Mr. & Mr. Smith

      Первое, что видит благоразумно припарковавшийся в начале улицы и добравшийся до дома короткими перебежками от тени к тени Гуэйра – тачку Мейса, криво, явно в спешке, приткнутую на газоне перед крыльцом. Сам Мейс обнаруживается на чердаке: в окне, словно в бойнице, под треугольным сводом крыши Гуэйра едва различает его застывший на изготовке силуэт, слившийся с предусмотрительно устроенной темнотой помещения сзади. Выдаёт Мейса винтовка, тускло поблёскивающая металлом в свете уличного фонаря напротив. Что ж, главный вход отпадает. Не то чтобы Гуэйра рассчитывал появиться с беззаботным и радостным: «Мейси, я дома!»… Он огибает куст, из-за которого вёл наблюдение и, достав из другого ботинка второй припрятанный нож, нетронутый Мейсом, метким броском протыкает колесо его машины. «Больше не сбежишь, ми амор». Оконная рама в гараже не сдаётся без боя, насаждает заноз в ладони, – Гуэйра, матерясь про себя, проникает внутрь, спрыгнув с широкого подоконника и не задев ни одного из стоящих там предметов, но всё равно слишком громко, чтобы тренированным ухом Мейс не уловил его появления. Гуэйра не обманывается насчёт его способностей. Ведь они оба, если подумать, по жизни предпочитают лучшее. Лучших. В потёмках Гуэйра на ощупь отсчитывает полки, нажимает нужную неприметную жестянку – и стеллаж отъезжает в сторону, являя за собой нехилый арсенал. Гуэйра берёт ствол, поразмыслив, устраивает за ремнём ещё один, рассовывает по карманам запасные обоймы. Никакого самообмана. Никаких больше иллюзий. Чистый расчёт. Рассчитать, через сколько Мейс будет здесь, нетрудно: полминуты на спуск из-под крыши, десять секунд, чтобы пересечь холл, минуя спальню, ещё пять или семь на коридор до гаражной пристройки. Чёрта с два Гуэйра будет дожидаться, чтобы проверить точно. Сняв пистолет с предохранителя, он выходит навстречу. Ступая как можно тише, в ожидании нападения из-за каждого угла, он, повинуясь профессиональному чутью, несмотря на гнетущую тишину дома, останавливается у поворота в гостиную, затаив дыхание. Чтобы выяснить, можно ли двигаться дальше, берёт с комода рамку: фото под стеклом, которое при нужном наклоне можно использовать в качестве зеркала. Свадебный снимок. Не из тех приторно-глянцевых кадров, что тогда в избытке наделал приглашённый фотограф, а немного смазанное селфи на мобильный. Мейс смеётся, запрокинув голову, от чего белый цветок в его волосах грозит вот-вот выпасть из причёски, а сам Гуэйра, тоже улыбаясь во все тридцать два, прижимается к его щеке, одной рукой обнимая за плечи, вторую вытянув с телефоном. Сейчас же Гуйэра вытягивает руку с фотографией чуть вперёд, сосредоточившись на отражении, и тут же отшатывается, увидев там Мейса, в воинственной позе засевшего в засаде на лестнице. Только благодаря этому манёвру прогремевший выстрел не сносит ему полголовы. – Ты ещё жив, любимый? – Мейс, судя по звуку, начинает осторожно спускаться. Усмехнувшись издёвке, Гуэйра издаёт несколько болезненных стонов, кряхтит и специально шумно падает на колени, якобы подкошенный пулей, на самом деле приняв более удобное положение для стрельбы. Шаги Мейса становятся быстрее. Как только его фигура мелькает в проделанной им же дыре в стене, Гуэйра палит в ответ. – Сука! – Мейс безжалостно смотрит на него через прицел. Жертвой очередного выстрела винтовки нехилого калибра становится витрина с праздничным сервизом. Спрятавшегося за ней Гуэйру задевает брызнувшими во все стороны осколками – края