***
С работы Настёна вернулась полудохлая от усталости и на часик окопалась в ванной, пока мы с Олегом готовили ужин. Это было даже забавно и до нелепости мило — делить кухню с челом, которого я утром в первый раз увидел, и который оказался важен для моей сестры. Ужин превзошел все ожидания, Олег показал себя волшебником по части стейков. Мы с аппетитом поели и засиделись до глубокой ночи, расслабляясь под хороший винчик, купленный нашим гостем, и приятную беседу. Было так пиздецки здорово наконец-то не думать о Лёхе постоянно, что я про себя поблагодарил сестру за навязанную компанию. — Ты родителям звонил? — спросила Настя неожиданно, когда Олег ушел в душ. — Мама звонила на днях, спросила, не поубивали ли мы с тобой ещё друг друга тут, — я хмыкнул и кинул в рот виноградину, стащив ее с Настиной тарелки. — А ты что сказал? — Правду. Что мы с тобой живем душа в душу. Так и есть, не? Настя отстраненно покивала. — Не скучаешь по ним? — спросила вдруг она. — Два раза в год видимся, как минимум, чего скучать. А ты скучаешь, что ли? — Упаси бог. Но ты младше, кто тебя знает… — Я тя умоляю… — фыркнул я. — С тобой жить проще, чем с ними, полюбас. Захочу стрессануть конкретно — навещу их, пока нет такого желания. Сестра рассмеялась, но как-то невесело. Она отлично понимала, о чем я. Раньше мы вчетвером ютились в двухкомнатной квартире, пока мама с папой копили на строительство дома за чертой города. Настя не выдержала первой. Она свалила, пока училась в меде. Случалось, что кантовалась у друзей в общаге или зубрила конспекты на алко-вписках, потом еще долго за копейки снимала крошечную хату в каких-то ебенях вскладчину с подружками, а после и вовсе левыми людьми. Лишь бы не жить дома. Я тоже покинул родительское гнездо, едва закончив универ — наши деспотичные предки всегда сверх меры прессовали нас обоих, и мне не хотелось постоянных скандалов. Но потом папе по состоянию здоровья понадобился более теплый, желательно морской, климат, и родители всё же купили дом, но не в Подмосковье, а на югах, и свинтили туда жить и вести придомовое хозяйство (курей с кролями и растеньица всякие), оставив московскую двушку на нас с Настасьей. Мы пораскинули мозгами и съехались, потому что легко могли ужиться вместе, и это было куда дешевле, чем снимать. Так что говоря матери, что мы с Настей живем душа в душу, я ни разу не преувеличивал. Заботливая сестра, лучшая подруга, мировая соседка, личный психотерапевт — Настасья была для меня всем.***
Само собой, через какое-то время я не выдержал и рассказал Настьке о странном Лёхином поведении. Кроме как с сестрой, мне не с кем было таким поделиться. — Он как специально отваживает от меня всех. Не понимаю, зачем ему это нужно. Мстит он мне, что ли, за что-то? На этой реплике Настасья неприлично громко расхохоталась и, отсмеявшись, проговорила: — Саш, у меня есть отличный знакомый окулист, запишу тебя к нему на днях. — При чем здесь окулист? — не понял я. — Рецепт тебе на очки выпишет. А то дальнозоркость у тебя опасно быстро и не по возрасту прогрессирует. Под носом у себя ничего не видишь. — Хватит в иронии упражняться. Что ты имеешь в виду? — Нет, я не права, очки тебе не помогут, — вздохнула сестра. — Даже слепому было бы ясно, что ревнует тебя твой Лёха ко всем, кто рядом с тобой дышит. Олег мне рассказал, как твой странный очкастый друг его задирал в клубе тогда. Ты же с Лёхой наверняка не поделился, кем Олег тебе приходится? Вот он и подумал, что у вас шуры-муры. Это многое объясняло. Но всё равно верилось с трудом. — То есть ты считаешь, что Лёха ко мне никого не подпускает, потому что сам имеет на меня виды? — оно