Сингулярность. (Valorant. Драбблы.)

- Мне это не нужно, - как можно спокойнее повторяет Сайфер уже в третий или четвертый раз. - Ты просто не понимаешь, от чего отказываешься, - Киллджой наклоняется над столом, поправляя очки. Они стоят друг напротив друга в ярко-освещенной кухне, упершись руками в столешницу, и между ними царит такое напряжение и раздражение, что его впору резать ножом. Брич, Рейз и Омен переводят взгляд с одного на другого, стараясь не встревать в разговор, где-то из-за угла с любопытством выглядывают Сейдж и Сова. - Я прекрасно знаю, что мне нужно, дорогуша. И твои новейшие технологии в этот перечень явно не входят, - приторно улыбается Амир, постукивая механическими пальцами уцелевшей руки. Его вторая рука на данный момент оставалась уродливым обрубком с намотанным на конце рукавом, поскольку Сайфер не предполагал такого развития событий и не захватил из хранилища запасные протезы. - Как долго ты будешь ходить с этой допотопщиной?! – Киллджой шлепает ладонью грозно, едва не срываясь на родной немецкий. - Столько, сколько потребуется! - Ты будешь обузой для нас, пока дождешься свой гребанный протез! У меня есть руки здесь и сейчас, всего час твоих мучений и ты как новенький! - Он не обуза, - не выдерживает Омен, полыхнув из-под капюшона лазурными полосами. - Спасибо, - благодарно улыбается Сайфер. - Но он не может поехать с нами на задание, потому что ждет гребаного курьера, - выплевывает Киллджой. – Серьезно, Сайфер. Посмотри на Брича – разве плохо? - Они мне не подходят. - Привыкнешь. - Слушай сюда! – Сайфер ударяет обрубком руки по столу так, что на нем подскакивает металлическая салфетница в виде курицы. – Я работаю только со своим оборудованием. Мои руки останутся моими, я не собираюсь ничего менять. - Всё, всё, довольно! - не выдерживает Сова, размахивая руками. Сейдж тихонько вышагивает за его спиной, чтобы потом молниеносно переместиться за Омена. Сайфер ловит это краем глаза и его раздражение и злость наполняют его чашу терпения до краев так, что впору взрываться похлеще гранат Рейз. - Бримстоун сказал быть готовыми через час выезжать, а вы тут устроили разборки. Серьезно, хватит, мы все на одной стороне, - миролюбиво говорит мужчина. – Прошу, успокойтесь. - Я - спокоен. Я абсолютно спокоен, - Сайфер натягивает на лицо улыбку, но его глаза не перестают смотреть на Киллджой с откровенной злобой. Девушка не остается в долгу, буквально четвертуя мужчину взглядом из-за стекол очков. - Я тоже. - Тогда отлично. Пожмите друг другу руки и… - Сова облегченно выдыхает и улыбается, но резкое, единогласное «нет!» от спорящих тут же стирает с него улыбку. – Да вы издеваетесь. - Командир здесь, - Омен рвано выдыхает, перемещается по кухне так, чтобы встать между Киллджой и Сайфером. - Что вы тут расшумелись опять? – Бримстоун заходит на кухню, занимая своей огромной фигурой всё пространство. - Ничего, мы просто общались, - Киллджой улыбается, поправляет волосы и одежду. - О, неужели цыпленочек и марокканский пес сцепились? – Рейна вплывает так плавно, оставляет за собой тягучий сладковатый запах. - Рейна, - рычит Омен. - Ой, молчу, молчу, - она кокетливо хлопает ресницами, оплетает руками Сейдж за талию. – Солнышко, тебя тут никто не обидел? - Я повторюсь, но веди себя прилично, пожалуйста, - Сейдж дует губы, её уши и щеки заливает румянец. -Господи, эти женщины просто настоящие кровопийцы, - Сайфер не выдерживает, высказывается на родном, арабском языке, и от него не ускользает то, что Омен обращает внимание на его слова так, словно понимает, о чем речь. - Собирайтесь, времени мало, нужно уже выдвигаться. Вы ж