Цветок на лезвии катаны. Книга 2. Эпоха Тэнмэй

      Хасэгава Исао стыдился бедственного положения, в которое его семью вогнали бесконечные неудачи, преследующие их в течение всей жизни. Постоянные войны, которым не было конца и края на протяжении последнего десятка лет, истощили его финансовые ресурсы. Он растерял всех вассалов и слуг из-за невозможности платить им за работу даже те гроши, на которые они были согласны. Земли не приносили ощутимого дохода: урожаем, который они ежегодно собирали собственными руками, с трудом можно было прокормить всю семью. Однако несмотря на все неудачи, Хасэгава Исао не отчаивался. Он верил, что рано или поздно эта черная полоса в его жизни закончится, ведь у него есть дочь.       Дочь, которую можно удачно выдать замуж и позабыть обо всех невзгодах. Но годы шли, а на руку Кёко всё никак не находился долгожданный претендент: ну что может предложить обнищавший даймё человеку, который, считал он, должен будет обеспечивать его до конца дней? Одной красоты Кёко здесь было недостаточно, поэтому ни в шестнадцать, ни в семнадцать лет девушка замуж так и не вышла. Лишь когда ей исполнилось восемнадцать, Хасэгава получил предложение, которое мог назвать не только интересным, но и неслыханно щедрым.       Принять это предложение без раздумий мешал только факт, что сделал его глава клана Асакура — рода, которого он, Хасэгава, никогда особенно не уважал. Отдать дочь в семью, на которой еще не так давно стояло клеймо бесчестных убийц и клятвопреступников? Это казалось немыслимым. Однако недели шли, а запасы урожая стремительно сокращались, намекая на то, что уже после зимы есть им будет нечего. Нежелание умереть от голода стало для мужчины решающим фактором: он принял предложение Асакуры Кэтсеро и приехал со своей семьёй в его дом, чтобы познакомить дочь с будущим женихом.       Все в их семье относились настороженно к членам клана Асакура, но все при этом также помнили, что этот союз поможет им выжить. Привередничать в их положении было уже глупо. Хасэгава до сих не пор мог сказать наверняка, осталась ли довольна его дочь тем, что увидела в огромном поместье, и понравился ли ей Иошито, однако когда он объявил ей, что свадьба с ним не состоится, Кёко не выразила никакого сожаления. Как и любая хорошая дочь, она приняла это со смирением.       Точно так же она не стала протестовать и упрямиться, когда Исао сказал, что ей заинтересовался советник сёгуна — мужчина, который был старше неё в три раза. Кёко снова не выказала сопротивления, только понимающе кивнула и поцеловала отца в щеку. Это стало утешением для Хасэгавы, который чувствовал свою вину за то, что разрушает дочери жизнь. В конце концов, она ни в чем не виновата. Не она предала сёгуна, сговорившись с императором. Однако расплачиваться, увы, придётся ей.       В день, когда будущий жених, Такаги Рю, прибыл в потрёпанное родовое гнездо Хасэгавы, Кёко примерила лучшее из имеющихся кимоно и собрала длинные черные волосы в высокую причёску, которую украшали небольшие, но красивые заколки. Увидев её такой красивой и празднично одетой, Исао захотелось опуститься перед ней на колени и попросить прощение за то, что он вынужден делать.       — Ничего, папочка, — ответила она на его причитания ласковым голосом. — Я сделаю то, что должна. Не беспокойся, я справлюсь.       И тогда Хасэгава Исао понял, что его дочь сильнее и отважнее его самого. Взяв её под руку, отец медленно повёл её по залитому лунным светом коридору, в конце которого виднелась открытая дверь в зал. В этом зале сидел долгожданный гость, которого мужчина предпочёл бы никогда в жизни не встречать. Пальцы Кёко с уверенностью сжимали плечо отца, пока тот бледнел всё сильнее, приближаясь к комнате в конце коридора. Мужчина с трудом представлял, чего ожидать от союза с таким жутким человеком.       Такаги Рю был исключительно вежлив и доброжелателен, когда Хасэгаве не посчастливилось встретить его впервые. Тогда этот невысокий самурай с редкими седыми волосами на мгновение показался ему вполне безобидным, и оттого слова, которые советник высказал ему в лицо, не стирая с губ улыбку, оказались такими оглушительными.       «Я знаю о вашем предательстве, Хасэгава-сан», — тихо выговаривал тогда Такаги мягким голосом. — «Вам должно быть стыдно за своё преступление».       И Хасэгаве Исао действительно было стыдно за всё, что он натворил. Стыдился он, впрочем, не своих убеждений, которые с тех пор ни капли не изменились. Ему было стыдно перед дочерью и сыновьями, которых он обрёк носить клеймо клятвопреступников, но вот своего предательства он ничуть не стыдился.       Комацу Сэйджи не должен править страной. Он — убийца, использующий власть ради собственной выгоды, а не ради счастья народа. Мужчина был убеждён в этом с самого первого дня его правления. Он попытался донести эту истину до императора, надеясь тем самым сократить страдания, которые страна, верил Хасэгава, будет вынуждена испытать из-за Комацу. Исао, доведённый до отчаяния своей бедностью и безвыходностью, не ожидал, что старый император ответит на его эмоциональное послание так скоро. И уж тем более он не ожидал, что это послание станет причиной множества бунтов, которые теперь вспыхивали по всей стране.       Он, неудачливый и нищий человек, сумел поднять настоящую бурю, пошатнув власть Комацу Сэйджи и, конечно же, его верного советника. Такаги Рю не желал терять власть и богатство так же отчаянно, как и его господин, но при этом он казался Хасэгаве куда опаснее правителя. Вместо немедленной казни Такаги предложил ему сделку: он сохранит этот секрет, а вместе с ним и жизнь бедного семейства, если Исао отдаст ему Кёко. Жизнь всей семьи в обмен на жизнь любимой дочери. Невозможный выбор. Но всё-таки мужчина его сделал.       Утопая в неприятных воспоминаниях о совершенных им ошибках, Хасэгава переступил порог маленькой комнаты, которую он по привычке называл «залом», и посмотрел пустым взглядом на мужчину, что сидел на дзабутоне. Такаги Рю сидел ровно на том же месте, где еще пару недель назад восседал Асакура Кэтсеро, и мягко улыбался. При виде него пальцы Кёко слегка задрожали и впились в плечо отца еще сильнее.       Мива сидела в уголочке вместе со старшими братьями Кёко, и взгляд её, заметил Исао, был наполнен таким же отчаянием. Мужчина почувствовал, как сердце его сжалось, когда Такаги поднялся с дзабутона и сделал три шага в сторону хозяина дома. Гость был облачён в темно-алое одеяние, сшитое из такого дорогого шёлка, какого Хасэгава не видывал за всю жизнь.       — А вот и она, — улыбнулся советник еще шире. — Красавица Кёко. Очень рад наконец познакомиться с тобой.       Молодая девушка сглотнула, однако не замешкалась и в следующую секунду глубоко поклонилась будущему мужу. На лице её появилась такая же непроницаемая и неискренняя маска радости.       — Я тоже рада, господин, — вежливо ответила Кёко, заставив Такаги бросить на её отца довольный взгляд.       — Давайте присядем, выпьем и обсудим наши планы, Хасэгава-сан, — предложил советник и указал ладонью на скромный стол, который семейство накрыло специально для него.       Исао удрученно вспомнил богатый стол, который подготовили для них в поместье Асакура, и тихо вздохнул. Как грустно, что быть порядочным человеком менее прибыльно, чем преступником. Тем не менее, он сел за стол рядом с Такаги, который не спускал глаз с невесты, цепляющейся за одеяние отца. Хасэгава знал свою дочь лучше, чем кто-либо, а потому ощущал её страх и обрушившуюся неуверенность.       Мива с Таро и Широ расселись с другой стороны стола, но на еду даже не смотрели. Всё их внимание было сосредоточено на госте, чья улыбка начала казаться не то насмешливой, не то приторной.       — Позвольте поблагодарить вас, Хасэгава-сан, за то, что вы всё-таки приняли моё предложение. С вашей стороны это было мудрым решением, — радостным голосом сказал Рю, тянувшийся за кувшином с сакэ.       — Ваше предложение сложно было отвергнуть, господин, — коротко ответил Исао, и Такаги хмыкнул. Конечно же, он расслышал нотки недовольства в его тоне.       — Согласен, ведь оно было несказанно щедрым, — не остался в долгу гость, а Хасэгава опустил глаза. Внутри него просыпалась злость на самого себя. — Однако не переживайте. Я спешу заверить вас, что Кёко не на что будет жаловаться. Я буду хорошим мужем, в этом можете не сомневаться.       Исао, однако, сомневался. Что стало с первой женой этого жуткого человека? Действительно ли она умерла от болезни, как утверждал мужчина, или же именно он стал её погибелью? Подумав об этом, хозяин дома накрыл рукой ладонь Кёко и почувствовал, как похолодела дочь.       — Жизнь в замке сёгуна придётся ей по душе, я уверен, — продолжал тем временем Такаги. — Там царит изобилие, так что она не будет ни в чём нуждаться. В кои-то веки.       Юная девушка вздрогнула и посмотрела на гостя, который в этот момент как раз отхлебнул тёплого сакэ. Остальные мужчины за столом сделали то же самое. Мива, однако, глядела на будущего зятя в упор, пока её ногти впивались в стол.       — Не сомневаюсь, что вы сумеете обеспечить её всем необходимым, Такаги-доно, — подавив уязвлённую гордость, выдавил из себя Хасэгава и сжал пальцами опустошенную чашу. — Однако как её отец я очень беспокоюсь из-за… разницы в возрасте, если позволите так сказать. Кёко совсем юная и не знает толком жизнь, вы же — взрослый, умудрённый опытом человек.       — Вашей дочери уже восемнадцать, Хасэгава-сан, — не медля ни секунды, ответил Рю, улыбаясь. — Она юна, но не настолько, чтобы вы переживали за неё. Девушки обычно выходят замуж раньше, в пятнадцать-шестнадцать лет, и их родным в голову не приходит считать разницу в возрасте. Вы правильно сказали: я умудрённый опытом человек, а значит, я многому сумею научить Кёко. Со мной ей не будет скучно.       Зубы Исао заскрипели, да так, что Кёко сжала руку отца. С лица Мивы спала всякая краска, а старшие братья невесты переглянулись и сжали челюсти. Никто из них не доверял Такаги Рю, глава семьи это видел.       — Дело не в скуке, господин, — с еще меньшей уверенностью произнёс Хасэгава, — а в одиночестве, которое моя дочь может испытать в замке.       — С чего бы ей чувствовать себя одинокой? — нахмурился Рю. — Там будут жены и других вассалов господина Комацу. Ей будет с кем пообщаться, помимо меня.       — И всё же… — Исао вздохнул и бросил взгляд, полный сомнений, на дочь. Кёко едва заметно улыбнулась в ответ. — Мне было бы спокойнее, если бы после свадьбы кто-то из семьи мог остаться с Кёко. Кто-нибудь из братьев или её мать. Свою кандидатуру я, конечно же, не осмелюсь предложить после всего, что сделал.       На минуту в комнате воцарилась тишина, которую нарушал только ветер, шумевший за закрытыми ставнями. В свете нескольких масляных ламп Хасэгава видел, как бровь Такаги медленно приподнялась, а губы его, наоборот, поджались.       — Неужели вы не доверяете мне, Хасэгава-сан? — поинтересовался в конце концов гость, наклонив голову в сторону.       «Ни капли», — промелькнул в голове хозяина дома ответ, однако озвучить его он бы ни за что не посмел. Любое неосторожное слово отныне может стоить ему жизни.       — Я просто не хочу, чтобы моей дочери было одиноко в большом замке, — сказал он вместо слов, что отчаянно жгли ему язык. — Кёко никогда не разлучалась с нами, для неё будет тяжело…       — Простите, Хасэгава-сан, но вы знаете обычаи не хуже меня, — Такаги поднял руку, прервав речь, которая становилось эмоциональнее с каждым словом. — Девушка уходит из своей семьи после замужества, чтобы стать частью семьи мужа. Нигде не говорится, что вместе с девушкой в дом её мужа должна переезжать вся её семья. Это неприемлемо. К тому же…       Советник одёрнул чуть замявшееся кимоно и посмотрел на Хасэгаву Исао тяжелым взглядом. Мужчина понял, что то, что сейчас будет сказано, совсем ему не понравится.       — Я приехал сюда не только для того, чтобы познакомиться с будущей женой, — продолжил Рю, переводя взгляд на застывшую Кёко. — Я не смогу задержаться у вас больше, чем на пару дней: меня ждёт господин Комацу. Сами понимаете, ситуация в стране довольно напряжённая, поэтому я должен всегда быть рядом с Комацу-доно. В связи с этим я хотел бы, чтобы ваша дочь отправилась со мной в замок, а свадьбу мы сыграем позже, когда поутихнут бунты.       Вся семья воззрилась на Такаги с изумлением. Он же шутит, верно?       Хасэгава бросил взгляд на жену, чьи глаза округлились от возмущения, а из груди её вырвался сдавленный стон. Таро и Широ нахмурились и стиснули челюсти в то время, как их лежащие на столе кулаки сжались. Что до самого Исао, то он впал в ступор, не понимая, как относиться к подобной просьбе. Впрочем, нет, это была не просьба, а приказ. Приказ отдать дочь чужаку, который крепко держит их всех за горло, и не получить при этом никаких гарантий.       — П-простите? — преодолев ступор, выдавил из себя глава семьи и придвинулся ближе к гостю, который пристально наблюдал за реакцией семейства. — Вы хотите забрать Кёко до свадьбы? Но это… Это немыслимо. Неприемлемо. Я ни за что не соглашусь на это.       — Почему же? — удивление Рю казалось искренним. — Боитесь, что я украду её, а после сообщу Комацу-доно о вашем предательстве? Я не настолько подлый человек, не оскорбляйте меня подобными подозрениями.       «Нет, ты именно настолько подлый!» — снова ответил ему мужчина про себя, шумно выдыхая. Гнев принялся застилать ему глаза, да так, что даже крепко сжавшая руку отца Кёко не была способна его успокоить.       — Уговор был другой. Я позволю Кёко выйти за вас, а вы в свою очередь обеспечите безопасность моей семье, — напомнил Хасэгава, закипая. Мива при этом быстро кивала, подтверждая каждое его слово. — Этот уговор строился на ваших рассуждениях, что вам будет крайне невыгодно выдавать мою тайну сёгуну, поскольку в таком случае окажется, что вы породнились с кланом клятвопреступников. Я поверил вам только из-за этого!       