addiction

      Чонгук думает о том, что что-то не так уже больше суток. На первый взгляд всё выглядит даже слишком мирно. Тэхён лежит рядом, прижимается к нему всем телом, и Чонгук чувствует его тепло, стук его сердца, слышит его дыхание. Ничего не вызывает подозрения.       Однако что-то не так.       Чонгук готов поклясться, что он что-то упускает. Какое-то затишье перед бурей… И это не даёт ему покоя. Он нервно теребит кожу у ногтей и смотрит в пустоту, блуждая по полочкам собственного подсознания. Может, всё дело в свадьбе? То есть, не в самой свадьбе, а во встрече с родителями. Чонгук уже давно не видел их, не общался с ними, а тут вдруг пришлось приехать и встретиться с людьми, которых он боится, как огня. Как минимум, потому что он от них зависит.       Чонгук, как собака — на привязи. И сделать с этим что-то он совсем не в силах.       Покидать зону комфорта он не хочет. Однако сейчас он медленно отдаляется от неё. Словно песок, проходящий сквозь пальцы. Чонгук не может ухватиться за здравомыслие, утопая в самобичевании. Но в самобичевании ли? Может, что-то правда должно произойти? В ближайшее время. Что угодно. Что-то, что выбьет его из колеи.       — Тэхён? — Чонгук считает нужным поговорить. Хотя бы высказаться, чтобы ему стало легче, ведь оставаться наедине с собой просто невыносимо. Такими темпами он сойдёт с ума. — Ты спишь?       Тэхён сквозь сон слышит голос Чонгука, отозвавшись на вопрос кратким мычанием:       — В чём дело?       Он с тяжестью в теле переваливается на другой бок и открывает глаза, разглядывая силуэт рядом.       Чонгук уводит взгляд в сторону и с долей сомнения поджимает губы. Вероятнее всего, ему просто кажется, что что-то не так. Но на самом деле всё в полном порядке.       Тэхён должен его понять. Это чувство… Сложно объяснить. Но оно преследует тебя по пятам, словно хищник, чующий запах жертвы.       — Знаешь, у меня… Странное чувство. Будто вот-вот должно произойти что-то плохое… — Чонгук мысленно сравнивает то, что он испытывает с приступом панической атаки. Ни с того ни с сего ты начинаешь задыхаться, у тебя начинает колотиться сердце и ты перестаешь слышать то, что происходит вокруг тебя. — И это тревожит меня… — признается Чон и тяжело вздыхает. — Как думаешь, эта тревога… Она ведь не с проста?       Тэхён, до этого лениво трущий пальцами глаза, обеспокоенно смотрит на Чонгука, что выглядит, точно ребёнок, напуганный подкроватным монстром. Он медленно принимает сидячее положение, тянется к прикроватной тумбочке, чтобы щелкнуть включатель ночника, из-за чего до этого тёмная спальня заливается тусклым светом.       Чонгук кажется таким крохотным, зарывшись в пуховое одеяло, будто оно способно защитить его от любых невзгод. Но Тэхён, несмотря на все, осторожно стягивает его ниже и касается ладонью чужой шеи.       — Гукки, ты просто устал, — он успокаивающе зарывается во вьющиеся волосы на затылке. — За последние дни случилось много всякого, поэтому ты волнуешься… Я ведь рядом, значит, всё хорошо, — Тэхён успокаивающее улыбается одними губами.       Чужие прикосновения действительно успокаивают, и Чонгук мысленно соглашается с Тэхёном. Ведь это правда, — пока Тэхён рядом, Чонгуку море по колено. Переживать действительно не о чем, и вероятно Чонгук действительно просто устал. Ему хочется поверить Тэхёну на слово, но всё не так просто как может показаться на первый взгляд. Психология — странная штука. Мозг твердит тебе о том, что ты зря накручиваешь, а сердце бьётся как бешеное и кричит об опасности.       Внимание!       Мы падаем. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах.       — Да, наверное ты прав, — Чонгук прижимает чужую ладонь к себе и мягко её целует. — Прости, что тебе приходится слушать моё безосновательное нытье. Не знаю, что на меня нашло.       Тэхён приподнимает корпус, оперевшись локтем на пружинистый матрас, внимательно разглядывая обеспокоенно-сонное выражение лица Чонгука. Но всё равно тут же нежнейше улыбается ему, осторожно отнимая ладонь от его губ, чтобы вновь ласково пройтись по прядям.       — Мне приятно знать, что ты доверяешь мне, — голос Тэхёна всё ещё хрипит после недавнего пробуждения. — И я готов выслушать тебя в любую минуту, даже сонный.       Он кивает в знак подтверждения собственных слов, прежде чем примоститься под боком Чонгука, прижавшись к поджарой груди.       — Спасибо, — шепчет Чонгук и влюблённо улыбается. Он в очередной раз думает о том, что ему невероятно повезло.