пока свой хлам соберете, сто лет пройдет, - сочным басом командует Бримстоун, и вся команда разбегается по комнатам за своим оборудованием и оружием. – А ты, Сайфер, остаешься дома. - Устрою себе настоящую вечеринку с блэкджеком и протезами! Можно я буду вам петь по общей связи, чтобы вы не грустили без меня? - смеется Амир и примиряюще поднимает руку, когда командир грозит ему кулаком прежде, чем уйти. - Ходишь по тонкой грани, - Омен чуть пихает его крепким плечом. - Я знаю Брима, не волнуйся, - Сайфер продолжает улыбаться. - Но не знаешь границ дозволенного. Амир улыбается теплее в ответ на ворчание радианта. Ему до жжения на кончике языка хочется спросить у Омена, знает ли он арабский, но он почему-то не может выдавить из себя ни слова, боясь разрушить что-то невероятно хрупкое между ними. Вместо вопросов Сайфер кладет руку ему на плечо панибратским жестом, приближается к опасно полыхнувшей тьме капюшона: - К черту границы! Скажи, что будешь скучать по мне. - Размечтался, - фыркает Омен, но в его глубоком голосе слышится откровенное веселье. - Тогда позволь мне петь по связи только тебе. Я прекрасно умею петь, ты же знаешь, - Амир не перестает улыбаться и болтать даже когда идет провожать Омена и всю компанию в просторную прихожую-холл. Агенты скоро прощаются, хлопают Сайфера по плечам, и улыбаются несколько сочувствующе, отчего он начинает шутливо злиться на них: - Я ненавижу вас всех, чтоб вы знали. - Ой, правда? – Омен издевательски усмехается, проходит мимо, притираясь плечом. - Тебя я ненавижу чуть меньше, - идёт на попятную Амир. Он хватает Омена за руку прежде, чем тот переступает порог. – Будь осторожен. *** «Расскажи же мне всё, что ты скрываешь, Омен». Сайфер пробегает механическими пальцами по гладкой поверхности стен. Он недавно нарыл план здания и всех помещений Протокола Доблести, и теперь знает то, чего не знает даже Сейдж – местонахождение комнаты Омена. Маленькая, пусть и такая грязная, победа приятно греет угольком сердце Сайфера, он не может устоять от соблазна и отправляется на поиски сразу же после того, как слышит удаляющийся шум двигателей самолёта. - Это должно быть здесь, - мужчина находит практически незаметную дверцу, мастерски спрятанную за тонким листом обоев идентичных коридорным. Раньше она так не бросалась в глаза, но сейчас, обладая знанием о ней, Амир без труда находит и сами очертания двери, похожей на кладовую, и цепляет пальцами незаметный выступ сверху. Дверь, скрывающая столько тайн, ловко спрятанная за безынтересным на первый взгляд поворотом после душевой, поддается легко и свободно. Сразу за ней – лестница, покрытая ультрамариновым ковролином, скрадывающим звуки шагов. Сердце Сайфера замирает пойманной птицей, чтобы потом застучать под самым горлом. Амир чувствует себя вором и грязной ищейкой, когда ступает на первую ступень запрещенной территории. Он облизывает сухие губы, поднимается медленно, прощупывая каждый шаг и ловя ощущения от самого сокровенного, что когда-либо узнавал. Он понимает, как плохо поступает за спиной Омена, выведывая его секреты, узнавая его жизнь с изнанки, которую радиант так тщательно скрывает. Рыться в чужом белье – плохо. Выведывать информацию таким способом о том, кто стал тебе так дорог за последние дни – ещё хуже. Но Амир никогда не был хорошим мальчиком, никогда не был примерным гражданином, лишившись своих рук за преступления против верований своего народа, и сейчас искушение было таким большим и всепоглощающим, что просто вело мужчину за собой, как мотылька на свет. После лестницы – снова дверь, а за ней самое желанное помещение в мире. Амир оставляет