Исао разозлился так сильно, что не заметил, как его голос начал отражаться от стен зала. Он чувствовал, как загорелись его щеки и задрожали губы, а сердце, и так вынесшее уже немало боли, заухало в груди тяжелым камнем. Такаги Рю же, видел мужчина, был совершенно спокоен. Ни один мускул на лице немолодого советника не дрогнул, пока Хасэгава разражался праведным гневом. Вероятно, он ожидал такой реакции?       — И вы можете верить мне и дальше. Я не нарушу наш уговор, Хасэгава-сан. Однако я не могу жениться до тех пор, пока Комацу-доно не подавит восстания, которые, позвольте напомнить, возникли исключительно по вашей вине.       — Так давайте отложим эту свадьбу до лучших времён! Кёко подождёт, пока всё успокоится, и тогда…       — Боюсь, что у меня не настолько большое терпение, Хасэгава-сан, — Такаги плотоядно усмехнулся, но в глазах замелькало неудовольствие. — Вы пообещали мне вашу дочь в обмен на жизнь всей вашей семьи. Свадьба здесь отнюдь не главное условие, или вы не понимаете? Не думайте, что я опорочу вашу дочь, сделав её какой-то любовницей, нет. Я женюсь на Кёко, но после того, как всё закончится. А до тех пор, я желаю, чтобы она была подле меня.       — Да где это видано, — едва не задохнулся от возмущения Хасэгава и вскочил на ноги, дрожа всем телом от злости. — Да вы… вы…       Как он попал в такую глупую ситуацию? Как оказался в таком безвыходном положении? Превратить бесценную дочь в товар, который он забесплатно отдаст старому ублюдку? Тому, кто, очевидно, заинтересован только в красоте и теле Кёко, но нисколько не в том, чтобы сделать её счастливой?       Исао вновь подумал о клане Асакура. Не менее бесславные ублюдки, однако чести в них, понимал теперь мужчина, было больше, чем в человеке, что сидел сейчас перед ним. И даже та девушка, Юи, которая против воли вышла замуж за убийцу своего отца, казалась счастливой, живя под крышей дома Асакура. В этот миг Хасэгава пожалел, что не принял предложение Асакуры сразу. Если бы Кёко и Иошито сыграли свадьбу до того, как Такаги Рю вмешался, по крайней мере, его девочка была бы в безопасности.       — Присядьте, Хасэгава-сан, — обратился к нему гость, однако улыбка его больше не выражала доброжелательность. — Давайте не будем давать волю эмоциям. В вашем случае нужно думать исключительно холодной головой.       — Да даже холодной головой я понимаю, что то, что вы предлагаете — это позор для нашей семьи! Моя дочь никогда не будет… — Хасэгава запнулся и взглянул на дочь, которая сидела, опустив глаза в пол, — она никогда не будет спать с мужчиной до свадьбы. Или вы женитесь на ней и только тогда увезёте её от семьи, или… или…       — Или что, Хасэгава-сан? — Рю поднялся с насиженного места, чтобы поравняться с хозяином дома, но даже тогда он был вынужден смотреть на него снизу вверх. — Удивите меня, прошу. У вас есть что-то, что вы можете противопоставить мне? Что-то, чем вы можете пригрозить? Не будьте глупцом. Вы продолжаете жить в иллюзии, что способны контролировать свою жизнь, но это отнюдь не так. В данный момент я контролирую вас. Всех вас.       Советник окинул замершее семейство презрительным взглядом, но ни Мива, ни старшие братья не склонили голову перед ним.       — Моя просьба весьма незначительна, если учесть, какое тяжкое преступление вы совершили, — на этот раз Такаги обращался не только к Исао, но ко всем его родным. — Я бы мог сообщить Комацу-доно, кто повинен во всех его проблемах, и тогда ваши головы бы украсили пики у ворот его замка. Однако вместо этого я предложил вам сделку.       — И сделка эта теперь заключается в том, что вы будете насиловать мою дочь, пока она вам не надоест? — воскликнул Хасэгава, готовый наброситься на гостя. С лица Такаги спала маска дружелюбия, и глаза его, смотревшие на Исао, сузились от злости. — Я не позволю этому случиться. Женитесь на ней или убирайтесь из моего дома. Моя дочь никогда…       — Папочка! — решительный голос Кёко вынудил отца прервать яростную речь и обернуться.       Молодая девушка, так старательно наряжавшаяся ради встречи с женихом, встала с дзабутона положила руку на предплечье отца. Тот воззрился на неё с непониманием.       — Не нужно спорить, пожалуйста. Я совершенно не против того, что предлагает господин Такаги. Не беспокойся обо мне, прошу, — выговорила Кёко, но Хасэгава видел, как его дочь трясётся от страха, несмотря на нарочитую храбрость. — Если мой отъезд сохранит вам всем жизни, я согласна.       Хасэгаве хотелось бы, чтобы слова, сказанные его дочерью, оказались ложью, однако она говорила их с таким чувством и верой, что мужчине стало больно. Почему она так покорно продаёт себя этому мерзавцу? Так не должно быть.       — Какая умная девочка, — заметил тем временем Рю и одобрительно улыбнулся девушке. — Вы должны брать с неё пример, Хасэгава-сан.       — Кёко, ты не должна, — не обращая никакого внимания на гостя, Исао повернулся к дочери и положил руки на её узкие плечи. — Слышишь меня? Я не позволю тебе пожертвовать собой ради нас. Это неправильно.       — Я не жертвую, папочка, — девушка покачала головой и попыталась изобразить улыбку. — Вовсе нет. Просьба господина Такаги… она отнюдь не так ужасна, как тебе кажется. Это всё неважно, если я буду знать, что вы с матушкой и братьями будете в полной безопасности. Для меня это самое главное.       — И так и будет, если ты отправишься со мной в столицу, — тут же кивнул Рю, пока Хасэгава глядел на дочь неверящим взглядом. — Твоей семье ничего не будет угрожать, даю слово.       Тонкие, но красивые губы Кёко слегка поджались, но в следующую секунду девушка кивнула, глядя прямо в глаза гостя. Исао не верил своим ушам, а Мива, так и не пошевелившаяся на месте, закрыла глаза, и из-под её век покатились крупные слёзы. Таро и Широ тоже казались раздавленными решением сестры. Она действительно делает всё это ради них?       — В таком случае, — сказала Кёко, обращаясь теперь только к Такаги Рю, — я поеду с вами. Но прошу, позаботьтесь о моих родных.       Невысокий мужчина широко улыбнулся и склонил голову перед молоденькой девушкой, явно довольный её сговорчивостью. Хасэгава же смотрел на него и думал только о том, как свернуть ублюдку шею.       — Не беспокойся, красавица. Пока ты послушна, твои близкие будут в полной безопасности. Даю тебе слово советника.       Кёко с полминуты смотрела на жениха, но в конце концов кивнула и, обхватив плечо отца, опустилась обратно на дзабутон. Хасэгава, покачиваясь, присел рядом с ней, ощущая свою ничтожность. Он вовлёк дочь в политические игры, в которых никогда не бывает правил. Вопрос времени, когда она осознает, в какую ловушку сама себя загнала.

***

      Асакура Иошито пришел в себя на вторые сутки лежания в постели. Потерявший много крови, молодой парень сумел только приоткрыть глаза на пару минут, а затем провалился обратно в долгий и глубокий сон, который продлился до утра третьего дня. Однако этого короткого пробуждения было достаточно, чтобы все в доме, включая лекарей, которые сидели рядом с ним днями и ночами, выдохнули с облегчением.       Особенную радость испытала Юи, которая все два дня нещадно корила себя за то, что пошла на поводу у влюблённого парня. О чём она только думала? Как могла поступить еще безрассуднее него? Девушка задавалась этими вопросами с утра до ночи, пока чувство вины не стало таким тяжелым, что она перестала спать и есть. Служанки, не на шутку взволнованные состоянием госпожи, пытались отпаивать её успокаивающими отварами, но те не способны были подавить и толику переживаний, которые кипели внутри Такаямы.       Возможно, ей стало бы легче, если бы ей не пришлось переживать всё это в одиночку, однако с той ночи, когда Иошито принесли в дом, Асакура Кэтсеро не сказал ей ни слова. Встречая жену в коридоре или в саду, где она гуляла с сыном, мужчина даже не смотрел на неё, уделяя всё внимание малышу, который недоумевал, что произошло между родителями. Юи не могла винить мужа за такую холодность: в конце концов, она его обманула, и обман этот едва не стоил жизни его брату.       Вопреки её надеждам, обида Кэтсеро не утихла даже после того, как лекари сообщили радостную весть: Иошито пришёл в себя и, судя по всему, медленно идёт на поправку. Поспешив тем вечером к покоям Асакуры-младшего, Юи встретила там мужа, который ходил из угла в угол и неустанно кидал беспокойные взгляды на тяжело дышавшего брата. На жену же, которая застыла тогда на пороге, он вновь не обратил ни малейшего внимания, а девушка не решилась заговорить первой, боясь, что его злость всё так же сильна.       В ту ночь Такаяме снова не удалось сомкнуть глаз. Измученная бессонницей и чувством вины, Юи лежала на футоне и смотрела в потолок, не зная, чем заслужить прощение. Один раз ей почудились чьи-то шаги в коридоре, и она, преисполнившись надеждой, села в постели и устремила взгляд на закрытые сёдзи, но те так и не отворились. Надумала ли она себе эти шаги, или же Кэтсеро так и не нашел в себе сил простить её? Разочарованная и расстроенная пуще прежнего, Юи легла и укрылась одеялом с головой.       Лучи рассвета, пробившиеся сквозь тяжёлые облака, застали девушку сидевшей на мягком футоне. Она смотрела виноватым взглядом в стену напротив, которая была украшена красивыми пейзажами, и искала в себе силы, чтобы отправиться к Кэтсеро и извиниться в, казалось, тысячный раз. Хватит ли тысячи извинений, чтобы искупить предательство? А те слова, что она наговорила ему в порыве эмоций? Силы всё не находились. Да и откуда бы им взяться, если она не ела и не спала два дня?       Вскоре в дверь постучалась служанка, заставившая сердце Юи подпрыгнуть, а затем рухнуть вниз, и предложила молодой госпоже завтрак, но та посмотрела на заставленный тарелками поднос без какого-либо аппетита. Выглаженное кимоно, которое прислуга повесила перед ней, тоже не вызвало никакой радости. Одеяние из красивого голубого шёлка казалось слишком изысканным. Едва ли она заслужила такое после всего, что натворила.       — Как себя чувствует Иошито-сан? — поинтересовалась Такаяма после того, как служанка в третий раз попросила госпожу поесть.       — Кажется, он недавно проснулся, — ответила женщина и посмотрела на девушку с сочувствием. — С ним сейчас господин Асакура. Он всю ночь не спал, проверял его.       «Вот оно как», — Юи поджала губы и посмотрела в пол, испытывая одновременно и радость, и огорчение. Возможно, те шаги за дверью действительно принадлежали Кэтсеро. Вот только шёл он, очевидно, совсем не к ней.       — Всё будет хорошо, госпожа. Пожалуйста, поешьте, — в четвёртый раз попросила её прислуга, пододвигая поднос к девушке.       Та уткнулась подбородком в согнутые колени и покачала головой:       — Не могу, Мэй-сан. Простите.       — Нельзя же так корить себя, госпожа, — вздохнула служанка, отчаявшись. — Никому не будет лучше от того, что вы доводите себя до болезни.       Однако убеждать Такаяму было бесполезно: она почувствовала себя еще более ничтожной, узнав, что муж, вероятно, несколько раз за ночь проходил мимо её покоев, но так и не захотел войти.       — Я не знаю, как всё исправить, — призналась девушка и заглянула в глаза Мэй, которая уже забирала поднос. — Если бы я могла что-то сделать, как-то помочь… Но я ничего не могу. Я совершенно бесполезна. И Асакура-сан никогда меня за это не простит.       — Это не так, Юи-сама. Не принижайте себя, прошу. Вы чудесная госпожа, нам всем очень повезло работать в доме, где живёте вы, — женщина ободряюще улыбнулась Юи, однако та с сомнением пожала плечами. — А что касается Асакуры-сама, то не переживайте. Он успокоится, когда убедится, что Иошито-сама в полном порядке.       — А если он не будет в порядке? Что, если раны превратят его в калеку? — Такаяма боялась этого больше всего. — Я должна была его остановить…       Слезинки покатились по щекам, и Юи порадовалась, что этой ночью Кичиро спал в покоях Аски. Ни к чему ребёнку видеть, как чувство вины раздирает маму на части. Мэй охнула при виде её слёз и вытащила из внутреннего кармана платок, но и от него девушка отмахнулась. Она не заслужила ничьей доброты.       — Вы не знали, что такое случится. Никто не знал, даже господин Иошито. Я уверена, что Асакура-сама тоже всё понимает, но сейчас им движет страх потерять брата. Вот и всё, — прислуга не решилась подвинуться еще ближе, а потому ограничилась доброй улыбкой. — Не переживайте так сильно. Всё наладится.       Изучая добродушное лицо немолодой женщины, Юи с тоской подумала о Камэ. Та тоже всегда знала, как утешить её сердце. Как было бы хорошо, если бы она была сейчас рядом.       — Вы слишком ко мне добры, — сказала девушка в конце концов, и Мэй улыбнулась еще шире.       — Это потому что вы всегда добры к нам. Служить на благо клана Асакура настоящая честь для нас, ведь у нас есть такая госпожа.       Такаяма не восприняла её слова всерьёз, но, тем не менее, внутри что-то зашевелилось. Мэй подарила ей крошечную надежду на то, что всё потихоньку наладится, и надежды этой оказалось достаточно, чтобы уставшая девушка приняла решение первой заговорить с мужем. Она больше не вынесет этого напряжения между ними ни дня.       С пятой попытки служанке всё-таки удалось заставить Юи выпить немного чая и съесть небольшую плошку риса с каштанами, после чего юная девушка почувствовала себя немного лучше. Она не отмахнулась от помощи Мэй и тогда, когда женщина принялась расчесывать её длинные волосы, чтобы уложить их в аккуратную причёску. Основная часть волос оставалась распущенной, но, собрав пряди у лица госпожи, Мэй заплела их в небольшую косичку, которую украсила простенькой серебряной заколкой в форме кленового листа. Голубое кимоно красиво переливалось в лучах восходящего солнца, и Такаяма впервые за два дня сумела выдавить из себя улыбку.       — Вот так, очень красиво, — сделав шаг назад, служанка довольно кивнула. — Думаю, Асакура-сама быстро сменит гнев на милость, увидев вас в этом наряде.       Юи не сдержалась и прыснула от смеха. Несмотря на то, что на душе по-прежнему скребли кошки, добрые слова прислуги и горячий завтрак улучшили её настроение. Теперь она понимала, что, возможно, ей под силу всё исправить.       Мэй же, закончив помогать госпоже, собрала в небольшую корзину бельё на стирку и, подхватив её вместе с подносом, поклонилась:       — Госпожа, с вашего позволения, я пойду. Надо успеть еще подать завтрак господину Иошито, не хотелось бы сердить Асакуру-сама.       — Если хотите, я с радостью помогу вам, — тут же предложила Такаяма, а служанка непонимающе нахмурилась. — Отнесу завтрак Иошито-сан. У вас сейчас и так много дел, а я всё равно собираюсь его проведать.       Юи увидела, как Мэй сжалась от неловкости и замотала головой, однако так и не сумела ничего ответить госпоже.       — Никто не будет вас ругать, — девушка поспешила её успокоить. — Это же моё желание. Асакура-сан не удивится.       С полминуты женщина стояла, обдумывая слова госпожи с настоящим мучением на лице. Неужто она действительно так боится гнева хозяина дома? Юи это показалось странным. Насколько она знала, с прислугой Кэтсеро всегда вёл себя сдержанно, предпочитая скорее не замечать её, чем ругать. Впрочем, возможно, за эти три дня всё изменилось?       — Хорошо, госпожа. Если вы так хотите, — вздохнула Мэй. — Пойдёмте на кухню. Я подготовлю поднос для господина Иошито. Только, прошу, не говорите Асакуре-сама о том, что я это сделала.       — Не скажу, — заверила её Такаяма в то время, как с трудом улучшенное настроение начало медленно падать.       Она не понимала, почему служанка кажется такой пугливой и напряжённой. Уж не случилось ли с ней что-то плохое? Спрашивать Юи отчего-то боялась. И тем не менее, выйдя из уютных покоев и пройдя полдома по пути к кухне, где вовсю кипела работа, девушка почувствовала, что атмосфера в поместье стала непривычно тяжелой.       Слуги ходили почти что на цыпочках, стараясь не шуметь в коридорах, как и вассалы семьи, которые вернулись в дом вскоре после несчастья. Все они неизменно склоняли головы перед проходящей мимо них госпожой, но теперь они делали это не с улыбкой на губах, а со страхом в глазах. От такого зрелища на сердце появилась тяжесть. Ранение Иошито повлияло на всех, кто жил в доме. Подумав об этом, Юи ощутила, как разрастается чувство вины.       — Вот, госпожа, пожалуйста, — прошептала Мэй, вручая девушке довольно лёгкий поднос. — Не обожгитесь.       В отличие от завтрака, который готовили этим утром для неё, порция Иошито была гораздо меньше: только лёгкий бульон и пресный рис. Всё по указаниям лекарей. Такаяма поблагодарила служанок, трудившихся не покладая рук, и вышла из кухни, заметив, что никто из них так ничего и не ответил ей. Одни лишь поклоны, да спрятанные в пол глаза.       Юи раздумывала о непривычном поведении служанок всю дорогу до покоев Иошито. Скорее всего, догадывалась она, в доме произошло что-то, о чём никто не спешил с ней делиться. Волнение, равно как и дурные предчувствия, усилилось, и к спальне Асакуры-младшего девушка подошла совсем растерянной.       Из-за запертых сёдзи не доносилось ни звука, поэтому Юи решила, что Иошито остался в комнате в одиночестве, и смело отворила перегородку. Она была бы рада поговорить с ним наедине обо всём, что произошло. Однако стоило ей приоткрыть сёдзи на несколько сантиметров, как перед глазами появился Кэтсеро, который стоял в дальнем углу комнаты и устало потирал лоб. Не решаясь отворить дверь еще шире, девушка застыла на месте.       — Поверить не могу, что ты просишь меня о таком, — раздался слабый хрип, и Юи перевела взгляд с мужа на футон, где лежал его брат. — Да еще и сейчас, когда я даже не могу как следует тебе врезать.       Лежавший в постели молодой парень был бледен и, судя по его векам, которые приподнимались с трудом, совершенно обессилен. На его белом одеянии не было видно следов крови, а раны были спрятаны под толстым слоев бинтов, которые выглядывали из-под дзюбана. Одетый во всё белое, да еще и лежащий в белоснежной постели, Иошито напоминал покойника.       — Не моя вина, что ты оказался в таком положении. Ты сам себя в него вогнал, — таким же негромким бесцветным голосом заявил Кэтсеро. — Твой безрассудный поступок, однако, убедил меня в том, что этот брак пойдёт тебе на пользу.       Юи быстро заморгала, не понимая, о чём говорит муж. Брак? Неужели он согласился дать разрешение на брак Иошито и Кёко? Однако эта мысль казалась совсем уж нелогичной.       — Если уж он кому и пойдёт на пользу, братец, то тебе, — Иошито попробовал усмехнуться, но получилось только сильнее захрипеть. — Ты не обо мне печёшься, не строй из себя праведника. Тебя беспокоит, что скажет Комацу, если ты ему откажешь.       — Может быть, — Кэтсеро слабо пожал плечами. — Но что это меняет? Тебе по-прежнему нужно жениться. Если не на Кёко, так на другой девушке, и Наоки в данном случае выгодная партия.       — Выгодная для тебя, — снова возразил Асакура-младший, а Такаяма нахмурилась. Наоки? Та самая Наоки? — Мне от жены, которая побывала в постели у половины страны, проку нет.       — Когда речь заходит о племяннице сёгуна, вопрос невинности не стоит так остро. Ты же сам прекрасно это понимаешь. Прошлое у неё не самое чистое, но едва ли это помешает ей родить тебе сына.       На этот раз Иошито всё-таки сумел глухо посмеяться, но в следующий момент громко закашлялся, отчего Юи, стоявшая в коридоре, вздрогнула.       — С чего бы мне хотеть сына от какой-то проститутки? Даже если она забеременеет, я не поверю, что он от меня, — фыркнул парень. — Да и вообще… Я соглашался только на брак с Кёко. Кроме неё я больше ни на ком не женюсь. Не трать силы на уговоры.       — Наша семья должна расти, а не угасать, — Асакура-старший явно начал терять терпение, что слышалось в его напряжённом тоне. — Из четверых братьев в живых остались только мы с тобой. У меня только один сын. Если ты откажешь выполнять свой долг перед кланом, когда Кичиро подрастёт, он останется совсем один, и семья окажется под угрозой вырождения. Этого нельзя допустить. Род не должен прерваться из-за твоего эгоизма и глупой влюблённости.       — Значит, я должен расплачиваться еще и за то, что твоя жена не способна родить тебе еще детей? — возмутился Иошито, слова которого вонзились в сердце девушки тысячью кинжалов. Поднос в руках неожиданно задрожал. — Почему мне кажется, что ты пытаешься решить за мой счет все свои проблемы, а? Не хочешь, чтобы род прервался — заведи себе наложницу, а не жени меня на проститутке.       — Не говори ерунды, — рассердился Кэтсеро, но Юи на него уже не смотрела. Она опустила глаза, борясь с желанием убежать с порога спальни. — Дело не только в продолжении рода, ты это знаешь.       — Конечно, знаю. Дело еще и в том, что этот союз, как бы ты ни пытался убедить меня в обратном, для тебя важен. Не потому, что Комацу поймёт, что ты не до конца ему верен. Ты просто хочешь породниться с сёгуном, вот и всё. Если твоё честолюбие так этого жаждет, Кэтсеро, разведись с Юи, да женись на Наоки сам. Ты и так уже ни во что свою жену не ставишь…       Не в силах больше выслушивать ядовитые слова, которые полились водопадом изо рта Иошито, девушка поджала губы и одним быстрым движением отодвинула перегородку. Оба мужчины мгновенно повернулись к ней, а Иошито словно проглотил язык при виде невестки.       — Я… я принесла завтрак для Иошито-сан, — запнувшись, выговорила она и, не поднимая глаз, пересекла комнату с подносом в руках.       Остановившись у футона, Такаяма молча поставила поднос на татами, ощущая на себе напряженные взгляды братьев. Асакура-младший попытался было сесть в постели, но после первой же попытки застонал и улёгся обратно на подушки. Юи, впрочем, не смогла ему посочувствовать. Подвинув завтрак к парню, девушка спешно поднялась и направилась к выходу, желая оказаться как можно дальше от этой комнаты прежде, чем вставшие комом в горле слёзы покатятся по щекам. Впрочем, убежать помешал голос Иошито, догнавший её у самого порога.       — Ты же всё слышала, так? — захрипел он, вынуждая невестку остановиться и обернуться. — О чём мы говорили сейчас?       На ложь не было сил, поэтому Юи только кивнула и потупила взгляд. Неужели ему всё-таки стало стыдно за свои слова?       — Тогда ты согласна со мной, верно? — продолжил Иошито, и Такаяма услышала, как Кэтсеро фыркнул в стороне.       — В чём именно? — тихо спросила она, поднимая всё же взор на парня. Вопреки её ожиданиям, на его лице не было ни капли смущения.       — В том, что я не должен расплачиваться за ошибки Кэтсеро?       Юи не сразу нашлась, что ответить. В первую очередь из-за обиды, которая обрушилась на неё вместе с бестактными словами Иошито. С каждой секундой эти слова, стоявшие в ушах, наполняли её сердце всё большей горечью. Вот, значит, как? Он и в самом деле считает, что может во всеуслышание говорить о таком? Да не просто говорить, но использовать её боль как аргумент в споре?       — Я думаю, что моё мнение, Иошито-сан, совсем не важно, — в конце концов проговорила она, вновь опуская взгляд в пол. — Но, возможно, вам стоит прислушаться к тому, что говорит ваш брат. Он не стал бы желать вам зла.       Девушка не поднимала глаза, слушая тишину, которая воцарилась в комнате после её слов. Она и без того догадывалась, что Иошито смотрит на неё неверящим взглядом в то время, как Кэтсеро ухмыляется в углу, наверняка считая, что жена пытается таким образом загладить перед ним вину. Однако Юи отнюдь не старалась угодить мужу в этот раз. Она сказала то, во что искренне верила сама. Никого не интересует её мнение. Всем всегда было важно, чтобы оно совпадало с их мнением.       — Неужто тебе так сильно попало из-за меня, что ты говоришь такое? — Иошито, судя по шелесту одеяла, попытался снова сесть в постели. — Юи, ты же слышала, на ком мне предлагают жениться?       — Слышала. И не думаю, что вы должны так строго судить эту девушку. Мы не знаем, какие испытания выпали на её долю, — сказала Такаяма. — Вы отвергаете предложение жениться на ней только из-за того, что она — не Кёко. Но ваш брат прав. Нужды семьи должны быть превыше верности обречённой любви.       — И что же, я должен жениться на той, что мне ни капли не интересна, из-за того, что ты не можешь родить моему братцу еще сыновей? — услышав это, Юи всё-таки подняла взор на Иошито и увидела, что его бледное лицо внезапно покраснело от злости. — Почему бы тебе тогда не…       — Иошито, — окликнул его Кэтсеро, и тот посмотрел на брата острым взглядом. — Заткнись. Ты переходишь черту.       — Нет, это вы оба переходите черту, перекладывая на меня свои проблемы, — прошипел парень, явно распаляясь всё сильнее. — Я не собираюсь приносить себя в жертву ради вас двоих.       — Конечно, тебе больше нравится жертвовать собой ради девки, которую ты едва знаешь. Которая, позволь напомнить, отвергла тебя, когда ты приехал. Ты собираешься поставить под угрозу всю семью из-за той, что на тебя наплевать? — Асакура-старший отделился от стены и сделал три широких шага, вставая прямо напротив брата, который сверлил его ненавистным взглядом. — Я прошу тебя помочь нашей семье.       — А я отвечаю на твою просьбу «нет», — отрезал Иошито, чьё лицо уже кривилось от злобы. — Однажды я уже женился в угоду тебе, больше такое не повторится. Ни за что. Я лучше еще раз рискну жизнью ради чужака, чем пошевелю хотя бы пальцем ради тебя и твоей «семьи».       Глава семьи ничего ему не ответил. Юи наблюдала, как два брата смотрели друг на друга с нескрываемым презрением, от которого воздух в широкой комнаты густел. Простояв так около минуты, Кэтсеро, не произнеся ни слова, развернулся и, не обращая внимания на застывшую жену, вышел из комнаты. Девушка проводила его обеспокоенным взглядом. Слова брата его явно задели.       — Ты тоже убирайся, — обратился к ней Иошито. — Ты такая же лицемерка, как и он. Вы друг друга стоите.       — Иошито-сан, — строго посмотрела на него Такаяма, — вы хотя бы понимаете, что говорите непростительные вещи?       — Я говорю правду. В отличие от всех остальных в этом треклятом доме, у меня хватает на неё смелости.       — Вовсе нет, — Юи поджала губы и отступила от парня. — На правду вам как раз и не хватает смелости. Если бы у вас было достаточно смелости, вы бы не норовили уколоть нас своими жестокими словами. Я понимаю, вы злитесь из-за того, что ваши надежды не оправдались, но это не повод оскорблять Кэтсеро или меня.       — Меня не интересует, что ты там говоришь, — хмыкнул Иошито и поднял руку, указывая невестке на дверь. — Уходи. Беги и дальше стелиться перед моим братцем. К счастью для семьи, хотя бы на это ты способна.       В отличие от мужа, который еще пытался отыскать в лице брата хоть намёк на стыд, Юи сразу же развернулась на месте и, не сказав парню больше ни слова, вышла из комнаты. Выйдя в коридор, она, кипя от негодования, захлопнула за собой сёдзи с такой силой, что те стукнулись о косяк и отъехали в обратно. Девушка, впрочем, не обратила на это внимания и зашагала по коридору, думая о том, что больше никогда в жизни не пересечет порог спальни Иошито.       «Какой же упрямый осёл!» — возмущалась она про себя, идя по галерее, которая была залита ярким осенним солнцем. Однако Такаяма едва замечала хорошую погоду: внутри неё самой царила настоящая буря. Она толком не знала, куда направляется, но шла и шла, надеясь, что чем дальше она окажется от Иошито, тем слабее станет её обида. И тем не менее, Юи удивилась, когда ноги внезапно принесли её к крыльцу, с которого можно было спуститься в сад.       Только оказавшись на крыльце, девушка наконец остановилась. Причиной этой остановки была отнюдь не краснеющая под солнцем опавшая на землю листва, а человек, сидевший на самой нижней ступени лестницы. Не узнать в поникшей и задумчивой фигуре Кэтсеро было невозможно, поэтому Юи, немного поколебавшись, направилась к нему.       Спустившись вниз, Такаяма с осторожностью присела на ступеньку рядом с мужем, будто боясь, что её прогонят, едва заметив. Но Асакура бросил на неё лишь короткий взгляд, после чего, не произнеся ни слова, снова обратил всё внимание на сад. Юи поджала губы, заметив, каким усталым он выглядит.       — Не воспринимайте его слова всерьёз, — осмелилась она заговорить еще через минуту, когда молчание начало тяготить. — Он сам не понимает, что говорит.       Кэтсеро пожал плечами и качнул головой, но вслух ничего не сказал. Возможно, всё еще злится на неё?       — Вы завтракали? — решилась поинтересоваться девушка спустя еще несколько долгих мгновений. — Хотите, я вам что-нибудь принесу? В такую погоду приятно поесть на свежем воздухе.       — Я ничего не хочу, — ответил Асакура, из-за чего сердце Юи упало. Слишком уж прохладным был его тон. — Сейчас мне нужно подумать в тишине.       Такаяма покорно кивнула, огорчаясь еще сильнее. Вся её надежда на то, что она сумеет хоть что-то исправить, исчезла без остатка. Ей оставалось только сидеть молча и ждать, когда на неё обратят внимание. Кэтсеро, судя по всему, ожидал, что после его слов она оставит его наедине со своими мыслями, но Юи не спешила уходить. Она чувствовала, что это, возможно, её единственный шанс попросить прощения за обман, а потому тихонько сидела и бросала редкие взгляды на мужа. Тот смотрел не на сад, а вглубь себя, но пару раз девушка замечала, что краем глаза он за ней следит. Надеется, что всё-таки уйдёт?       — Твои слова были искренними? — Асакура нарушил молчание спустя десять минут, заставив Такаяму подпрыгнуть от неожиданности. — Те, что ты сказала Иошито? О том, что я прав?       — Да, — Юи снова кивнула, и Кэтсеро воззрился на неё с недоверием. — Я верю в то, что вы не желаете ему навредить, а значит, ему стоит прислушаться к вам.       — И ты не собираешься ужасаться тому, что я хочу женить его на племяннице Комацу?       — А почему я должна ужасаться? — она нахмурилась от непонимания. — То, что Наоки — племянница Комацу-сан, не значит, что я должна её ненавидеть, ведь так? Наоборот, я рада, что она отыскалась и с ней всё хорошо.       Пару секунд мужчина смотрел на неё изучающим взглядом, пытаясь понять, говорит она правду или старается заслужить его прощение словами, которых он ждёт. Судя по тому, как приподнялся в усмешке уголок его губ, он отыскал для себя ответ, который его устроил.       — Ты ведь понимаешь, что я делаю это не ради счастья Иошито, правда? И даже не ради пополнения семьи. Комацу начнёт подозревать меня в неверности, если я откажу ему в союзе. Если бы не это, я бы не настаивал на этой свадьбе так сильно.       Немного подумав, Юи вновь покачала головой, а Кэтсеро невесело усмехнулся.       — Он же всё понимает. Он знает, как это нужно мне. Всем нам. Почему продолжает упрямиться?       — А вы бы не упрямились на его месте? — повинуясь какому-то мимолётному порыву, девушка придвинулась ближе к мужу. — Ему сейчас очень тяжело. Он потерял Сумико-сан, а теперь потерял и Кёко. Конечно, женитьба на другой — это последнее, о чём он сейчас желает думать.       — Вот только проблема в том, что я не могу думать ни о чем другом, кроме его женитьбы. Комацу ждёт ответа и, естественно, он должен быть положительным.       Асакура устало прикрыл веки и прислонился спиной к перилам. Под его глазами залегли черные круги, а черты лица заострились, будто он не ел несколько дней подряд. Скорее всего, подумала Юи, так и было.       — Дайте ему время, — проговорила она и с осторожностью коснулась пальцами черного рукава кимоно. От этого прикосновения Кэтсеро приоткрыл глаза, и девушка, испугавшись, отдёрнула руку. — Он успокоится и тогда поймёт, как семья нуждается в его помощи. Я уверена, что так и будет.       — У меня нет времени ждать, пока он успокоится. Я должен ответить в ближайшие пару дней. Комацу и так слишком долго ждёт моего решения, — мужчина шумно выдохнул и скривил губы в горькой усмешке.       Уставший, растерянный и оскорблённый всеми родными, Асакура-старший казался загнанным в угол. Отказать Комацу Сэйджи и рискнуть статусом семьи или же принять предложение и потерять брата навсегда? Юи совсем не завидовала выбору, который встал перед мужем.       — Что мне делать? — вопрос Кэтсеро повис в прохладном воздухе, вынуждая девушку посмотреть на мужчину с сочувствием. — Ты, очевидно, понимаешь его лучше, чем я. Как мне выпутаться из этой ситуации и не рассориться с ним окончательно?       Такаяма задумалась. Она с трудом представляла что-либо, способное заставить Иошито пойти брату навстречу. Тем более, что вариант, который будет приемлем для Иошито, скорее всего окажется неприемлем для его брата.       — А если вы примете предложение Комацу, — медленно пробормотала Юи, опасливо заглядывая в глаза мужа, — как скоро будет сыграна свадьба?       — Не знаю. Через месяц, максимум два, — Асакура пожал плечами, но в следующую секунду прищурился и посмотрел на жену с интересом. — Ты предлагаешь?..       — Вы же сами сказали, у вас нет времени ждать, пока он придёт в себя, — она чувствовала себя ужасно, говоря такое, однако понимала, что иного выхода не было. — Почему бы тогда не рискнуть? Если Комацу даст вам хотя бы два месяца на подготовку к свадьбе, за это время мы сможем убедить Иошито-сан в том, что он должен жениться на Наоки. Это, конечно, неправильно, но… лучше, чем отказывать Комацу или давить на Иошито-сан в оставшиеся два дня, ведь так?       Асакура ответил не сразу. Пару минут он смотрел в сторону, обдумывая слова девушки, которая ненавидела себя за то, что предложила. Манипулировать чувствами человека, который ей доверяет (или доверял?) было безмерно подло, но и смотреть на то, как мечется её муж, Юи не могла. Кэтсеро столько раз жертвовал всем ради них. Неужели в момент, когда он сам нуждается в их помощи, они оставят его биться в одиночку?       — Я думаю, это хорошая идея. Так мы выиграем время для Иошито и избежим подозрений Комацу, — заявил в конце концов глава семьи, переводя взгляд на жену, которая поджала губы и кивнула. — Но мне понадобится твоя помощь. Сам я ни в чем не смогу его убедить. Он не будет меня слушать.       — После сегодняшнего не уверена, что он послушает и меня, но… я постараюсь, — вымолвила девушка, опуская глаза в замерзающую землю.       Еще чуть-чуть и траву припорошит тонкий слой хрустящего под ногами снега, а деревья и кустарники потеряют свои последние листья. Сад останется стоять голым посреди белоснежного царства. Последние две зимы, проведённые в поместье Асакура, отличались теплом и уютом, несмотря на холодные ветра и тёмные ночи. Юи, сидевшая на ступеньке рядом с Кэтсеро, задалась вопросом, будет ли и эта зима наполнена счастьем? Пока что всё происходящее не сулило покоя и умиротворения.       — Если ты сумеешь его убедить, — произнёс Асакура, вынуждая девушку оторвать взгляд от земли, — я забуду о твоём обмане.       Конечно же. Глупо было надеяться на то, что он в очередной раз закроет глаза на её проступок. Такаяма поджала губы и глубоко кивнула, испытывая одновременно необычную горечь.       — Я пойду отправлю письмо Комацу, а ты подумай, что мы можем сделать, чтобы Иошито пошел нам навстречу, — сказав так, Кэтсеро поднялся со ступени.       Краем глаза Юи, которая не сдвинулась с места, видела, как он неспешно поднялся на крыльцо и, на мгновение застыв на самом верху, вернулся в дом. Дверь за ним затворилась с таким печальным шуршанием, что девушка не сдержала тяжелого вздоха, который вырвался из груди, едва она осталась одна.       Что же теперь делать? Как она умудрилась оказаться между двумя братьями, каждый из которых, судя по всему, затаил на неё смертельную обиду?       Еще несколько долгих минут Юи сидела на ступеньке, не замечая, как воздух вокруг становится всё холоднее, а небо над головой медленно сереет. Сегодня будет дождь? Или же, может, снег? Такаяма опомнилась, когда мелкие капли начали накрапывать на её кимоно. Лёгкая ткань впитывала ледяные капли будто бы с радостью, и вскоре Юи ощутила холод, который начал проникать отовсюду. Холод этот вынудил её, так и не придумавшую ничего, что могло бы помочь двум братьям, вскочить на ноги и взбежать на самый верх лестницы, под крышу.       Однако и там теплее не стало. С неким сожалением девушка посмотрела на сад, который почти подготовился к приходу зимы, и отступила к дверям. Впервые за всё время ей не хотелось возвращаться в дом. Но на сожаления, грусть и страхи времени не было. Сначала ей надо исправить свою ошибку. Волю сожалениям она даст потом, если они, конечно же, останутся.       Вздохнув, Юи сжала пальцы в кулаки и, бросив на сад последний взгляд, отворила дверь, чтобы скрыться в глубине огромного дома, который впервые за два года встречал её упрекающим молчанием.

***

      Солнце уже опускалось за горизонт, когда Асакура Кэтсеро наконец закончил составлять письмо для сёгуна. Это письмо, являющееся официальным согласием на брак между кланами Асакура и Комацу, содержало не более четырёх строк, но даже их молодой даймё выдавил из себя с огромным трудом. Казалось, даже кисть в его руке отказывалась слушаться и то и дело оставляла кляксы на бумаге, стоило ему заколебаться и в очередной раз спросить себя о том, правильно ли он поступает.       Иошито уж точно не обрадуется, узнав, что он дал согласие на брак без его ведома. Старший брат не хотел и представлять, к какому скандалу это может в конце концов привести. Однако правда была такова, что даже самая громкая ссора с Иошито будет стоить ему меньше, чем потеря доверия Комацу. Нельзя было допустить, чтобы сёгун заподозрил их в неверности. Составляя письмо, Кэтсеро каждую минуту взвешивал в уме, будто на весах, последствия того или иного выбора, надеясь, что желания брата всё же перевесят приказ Комацу, но вывод всегда был одним и тем же. Ему придётся обмануть Иошито, здесь уж ничего не поделать.       Запечатав конверт, на который он тут же поставил печать с моном клана Асакура — лепестками глицинии, хозяин дома вышел из своих покоев, уже тонувших в вечерних сумерках, и зашагал по длинному коридору. Ему хотелось как можно скорее отправить письмо и избавиться от навязчивого желания переписать его в сотый раз. Раз уж ничего изменить уже нельзя, остаётся только смириться со своей судьбой.       Дом продолжал тонуть в тишине, а в воздухе витали напряжение и страх, но Кэтсеро едва ли это замечал. Он был настолько погружен в свои мрачные мысли, что не видел даже служанок, которые склоняли перед ним головы на пути к парадным воротам. Земля под ногами захрустела, когда Асакура спустился с крыльца, однако у него не было ни сил, ни желания удивляться тому, как быстро в этом году наступает зима. Поднявшийся вмиг холодный ветер и тот не заставил его вынырнуть из неприятных размышлений о том, каким заклятым врагом он станет для Иошито после такой подлости.       Если, конечно, Юи не сумеет убедить его в том, что эта свадьба действительно нужна семье. Впрочем, после её наглого обмана и беспочвенных обвинений Асакура-старший слабо верил в то, что она сможет что-то изменить. Его безоговорочное доверие к жене пошатнулось в один миг. Теперь он скорее ожидал того, что она вновь примет сторону Иошито, чем поможет его хоть в чем-то убедить. От этой мысли на душе заскребли кошки.       «Как же всё это надоело», — вздохнул мужчина, приближаясь к воротам, возле которых два стражника уже кланялись ему. — «Уехать бы отсюда, да подальше».       — Асакура-доно, добрый вечер, — громко поприветствовал сюзерена молодой вассал, и Кэтсеро коротко ему кивнул. — Собираетесь на прогулку?       Самурай, по-видимому, изо всех сил старался был приветливым и доброжелательным, но хозяин дома знал, что эта улыбчивость является не более чем маской, скрывающей страх парня. Этим же страхом, который исходил от служанок и вассалов, было пропитано всё поместье. Что ж, правильно делают, что боятся. Страх не позволит им совершить одну и ту же ошибку дважды.       — Нет, мне нужно, чтобы это письмо доставили Комацу-доно, — ответил Асакура равнодушным тоном, протягивая запечатанный конверт. — Никаких гонцов из деревни, сам доставишь ему прямо в руки. И только попробуй потерять.       Вассал немного замешкался, скользя узкими глазами по письму, но несколько мгновений спустя глубоко кивнул и принял конверт у господина двумя руками.       — Конечно, Асакура-доно. В таком случае, с утра первым же делом…       — Нет, — резко оборвал его мужчина, отчего вассал съёжился и опустил голову. — Сейчас же. Мне нужно, чтобы это письмо было доставлено в замок как можно скорее. Я не намерен ждать, пока ты отоспишься.       Кэтсеро окинул равнодушным взглядом двор и увидел стоявшего в нескольких метрах от них самурая, который, как и застывший перед Асакурой вассал, охранял ворота. Он с жалостью глядел на соратника, и взгляд этот почему-то совсем не понравился молодому даймё. Их страх отнюдь не опьянял, даря ощущение безграничной власти. Наоборот, он был схож с молчаливым упрёком, а уж их-то Кэтсеро просто не выносил.       