💕💕💕

      Что-то в текстовом сообщении матери не даёт Чонгуку покоя. Он смотрит на него чуть больше минуты, прежде чем перевести взгляд на что-то другое. Парень будто визуализирует свои мысли, глядя в пустоту, а после читает сообщение ещё раз. И ещё раз.       И ещё раз.       Мама(ть) говорит приехать. Она не просит; скорее, приказывает. А Чонгук не может ослушаться приказа. Это её привычная манера речи, когда дело касается младшего сына, однако… Что ей нужно? Зачем она говорит приехать? Что-то случилось? И если случилось, то что? Чонгук в чем-то провинился? Или это какая-нибудь очередная семейная новость, о которой ему расскажут в последнюю очередь?       «Хотя бы расскажут», — думает он.       От телефона начинает веять холодом, и Чонгук гулко сглатывает, прежде чем посмотреть в зеркало и заметить страх на дне собственных глаз.       Он думает о том, что нужно собрать сумку. Мать скидывает билеты, и Чонгук пишет короткое: «спасибо, мам».       Тишина режет без ножа.       «Спасибо», — исправляет он.

💕💕💕

      Чонгук пишет Тэхёну сообщение о том, что его «зовёт семейный долг», они смеются. Это разряжает атмосферу, и Чонгук искренне делится переживаниями по поводу матери и этого чёртового призыва. Тэхён его успокаивает — этот талант развит у него с детства. Он просто имеет какое-то особое влияние, и Чонгук ему верит; правда верит, что все будет хорошо. Ведь Тэхён рядом, а остальное Чонгуку и неважно.       Пускай у родителей больше рычагов давления, Чонгук этому давлению сопротивляется. Всеми возможными силами. А вот Тэхён имеет над ним абсолютную власть. И Чонгук готов беспрекословно исполнять его волю.       Сумка.       Телефон.       Билеты.       Поезд.       Чонгук беспокоится всю дорогу и не знает о чем. Предстоящая неизвестность возвращает его в детство, когда из Чонгука выбивали дурь. Пейзаж сменяется одним за другим, прямо как кадры плёнки. Чонгук был бы рад избавиться от воспоминаний, гниющих в голове.       Не всех.       Особенные воспоминания занимают особые места. Они связаны с Тэхёном, Хосоком, Даон. Самые тёплые воспоминания, словно проблески огня в холодной, тёмной пещере. Чонгук цепляется за них, как за последнюю надежду.       Кроме неё у него ничего нет.

