Змей и Волк

Half my life's in books' written pages Половина моей жизни — на страницах книг, Live and learn from fools and from sages Живи и учись у глупцов и мудрецов. You know it's true Знаешь, правда то, что All the things come back to you Всё к тебе возвращается… Sing with me, sing for the years Спой со мной, спой, чтобы все осталось в веках, Sing for the laughter and sing for the tears Спой, чтобы все смеялись и плакали… Sing with me, if it's just for today Спой со мной, хотя бы сегодня, Maybe tomorrow the good Lord will take you away Ведь завтра Господь может забрать тебя… Dream yourself a dream come true Мечтай, и мечта сбудется! Потом ночь пошла в более веселом ключе, обходными путями Том и Амелия спустились в подземелье, украли бутылку вина у Слизнорта и закрылись в одном из кабинетов. Просто болтали до самого утра. Амелия рассказывала про Париж и свой дом, о том, что ее отец был портным, а мама ботаником. Том рассказывал, как он пытался узнать про свою семью и как в странных книгах, опираясь на имя Марволо, нашел всю информацию и собрал своё прошлое по кускам. Он рассказывал, что ему не интересен отец, потому что тот маггл, который до кучи оставил его мать, когда та была беременна. Строил теории, почему Меропа не смогла пережить роды. Он пытался объяснить это логически, а Амелия лишь держала его за руку. Она понимала, что все это находится в сфере чувств и эмоций. У Тома с этим проблемы. Амелии грустно, рядом с Томом не было человека, который бы объяснил ему, что такое любовь. Ему и французский сложно даётся. Том с гордостью рассказывал про Слизерина и Мраксов, но потом как-то помрачнел. Или это грусть на его лице? — Я был так счастлив, когда Дамблдор сказал, что я волшебник, — внезапно произнес он, Амелия чуть не поперхнулась вином. — Оказаться здесь, после приюта, кажется, как будто в сказку попал, — Том откинулся в кресле и закинул руки за голову, взглянул на Амелию, сидящую на столе. — Как там было? — спросила она, чуть наклоняясь вперёд. — В основном, паршиво, — отвечает он, опускает руки и тянется к бутылке. — Словно мир раскрашенный черно-белыми красками. Знаешь, они ведь считали меня сумасшедшим из-за всего, что творилось вокруг меня. Они были так радушны в этой мысли, что я был готов на стенку лезть. А потом все разрешилось. Я возвращался туда летом, раньше, но это место… как будто чужое мне. В нем не было ничего хорошего, — мрачно закончил Том. А потом, заглянув в эти голубые глаза, внезапно, принялся рассказывать Амелии обо всем, что там творилось: о спорах, о драках, о холодном чулане, в котором его запирали, о яблоках, которые давали на полдник, если ты хорошо себя вёл, и Том никогда их не получал. Его первые воспоминания о жизни ужасали. — Я ушёл от туда, зная, что не буду скучать, — закончил Том. — Тебе повезло, что у тебя все-таки была хоть какая-то семья, когда твоих родителей не стало. — Наверно, — тихо ответила Амелия после таких откровений, — но рассказывать об этом тебе, после всего, через что ты прошёл, все равно, что хвастаться, — она сморщила нос. Том поставил пустую бутылку на стол и потянул Амелию за руку, усадил на колени. — Но я хочу, чтобы ты рассказала, — тихо попросил Том, спорить с ним было бесполезно. Амелия вздохнула и начала свой рассказ. Как ее забрал министерский работники и доставили в британское министерство магии, там подписав бумаги, дядя забрал ее в Хогсмид, где в новом доме ее ждала няня. Ей было тяжело, она совсем не говорила по-английски. Постоянно была в доме, ей нельзя было гулять одной, учила английский, музицировала и рисовала. — Может это неплохо, — замечает Том, перебирая ее тонкие пальчики. — Ты не знала на сколько магглы бывают жестоки и жила среди волшебников, — с ноткой зависти добавил он. — Я была словно карликовый-южно-земноморский-фикус, — хмыкает Амелия. — В школу из-за этого идти было очень страшно. Да и никаких детей я не знала. У дяди нет жены и своих отпрысков, друзья у него тоже уже в возрасте, и если детки там и есть, то они были куда старше меня. Мне очень хотелось гулять когда вздумается… — она тяжело вздохнула. — Я жила мечтами, Том. Придумала