вход открытым на случай срочного бегства, изумленно распахивает глаза, задирает голову. Поражение сюрреалистичностью этого места начинается с первого же шага. Вся комната выдержана в иссиня-черных цветах, словно сами тени укутывают каждый предмет интерьера, но потолок превосходит всё самое удивительное, что когда-либо видел Сайфер. Искусно сделанные светильники в виде остроконечных звезд, напоминающих взрыв в космосе сверхновых, вспыхивают холодным светом от мягкого нажатия на выключатель, и их свет отражается в зеркальной глади потолка, рассыпаясь лучами на пол и постель. Амир стоит, задрав голову, смотрит на перемещение небесных тел в ультрамариновом космосе по ту сторону зеркала, наблюдает за плавным течением инсталляции. Его затягивает в глубокий зев черной дыры, вспыхивающей в углу комнаты, фиолетовые вспышки тают в лучах звезд, отражаются на поверхности комнаты росчерками от масляных красок. Сайфер чувствует, как внутри него все дрожит от детского восторга, от созерцания такого прекрасного и ужасного одновременно космоса в этой череде смертельно-опасных будней, от прямой ассоциации с тем миром, который он видел в телепортах Омена. Он понимает, насколько люди ничто в сравнении с тем, что скрывается по ту сторону, насколько в принципе ничтожен их разрываемый Кингдомом мир, если за его пределами скрывается Это. Сайфер с трудом отрывает взгляд от потолка, щурится от белых пятен перед глазами. Он находит светильник, напоминающий металлическую, изогнутую спираль, в которой запутались шары света, включает его, высвечивая холодный свет звезд золотом. Постель Омена заправлена торопливо и немного неряшливо синим, махровым пледом, под которым виднеются складки сбитого одеяла и подушек. Здесь пахнет его горьковатым запахом туалетной воды и кристальной свежестью озона, и Амир ловит себя на таком глупом желании, как зарыться носом в его подушку. «Как малолетка какая-то». Мужчина не садится на постель, чтобы не оставить видимых следов, но проводит по ней ладонью, пробуя упругость матраса и мягкость одеяла. В комнате нет ничего лишнего, никаких свалок вещей на стульях или чего-либо раскрывающего сущность хозяина полностью. На прикроватной тумбе электронный будильник с сияющими лазурными цифрами, моток проводов зарядки КПК и книга Стивена Вайнберга «Первые три минуты» с закладкой из линейки. Сайфер удивляется такому выбору настольного чтива, осторожно берет потрепанный том, рассматривает обложку и корешок. Это же физика! Старая, добрая книга по физике от лауреата Нобелевской премии, и пусть издание довольно старое, потрепанное и много из того времени уже давно подверглось опровержению, но видеть его в комнате Омена было по меньшей мере дико. Амир оглядывает стопки книг по астрофизике, физике и простой механике на подвешенных к стенам полках, читает корешки по космологии и не понимает половину терминов. До него доходили слухи о том, что Омен раньше был то ли ученым, то ли помогал Вайпер в своих разработках, но достоверной информации о происхождении радианта так никто и не узнал. Но эти старые книги, словно принесенный груз из прошлого, взирают на Амира с полок, и его сердце бьется сильнее с пониманием того, сколько было правды во всех этих разговорах за спиной. В углу темнеет большой шкаф, и Сайфер засовывает туда свой любопытный нос, усмехаясь количеству худи серых, черных и фиолетовых оттенков – тут хотя бы все ожидаемо и привычно. Он берет одно из них, подносит к лицу и утыкается носом в мягкую ткань, вдыхая терпкий запах горечи туалетной воды. Пахнет так знакомо, что внутри начинает щемить от непонятной тоски. «Точно, как влюбленный