от облегчения их признанием, то ли от недели отсутствия прежде дружеских объятий.
Кацуки встречает его один.
Воскресенье. Завтра, говорил недавно Кацуки, у него снова выходной — пары к концу семестра кончаются, близится сессия, и становится попроще жить.
Киришима не даёт Бакуго свою сумку, но зато охотно предоставляет себя объятия. Новым таким, кажется Киришиме: он чувствует в них, что Бакуго теплее теперь, что обнимает ближе, крепче.
— Кацу… — Эйджиро улыбается и тычется носом в его плечо, вдыхая привычный уже, но несильный совсем запах кофе, мешанный с ароматом чуть сладковатых, но определённо мужских духов. Киришима бы сказал, что очень даже мужественных.
И, пожалуй, за всю эту неделю — сегодня Киришиме наиболее радостно.
— Эйджиро, — говорит Бакуго негромко, отвлекая от сумки, которую в задумчивости Киришимы он легко прибирает в свои руки, — поехали ко мне сразу, а?..
Эйджиро недоуменно моргает, сперва не замечая, что его провели, смотрит на Бакуго задумчиво, будто принять решение ему сейчас безмерно сложно.
— Ясно, — кивает Кацуки, находит, о чудо, с первого раза, в правом кармане куртки — посадочный, и тащится сам к выходу в город. — Едем ко мне.
— Бакуго, куда ж ты…
Эйджиро не удаётся отобрать свою сумку, поэтому даже такую лёгкую им приходится нести её вместе.
***
Киришиме кажется, что в целом не поменялось ничего. Так уже было: он сидел у Кацуки на кухне, пока тот вдумчиво варил кофе, наблюдал с тихим трепетом за процессом. Бакуго чуть-чуть, от одной только сосредоточенности, сводил брови и немного дул губы.
Эйджиро не верит, что теперь, в принципе, может безо всякого зазрения совести и пожирающей неловкости встать из-за стола, подойти к Кацуки со спины, уложить на его крепкий торс ладони да бока сжать собственнически, покрепче.
Что он и делает.
Бакуго молчит, не выебывается даже для демонстративности, потому что скучал и потому что им, ну, пора бы уже сменить окрас и мягкость прикосновений.
Кацуки ставит чашки подальше от края, и чуть отходит от стола — с виду сообщая о завершении процесса, а по факту — прижимаясь к Киришиме ближе и честно проявляя одобрение.
— Охуеть, — выдыхает ему на ухо Эйджиро, скользя ладонями по прессу, невинно пока стискивая Кацуки в объятиях, потому что усталый ещё и действительно хочет для начала выпить с Бакуго кофе.
— И что привело тебя в охуевание, дурная ты голова? — Бакуго накрывает ладони Киришимы своими, затылок на плече его умещает и издаёт блаженный вздох. — Вот я в ахуе, потому что пиздец как этого хотел. Вообще, все, что хотел — руку, блин, протяни и забирай. Я в шоке, блять.
— Так и я потому же, — тихо смеётся Киришима и жмется губами к горячей коже. Дома у Бакуго очень тепло — и сам он аж до мурашек горячий, приятный, и Киришима, к слову, помнит, что это ровно до выхода из дома. Бакуго любит, когда тепло.
А Киришима даже в зиме не мерзнет, и руки у него — не холодеют никогда. Лучше не придумаешь.
— Кацу-у, — протянул он тихо. — Это же съёмная квартира, да?
— Угу.
— Перебирайся ко мне, мне одному дома совсем не классно, — Эйджиро умоляюще заскулил, ткнулся носом за ухо, целуя нежную кожу под мочкой. Бакуго вздрагивает ощутимо и недовольно цыкает, потому что е г о придурок с невероятной лёгкостью находит, на какие кнопки следует нажать.
— Это первые отношения, когда мне слету предлагают переехать. Да, блять, это просто первые мои отношения, когда мне предлагают переехать.
— На каникулах, Кацу. Я и раньше хотел предложить, просто не решался никак, — сознается Эйджиро, трется щекой, и Бакуго поверить не может, что за чрезвычайной мужественностью и упорством раскрывается вот такое: и ладно бы только тяга к ласкам, но⠀ н е⠀р е ш а л с я?
— Вот закрепи этот вопрос где-нибудь в мозгу у себя, — Бакуго поворачивается к Киришиме лицом, закидывает на плечи руки. — Меня больше волнует, что ты заебался, я заебался, дело к вечеру и кофе готов.