даже звучало дико, когда я это произнес. — Ну так он же, сука, сам ничего не предпринимает! — А ты, хм, дал ему зеленый свет, чтобы он что-то предпринял? — Э-э-э… — Ты сам говорил, что не остался, когда он тебя звал. А ещё умудрился сказать ему, что мне не понравилось. Да я вдвойне идиот… — Эх, мОлодежь, — деланно вздохнула Настя. — Вроде такие взрослые парни уже, а в любви разобраться не можете, как подростки. — Так уж и в любви, — скептически хмыкнул я. — Погоди, сейчас проверим твою теорию. Но если ты не права… — Если я не права, то несчастнее, чем сейчас, ты всё равно не станешь, — гаденько хихикнула сестрица. — Ох мало тебя отец порол, ох мало… — сокрушенно вздохнул я и ушел звонить в свою комнату.***
— Привет. Есть минутка? — поинтересовался я, как только Алексей ответил на звонок. — Ага. Чё хотел? — Ты заебал, Лёха, — с чувством выдал я то, что накипело. — Хера… С чего это? — опешил он, судя по тону. — Зачем ты мне отношения с людьми портишь? — в лоб спросил я, зная, что иначе мы долго будем играть в эту идиотскую игру «Доведи Саню до белого каления». Трубка замолчала на какое-то время, потом тяжело вздохнула и ответила: — Они тебе не подходят. Ты не можешь быть с тем, кто тебе не подходит. — А кто мне подходит? С кем ты хочешь, чтобы я был? — С кем-то, кто тебя лучше знает. — Лёха, если ты хочешь мне что-то сказать, сделай это ртом. Люди обычно разговаривают ртом, чтоб ты знал. Ты на себя намекаешь? Ну так хер ли шарады мне устраиваешь вместо честного разговора? Что ты как собака на сене? Ни себе, ни людям. — Я не могу себе, — процедил Алёшка сквозь зубы. — Почему? — Потому что тебе со мной не понравилось. Приплыли. Самый момент для очередного фейспалма. Заодно и стена поманила постучаться об нее лбом. — Ну ты тупо-о-ой, — простонал я. — Неправда это. Я так сказал, чтобы ты понял, как мне херово от твоего эгоистичного поведения. Я же добавил «считай, что». — Так тебе понравилось? — упоротый Лёха гнул свою линию. — Да, твою мать. — То есть, мы могли весь этот месяц трахаться, если бы ты не выделывался? Мои глаза совершили паломничество ко лбу. Непосредственность и эгоизм — это почти как «слабоумие и отвага», только про Лёху. — Не могли, — покачал я головой, забыв, что он меня не видит. — Почему? — Потому что для меня это никогда не было экспериментом. И просто сексом тоже не было. И ты с самого начала это знал, но умудрился… — и тут мне расхотелось продолжать мысль, зато появилось непреодолимое желание Лёху послать. — А вообще, знаешь, что, чувак, пошел-ка ты нахер. Я устал позитив изображать. Эта, блядь, твоя хуйня с «переспи и продолжай дружить» не работает, понял? С тобой вообще нихуя не работает. Просто, блядь, исчезни, ладно? И только отключившись от разговора, я наконец ужаснулся тому, что сделал. Да так, что дыхание перехватило, а потом сразу ебанула тахикардия. Думаю, я бы не удивился, если б словил сердечный приступ не отходя от кассы. Лишил себя лучшего друга. Молодец, Саня, иди убейся.***
На кухню я вернулся озадаченным зомбачком. — Ну как, все выяснили? — улыбаясь, спросила Настя. Я пожал плечами. — Он что-то говорил про трахаться, но я его послал. Вообще послал, с концами. Сестра похлопала глазами и неверяще приложила руку к щеке. — Сашка, а ты свои шары, кхм, давно проверял? — спросила она тихо и скорбно. Настала моя очередь хлопать глазами. — К-какие шары? — Тестикулы твои. Они точно там? — спросила сестра, указав пальцем в сторону моей ширинки. — А то истеришь ты как баба, если не хуже. — Да иди ты, — фыркнул я. — Меня самого до сих пор морозит, но так будет лучше. Знаешь, как говорят, ёж — птица