себе целую кучу воображаемых друзей. В моем мире музыкальные пластинки выпекали, как блины, а пианино в какой-то момент стало лучшим другом. Иногда, было так одиноко. — Ну теперь у тебя есть я, — рассмеялся Том. — А у тебя я, — ухмыльнулась Амелия, и повернулась к нему. — Я думаю, холодные чуланы и одинокие вечера нужно оставить в прошлом. — Да, определено, холод и одиночество больше не грозит, — тихо говорит он, и убирает выбившуюся прядь рыжих волос за ее ушко. Тянет на себя, прижимает. Дьявол умеет быть нежным. *** Решив, что в восемь утра завхоз их не наругает, они отправились в свои спальни, договорившись встретиться завтра за завтраком в Большом зале. В этом году Амелия решила остаться в замке. Сегодня в канун Рождества Амелия подумала, что Тома Реддла можно спасти. Это ли не рождественское чудо? *** Утром следующего дня они встретились в холле. — Что это на тебе? — удивлено, спросил Реддл. — Свитер, пижама и тапочки. Имею полное право встретить Рождество так, как мне удобно, — озорно улыбается Амелия, а Тома умиляет, как растрепанные волосы дополняют этот наряд. — Это тебе, — она протягивает ему коробку с бантиком. — С Рождеством, — улыбается. В этом году людей в замке осталось мало, поэтому и студенты и преподаватели сидели за одним столом. Амелия устроилась на свободное место рядом с Дамблдором, на оставшийся свободный стул сел Том. — Ваша хлопушка, мадемуазель. А эта вам, Том. Амелия дёргает хвостик и из хлопушки сыплется конфетти, а также появляются очки с красными, оранжевыми и желтыми перьями. Она улыбается и надевает их, отчего становится похожа на феникса. — А что же в хлопушке у Тома? Такая же маска. Только черно–золотая. — Вот незадача, — разочарованно произносит Дамблдор, — видно взял одинаковые, — он сидел в похожей изумрудно–фиолетовой маске. — Зато мы все тут как на венецианском фестивале, — весело говорит Диппет. Спокойный рождественский завтрак в компании нескольких профессоров, директора и небольшой группы студентов. Человек 10 — не больше. Голубые глаза Амелии испытывающе смотрят на Тома, и ему кажется, что дело в не открытом подарке. Он наклоняется к ее уху и шепчет: — Я открою его, когда буду один. Тому стыдно признаться, что впервые за почти восемнадцать лет кто–то сделал ему подарок. Амелия наклоняется к нему и шепчет: — У меня припасён ещё один на тридцать первое. — Как ты узнала? — удивился Том. — Ты вчера сказал, что родился в Новый год, — пожимает плечами Амелия, — вот я и подумала, что это было тридцать первое. Или я не угадала? — Угадала. После завтрака они идут гулять по окрестностям замка. Амелию радует, что Том надел свитер, который она ему подарила. — Тебе идёт, — улыбается она, и завязывает на шее свой сине-бронзовый шарф. — У тебя есть вкус. Сама сделала? — интересуется Том, завязывая свой зелено-серебряный шарф. — Да, — гордо выпячивает грудь Амелия. — А ты называл мою страсть к шитью глупостью. — До сих пор так считаю, но отрицать, что ты в этом хороша, больше не могу, — ухмыляется он. Амелия показывает ему язык, и они выходят на улицу. Гуляют вдоль озера. Том рассказывает Амелии, что профессор Вилкост все пытается уйти в отставку, но на этот год не нашли замену и Том думает предложить свою кандидатуру. — Ты не думаешь, что молод для этой должности? — интересуется Амелия, останавливаясь и смотря на него. — Возможно, — говорит Том, — но с чего–то нужно начинать. Думаешь, мне не хватит способностей? — Да их то хватит… — немного взволнованно говорит Амелия. — Я боюсь, что директор откажет не из-за них, а от того, что с таким молодым и симпатичным преподавателем могут возникнуть компрометирующие ситуации. — Ну как молодого преподавателя меня интересует только одна студентка, — ухмыляется он. Амелия вздрагивает после этих слов, и далеко не от холода. Но она быстро собирается: — Вот только из-за того, что ты об этом подумал, тебе и скажут «нет», — хмыкает она. Том хватает ее за руку и притягивает к себе. Властно. Он любит напоминать ей кто её господин. — Но помечтать то мне можно, как ты сладострастно выпрашиваешь у меня зачёт. Амелия ойкает и краснеет, а Том лишь целует её.