Солнце тем временем почти скрылось за горизонтом, и окрашенные в закатные цвета облака начали темнеть, знаменуя тем самым окончание невыносимо длинного дня. Кэтсеро был бы рад думать, что с утра всё пойдёт на лад, а проблемы окажутся надуманными, но он слишком хорошо знал, что ни одна проблема в его жизни не решалась сама собой. Ни утро, ни вечер ничего не изменят. С каждой из проблем придётся встретиться лицом к лицу.       — Я всё сделаю, господин, не беспокойтесь, — проговорил в конце концов вассал, который не смел поднять глаза. — Отправлюсь в путь прямо сейчас.       — Прекрасно, — сухо ответил хозяин дома и отступил от самурая. На душе стало еще противнее. Выдержав минутное молчание, мужчина обратился на этот раз к обоим вассалам: — Надеюсь, вы все выучили урок, который мне пришлось преподать вашим соратникам. Я не потерплю своеволия.       — Хираи и Ямамото поступили глупо, не оповестив вас об отъезде господина Иошито, — отозвался второй вассал, стоявший поодаль. Голос его звучал уверенно, но Асакура поймал себя на мысли, что не до конца верит его словам. — Они сглупили, и их глупость едва не стоила господину Иошито жизни. Они заслужили своё наказание. Однако мы, Асакура-доно, никогда бы не поступили так опрометчиво. Мы верны вам настолько, что умрём за вас и ваших родных, если понадобится.       «Какие возвышенные речи», — без капли восхищения подумал Кэтсеро и тихо хмыкнул. Эти нелепые слова напомнили ему о тех временах, когда он сам склонял голову перед сюзереном, которого ненавидел всем сердцем. В этих громких речах не было ни капли искренности, Асакура понимал это, глядя на сжатые от напряжения скулы самураев. Они силились изобразить из себя храбрых воинов, которые были готовы умереть за сюзерена. Хозяин дома, впрочем, не мог отделаться от мысли о том, что они же первые и бросят его умирать, потеряй он хоть каплю своей власти.       — Надеюсь, всё же не понадобится, — произнёс Асакура, не скрывая недоверчивую ухмылку. — Что по поводу тел тех разбойников? Вы избавились от них?       — Сделали, как вы сказали, господин, — затараторил стоявший прямо напротив него молодой самурай. Судя по всему, он отчаянно желал выслужиться и уберечься от участи своих соратников. — Насадили головы на копья и выставили их в лесу, неподалёку от поместья. С остальным уже должны были расправиться волки. Не думаю, что кто-то из тех ублюдков теперь рискнёт приблизиться к дому.       — А если и рискнут, то уж мы-то о них позаботимся, — поддержал его второй вассал всё тем же решительным тоном.       — Не сомневаюсь, — усмехнулся Кэтсеро, в груди которого эхом отдалось боевое настроение вассалов. — Не переусердствуйте только. Не хватало еще, чтобы на пороге дома появилась толпа жаждущих мести ронинов.       Мужчины несколько смущенно закивали и поклонились сюзерену, который отступил обратно к дому. Внутри уже начали зажигать масляные лампы, чей тёплый свет принялся заливать темнеющий двор, и хозяин дома впервые за три дня замер перед крыльцом, чтобы полюбоваться на сверкающие огни. На одно короткое мгновение настроение странным образом улучшилось.       Что принесло ему такую внезапную радость? Уж не зажжённые же в сумерках лампы? Нет, причина была куда сложнее. Асакура вздохнул и поднялся по ступеням, почти что силой вынуждая себя вернуться в дом. В голове крутилась навязчивая мысль, призывающая его оседлать коня и ринуться в лес, чтобы разыскать всех прячущихся в темноте разбойников, которые наверняка только и ждут часа, когда смогут напасть на него. Пожалуй, это бы его взбодрило.       Напуганный этой безумной мыслью, Кэтсеро остановился посреди длинного коридора и стиснул челюсти. Да что с ним такое? Почему он рассуждает, как безрассудный мальчишка? Однако ему становилось тошно от одной мысли о возвращении в покои, где его ждали сотни жалоб и прошений, которым уже не находилось места на столе. Чем разбираться со всем этим, лучше уж действительно отправиться в лесную чащу на охоту за головами. Улыбнувшись этой мысли, Асакура развернулся на месте и прошел несколько метров, намереваясь осуществить безумную задумку. Впрочем, не успел он завернуть за угол, как кто-то окликнул его из-за спины:       — Асакура-доно! Асакура-доно! Подождите, пожалуйста!       — Что еще? — хозяин дома, почувствовав досаду, рявкнул через плечо и обернулся.       В трех шагах от него с изумлённым видом застыл Фудзивара Хидэо. Высокий мужчина со шрамами на лице смотрел на вмиг вскипевшего сюзерена, не решаясь что-либо произнести, пока Кэтсеро стискивал челюсти и кулаки.       — Что вы хотели, Фудзивара-сан? — выдохнул мгновение спустя молодой даймё, пытаясь обуздать своё недовольство.       — Я… я хотел поинтересоваться, как здоровье Иошито-сан? Слышал, что он пришёл в себя.       Фудзивара говорил с явной осторожностью в голосе, отчего Кэтсеро едва заметно прищурился, глядя на вассала.       — Он идёт на поправку. Переживать не о чем, — кратко ответил Асакура, изучая острым взглядом мужчину.       Тот расплылся в улыбке и быстро закивал:       — Это прекрасная новость. Очень рад, что опасность миновала. У вас, наверняка, груз с плеч спал.       — Так и есть. Но это не значит, что проблемы мои на этом закончились. Расслабляться еще рано.       Хидэо озадаченно нахмурился, но пару секунд спустя понимающе закивал, отчего из груди Кэтсеро невольно вырвался смешок. Все вокруг так старательно делают вид, что понимают его. Как бы они вели себя, оказавшись на его месте?       — Конечно, Асакура-доно. Из-за всего, что происходит в стране, мы должны быть вдвое, нет, втрое осторожнее, чем обычно, — сказав так, мужчина со шрамами чуть замешкался, но тут же взял себя в руки и продолжил: — я не успел оповестить вас из-за всей суеты, что царила в доме последние три дня, но после несчастья с вашим братом я наскоро осмотрел лес, чтобы убедиться, что поместье в безопасности.       — И что же? Вы никого не обнаружили? — Асакура приподнял бровь, криво ухмыляясь, однако чувство досады внутри усилилось.       — Никого, господин. Судя по всему, большая часть бунтовщиков уже миновала наши земли и двинулась на юг. Остальные были либо убиты, либо же пошли другим путём, — быстро отчитался Фудзивара.       — Но это не значит, что не объявятся новые. Так что один такой осмотр не может гарантировать нам полной безопасности.       — Поэтому, господин, я хотел попросить у вас разрешения отлучаться из поместья раз в несколько дней, чтобы проверить окрестности. Думаю, так будет спокойнее всем, — договорив, Хидэо поджал губы и посмотрел на сюзерена с ожиданием того, что он охотно выдаст подобное разрешение.       Сам же Асакура отвечать не спешил. Происшествие с Иошито наглядно продемонстрировало ему, как могут лгать в лицо даже самые близкие люди.       — Я ценю вашу предприимчивость, Фудзивара-сан, но… — Кэтсеро выдержал паузу, чтобы уловить удивление в глазах вассала, — такого разрешения я вам не дам. По крайней мере, в одиночку я точно не намерен вас отпускать.       — О, конечно, — Хидэо быстро заморгал, сбитый с толку. — Я могу брать с собой парочку вассалов и…       — Нет, — прервал его сюзерен. — Если хотите осматривать окрестности, то только в моём сопровождении. Сейчас я намерен держать всё под личным контролем.       — Я понимаю вас, Асакура-доно, но разве вы не слишком заняты для таких мелочей? — Фудзивара, судя по всему, окончательно растерялся. — Осмотр всех окрестностей займёт не меньше суток.       — Думаю, я смогу найти время, — ухмыльнулся Асакура. — Гора писем на моём столе растёт вне зависимости от того, отвечаю я на них или нет.       Хидэо озадаченно почесал затылок, не замечая, каким оценивающим взглядом смотрит на него сюзерен:       — Ну если это и вправду не проблема для вас, тогда…       — Тогда, быть может, отправимся прямо сейчас? — Кэтсеро выпалил это прежде, чем здравый смысл успеть взять верх над безумным желанием. Фудзивара же вскинул брови. — Я всё равно собирался проверить территорию возле дома.       — Сейчас? — вассал отчего-то стушевался, однако Асакура чувствовал себя как никогда уверенно. — Но господин, солнце уже село. В сумерках мы едва ли что разглядим.       — Вы же сами сказали, что осмотр так или иначе займёт целые сутки, так какая разница, когда начинать? Я предпочту начать осмотр сейчас и ни о чем не беспокоиться в ближайшие пару дней. Если вы против, я отправлюсь в одиночку.       — Нет-нет! — воскликнул Фудзивара и отчаянно затряс ладонями. — Так вы подвергнете себя опасности, а этого нельзя допустить. Я поеду с вами.       — Прекрасно, — Кэтсеро расплылся в широкой улыбке: настроение вновь улучшилось без, казалось бы, видимых на то причин. — Тогда идите наденьте доспехи. Через час буду ждать вас у ворот.       Мужчина со шрамами на лице еще несколько секунд простоял в ступоре, после чего, энергично закивав, попятился к своим покоям. Асакура проводил вассала холодным взглядом, несмотря на то, что на губах его по-прежнему играла лёгкая улыбка. Наконец-то он сможет вырваться из духоты этого дома, в котором все его либо боятся, либо презирают. Вдохнув полной грудью, молодой даймё повернулся на месте и направился быстрым шагом в свои покои.       Он уже предвкушал, как откроет крышку тяжелого сундука и увидит лежащие на дне доспехи. Что-то изменилось. Мужчина это чувствовал. В прошлый раз, надевая доспехи, он ощущал лишь тяжесть на сердце, сейчас же — непонятное ему самому воодушевление. Быть может, он и правда скучает по старой жизни? Нет, какое-то безумие. В прошлом не было ничего, по чему бы он скучал сегодня. Наоборот, в отличие от настоящего, оно было наполнено лишениями и ненавистью, о которых сейчас он может даже не вспоминать. И всё же…       Ворвавшись в спальню, на полу которой по-прежнему валялись письма, прошения и жалобы, Кэтсеро распахнул крышку сундука и улыбнулся, увидев, как заблестели покрытые черным лаком пластины. На мгновение показалось, будто он видит не доспехи, а самого себя из прошлого. Впечатление это только усилилось, когда Асакура принялся надевать одну защиту за другой. Надевать доспехи самостоятельно было не слишком удобно, но мужчина едва ли это замечал: процесс поглотил его с головой.       Не прошло и получаса, как хозяин дома стоял посреди покоев в полном обмундировании и смотрел на себя в небольшое зеркало. Боевое облачение сидело на нём как влитое, и Кэтсеро нахмурился, осознав, какое облегчение он испытал, надев его. Так не должно быть. Он ведь так отчаянно боролся за то, чтобы стать другим. Чтобы жить другой жизнью. Он не должен радоваться тому, что видит в зеркале. Однако побороть эту радость было не так-то просто.       Растерянный мужчина осмотрел доспехи в последний раз и, не бросив и взгляда на заваленный бумагами стол, покинул покои. Чувства кипели внутри, образуя водоворот, из которого Асакура, пытающийся понять, что же с ним происходит, не мог выловить ни одной эмоции, ни одной четкой мысли. Всё было настолько размыто, что, пройдя половину пути, Кэтсеро готов был взреветь от раздражения. Почему он не может понять самого себя? С каких пор это стало так сложно?       Оставалось надеяться на то, что поездка позволит ему привести мысли в порядок. Он не может позволить себе такую роскошь, как сомнения. Потирая переносицу, Асакура дошел до парадного входа и, не колеблясь ни секунды, распахнул запертые двери. Уже утонувший в потёмках двор дыхнул на него холодным ветром, когда мужчина, гремя доспехами, спустился с крыльца. У ворот уже стоял запряжённый гнедой конь, шуршащий копытом о землю. Кэтсеро вдохнул полной грудью и вновь улыбнулся, ощутив, как доспехи упёрлись в рёбра. Сейчас его единственной мечтой было взобраться на коня и ускакать прочь.       — Папочка! — высокий детский голосок вмиг обрушил не только воцарившуюся вечернюю тишину, но и иллюзию свободы, которая успела захватить молодого даймё.       Не ожидавший подобного мужчина резко обернулся и округлил глаза, завидев в нескольких метрах от себя жену и сына. Те торопливо шагали к нему в сопровождении Аски и служанки, которая не поднимала головы. Кичиро, покачиваясь, держался за руку Юи, которая непонимающим взглядом осматривала черные доспехи мужа. При виде родных Асакура почувствовал, как сердце словно зажали в тиски: они не должны видеть его таким.       — Что вы здесь делаете? — спросил он, нахмурившись, когда жена и сын остановились в метре от него. — Почему вы не в доме в такой час?       — Кичи попросил прогуляться перед сном, вот мы и вышли, — ответила ему Юи, которая продолжала хлопать ресницами и изучать его одеяние. — Вы уезжаете? Что-то случилось?       Не удержавшись, Асакура бросил строгий взгляд на малыша, который глядел на него снизу и добродушно улыбался. Конечно же, он ни в чем не виноват. Он просто ребёнок, которому стало скучно в стенах огромного дома. Разве сам он не чувствует сейчас то же самое? Силой Кэтсеро подавил медленно поднимающееся раздражение и улыбнулся сыну в ответ.       — Ничего не случилось, — проговорил он, посмотрев уже на девушку. — Съездим с Фудзиварой, проверим окрестности, чтобы убедиться, что ни одного ублюдка нет рядом с поместьем.       — На ночь глядя? — и без того большие глаза Юи распахнулись от удивления. Мужчина заметил, как она с неуверенностью посмотрела ему за спину, на ворота и коня, который уже был готов отправиться в путь. — Но почему сейчас? Почему не утром?       «Потому что если мне придётся просидеть взаперти еще хотя бы час, я сойду с ума», — хотел бы заявить Кэтсеро, но вовремя себя одёрнул. Она не должна заметить кипящие внутри него сомнения. Несмотря на их ссору, меньше всего Асакура хотел, чтобы Такаяма тревожилась за него.       — Хочу спать спокойно, зная, что никто не подкрадётся к нам в ночи. Проверю сегодня — два-три дня можно будет ни о чем не беспокоиться, — осторожно сказал молодой даймё, подбирая каждое слово так, чтобы никто не усомнился в его искренности. — Ты же тоже предпочтешь знать, что никто не бродит вокруг дома, а не сидеть и бояться?       