Scene N take 2 / Сцена N дубль 2

      Да, нужно перевести дыхание, потому что эта сцена реально выбивает его из груди. Потому что любые водные процедуры совместно с Галфом — это испытание для нервной системы, тяжелое такое испытание, основательное. Особенно когда им приходится снимать дубль за дублем для красивой картинки, что разогревает кровь покруче алкоголя, а потом идти приводить себя в порядок.              Нельзя сказать, что они оба не получают от этого удовольствие, но уж какое-то больно извращенное: изображать (нет) страсть на глазах у съемочной команды — это то еще садо-мазо. И мучительно краснеть из-за неотвратимой реакции тела.       Потому что.              Никто из стаффа уже не задается никакими вопросами.       Мью и Галф знают.       Коллеги знают.       Фанаты знают.              Но все продолжают деликатно (нет) молчать о том, какой огонь горит даже тогда, когда в кадре должны быть Тарн и Тайп. А по факту никто не знает, кого захватывает раз за разом камера и кому режиссер командует action! и снято! И кого потом отправляет в душ, чтобы они могли… успокоиться. Официально это звучит как “вымыть волосы”, но все тут взрослые мальчики и девочки, поэтому под почти неслышные смешки они по очереди бегают в душевую.              И все было бы ничего, если бы вместо очередного (какого по счету за этот день?) холодного потока воды, снимающего нежелательное напряжение, Мью захлестывает горячая волна, когда через приоткрытую дверь он слышит тихое:              — Мью, ты уже… всё?              Опускает голову вниз и скептично оценивает “масштаб бедствия”, все еще скрытый тонкой тканью боксеров:              — Дай мне минут 10.              Да, этого времени будет достаточно, чтобы холод подействовал нужным образом. Но от затылка до ног его прошибает дрожь от осознания, когда дверь приоткрывается еще шире и внутрь проскальзывает один крайне смелый в последнее время нонг.       И плотно закрывает за собой, на защелку, тем самым отрезая все пути отступления.       Для обоих.              — Ты что делаешь? — Мью до сих пор в шоке, можно сказать, что даже испуган.              Да, они не особо прячутся от коллег. Но то, что происходит сейчас, это слишком даже для них… Поэтому практически слышно, как в его голове скрипят шестеренки, пока хоть кто-то из двоих пытается сообразить, что же дальше делать и как остановить приближающуюся катастрофу. А она действительно неминуемо надвигается, потому что эта томная поволока в глазах — явный признак того, что у кого-то другого очень серьезные намерения.              — Галф…              Но вся заготовленная речь обрывается одним пальчиком, который прижимается к губам в жесте, значение которого весьма очевидно, но все же его комментируют:              — Помолчи, Пи`.              И чтобы уж наверняка его не ослушались, рот занимают куда более приятным делом, чем пустые разговоры.              Вот такой Галф, напористый и смелый, не часто являет себя этому миру — все же чаще он демонстрирует милую свою сторону, особенно после того, как понял, насколько нравится эта его черта Мью. До дрожащих ног нравится. Как и то, каким доминирующим и властным может быть его нежный котенок, когда у него случается нужное настроение. Как и сейчас.              А то, что оно “нужное”, нет сомнений — по крайней мере у его нонга, потому что этот огонь, что перетекает с губ на губы, явно порожден этим пламенеющим божеством, на милость которого Мью уже готов сдаться почти без сопротивления. И, судя по развитию событий, такую мгновенную капитуляцию от него и ожидали, потому что любая попытка проявить инициативу тут же мягко пресекается.              Галф хочет доминировать?       Что же… Мью не против.       И отдается на милость победителя в этой так и не начавшейся битве.              И Галф-завоеватель продолжает захватывать территорию одну за одной: отрывается от губ со всхлипом-обещанием еще вернуться, чтобы окончательно застолбить свои права, и опускается ниже, чтобы провести языком по коже шеи и словить ту самую дрожь от прикосновения к этой обширной g-зоне. Да, он уже давно в курсе, какие именно области на любимом теле наиболее чувствительны — и беззастенчиво пользуется этими знаниями, чтобы у жертвы не было ни одного шанса поднять восстание.              А Мью и не думает о сопротивлении. Он вообще ни о чем не думает, потому что все, на что хватает его сил — это прикусывать губы, сдерживая стоны, и руками вцепляться в плечи человека, что продолжает мучить его прикосновениями, спускаясь все ниже по торсу. Самые красивые и желанные губы оставляют свои поцелуи-отметки на груди, плечах, животе и лишают его последних остатков разума, когда приближаются к кромке боксеров, чтобы замереть на этой демаркационной линии.              