💕💕💕

      Чонгук всё никак не может собраться с силами. Точнее с тем, что от них осталось. Он чувствует себя абсолютно вымотанным. «Готовым ко всему», — отчаянно думает он. Чувства обостряются, и Чонгуку становится только хуже. Чем ближе он подходит к дому, тем быстрее у него начинает биться сердце. Желание сделать злополучный вдох становится чем-то недостижимым. Он пытается проконтролировать своё дыхание. Мысленно проговаривает секунды, действия, но кислорода становится критически мало. Он думает о том, что умрёт. Прямо здесь и сейчас. Он потеряет сознание или скончается на месте от какого-нибудь острого инфаркта миокарда. Может, у него просто понизился сахар?       Он читал об этом где-то между лекциями. Из-за понижения сахара организм входит в критическое состояние: ему нужна еда. Любая еда. Всё, что угодно. И чаще всего у людей возникает «страх смерти». Если они ничего не съедят, то точно умрут. По крайней мере, они так думают. А сахар понижается из-за стресса. Ну, или на фоне беременности. Или ещё по какой-нибудь причине, о которой Чонгук не хочет думать.       Он просто ищет способ отвлечься.       Чонгук заходит в дом. Точнее, в здание, где он провел большую часть своей жизни. Его дом совсем не здесь, и он это знает. Его дом там, где кисточка касается холста, а лёгкая улыбка становится смыслом жизни. Чонгук бы отдал всё, чтобы вернуться к Тэхёну и его объятиям.       Но он здоровается со служанкой и проходит внутрь.       За столом сидят все.       Такое случается редко.       Значит, случилось что-то действительно значимое.       Чонгук здоровается с родителями, старшим братом и… Со своей тревогой. Непоколебимые взгляды родственников становятся не безосновательной причиной для паники, которая хватает его за горло. Он стоит в абсолютной растерянности и страхе. Он точно провинился и сделал что-то не так. Но что? Чонгук не понимает, и из-за этого чувствует себя ещё более уязвимым.       Он в ловушке.       Перед глазами мигает красная табличка с надписью: «Опасность! Это не учебная тревога. Пожалуйста, покиньте помещение!».       — Я…       — Садись.       Голос матери звучит до боли знакомо. Её холодный тон пробирает до дрожи. И Чонгук садится не в силах закончить начатое. Что он вообще хотел сказать? Чонгук не помнит. Чонгук ничего не помнит. Чонгук — ничего.       — Мы растили тебя на протяжении двадцати с лишним лет. Ты помнишь, Чонгук? Помнишь, что ты сделали для тебя? Всё, что ты из себя представляешь, — наша заслуга.       Чонгук не думает ни о чем. Его взгляд опущен. Он чувствует себя виноватым. Он всегда чувствует себя виноватым, когда рядом находятся его родители. Когда они говорят с ним. Когда они смотрят на него.       Честно говоря, он жалеет о том, что не повесился, когда ему было пятнадцать.       — Но в тебе больше не осталось ничего. Ты до последнего верили, что ты остепенишься; чего-то добьёшься. Но ты стал позором нашей семьи.       — Что… Что я сделал? — Чонгук не узнает собственный голос. Но он правда не понимает в чём дело. Он хорошо учится, ходит на тренировки и не нарушает закон. Он не сделал ничего того, за что его следовали бы считать «позором семьи».       Резкий удар по столу разносится эхом по всей комнате, и Чонгук вспоминает детство. Вспоминает тот страх, который он испытывал при родителях. Те удары… Чонгук всегда боялся быть следующим. Так боялся получить по лицу чем-нибудь, что первое попадется под руку. Его сердце каждый раз болезненно сжималось при каждом стуке. Он было готово выпрыгнуть из груди каждый раз, когда мать повышала голос. Он был уверен в том, что его убьют. Собственные родители не побоятся суда и убьют его прямо здесь.       И никто об этом не узнает.       И всё закончится, не успев начаться.       — Как ты смеешь задавать такие глупые вопросы?! Хватит притворяться, Чонгук! Хватит врать! Мне даже противно называть твоё имя! Противно смотреть на тебя! На такое бесполезное, омерзительное ничтожество! Лучше бы я никогда… Слышишь, Чонгук?!       Ещё один удар. Каждая клеточка его тела сжимается в страхе.       Его сердце скоро взорвётся. Третий удар оно не выдержит и остановится.       — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!       Чонгук еле сдерживает слёзы. Его разрывает на части, но он старается держать себя в руках. Он поднимает испуганные глаза на мать и поджимает губы.       — Лучше бы я никогда тебя не рожала. Нашей семье было бы намного легче, если бы такого отродья как ты, никогда бы не существовало. Я всегда говорила, что этот… Тэхён, — она выделяет его имя омерзительной интонацией, и до Чонгука наконец доходит. — Тянул тебя на самое дно. Так и оказалось. Поверить не могу, что вы… Мне даже говорить об этом мерзко! Встречаться с парнем… Это просто возмутительно, Чонгук! Это…       Отец накрывает ладонь жены своей, таким образом останавливая всё то, что женщина собиралась сказать после.       — Ты нам больше не сын, — произносит отец, и у Чонгука останавливается сердце. — Мы оформим все документы, связанные с отказом, а после ты будешь отправлен в свободное плавание. Никогда больше не приходи сюда. Мы тебе больше не семья.       Чонгук не верит в услышанное. Все мыслительные процессы встают, словно машины. Образуется настоящая пробка, и Чонгук с ужасом смотрит на отца.       Больше не семья.       Больше не семья…       Отец никогда не говорил ничего подобного. Родители позволяли себе многое: они не ограничивались в физическом и психологическом насилии. Они не ограничивали себя ни в чём. Они могли ударить, могли сказать о том, что зря вырастили то, что зовётся их сыном. Но они никогда не говорили об…       Отказе о воспитании ребёнка — процедуре добровольного отказа родителей от родительских прав. Неужели они правда…       …Минутку. Родительские права? Но кроме материальной части эти люди ничего ему не дали. Кроме неуверенности в себе, бесконечного страха и навязчивого чувства собственного бессилия они не дали ему ничего. Кроме нескончаемой тревожности, абсолютного одиночества и желания умереть они…       Они никогда не были ему семьёй.       Родители несут ответственность за воспитание и развитие своих детей. Они обязаны заботиться о здоровье, физическом, психическом, духовном и нравственном развитии своих детей. Они не обеспечили его ничем, кроме денег. Они испортили ему детство.       Они испортили ему жизнь.       Всё это время Чонгук верил в то, что всё изменится. Что родители поймут его важность и примут его. Он надеялся на то, что сейчас он не имеет ценности из-за возраста и отсутствия достижений. Но он многого добился, только вот отношение осталось тем же. И его бесконечные грёзы о любящих родителях остаются лишь грёзами.       Он думал о том, что он сделает всё ради того, чтобы добиться родительского признания. И он делал всё, что было в его силах. Но этого было недостаточно. Эта цель была недостижима с самого начала, потому что его родители никогда не нуждались в этом. Они никогда не нуждались в нём. Им никогда не нравился Чонгук: то, как он выглядит, то, что он делает, как говорит и что думает.       Всё, что он делал, было бессмысленно с самого начала.       И Чонгук вдруг ловит себя на мысли о том, что он зол.       — А когда вы вообще… Были моей семьёй?       Эта мысль заполняет всё. Этот немой вопрос, который Чонгук боится озвучить, но всё же озвучивает. Он знает, что пожалеет об этом. Но пожалеет ли? Уже поздно о чем-либо жалеть. Слишком поздно.       Молчать он больше не намерен.       Женщина встаёт из-за стола и отвешивает Чонгуку пощёчину. Звонкий хлопок эхом разносится по всему дому. Но Чонгук ничего не чувствует. Ему даже не больно. Он даже не знает, что делает, когда встаёт из-за стола. Его глаза наполнены злобой, отчаянием и решимостью.       — Кроме денег вы мне ничего не дали. Вы никогда меня не любили. Никогда не считали меня своим сыном. Мне… — Чонгук гулко сглатывает. Сердце стучит как бешеное, руки дрожат, но он берёт себя в руки, прежде чем сделать глубокий вдох. — Я рад находиться рядом с тем, кого я люблю. Рядом с тем, кто полюбил меня таким, какой я есть. Мне не нужен статус, чтобы быть счастливым. Мне не нужны вы и ваши деньги. Всё, что вы мне дали, так это жизнь, наполненную страданиями. Лучше не жить вообще, чем жить с такими, как вы.       Женщина охает от возмущения и собирается замахнуться снова, но Чонгук хватает её за запястье и говорит ядовитое:       — Я не животное. Меня не нужно бить, чтобы я понял то, насколько вам плевать на меня.       Теперь Чонгук не боится. Он говорит уверенно и чётко, прямо в лицо.       — Вы не заслуживаете даже моей ненависти. Вы ужасные родители и отвратительные подобия на людей. Меня тошнит от вас и от всего того, что с вами связано.       Чонгук отпускает тонкую руку матери и уходит.       Он не верит в то, что когда-то действительно считал это место своим домом.