Юи слегка нахмурилась и поджала губы. Во дворе становилось холоднее с каждой минутой, что солнце не согревало воздух, но мужчина догадывался, что побледнела девушка отнюдь не от холода. Краем глаза он видел, как Аска недовольно кривит губы, осматривая его с головы до ног, но сегодня ему было наплевать на тещу. Что уж там, сегодня ему было наплевать на всех.       — Быть может, всё-таки лучше вам отправиться с утра? — вздохнула юная девушка, а Кичи, услышав волнение в её голосе, посмотрел на маму с испугом. — Уже так темно. Вдруг вы заблудитесь или…       — Я сказал, что поеду сейчас, что тебе не понятно? — оборвал её Кэтсеро, пожалуй, слишком резко.       Он тут же пожалел об этом, увидев, как вздрогнула от неожиданности жена. Аска тоже прищурилась, услышав мелькнувшее в его голосе раздражение. Так нельзя. Он должен взять себя в руки. Вот только почему это было так сложно? Вздохнув, Асакура покачал головой и попытался оправдаться:       — Мне нужно ненадолго уехать из дома, отвлечься от произошедшего с Иошито и всех своих обязанностей. Голова уже идёт кругом в четырёх стенах.       Мужчина знал, что возразить на такое откровение Юи едва ли сможет, а потому испытал облегчение, когда девушка сначала приоткрыла губы, чтобы что-то сказать, но в следующее мгновение передумала. На несколько секунд между ним и родными воцарилось молчание, и Асакура, к его досаде, почувствовал себя виноватым.       — Если вам так угодно, — Такаяма пожала плечами, однако в глазах её промелькнула грусть. — Только будьте осторожны, пожалуйста.       — Конечно, буду. Тебе не о чем переживать, — Кэтсеро кивнул и перевёл взгляд на прильнувшего к маме малыша. — Кичиро, пока меня не будет, не просись гулять так поздно, хорошо?       Маленький мальчик пару раз моргнул, но затем быстро закивал, заставив отца слабо улыбнуться. Юи же посмотрела в сторону, явно разочарованная всем происходящим. Она наверняка понимала, что с мужем что-то происходит, но понять, что именно, пока была не в состоянии. Что уж там, он и сам не понимал, что с ним творится.       Фудзивара, появившийся на крыльце, заставил Кэтсеро отвлечься от тяжелых мыслей. Гремя доспехами, мужчина со шрамами на лице сбежал по ступенькам и подошёл к сюзерену, который вздохнул от облегчения. Теперь они могут наконец уехать.       — Юи-сан, доброго вечера вам! — Хидэо радостно поприветствовал девушку, и та с трудом выдавила из себя улыбку. Глаза её, приметил Асакура, слегка покраснели. — Решили проводить нас? Как приятно. Но, право, не стоило. Мы уезжаем всего на день.       — Даже если всего на день, я буду волновать за вас, — вымолвила Такаяма, вымученно улыбаясь. — Тем более, что вы уезжаете в ночи.       — Это ерунда, Юи-сан, — отмахнулся Фудзивара, и Кэтсеро с трудом удержал смешок. В последнее время он находил привычку Хидэо любезничать с его женой раздражающей. — Бывали вылазки и похуже, да вы и сами помните, наверное. Для нас, бывалых воинов, такой осмотр как неспешная прогулка.       Юи чересчур оптимистичные слова Фудзивары не успокоили, но, тем не менее, она кивнула и постаралась улыбнуться еще шире. Кичиро при этом смотрел на вассала отца, задрав голову. Шумный и радостный Хидэо его явно заинтересовал.       — Нет времени разглагольствовать, Фудзивара-сан, — Асакура вмешался прежде, чем вассал, уже было открывший рот, успел сказать Юи еще что-то. — Нам пора ехать. Чем раньше выедем, тем раньше вернёмся, верно?       Хидэо немного смутился и согласно кивнул:       — Извините, господин. Просто захотелось немного подбодрить госпожу.       — Это не ваша забота, — на этот раз Кэтсеро не старался смягчить тон, поэтому Фудзивара еще и покраснел.       — Вы правы. Пойду-ка я лучше проверю своего коня. Буду ждать вас у ворот.       Сказав так, высокий самурай поклонился юной девушке и спешно направился к воротам, которые стражники приготовились открывать.       — Зря вы так с ним, он ведь просто старался меня успокоить, — промолвила Юи, как только Хидэо отошёл.       — Ему дай волю, и он будет крутиться рядом с тобой круглыми сутками, — произнёс Асакура, смотря прямо в глаза жене. — Но в чем-то он прав. Бывали вылазки и похуже. В любом случае, беспокоиться тут не о чем. Твоё дело — заботиться о Кичиро и Иошито. Особенно о Иошито. Не позволяй ему совершить очередную глупость.       Такаяма снова кивнула, и Кэтсеро, отступая от родных, понял, что оставляет их обиженными. Но лучше ему объясниться с ними позже, по возвращению. Возможно, эта короткая поездка вернёт спокойствие в его сердце, и тогда он сможет поделиться им с близкими. Прокручивая в голове эту мысль, Асакура напоследок улыбнулся Кичиро, который, растопырив пальцы, помахал отцу, и отвернулся.       Шагая по хрустящей под ногами земле, он увидел, что ворота уже распахнуты, а Фудзивара восседает на своём черном коне. Подойдя к гнедому коню, хозяин дома торопливо потрепал его по гриве и быстро взобрался в седло. Необычайно приятное и давно забытое чувство превосходства накрыло мужчину с головой. Страшно было подумать, что он может испытать во время этой поездки. Отчего-то казалось, что до безумия осталось подать рукой.       Не оборачиваясь на родных, которые наверняка смотрели ему вслед грустными глазами, Кэтсеро пришпорил коня и тот затрусил по тропе, которая терялась в лесной чаще. Конь Фудзивары направился следом, и через пару минут мужчины, успевшие пройти половину узкой тропинки, услышали, как ворота за спиной затворились. Асакура шумно выдохнул и снова пришпорил коня, который чуть замедлился, стоило воротам закрыться. Забавно, что животное колеблется больше, чем хозяин.       Цокот копыт разорвал в клочья зловещую тишину, наполнявшую лес, который Кэтсеро знал вдоль и поперёк. С самого детства он гулял здесь, забредал в самые жуткие и опасные его уголки, а потому давным-давно утратил страх перед совершенной тьмой и шуршанием листьев, которое больше напоминало шёпот мертвецов. Углубляясь в чащу, мужчина изредка оглядывался, чтобы убедиться, что Фудзивара мчится вслед за ним.       Конечно же, он был рядом. Как и всегда. Сильный воин. Хороший помощник. Верный вассал. Асакура печально ухмыльнулся, вспомнив, сколько всего сделал для него Фудзивара за эти два года. Он всегда был готов прийти на помощь, вызывался на любое, даже самое сложное задание. Хидэо действительно всегда был на страже спокойствия его семьи, и оттого противнее было осознавать, как жестоко он, Кэтсеро, ошибался в нём.       Чем он заслужил ложь и ненависть самых близких людей? Впрочем, какой глупый вопрос. Разве он мало зла совершил за всю жизнь? Молодой даймё огляделся, но не увидел ничего, кроме нависающих над ними деревьев, большая часть которых уже потеряла свою красивую листву. Теперь от них веяло лишь холодом и равнодушием, которые Асакура медленно впитывал в сердце. То на секунду сжалось от необходимости изгнать все тёплые чувства, а мужчина ощутил сожаление. Что ж, ему и правда было жаль. Жаль, что все предают его доверие.       Проехав еще немного, Кэтсеро, завидев впереди крутой склон, натянул поводья, и гнедой конь, фыркнув, медленно остановился. До обрыва оставалось каких-то три шага. Мужчина вытянул голову и посмотрел вниз: в темноте на дне виднелись только камни, да кустарники, чьи голые ветви казались острее бритвы. На этот раз его терпение иссякло. Сколько можно изображать из себя щедрого и понимающего сюзерена?       Фудзивара, тем временем, остановился прямо за ним:       — Господин? Что там такое? Вы кого-то заметили?       Асакура хмыкнул и снова дёрнул коня, чтобы тот развернулся мордой к удивлённому Хидэо. Мужчина со шрамами на лице глядел на него с искренним недоумением, что заставило Кэтсеро в очередной раз подумать о том, как хорошо тот умеет играть нужную ему роль. Такой игре мог бы позавидовать даже Такаги Рю. Невесело улыбаясь, молодой даймё коснулся рукоятки висевшей на боку катаны и резко дёрнул её, чтобы обнажить начищенное до блеска лезвие.       Фудзивара, однако, всё продолжал хлопать глазами, недоумевая:       — Г-господин? Что случилось?       Асакура кисло улыбнулся и медленно направил катану на вассала, который тут же сжал поводья, но не решился сдвинуться с места. Кончик лезвия упёрся ему в грудь.       — Ничего особенного, Фудзивара-сан. Я просто прозрел. К вашему несчастью.       — Что? — тупо спросил Хидэо, однако желваки на его скулах задрожали. — О чём это вы?       — А то вы не понимаете? — с губ Кэтсеро сошла невесёлая улыбка. — Бросьте, можете больше не притворяться. Наверняка вы подустали изображать из себя верного вассала, так давайте я освобожу вас от этой необходимости. В масках больше нет нужны.       — Я не понимаю…       — Вы всё прекрасно понимаете. Просто боитесь осознать, что я вас поймал, — ощутив поднимающийся гнев, мужчина стиснул зубы и прищурился. — Я знаю, кто вы. Знаю, что вы делали в моём доме. Знаю, кому вы прислуживаете.       — В-вам, Асакура-доно, — Хидэо быстро заморгал и тяжело задышал в то время, как с лица его сошла вся краска. — Я прислуживаю только вам…       — Хватит. Я устал от лжи, которой меня все кормят. Мой брат, моя жена, даже моя правая рука. Меня тошнит от вашего лицемерия, — проговорил Асакура сквозь губы, сжав рукоятку еще сильнее. — Вы очень хорошо постарались, пытаясь убедить меня в том, что Аска шпионит для Комацу. Сильно жить хотелось, наверное?       Губы Фудзивары задрожали, едва сказанное повисло в воздухе, а тело пронзил парализующий страх. Кэтсеро, заметив это, покачал головой:       — Я же доверял вам. Принял в своём доме. Дал кров и еду. А вы чем мне отплатили? Шпионажем?       — Н-нет, Асакура-доно, — вассал, часто дыша, замотал головой и выкинув руки перед собой. — Подождите, пожалуйста. Я всё объясню, клянусь.       — Что мне с ваших объяснений? Вы шпионили для Комацу, чтобы в конечном счёте уничтожить мою семью. Сколько это длилось? Полгода? Или же все два года, что вы жили под моей крышей?       — Я не хотел уничтожать вашу семью, Асакура-доно, — затараторил Хидэо, но Асакура в ответ только фыркнул. — Прошу, дайте мне возможность объясниться. Я всё вам расскажу. Всё. Это была ошибка. Ужасная ошибка с моей стороны.       — А вот тут вы правы. Вы жестоко ошиблись, предав меня. Я не хочу выслушивать ваши объяснения. Чего я хочу, так это покончить с вами, — в подтверждение своих слов Кэтсеро скользнул кончиком катаны к шее вассала и остановился там, где должна пульсировать артерия.       Фудзивара испуганно сглотнул и сделал два шумных выдоха, прежде чем осмелиться произнести еще что-то:       — Прошу, Асакура-доно. Хотя бы выслушайте меня. После этого делайте со мной, что хотите, но сейчас — выслушайте. Молю.       — С чего бы мне вас слушать? — молодой даймё поморщился от отвращения. — К жалости моей взывать бесполезно, кому, как не вам это знать.       — Мне не нужна ваша жалость, да и не заслужил я её, — мужчина продолжал тяжело дышать, а по его лицу покатились капли пота. — Но вы же хотите знать, что творят за вашей спиной, разве нет?       — За моей спиной много чего творят, — Асакура усмехнулся и надавил сильнее на шею вассала. — Я не питаю иллюзий, что Комацу позволит мне жить припеваючи до конца жизни. Вы тому подтверждение.       — Тогда тем более вам стоит услышать мой рассказ, — Фудзивара почти взмолился и внезапно всхлипнул. — Выслушайте меня. Если не ради себя, то хотя бы ради ваших родных. Потому что, если Комацу Сэйджи получит нужные ему доказательства, истребление вашей семьи начнётся именно с них.       Молодой мужчина прищурился еще сильнее и скрипнул зубами. Желание вонзить клинок в горло продажному ублюдку было настолько велико, что Кэтсеро почти наяву видел, как убивает некогда лучшего вассала. И всё же… Рука в последний момент отказалась повиноваться, и Асакура, собиравшийся уже было убить Хидэо, тут же возненавидел себя за эту слабость. Он не должен его жалеть или выслушивать его оправдания. Фудзивара просто пытается выиграть время, чтобы отвлечь его внимание и удрать. Нужно убить его, прямо сейчас!       Однако пальцы вновь задрожали, а кончик лезвия дрогнул, опустившись на сантиметр от главной артерии на шее вассала. Какого чёрта он не может это сделать?!       — Пожалуйста, Асакура-доно. Считайте это моим последним словом, — Хидэо продолжал шмыгать носом, смотря сюзерену прямо в глаза. — Даже самым мерзким предателям не отказывают в праве последнего слова. Неужели вы меня его лишите?       Фудзивара выглядел необычайно жалко. Асакура, знавший его не один год, не был способен узнать в этом чуть ли не плачущем мужчине сильного, стойкого воина, каким он был еще до войны. Что его так сломало? Потеря семьи? Значит ли это, что он рискует превратиться в такого же жалкого ублюдка, если останется в этом мире один? Кэтсеро вновь хмыкнул. Чувства, охватывающие его, были настолько противоречивы, что он больше не знал, чего ожидать от себя. Если раньше он с лёгкостью решался на любой, даже самый отвратительный поступок, то теперь…       Убить человека, с которым он два года делил пищу, оказалось невероятно трудно. Два года назад решиться на подобное было куда проще. Мужчина почти рассмеялся про себя, поняв, как сильно изменила его мирная жизнь. От человека, которым он был, не осталось и следа.       — Хорошо, — Асакура силой выдавливал из себя слова, которые прямо противоречили его желанию. — Я дам вам последнее слово. Рассказывайте. Но не ожидайте, что в конце я сменю гнев на милость.       Фудзивара Хидэо громко шмыгнул носом, кивая, а Кэтсеро сжал рукоятку катаны, надеясь, что после того, как вассал закончит свой рассказ, у него хватит сил убить его.