Руки, что опускались вслед за губами, тоже останавливаются на этой черте, но только на мгновение, чтобы потом скользнуть вниз и убедиться:              — Я вижу, что у тебя и правда сегодня была тяжелая сцена, Пи`. Hard, как говорят англичане, very hard… Да, я думаю, что этот термин лучше всего подходит…              Хриплый тихий голос, отражающийся от кафельных стен душевой, создает особую вибрацию, которую подхватывает тело старшего, входя в резонанс. Эти колебания созвучны движению рук по ткани: такие же медленные, размеренные, цикличные, ритмичные. Но это не тот случай, когда ритм успокаивает — наоборот: он вызывает сбой во всей системе, раскачивая маятник настолько, что интервал между ударами сердца сокращается. Настолько, что из-за тахикардии не слышно уже ничего — и не имеет значение, насколько громко стонет Мью, когда до влажной ткани дотрагиваются губы.              Боже...       Невинный ангел, стоящий на коленях.       Ангел со взором инкуба, обещающий райское блаженство в обмен на душу.       Зачем тебе моя душа, мой хороший?       Она и так давно твоя… мне больше нечем с тобой расплатиться.              Но Галфа, вероятно, не смущает неплатежеспособность его пленника, потому что он готов брать бартером: плоть за плоть, сердце за сердце, душу за душу. Они давно обменялись самым ценным — и теперь это все у них общее на двоих…              И его, вероятно, не смущают невнятный шепот и стоны, когда его губы наконец касаются возбужденной плоти, освобожденной от уз белья одним резким движением, вызвавшим остановку дыхания у обоих.              Есть в этом что-то невыносимо порочное:       ощущать мягкие влажные прикосновения губ, сменяющиеся интенсивными и даже болезненными       реагировать резким стоном на сжатие ладони у основания члена, которая помогает усилить наслаждение       запускать руки в спутанные после поцелуя волосы, чтобы задавать ритм и силу воздействия       и все это — в то время, когда, наверное, вся съемочная команда догадывается, чем они тут занимаются...              Но Мью сейчас все равно на то, что подумают другие, потому что его порочный ангел решил спуститься к нему и увлечь за собой в преисподнюю — или поднять на небеса? Наверное, Галф способен и на то, и на другое, потому что сила, с которой он воздействует на своего возлюбленного, явно мистического характера. Ибо как еще объяснить тот факт, что от его малейшего прикосновения огонь бежит по венам и выжигает все на своем пути.              И источник этого огня сейчас сосредоточен в нежных губах, что доводят его до точки невозврата столь уверенно и умело, что у него не остается никаких шансов. Только сильнее потянуть волосы, может даже делая больно, потому что Галф издает чуть слышный стон, который своей вибрацией становится тем, что толкает за грань: яркую, ослепляющую, вытягивающую все силы. И дающую их в то мгновение, когда зрение восстанавливается и он видит горящий жаром взгляд человека, который сначала стал для него самым большим искушением, а затем — и самым сильным наслаждением.              Мью подхватывает его под руки, помогая подняться с дрожащих от неудобной позы колен, чтобы властно и нежно поцеловать, ощущая свой вкус на любимых губах формы каштана, которые дрожат, но с готовностью открываются навстречу. И это — отличный способ заглушить все те стоны, что с них срываются, пока рука старшего проскальзывает под боксеры, что еще остались на Галфе, чтобы помочь уже ему. Ну как помочь: это то самое горящее внутри невыносимое желание дать возможность испытать такое же удовольствие, что еще плещется в крови Мью. И у него все получается, потому что вот такой экстремальный минет возбудил его нонга настолько, что хватило всего нескольких интенсивных движений рукой и поцелуя-укуса, чтобы болезненный стон-плач сорвался с припухших губ, а руку старшего оросила горячая вязкая жидкость.              Уже сидя на полу, обессиленные и растрепанные, они пытаются привести в порядок свои мысли и чувства.              — И как будем объяснять коллегам такой совместный… душ? — Мью лукаво усмехается, целуя растрепанную макушку прильнувшего к его плечу нонга.              — Скажем, что мылись в боксерах, — Галф задумчиво смотрит на свое нижнее белье, которое все еще каким-то образом осталось на его бедрах. — По сути даже почти не соврем…              — А общая помятость — потому что сцена была очень тяжелая? — старший хохочет над абсурдностью отговорок, которые пытается генерировать почти отключившийся после оргазма мозг.              — Да ладно тебе, Мью… Фанаты знают, коллеги знают, зато мы с тобой закрыли еще один твой гештальт, — и умолкает от удивленного взгляда парня. — А что? Душ, минет — все сходится.              — А тебя не смущает смена ролей?              — А никто не обещал дословное соблюдение развития событий, — и лукаво показывает язык.              Этот человек умеет удивлять как никто другой.       Его любимый человек.