прорехи в белой рубашке выше правого локтя окрашиваются красным. – Тварь! – Он, взяв Мейса на мушку, попадает точно в дуло снайперки, вышибая оружие из его рук. Тот не теряется, хватаясь за висевший до этого на плече ручной автомат. – Долбоёб! – Очередь пробивает стену насквозь, оставляя в хрупком гипсокартоне неровную дорожку отверстий вслед за бросившимся в сторону коридора Гуэйрой. – Пидорас! – горланит он из-за угла, перезаряжая оружие. – Кто бы говорил! – парирует занятым тем же самым Мейс. Обойма с щелчком встаёт на место. – Ну, если уж мы теперь откровенны друг с другом… – Гуэйра, зажимая рану свободной рукой, перебирается в новое укрытие, – …то это даже не первый мой брак, чтоб ты знал! Разлетевшаяся в щепки стенка шкафа красноречивей любого ответа словами. – Ты только не переживай, детка, – паясничает Гуэйра, приняв на обломках упор лёжа и выцеливая в стоящего посреди гостиной Мейса. – Это было в Вегасе после трёх бутылок текилы, я всё отменил на следующий же день! – Пьянь! – Мейс почти уклоняется: пуля, пройдя по касательной, оставляет на его скуле алую полоску. – О, только не говори, что я у тебя был первым, ладно? – Воспользовавшись заминкой, Гуэйра, вскочив, стремительно пересекает комнату и падает за спинку дивана. – С твоими-то умениями, – произносит он со вкусом, выглянув оттуда, чтоб убедиться, что с Мейсом всё в поря… ещё не покончено. – Я не считал. – Отерев с лица кровь, Мейс перехватывает половчее оружие. – Вернее, бросил это дело, когда перевалило за полсотни. Автоматный залп прошивает цветную обивку, вокруг испорченной мягкой мебели пушистыми хлопьями оседает её содержимое, сюрреалистично медленно и спокойно для текущей ситуации. Гуэйра, пригнувшись, встряхивает головой, но картинка, возникшая перед внутренним взором, не уходит: толстые, липкие пальцы лезут под майку, трогают оголившуюся светлую кожу Мейса, обхватывают оба тонких запястья разом, тянут за длинные волосы, принуждая выгнуться, подставить беззащитное горло под жадную пасть, оскверняющую его вспухающими уродливыми гематомами, не только там, по всему телу тоже, не внимая мольбе, не зная пощады, душа насильными объятиями, не слушая тихих всхлипов боли – только ли боли?.. – La puta barata! [Дешёвая шлюха - исп.] – выкрикивает Гуэйра, самоубийственно поднимаясь в полный рост, в то время как внутри него поднимается, клокоча, кипящая ревность, слепя глаза кровавой пеленой. Он, не целясь, расстреливает собственное бешенство, бьёт без разбора, попадая в вещи на полках, – Мейс легко уворачивается от летящих в него частичек тщательно создаваемого годами уюта, обогнув полуразрушенную стену, прислоняется к ней боком. * В доме через дорогу зажигается свет: – Что там за шум? – Опять эти Смиты со своим ремонтом… * – Ну, почему же? – Мейс реагирует на оскорбление ровно, отсчитывая в уме количество выстрелов. Дождавшись характерного сухого звука опустевшего магазина, шагает из-за преграды обратно, перекинув автомат на ремне за спину. – Конкретно ты мне дорого заплатишь. Насладившись растерянным выражением лица благоверного, он издевательски неспешно наводит на него ствол и нажимает на спуск. Гуэйра инстинктивно закрывается первым подвернувшимся под руку предметом. Жалостливо брякнув порванными струнами, недавно целая гитара теперь остаётся в его стиснутом кулаке безжизненным грифом с неровным куском лакированного дерева на конце. – А говорил, не знаешь язык, – отмерев, отзывается Гуэйра с нервным смешком. В ответ Мейс разражается