***

      Кёко с грустью смотрела на небольшой сундучок, стоявший у дверей её крошечных покоев, и дивилась тому, что в нём умещалась почти вся её жизнь. У неё было немного вещей: всего лишь пара более-менее прилично выглядящих кимоно для выхода в свет, да несколько одеяний попроще, которые были девушке куда привычнее вычурных нарядов. В тот же сундучок мать, которая глотала слёзы, помогая дочери готовиться к отъезду из отчего дома, положила две заколки, украшенные полудрагоценными камнями. Те едва ли имели какую-то особую ценность, но Кёко, у которой отродясь не было ни единого украшения, принадлежащего только ей, почувствовала себя так, будто ей подарили настоящее богатство.       Юная Хасэгава успела дать себе обещание, что каждый день, находясь в разлуке в семьёй, будет носить подаренные ей украшения. Возможно, так она не будет чувствовать себя такой одинокой. Кёко в очередной раз вздохнула и, подтянув колени к груди, уткнулась в них носом. Ей совсем не хотелось уезжать. По правде говоря, она отдала бы всё на свете за возможность не выходить замуж и остаться с родными.       Но она знала. Всегда знала, что однажды этот день придёт. Знала, что ей придётся оставить любимых родителей и братьев и уехать вслед за незнакомцем. Вот только от того, что она всё знала, проще не становилось. Наоборот, стало лишь страшнее. Увидит ли она когда-нибудь свою семью вновь? Если да, то как скоро? Через месяц? Через год? Через десятилетие? Кёко тяжело вздохнула и покачала головой, не желая соглашаться со своей участью.       Нет-нет. Она не допустит, чтобы её отлучили от родителей. Если будет вести себя правильно, если Такаги Рю будет доволен ею, он непременно разрешит её родителям навещать дочь. Ей нужно всего лишь постараться, проявить себя. Доказать, что она стоит тех усилий, что Такаги прикладывает, чтобы защитить её семью.       Кёко сжала кулаки и кивнула себе. Она добьётся его благоволения во что бы то ни стало. Приняв это решение, девушка подняла голову и стёрла со щек крошечные слезинки. Она сидела в почти полной темноте: солнце давным-давно опустилось за горизонт, а луна отчего-то была слишком тусклой, чтобы осветить эти старые покои. И тем не менее, даже по этим чуть рыхловатым от частых дождей стенам и скрипучему полу Кёко будет скучать. Это дом, в котором она была несказанно счастлива, несмотря на многие лишения.       Семья была для юной девушки самой главной ценностью. Какие бы невзгоды ни постигали их дом, вместе они всё преодолевали, наполняя сердца друг друга безусловной, чистой любовью. Вот по чему она будет скучать больше всего. По любви, которая не будет зависеть от её послушания. Кёко слабо улыбнулась, окунаясь в тёплые воспоминания, и положила голову на подушку. Завтра утром она уедет. Навсегда.       Девушка прикрыла глаза, надеясь, что этой ночью ей будут сниться светлые сны. Прошло не больше минуты, прежде чем Кёко провалилась в чуткий сон. Сжимая пальцами край одеяла, она плавала между умиротворяющим сном и тревожной реальностью, различить которые было невозможно. Воспоминания во сне смешивались с мечтами, надежды со страхами, уверенность с разбитостью. Одно сновидение быстро сменялось другим до тех пор, пока не напитали спящую девушку тревогой. Вздрагивая раз за разом, Кёко пыталась вырваться из снов, которые становились всё неприятнее, страшнее. Однако выхода как будто бы не было. Сколько бы она ни убегала, страхи всё равно настигали её.       Она очнулась ото сна, лишь услышав шуршание и скрип сёдзи. Широко распахнув глаза, перепуганная сновидениями девушка резко села на тонком футоне и глубоко вздохнула. Сердце колотилось так сильно, что могло выпрыгнуть из груди, а по щекам стекали слезинки. Но почему она плачет? Недоумевая, Кёко утёрла слёзы и попыталась выровнять дыхание. Всё хорошо. Это был дурной сон. Она в безопасности.       — Дурные сны мучают, да? — внезапно зазвучавший поблизости мужской голос заставил девушку подпрыгнуть на месте.       В царящей вокруг темноте Кёко не сразу разглядела невысокую фигуру, стоявшую в нескольких метрах от неё. Даже сонная и напуганная, она сразу же поняла, что в комнате находился Такаги Рю. В бледном свете луны девушка смогла разглядеть лишь блеск его глаз, неотрывно глядевших на неё. Сжавшись от его взгляда, Кёко натянула одеяло до подбородка.       — Такаги-сан? Что… что вы здесь делаете? — её голос слегка дрожал, но девушка старалась придать себе непринуждённый вид.       — Прогуливался по дому, решил зайти, узнать, как себя чувствует моя невеста, — Такаги сделал пару шагов к ней, и Кёко подавила желание отползти в сторону. — Не знал, что ты спишь. Извини, если разбудил. Впрочем, ты, кажется, только этому рада.       Кёко старалась контролировать каждое своё движение в его присутствии, и чтобы скрыть дрожь в руках, она крепче сжала одеяло, прижатое к груди. Губы изогнулись в мягкой улыбке, на которую немолодой мужчина тут же ответил и опустился на татами рядом. Его глаза с интересом изучали её, и девушка вскоре ощутила себя неловко, но вновь постаралась не подавать виду.       — Да, кажется, мне приснился кошмар, — дружелюбным голосом проговорила Кёко и опустила глаза. Удерживать зрительный контакт с человеком, который так откровенно её изучал, было непросто. — Но благодаря вам мне удалось из него сбежать.       — Я рад, что смог быть тебе полезен, — усмехнулся Такаги Рю, а девушка еще сильнее сжала одеяло. — Это то, что делают супруги, верно? Помогают друг другу. Поддерживают.       Не зная, что сказать в ответ, Кёко просто кивнула и снова выдавила из себя улыбку.       — Я благодарен тебе за покорность, которую ты проявила, когда я попросил твоего отца увезти тебя до свадьбы, — продолжил мужчина и придвинулся еще ближе. Кёко всё же подняла на него взгляд. — Ты смелая и умная девочка.       — Мой отец переживал за меня, поэтому был несдержан. Прошу, не принимайте его слова на свой счёт. Он просто слишком меня любит и желает мне лучшего, — осторожно произнесла девушка мягким тоном. — Он ни в коей мере не хотел вас обидеть.       — О, я понимаю. За это можешь не переживать. Моя просьба действительно была не слишком уж приличной, но… — Такаги пожал плечами и наклонился к ней, широко улыбнувшись, — что уж поделаешь. В такие времена мы живём. Я и правда не могу ждать дольше.       Стараясь изобразить понимание, Кёко смущённо улыбнулась и едва заметно покачала головой.       — Конечно. Вас ведь ждёт господин сёгун. Наверняка без вас ему приходится тяжко.       Она видела, как Рю позабавленно вскинул брови, но ничего не ответил. Был ли он польщен её словами или же, наоборот, нашёл их оскорбительными, девушка не поняла, а потому поспешила добавить:       — Я не имела в виду, что сам по себе господин сёгун ни на что не способен, конечно же. Но без советника ему сейчас, наверное, немного тяжелее, поэтому я понимаю, почему вы так спешите вернуться.       — Ты права, — негромко сказал Такаги, наклоняя голову. — Без меня ему непросто. Он едва ли способен принять решение, не посоветовавшись со мной. А это, как ты понимаешь, весьма опасное для правителя качество, поэтому я должен быть рядом всегда.       Лёгкое пренебрежение в его словах смутило Кёко, но та не решилась переспрашивать. Ей еще представится случай увидеть сёгуна воочию и понять, что имеет в виду её будущий муж. Впрочем, тот уже решил сменить тему:       — Надеюсь, ты не сожалеешь, что твоим мужем стану я?       Девушка непонимающе заморгала, и Такаги, тихо хмыкнув, пояснил:       — Я знаю, что твой отец собирался выдать тебя замуж за Асакуру Иошито. Для вас даже устроили омиай. Ты не расстроена, что выйдешь замуж не за него?       На этот раз удержать эмоции под контролем было сложнее. Кёко почему-то испугалась, услышав имя Иошито, и от неожиданности распахнула глаза. Мужчина, заметив такую реакцию, только улыбнулся. Может ли он знать о том, что случилось после омиай? О приезде Иошито в их дом? О попытке уговорить её отца изменить решение? О… поцелуе? Сердце вновь заколотилось, стоило ей вспомнить решительный поцелуй бывшего жениха.       — П-почему я должна быть расстроена? — голос предательски дрогнул, а девушка нервно сглотнула.       — Ну как же. Молодые девушки часто мечтают выйти замуж по любви. А вы с Иошито, как я слышал, друг другу очень понравились.       Несколько долгих мгновений Кёко не могла подобрать ответ и просто смотрела в маленькие, окруженные морщинками глаза Такаги, который продолжал улыбаться. Однако теперь в его улыбке не было доброжелательности, из-за чего по коже девушки побежали мурашки.       — Это неправда. Иошито-сан хороший человек, но не скажу, что он мне понравился настолько, чтобы я жалела о разорванной помолвке, — вымолвила она наконец, стараясь звучать убедительно. — И я не мечтаю выйти замуж по любви. Я буду счастлива, если выйду за человека, который позаботится обо мне и о моей семье. Большего мне не нужно.       Улыбка мужчины в темноте стала похожей на оскал, а Кёко, чьё сердце стучало в висках, невольно вздрогнула, когда Рю поднял руку, чтобы дотронуться до её щеки. Прикосновение было едва ощутимым, и всё же она, испугавшись, задрожала.       — Ты на самом деле умная девочка. Это не может не радовать, — почти прошептал Такаги, наклонившись ближе к невесте, которая силой заставила себя замереть на месте. — Если ты будешь такой же сознательной и дальше, твои родные смогут выжить. Всё зависит от тебя.       — Я… — запнулась Кёко, когда лицо немолодого советника оказалось в считанных сантиметрах от неё. — Я буду хорошей женой, обещаю. Вы не пожалеете, что сохранили нам жизнь…       Договорить всё, что собиралась, она не успела: мужчина подался вперёд и впился жадным поцелуем в её губы. Кёко, не ожидавшая подобного, широко распахнула глаза и оцепенела, не зная, что делать. Должна ли она ответить на этот поцелуй? Наверное, да. Однако заставить себя это сделать она не могла.       Такаги, тем временем, становился всё требовательнее. Положив ладонь на шею девушки, он с силой прижал её к себе, отчего дыхание той внезапно перехватило. Не способная ни пошевелиться, ни ответить на поцелуй, Кёко всё ждала, что мужчина отодвинется от неё, но тот, наоборот, сильнее распалялся с каждой секундой. Юная Хасэгава пришла в ужас, ощутив, как вторая его рука опустилась на её талию, а пальцы принялись развязывать пояс на белом косодэ.       Что он делает? Зачем? Оцепеневшее тело девушки внезапно начала бить сильная дрожь. Такаги всё еще пытался добиться от неё взаимности, скользя пальцам по покрытой мурашками коже, однако вместо того, чтобы поцеловать его в ответ с той же жаждой, Кёко подняла руки и упёрлась ими в грудь мужчины. Поначалу она пыталась лишь сдержать его жаркие порывы, но полминуты спустя, когда советник силой распахнул её косодэ и опустил губы на тонкую шею, девушка принялась отталкивать его.       Непонятная ей самой паника неожиданно затмила собой намерение быть послушной невестой. Почти животный страх требовал от неё делать всё, чтобы вырваться из объятий, которе за считанные секунды ей опротивели. Тяжело дыша и с трудом сдерживая слёзы, Кёко принялась шептать, умоляя мужчину остановиться, но тот не реагировал: обхватив железной хваткой её бедра, он скользнул языком от её ключиц к груди.       — Пожалуйста, не надо. Не сейчас, не здесь, — голос девушки дрожал от слёз, которые встали комом в горле и грозились вот-вот вырваться наружу. — Прошу, Такаги-сан…       Такаги, впрочем, нисколько не волновали её просьбы. Крупные слёзы полились по щекам Кёко, когда мужчина без лишних слов, обхватив тонкую шею, заставил её опуститься обратно на футон. Чувствуя себя опозоренной и униженной, Кёко закрыла глаза, не желая видеть победной ухмылки нависшего над ней Такаги. Кожа на бедрах горела от его грубых прикосновений да так, что после всего на них наверняка останутся синяки. После всего?..       Она всхлипнула еще громче, когда ощутила жгучую боль между бёдер, которая, казалось, пронзила её насквозь. Быть может, всё это сон? Кошмар? Лёжа с закрытыми глазами, девушка сжала пальцами тонкую простынь и постаралась уверить себя в том, что ей это просто снится. Эта боль, эти поцелуи, это громкое дыхание над самым ухом — это всё один большой кошмар, от которого она скоро очнётся. Надо только потерпеть.       Боль внизу живота становилась острее с каждым резким толчком, который позволял себе Такаги, чья рука по-прежнему сжимала шею юной девушки. Чем быстрее он двигался, тем сильнее становилась его хватка, и в какой-то момент Кёко поняла, что из-за его грубых пальцев она не может сделать глубокий вдох. Это напугало её еще сильнее. Что, если он совсем её задушит?       Пытаясь ослабить хватку мужчины, Кёко дотронулась до его пальцев, что с силой сжимали её шею, но вместо того, чтобы отпустить девушку, Такаги сделал резкий толчок и надавил на горло невесте с еще большей силой. Она почувствовала, как вместе с невозможностью сделать вдох перед глазами появились яркие мушки. Одновременно с невыносимой болью между бедёр в груди Кёко начал разгораться пожар, который грозился сжечь её изнутри. Она поняла, что вот-вот потеряет сознание. За секунду до того, как яростный голос пронзил её почти затухшее сознание яркой вспышкой, девушка мысленно попрощалась с родными.       — Как вы смеете!       Голос отца помог ей очнуться от кошмара. Рука, стискивающая её горло, неожиданно исчезла, и девушка наконец смогла сделать вдох. Жгучая боль ушла, а на смену ей пришел громкий кашель. Кёко всё еще боялась открыть глаза, когда громыхающий от ярости Хасэгава Исао обхватил за шею Такаги Рю и одним резким движением стащил того с юной девушки.       — Как вы… как вы только посмели! Под крышей моего дома! — вопил мужчина, борясь с вырывающимся из его хватки гостем.       — Немедленно отпустите меня! — шипел Такаги, стараясь посильнее ударить Хасэгаву локтём в живот. — Отпустите, я сказал. Это приказ!       — Отец! — второй мужской голос всё же вынудил Кёко распахнуть глаза. — Что произошло?       Ровно в метре от борющихся мужчин остановился Таро. С неверием во взгляде он посмотрел сначала на отца и советника, а затем перевёл взгляд на сестру. Кёко, присевшая на футоне, видела, как недоумение на его лице сменилось ужасом. Не прошло и секунды, как старший брат бросился к ней, плачущей и перепуганной. Девушка с трудом могла понять, почему плачет или дрожит всем телом, однако она её переполнила благодарность, когда брат, сняв с себя тёплое хаори, поспешил прикрыть её обнажённую фигуру.       — Кёко, что этот ублюдок наделал? — Таро был глубоко шокирован. Не веря своим глазам, он дотрагивался до рук и ног сестры, которая всхлипывала на месте.       — Я велел вам меня отпустить! — взревел Такаги Рю и ударил Исао с такой силой, что тот тут же потерял равновесие и выпустил гостя.       Увидев, как отец рухнул на пол и поморщился, а советник, покачиваясь, поднялся на ноги, Таро встал с татами и заслонил собой сестру.       — Как вы только посмели нам помешать, а? — процедил сквозь зубы Такаги, стреляя взглядом в Исао. — Вам, господин Хасэгава, не пристало вести себя так неуважительно с человеком, от которого зависит ваша жизнь.       Хасэгава-старший, тяжело дыша и качаясь, поднялся с пола. Кёко заметила, что в руке он сжимал обнажённый клинок танто.       — Вы смеете говорить мне об уважении? Я вам помешал? О чём вы вообще говорите? Вы в своём уме? Как вы посмели дотронуться до моей дочери? — вскричал Исао, а девушка на футоне горько заплакала.       — Она моя невеста. Могу делать, что захочу, — с ледяным спокойствием ответил ему Рю.       — Нет. Не можете. Не имеете права! — в спор вступил и Таро, на которого Такаги тут же бросил презрительный взгляд. — Совершив такое до свадьбы, вы опорочили честь моей сестры, и…       — И что? — фыркнул невысокий мужчина и провёл ладонью по полулысой голове. — Вы же не думали, что в замке сёгуна…       — Никакого замка сёгуна. Моя дочь не поедет с вами, — покрасневший от злости Исао сделал шаг к гостю, держа перед собой танто. — Я разрываю помолвку здесь и сейчас.       Кёко принялась качать головой из стороны в сторону, однако произнести вслух ничего не смогла: горло саднило изнутри после кашля. Тем не менее, она нашла в себе силы привстать с футона и сделать шаг к Таро, который выбросил перед ней руку, веля не подходить ближе.       — Разрываете помолвку? — Рю громко усмехнулся. — Вы, должно быть, совсем самоубийца? Знаете, что я с вами сделаю за такое? Со всеми вами?       На этот раз он направил взгляд маленьких черных глаз на юную девушку, завёрнутую в хаори брата. Кёко обхватила руку Таро, и тот с силой её сжал, молча заверив в защите.       — Ничего вы не сможете сделать с нами, — Исао ухмыльнулся не менее самодовольно и прислонил кончик кинжала к обнажённой груди советника. — Потому что я вас убью, и никто ваше тело не найдёт, поверьте. Все сочтут, что вы сбежали, как последний трус.       «Не надо», — молилась про себя Кёко, наблюдая за тем, каким насмешливым взглядом Такаги Рю смерил её отца. Почему-то она была уверена, что в драке с ним Исао неминуемо погибнет сам. Она попыталась было выступить вперёд, чтобы остановить мужчин, но Таро повернулся к ней и обхватил за плечи:       — Не вмешивайся. Позволь отцу расправиться с ним.       — Он не… он не… — только и смогла выдавить из себя девушка, да и никто её не слушал.       Из коридора донесся топот еще двух человек, которые мгновение спустя возникли на пороге спальни, но даже это не заставило Такаги и Хасэгаву перестать смерять друг друга ненавистными взглядами. Мива и Широ ворвались в комнату и в первую очередь бросили взгляды на Кёко, которая почти разрыдалась от ужаса на лице матери. Женщина, не моргая, двинулась к ней, но Широ в последний момент остановил мать: Исао замахнулся танто на гостя.       — Умри же! — закричал Хасэгава, а Таро оттеснил сестру, вскрикнувшую от испуга, к стене.       Хасэгава, намеревающийся вонзить кинжал прямо в глотку ухмыляющемуся Такаги, промахнулся: советник сёгуна быстро отступил в сторону и тут же атаковал противника, ударив его ногой в бок. Кёко закричала еще громче, увидев, как отец повалился на пол, а Таро и Широ спешно бросились на Рю. Девушка не верила своим глазами, наблюдая за тем, как четверо мужчин, включая Исао, который быстро вскочил на ноги, принялись бороться в темноте. Один-единственный кинжал блестел в бледном свете луны, переходя от одного мужчины к другому так быстро, что в конце концов Кёко с трудом могла понять, кто из четвертых воинов — Такаги Рю.       Мива, тем временем, подбежала к дочери и обняла её за плечи, чтобы увести подальше, но девушка вырвалась из объятий матери. Она не может сбежать, пока её родным грозит опасность.       — Кёко, пойдём, — попросила Мива во второй раз и потянула девушку к выходу, но та снова покачала головой и осталась стоять на месте. — Да что же это…       — Я убью тебя, мразь! — продолжал кричать её отец, замахиваясь на Такаги то кулаком, то кинжалом.       Советник отбивался изо всех сил сразу от троих: пнув Исао в живот, он схватил Широ за шею и ударил его лицом об колено, отчего тот повалился наземь. Таро двигался более плавно и осторожно, а потому с четвертого раза ему удалось обхватить мужчину за горло сзади. Однако и это преимущество не продлилось долго: пытаясь удушить противника, Таро не заметил, как в руке того блеснуло танто.       — Осторожно! — воскликнула Кёко, увидев, как замахнулся Такаги, но было слишком поздно. Потерявший бдительность мужчина не успел защититься, и кинжал вонзился ему в правый бок. — Таро, нет!       Девушка слетела с места и вместе с матерью бросилась к упавшему на пол брату. Исао и Широ зарычали от злости при виде раненого Таро, но Такаги уже был готов к их наступлению: крепко сжав в кулаке окровавленный танто, советник выбросил его перед собой и кинулся навстречу двум мужчинам. Сметая немногочисленную и уже давно разваливающуюся мебель, они боролись друг с другом, пока Кёко и Мива, причитая, зажимали рану Таро, который теперь только и мог, что морщиться от боли.       Разгромив всю комнату, но не одолев противников, Такаги выскочил из спальни. Вслед за ним выбежали отец и сын, даже не оглянувшись на женщин, которые закричали им в спины. Мужчины были настолько разъярены, что едва ли могли слышать хоть что-то. Ими руководила жажда мести, и Кёко боялась, что они пострадают, поддавшись ей.       — Останься с братом, я постараюсь прекратить это безумие, — прошептала Мива, обращаясь к дочери.       Та тут же начала протестовать и схватила мать за рукав, но женщина была настроена решительно. Погладив истекающего кровью Таро по вспотевшему лбу, Мива поднялась с пола и побежала в коридор: оттуда доносились яростные крики и ругань. Кёко же, зажимающая обеими руками рану старшего брата, всхлипнула. Слёзы застили глаза, из-за чего она перестала видеть даже покрытое потом и кровью лицо Таро.       — Что же я наделала, — причитала девушка, не способная вытереть со щек слёзы. — Как такое могло случиться, почему?..       — Ты не виновата, — несмотря на ранение, в голосе Таро слышались нотки стали. — Это всё он… Этот ублюдок.       В коридоре что-то разбилось с таким грохотом, что брат и сестра с испугом посмотрели на сёдзи, которые Мива предусмотрительно прикрыла за собой.       — Что там творится… А вдруг они поубивают друг друга? — Кёко тяжело задышала и хотела было вскочить на ноги и выбежать в коридор вслед за родными, но стоило ей отнять руки, как кровь из раны Таро полилась на старые татами. — Ох, нет. Нет-нет-нет…       За оглушительным грохотом последовал дикий крик. Этот крик пронзил собой всё пространство, проник сквозь тонкие стены и, вполне возможно, достиг самого леса. Услышав его, Таро и Кёко замерли, похолодев от ужаса. Крик принадлежал их матери.       — Что-то случилось, — поняла Кёко, а Таро, сделав глубокий вдох, попробовал сесть.       — Так не может продолжаться, — вздохнул он, дрожа то ли от кровопотери, то ли от всего происходящего. — Дай мне свой оби, быстро.       Девушка непонимающе захлопала глазами, из-за чего мужчине пришлось повторить просьбу еще раз и более жестким тоном. Позволив ему зажимать рану самостоятельно, Кёко бросилась к небольшому сундучку, в котором были уложены её вещи, и, распахнув его, быстро выудила оттуда плотный пурпурно-красный пояс-оби. Таро выхватил его, стоило ей приблизиться, и туго обвязал его вокруг пояса. Красный оби сразу же пропитался кровью из раны.       Когда Таро с помощью сестры поднялся с пола, из коридора донёсся звук сильного удара о стену. На этот раз Кёко ничего не сдерживало: охнув, она бросилась к сёдзи и распахнула их с такой силой, что те ударились косяк. В коридоре было темно, как и в комнате, но девушку это не испугало. С колотящимся сердцем и страхом, который заполнял каждую клеточку её тела, она шла вперёд, на шум драки.       — Кёко, стой! — зашипел на неё Таро, но та не обратила на него внимания.       Дурные предчувствия захватили её в пугающий водоворот, когда из зала для приёма гостей, который находился всего в нескольких метрах от неё, послышался чей-то хрип.       — Кёко! — Таро с трудом догнал её и схватил за плечо. — Нужно уходить. Что-то случилось…       И он был совершенно прав. Кёко поняла это, когда, подступив к гостиной еще на два шага, почувствовала, как её ступня погрузилась в вязкую, густую, тёплую жидкость. В нос тут же ударил неприятный запах, от которого на языке оставался привкус железа. Распахнув от ужаса глаза, девушка опустила взгляд и увидела, что стоит посреди лужи крови.       — Что… что… что это? — выдохнула она и спешно отпрянула, но едва не поскользнулась: ступни были покрыты кровью. — К-кровь?       — Черт, — Таро казался шокирован не меньше неё. Он крепче обхватил предплечье сестры и притянул её к себе, не позволяя сделать больше ни шага к гостиной. Хрип, доносящийся оттуда, сменился чавканьем. — Нельзя здесь оставаться. Пойдём.       Он спешно потянул сестру в обратную сторону, к выходу из дома, и Кёко, всё еще не понимающая, почему весь пол измазан свежей кровью, пошла за ним.       — Надо убираться отсюда, — твердил старший брат, прихрамывая и качаясь. Вторая его рука лежала на ране, которая продолжала кровоточить. — Я должен отвезти тебя в безопасное место.       — Но… но как же мама и папа? И Широ? — сознание девушки поплыло от шока и дурных предчувствий. — Мы должны им помочь, мы не можем вот так уехать!       — В первую очередь я должен защитить тебя! — с раздражением пробомортал Таро и зашагал быстрее, ведя за собой сестру. — Мы не знаем, что этот ублюдок сделал с ними, а если пойдём туда, чтобы проверить, могут прикончить и нас!       Кёко, впрочем, не понимала, о чём он говорит. Разум заволокло дымкой, как если бы она внезапно оказалась у реки холодным осенним утром. Она шла за братом, не способная ни протестовать, ни даже говорить. Язык будто прилип к нёбу.       Брат и сестра двигались по длинному коридору с осторожностью. Таро то и дело заглядывал то за один, то за другой угол до тех пор, пока парадная дверь не оказалась в паре шагов.       — Когда выйдем во двор, придётся пробежаться, — предупредил он Кёко, однако та только захлопала глазами в ответ.       Тихонько отперев дверь, Таро сделал было шаг на крыльцо, как внезапно из-за спины послышался чей-то хрип. Не успев посмотреть, кто стоит прямо за ними, мужчина резко вытолкал сестру на крыльцо, и только потом обернулся.       В десяти шагах от него стояла, прислоняясь к стене, Мива. Невысокая женщина вытянула перед собой руку, и Таро увидел, как с пальцев её закапала кровь. Рана в животе кровоточила, заливая пол. Волна ужаса накрыла мужчину с головой. Позабыв обо всём, он зашагал было к матери, но та быстро замотала головой.       — Бегите, — захрипела она, снова указывая на дверь. — Бегите. Скорее.       — Мама… — Таро не решался отступить от раненой матери. На глаза навернулись слёзы, а руки задрожали.       — Уходите, — повторила Мива и начала медленно сползать по стене.       Мужчина двинулся к ней. Женщина устало заморгала и отвела взгляд от сына, который медленно шагал ей навстречу. Впрочем, высокий голос, зазвучавший совсем рядом, заставил его остановиться:       — Так-так, неужто кто-то тут пытается сбежать?       Из-за угла вышел Такаги Рю и остановился возле раненой женщины, которая, видел Таро, заплакала при его появлении. Белое ночное одеяние гостя превратилось в алое из-за крови, которую впитала в себя ткань. В руке его на этот раз был не кинжал-танто, а катана, чьё лезвие также было омыто кровью.       — Я же сказал, что убью вас всех, — процедил сквозь зубы Такаги, а Таро сделал два шага назад. — Неблагодарные вы мрази…       — Таро, уходи! — выдохнула Мива, и на этот раз мужчина послушался, отступив на три метра.       Такаги при этом шёл к нему, держа перед собой меч:       — Осталось всего два выродка, и род ваш будет истреблён. Никто не будет скорбеть по вам, жалким предателям. Надо было сразу убить вас, а не строить из себя дипломата. Смутьяны вроде вас должны поскорее сдохнуть, чтобы не мешать жить остальным.       Таро нечего было ответить на его полную ненависти речь. Рю шёл на него и будто специально подыгрывал, хотя вполне мог бы уже наброситься и распороть ему живот до конца. Мужчина сглотнул, подумав о Кёко, которая стояла на улице. Догадается ли она убежать без него?       — Таро, где ты? — голос сестры зазвучал так внезапно, что Такаги застыл на месте и ухмыльнулся.       — Надо же, умная девочка оказалась не такой уж и умной, — с фальшивой досадой произнёс советник. — Что ж. Я не удивлён. Яблочко, как говорится, от яблони…       — Таро? — Кёко вновь окликнула брата.       Дверь за его спиной медленно отворилась, но вместо того, чтобы позволить сестре войти и увидеть царящий кошмар, мужчина, собрав силы в кулак, быстро развернулся и побежал к выходу.       — Ах ты, ублюдок! — взревел Такаги и бросился за ним.       Таро пересёк коридор в три шага и, вылетев через дверь, тут же схватил сестру за запястье и поволок её вниз по ступенькам. Кричащий за их спинами Рю тоже выбежал из дома на крыльцо, но в последний момент, ровно за мгновение до того, как брат и сестра спрыгнули с крыльца, что-то обрушилось на советника сзади, повалив его на пол.       Таро мчался быстрее поднявшегося ледяного ветра и тащил за собой причитающую Кёко, в чьи окровавленные ступни впивались острые камни. Завидев стоявшего прямо у ворот коня, брат и сестра бросились к нему. Такаги продолжал отбиваться от кого-то, громко ругаясь и проклиная их род.       — Возьмём его, — выдохнул Таро и торопливо отвязал от привязи мощного, хорошо откормленного коня.       — Но это же не наш конь, — опомнилась в последнюю минуту Кёко, однако мужчине было всё равно.       Этот конь сможет выдержать любую дорогу, какой бы долгой она ни была. А вот их истощенные лошади — не факт.       Чужой конь был не слишком рад появлению незнакомцев, но Таро силой натянул его удила, заставив повиноваться. Взобравшись на коня, он протянул руки к сестре и помог ей усесться перед ним.       — Это же… это мама? — спросила Кёко, стоило им отъехать от привязи к старым воротам.       Таро, нехотя, оглянулся на крыльцо родного дома. Сердце ухнуло вниз при виде Мивы, которая, крича, лежала на крыльце и боролась с Такаги Рю. Тот в приступе ярости отбивался от раненой женщины изо всех сил, но она продолжала противостоять ему.       — Не смотри туда, — велел сестре мужчина. Кёко, конечно же, не послушалась. Широко раскрытыми глазами она смотрела на жуткую сцену.       Вздохнув, Таро в сотый раз за вечер собрал силу в кулак и изо всех сил пришпорил коня, да так, что тот чуть не встал на дыбы. Потребовалась целая минута, чтобы суметь совладать с ним: натянув удила до предела и снова ударив лошадь, Таро заставил её двинуться к запертым воротам. Борьба с замком не продлилась долго: к счастью, тот был такой же старый и ненадёжный, как и всё в их доме.       — Таро, подожди! — внезапно опомнилась девушка и попыталась было спрыгнуть с коня как раз в тот момент, когда они шагнули за ворота. — Там же мама! И папа! И Широ! Мы не можем уехать без них!       — Сиди смирно, — прикрикнул старший брат, обхватывая сестру за талию с такой силой, что та навряд ли смогла бы вдохнуть. — Нет их больше. Никого из них. Остались только мы.       — Что?.. — тупо повторила Кёко, но Таро не стал объяснять. - О чём ты говоришь? Мы должны вернуться за ними!       Сердце в груди рвалось на части, как и душа. Пытаясь хоть как-то совладать с болью (или сбежать от неё?), мужчина шлёпал коня раз за разом, веля ему уноситься подальше от родового гнезда. Вот только чем дальше, они уезжали от дома, чем глубже становилась рана в сердце старшего брата, который изо всех сил сдерживал попытки сестры спрягнуть с коня.       Кёко не желала повиноваться, не понимая, что вернуться назад они больше не могут. У Таро же не хватало сил и духу, объяснять ей это сейчас. Он надеялся только на то, что, спрятав сестру в безопасном месте, сможет отплатить Такаги Рю за кошмар, в котором они оказались этой ночью. Так и будет. Он обязательно ему отомстит.       Но сначала нужно позаботиться о Кёко.