— Типа, заткнись, чувак, и не думай?
— Ага.
Киришима улыбается, и Бакуго не отказывает себе в желании сцеловать эту улыбку.
— Хочу тебя, что пиздец, — выдаёт Кацуки в поцелуй, не позволяет Киришиме заговорить, вновь сминая его разрумянившиеся губы.
Эйджиро мычит что-то, забирается пальцами под майку, охотно поглаживая интенсивные волны мурашек, и не прекращает улыбаться в поцелуй: скопленное за пару месяцев желание Бакуго доступно сообщает о себе, упираясь Киришиме в низ живота.
— Кацу, кофе, — напоминает Эйджиро.
— Поеба-а-ать… — вздыхает Кацуки, зарывается в волосы Эйджиро, жестковатые ещё от упавшей укладки, но уже трепетно расчесанные.
— Я хочу тебя больше, чем кофе, но потом ты сам будешь материться, что все остыло… Потерпи, Ка-ацу, — острые зубы Киришимы дразняще цепляют Бакуго за губу, и тот стона не сдерживает.
— Сука, я и так столько терпел, гребанный ты дерьмоволосый.
Киришиму злостно кусают за щеку, и он в ответ только весело смеётся.
Бакуго не остаётся ничего иного, кроме как поддаться настойчивости Эйджиро, потому что он впервые чувствует, что торопиться, даже со стояком в штанах — неохота. Торопиться он, честно, устал, и Киришима искренне понимает это. У них не тридцать минут времени — у них сегодняшняя ночь, завтрашний день и черт знает сколько ещё всего впереди.
Кофе они выпивают за тихим и честным разговором.
— Мне Ашидо про тебя все мозги выебала. Ты обо мне, наверное, и не знал тогда, — говорит Киришима, с упоением съедая пенку.
— Серьёзно?
— Абсолютно.
— Сучка…
Бакуго косится, чуть сводя брови, делает глоток, в то время как непривыкший к горячему Эйджиро — звонко сюрпает.
— Так вот, что ты тогда имел в виду…
— Когда?
— В аэропорту неделю назад. Я поверить не мог, что в человека можно слету влюбиться.
— Ну, все равно же слету вышло. Я увидел тебя в первый раз, а что она фотки показывала и характеристику зачитывала — это же ни о чем, — Эйджиро сверкнул широкой и тёплой улыбкой.
— Раз на то пошло, то я планировал тебя затащить в койку по приколу, пока сам не втюрился, — выдаёт Кацуки невозмутимо. — Как чувствовал, блять, хуй в штанах удержал.
— Я б не сильно расстроился, — честно отвечает Эйджиро. — К чему твоё опасение?
Бакуго пожимает плечами и допивает свой ядерно острый кофе — Киришиме однажды свезло попробовать этот кошмар, и от этих горячих воспоминаний у него пробегают по спине мурашки.
— Я б тогда тебя кинул, отправил нахер, стал игнорить и прочее прочее по сценарию.
Киришима кивает, а ещё улыбается теперь грустнее. За этим откровением становится понятна вся окольность Бакуго, осторожность в общении и ограниченность объятий — он к себе прислушивался, страшась одновременно двух вещей: отношений и потери Киришимы.
А еще настойчивость Мины обретает совсем другие краски: она видела и⠀з н а л а.
Эйджиро через стол берет Бакуго за руку, притягивает к своему лицу его ладонь, прижимая к щеке. На него падает недоуменный взгляд Кацуки, который, по видимому, ожидал не нежности совсем, а шутки или испуга, а может и все вместе. Он был готов Киришиму успокаивать.
А вышло наоборот.
— Эйджи.
— М?..
Тот как котенок ластится, жмурится, и Бакуго жаль, что сейчас их разделяет кухонный столик — под сердцем так невыносимо горит, что сейчас Кацуки больше всего на свете хочется поцеловать едва заметный шрамик на правом веке.
— К моему последнему экзамену найди нормальную транспортную компанию, чтобы вещи не порасхуярили.
— Без проблем, Кацу.
Киришима обещает себе, что потом заебется с мытьем кружек сам. Он оставляет свой совсем чуть-чуть недопитый кофе, встаёт из-за стола и подхватывает Бакуго на руки, игнорируя и возмущение, и хлесткие удары по спине.
Запас недовольства Кацуки проходит ровно до его аккуратно заправленной постели.