впечатляющей разнообразием нецензурной тирадой на испанском, которая захлёбывается, как только Гуэйра выуживает второй пистолет и передёргивает затвор. – Тормоз, бля! – Мейс тут же снова скрывается за облюбованной ранее стеной, содрогнувшейся от пущенных в неё пуль. – Гитару-то на хрена?! А я так её и не освоил… – признаётся он с искренним сожалением. – Ха, так вот почему ты при мне никогда не играл? А то всё «творческий процесс» да «творческий процесс!» – Гуэйра, вероятно, не желая повторять собственных ошибок, прекращает понапрасну тратить патроны. – Я должен был сразу догадаться! Какая в жопу акустика, какая, блин, международная студия, ты же кроме своей металлической долбёжки и не слушаешь ничего. Патлатый говнарь! – припечатывает он и швыряет останки несчастного инструмента прямо в убежище Мейса, доламывая окончательно и то, и другое. – Ах ты, псина сутулая! – бурно оскорбляется Мейс, разворачиваясь к нему с оружием наперевес. Но Гуэйра оказывается на удивление проворней автоматной очереди, перекатами добирается до кухни и находит спасение за железной дверцей холодильника, которая, приняв на себя основной урон, становится похожа на огромное решето необычно прямоугольной формы. – Мазила! – вопит Гуэйра откуда-то снизу. Но Мейс отнюдь не промазывает, попадая именно куда метил – в газовую трубу над плитой. Правда, не предусматривает в порыве гнева масштаб разрушений: взрывной волной сносит сразу половину гарнитура и раковину, так что вода из раскуроченного смесителя начинает задорно хлестать во все стороны, не давая распространяться вспыхнувшему пламени. Их обоих, отбросив на добрый десяток футов, сбивает с ног и сшибает вместе, они катятся по мокрому полу, теряя оружие, и яростно отпихиваются друг от друга, когда осознают, что происходит. Скорее сориентировавшись, Мейс молнией преодолевает расстояние до своего ближайшего тайника, но, как только завладевает желанной пушкой, Гуэйра выбивает её с ноги и принимает боевую стойку, подманивая к себе дразнящими движениями пальцев: – Иди к папочке! – Он аж подпрыгивает от нетерпения. Нетрудно догадаться, к чему такое воодушевление: крепко сбитый, поджарый Гуэйра превосходит Мейса по массе, что при примерно одинаковых навыках в рукопашном бою даёт ему очевидное преимущество. Мейс быстро убирает волосы наверх, меряет мужа сосредоточенным взглядом, прикидывая свои шансы, – и без предупреждения сокращает расстояние, заряжая ему острым коленом в пах. На войне, как и в любви, хороши все средства. – И кто теперь папочка? – спрашивает он у согнутого пополам Гуэйры высокомерно. Тот воет что-то нечленораздельное, но равновесие удерживает даже после такой во всех смыслах сногсшибательной атаки и, размахнувшись, отвешивает Мейсу звонкую оплеуху такой силы, что у него искры сыплются из глаз. – Maricon! [Пидорас - исп.] – добавляет Гуэйра к удару, уверенный теперь, что будет понят. – Повторяешься, дорогой… – Пошатываясь, Мейс наклоняет голову поочерёдно к обоим плечам и еле успевает поставить блок, потому что Гуэйра налетает на него снова, обрушиваясь шквалом мощных ударов. Умелой подсечкой он роняет Мейса лопатками на журнальный столик, проигнорировав жалобно затрещавшее стекло, вздёргивает за грудки и впечатывает в него ещё раз и ещё, безыскусно избивает, отводя душу. Мейс, собравшись, поднимает ногу и пинает его сбоку по почкам, чем злит сильнее: Гуэйра швыряет его на пол, заломив за спину руку, протаскивает животом вперёд по жёсткому ворсу ковра и усаживается