мальчишка». Он видит мотки серых, трикотажных бинтов на полках, некоторые запечатанные в пленку – совсем новые. Внизу в открытой коробке лежат переломанные зубья сломанной брони, чтобы потом починить, несколько пар спортивной обуви и сверкающий хромом на боку оружейный чемодан с кодовым замком. Сайфер несколько секунд борется с собой, но решается эту часть не трогать, и закрывает шкаф, чтобы перейти к письменному столу перед окном с фиолетовыми, плотными шторами. Ветер мягко колышет легкий тюль, соблазняя Амира распахнуть плотные шторы и впустить сюда немного дневного света. Белый, пластиковый подоконник кажется безжизненным и пустым - у самого Сайфера даже на нем завал безделушек. На письменном столе стопки документов, старых прошитых папок и пластиковых, новых, с цветными обложками, плоский корпус ноутбука и стакан с однотипными карандашами и ручками. Амир отодвигает стул, присаживается и осознает, что в комнате нет ни одного зеркала, не считая потолка. Он гладит рукой столешницу, читает заголовки документов, пролистывает письма, аккуратно вскрытые ножом, берет в руки шкатулку в виде простой, черной коробки с лазурными трещинами. На бархатном дне лежит пустой, потрепанный бейдж, сложенная фотография, сломанный пополам электронный ключ и бережно обернутые бархатной салфеткой очки. Сайфер изумленно выдыхает, достает очки, вертит их и пытается представить Омена в них, но никак не получается. Дужка немного погнутая, но в остальном стекла и черная оправа не пострадали. «Неужели ты и, правда, носил это, Омен?». На фотографии, такой старой и выцветшей, улыбается в камеру группа ученых в белых халатах с висящими на шее бейджами, такими же, что лежал в шкатулке. Они стоят возле подстриженных, квадратных кустов, все выглядят немного уставшими, но, тем не менее, преисполненными энтузиазма. Со смешком Амир узнает среди них Вайпер, и выглядит Сабина, в отличие от себя настоящей простой серой мышью, прижимающий гору папок к груди. Рядом с ней мужчина с такой знакомой фигурой и позой, на широких плечах халат смотрится так неуместно и одновременно прекрасно, только лицо его зацарапано до такой степени, что ничего не разглядеть. Сайфер улыбается грустно, рассматривает его пристально, понимая, что это – Омен. Он проводит механическим пальцем по его плечам, пытается хоть немного увидеть лицо или хотя бы что-то, напоминающее очки, чтобы удостовериться в своих мыслях. В его голове бешено работают шестеренки, сопоставляя всё найденное с теми слухами и крупицами информации об Омене. Он никогда не общался сам лично с Вайпер, но возможно, они точно коллеги и, может, все дела Омена были связаны с ней? Он сворачивается фото, замечает подпись в уголке «Новых свершений! Сабина» и аккуратно убирает всё обратно в шкатулку. Вопросов становится только больше. Амир тихо вздыхает, несколько минут смотрит на ровные грани шкатулки, на стопки книг на полках, пытаясь переварить увиденное, а потом лезет смотреть содержимое выдвижных шкафчиков. Внутри снова стопки связанных джутовым жгутом писем с потрепанными краями, папки с бесконечными документами, свернутые в тубы таблицы с формулами. Среди всего этого научного безобразия Сайфер находит брелок в виде собственной белой шляпы, бережно упрятанный в угол шкафчика, и ему становится невыносимо стыдно. Этот брелок он сам подарил Омену после одного из заданий. «Что это?». «Брелок. Повесишь на оружие, будешь думать обо мне в самые трудные моменты боя. Правда, мило?». «Нет. Мне не нужно». «Это подарок. Возьми». После этого Сайфер не видел, чтобы он цеплял этот брелок на оружие, и поэтому думал, что Омен бросил его где-то, как