гордая. — Ага, — кивнула сестра. — Пока не пнёшь — не полетит. Я худею с тебя, Саня. С тебя и с твоих драм на ровном месте. — Тебе не понять, — махнул я рукой. — Ну ясен хер, куда уж мне, — саркастически фыркнула Настя. — Хорошо, пиздострадалец, пиздострадай. Но чтоб ты знал: это проёб, Саша. — Спасибо, что просветила. Что бы я делал без твоей мудрости. — Тяжело, когда брат придурок, ой тяжело… — вздохнула Настасья. Мы ещё какое-то время беззлобно переругивались, за что я ей даже был благодарен — так я хотя бы отвлекался от мыслей о том, что наделал.***
А потом я несколько недель пытался притворяться, что нет в моей жизни никакого Алексея. Перестал ездить в клубы, куда мы раньше вместе ходили, не отвечал на его звонки и сообщения, хотя он сделал пару слабых попыток привести всё в норму. Херня заключалась в том, что нормы больше не было. Мы её распидорасили, причем во всех смыслах. Игнор давался тяжело, не спорю, но продолжать общаться было бы ещё тяжелее. Доводы сестры меня своей рациональностью не впечатлили совершенно, потому что Лёхина отношенческая парадигма всё ещё выбешивала и возмущала.***
А дома за это время начали происходить какие-то неожиданные и оттого слегонца пугающие изменения. Я вернулся с работы поздно (я теперь всегда возвращался поздно, раз уж социальная жизнь встала на паузу) и обнаружил, что сестра не пропадает где-то с Олегом, а приехала домой. Настасья сидела на кухне с чашкой чая, подперев щеку рукой, и пустым взглядом смотрела в телевизор. — Привет ударным труженикам морга, — поприветствовал я ее. — А, Саш… — вяло отозвалась сестра. — Колись, чего печалишься? — Олег замуж позвал. — У-у-у… — протянул я. Сложная тема. Сватались к Настёне неоднократно, только вот она эти предложения отметала с присущей ей ехидной ухмылочкой. Моя сестра из той редкой породы женщин, которых не тянет под венец. Менять подгузники и варить борщи ее не привлекало никогда, разговоры о замужней жизни она находила ужасающе скучными, из-за чего быстро слилась из общества своих окольцованных и обрюхаченных подруг. Собственно, из подруг у неё остались лишь прожженная мужененавистница и лесбиянка Кира, тридцати годков от роду, и убежденная холостячка Таня, бывшая одноклассница Настеньки. Друзья-мужики у неё имелись в большем количестве, чем барышни. И я, младший брат, конечно. Самый близкий друг, как я смел надеяться. — А ты? — осторожно поинтересовался я, потому что сестра не продолжала мысль, она находилась в каком-то странном ступоре. — Он детей хочет, — не в тему и не отвечая на мой вопрос, выдала вдруг Настя. Ну точно в ступоре. — Так, тяжелых предметов вокруг тебя нет? Кинуть в меня нечем? — я осмотрелся. — Послушай меня, женщина. Тебе тридцать три года. Если ты ждёшь ещё каких-то знаков свыше, то вот он. Это твой последний автобус. Чего ты морозишься? Ты наконец нашла мужика, которого не стыдно родителям показать, который не бухает, по клубам и бабам не бегает, зарабатывает прилично. И от тебя тащится, судя по всему. И он даже не против твоей ебанутой работы. Не бойся, твои трупаки от тебя никуда не денутся, выйдешь из декрета и снова в кишках будешь копаться. Во время моего монолога Настя смотрела на меня почти немигающим взглядом. — Сань, иди лучше котлеты пожуй. Советы он мне будет раздавать, — прошипела сестра, оттолкнула чашку, так что немного чая пролилось на стол, резко отодвинула стул, встала и ушла с кухни. Несмотря на бурную реакцию, я знал, что ее проняло моей речью. — Я его одобряю, если что! — прокричал я ей вслед. Ответом мне стала хлопнувшая со всей силы дверь. Ну вот, хоть кому-то в нашей семье счастье засветило в окошко, а не в глаз.