сверху, закрепляя успех. – Хреновый из тебя шпион, ми амор, – сообщает он низким шёпотом, склонившись к самому уху Мейса. – Думал, я не в курсе, что ты бегаешь курить на задний двор? Мейс предпочитает промолчать, копя силы. Он, выровняв дыхание, выбрасывает свободный кулак, до предела выворачивая руку назад, чтобы достать Гуэйру продуманным болевым приёмом под дых. Тот вскрикивает от неожиданности и разжимает захват. Мейс под ним переворачивается, сгибает колени и, оттолкнувшись от его груди, через кувырок снова оказывается на ногах. – Ну, мы же отныне откровенны друг с другом, ми амор, – напоминает он, подражая манере Гуэйры, и сплёвывает кровью из разбитых губ. – Так что буду курить прямо в доме. Только ты вряд ли это уже увидишь. На этот раз Мейс атакует, а Гуэйра обороняется, защищаясь скрещенными предплечьями от прямых в голову, всё ещё сдавленно кашляя после предыдущего попадания, он держит дистанцию, не подпуская ближе. В ход идут детали интерьера: Мейс, наугад подняв валяющуюся на полу деревяшку, всё-таки огревает Гуэйру по башке, и тут же получает выбивающий дух хук в корпус из-за того, что сам неосторожно открылся во время движения. От особенно резкого взмаха зажим на его волосах лопается, и Гуэйра не без садистского удовольствия вцепляется в длинные пряди, наматывает их на кулак, подтаскивая Мейса практически вплотную к себе. Его тёмные глаза в поплывшей обводке удивлённо расширяются, когда Гуэйра, видимо, на волне чистого куража широко и влажно лижет бурый след на его щеке и опять находит теперь ничем не скрытое ухо, смыкает зубы на мочке и не отпускает, пока не дожидается шипящего выдоха. Только тогда он шевелит волосы на виске Мейса жарким дыханием: – Какой ты заботливый. Бережёшь меня от пассивного курения. Каждое слово сочится отравленным мёдом. Мейс и не догадывался раньше, что Гуэйра так умеет. Впрочем, не самый значительный пробел в его знаниях о собственном супруге. Мейс, брыкаясь, откидывается назад и дёргает затылком, вырывается из хватки ойкнувшего Гуэйры и, тяжело дыша, снова встаёт напротив в боевую позицию. Гуэйра, проведя давно уже не белым рукавом по лицу, бросается в новую атаку. Они крушат друг другом дом, борются всерьёз, на языке драки предъявляя злые претензии и высказывая взаимные обиды, калеча и стараясь причинить побольше боли, не сдерживаясь, выкладываются на полную. В какой-то момент почти выдохшийся Мейс пропускает мастерский апперкот и, пролетев через полкомнаты, затихает у ног подошедшего Гуэйры. И тот, не в силах смотреть на сотворённую с растерзанным партнёром жестокость, нарушает главную заповедь бойца – поворачивается спиной к недобитому противнику. В приоткрытых глазах Мейса зажигается огонёк ликующего коварства: может быть, Гуэйра и сильнее физически, но его слабость – в наивной доверчивости, порой граничащей с глупостью, – станет его же фатальным промахом. А вот Мейс не промахнётся. Он незаметно напрягает болезненно отозвавшиеся мышцы и, сгруппировавшись, изворачивается, последним мощным рывком дотягиваясь до рукоятки валяющегося неподалёку пистолета, запримеченного ещё во время падения. Краем глаза он успевает уловить тень от метнувшейся почему-то в противоположную сторону фигуры мужа. Выпрямляются они одновременно под звуки взводимых курков. Мейсу приходится неестественно высоко задрать голову, потому что Гуэйра приставляет свой вновь обретённый ствол к его подбородку, в то время как сам Мейс твёрдо упирается дулом пистолета прямо Гуэйре в лоб.