ненужную безделушку. Кто бы мог подумать, что он хранил его всё это время в запертом шкафчике, не одевал на оружие, чтобы ни в коем случае не потерять во время горячих потасовок. Сайфер вертит в пальцах брелок с легкой растерянностью, пытается разобраться в мешанине чувств, накатывающей на него волнами. Он кладет брелок обратно, достает сверток хлопковой ткани с рыжими узорами. Сердце подскакивает, когда он видит на нем знакомый орнамент традиционных платков Марокко. Глаза мужчины распахиваются в изумлении, когда на его ладони оказывается брошь в виде глаза с голубыми камнями посреди оплетающих друг друга тонких дуг. *** Собственная комната кажется серой, захламленной и слишком обыденной после убежища Омена. Сайфер проходит, закрывая за собой дверь, швыряет связку отмычек в первый попавшийся выдвижной шкафчик, садится на стул, сгребает рукой спутанные лески растяжек в сторону. Сердце всё ещё бешено колотится, пытаясь проскочить сквозь прутья ребер, его немного потряхивает и если бы его руки были целыми, наверняка пальцы бы стали холодны, как лёд. Сайфер знает. Сайфер всё знает и понимает, но это знание не принесло ему нужной удовлетворенности, оно лишь заставило его ощутить себя грязным, уличным воришкой и подкинуло ещё охапку вопросов, на которые ответ он постарается узнать у самого Омена. Да, понятно, что за дела и почему о них знает Сейдж – это всё Вайпер, их старая, добрая работа по исправлению ошибок. Омен просто ищет способ исправить тот кошмар, в котором находится, и не стоило Амиру совать свой нос так далеко. Он чувствует, как жгучий стыд заливает краснотой шею и уши. Он не должен был пробираться туда, как крыса, и вынюхивать всё за его спиной. То, как бережно Омен хранил его подарок, говорило о многом и, наверное, слова Рейны о том, что он для него игрушка пустая болтовня и ложь. Амир понимает, что повелся на всё это, как самый настоящий мальчишка, усомнился в том, кто верил ему больше всех в Протоколе. Ревность застилала глаза, как густой туман ранним утром, не давала видеть ничего дальше собственной злости, и теперь Сайфер сидел в пустой комнате, пожираемый стыдом, которого никогда не чувствовал. И да… Теперь понятно, откуда Омен знает арабский. Но только как он связан с Норой? Сайфер точно знает, что его не было там, потому что сам присутствовал во время того, как… В голове вспыхивает окровавленная ладонь с переломанными ногтями, обугленный персиковый платок и смесь запаха духов и обгоревшей плоти. Амир зажимает рукой рот, глубоко дышит носом и считает до десяти. Под закрытыми веками брошь в виде голубого глаза сверкает тонкими, серебристыми дугами, смотрит с ладони с немым укором. Это Сайфер дарил Норе её вечность назад. Знал ли Омен, чья это брошь или хранил её по другой причине? Амир глубоко дышит, кусает губы. Его перестает потряхивать только ближе к вечеру, когда за окном сгущаются сумерки и небо становится практически синим, как космос за вершинами облаков. Он дожидается курьера, но не спешит ставить себе руку в таком разбитом состоянии, потому что знает себя – напортачит. Сайфер мечется по комнате, читает, пьет литры кофе и ничего не ест, с замиранием сердца ожидая возвращения Омена. Что-то подсказывает ему, что радиант всё узнает, почует чужое вторжение на свою территорию, но заподозрит ли он сразу в этом Сайфера? «А кто ещё мог это сделать, если я остался один?». Когда в дверь раздается сухой, отрывистый стук, мужчина даже не удивляется, разворачиваясь на стуле. Омен не дожидается приглашения, вихрем проносится через щель в двери и закрывает за собой, злобно полыхая лазурными полосами из тьмы капюшона. - Сайфер!