В груди погром, и, чтоб открыть свое нутро, он сорвал с себя тут же маску И тогда внутри стало скверно Взглянув в его лицо, она познала ужас сути самой смерти, Тоску и боль, и её тут же сожмет ими, как тисками. Увядая, опадает засохшими лепестками И казалось, как будто бы замер мир. Но очнулся, осознав, что он всё-таки натворил. Пряча лицо, и порицательно начнёт винить от ярости себя.
Pyrokinesis, Легенда о Боге Смерти
Коридор штаба освещен плохо из-за чего всё предстает перед глазами в желтовато-зеленом цвете. Он выглядит неестественно: слишком длинный, пустой, двери по бокам отсутствуют или кажутся бутафорскими. Попробовать дернуть за ручку и убедиться — не возникает желания, потому что все они и так теряются в бесконечной дороге до выхода. Ривай слышит плачь, доносящийся будто со всех сторон сразу, но интуитивно понимает, куда ему нужно идти — самая дальняя дверь, единственная, которая привлекает внимание. Почему-то он уверен, что не сможет до нее дойти. Перед глазами всё плывет и скоро начнет разрушаться: стены сузятся, пол превратится в тягучую субстанцию или яму, а потолок станет непроглядно темным. Однако, к удивлению, он смог не просто дойти, но и с легкостью открыть дверь. Ривай видит её. Неожиданно звук перестает рассеиваться, и становится совершенно ясно, кто именно является его источником. Ханджи дрожит всем телом, плачет, захлебываясь от слез. Стремительно кидается к ней, тут же заключив в объятия. Крепко, так крепко, даже побоялся, что может ей навредить. Поэтому отпрянул, все еще держа близко к себе. Она держится за него, рассказывает, как ей плохо, как тяжело. Тяжело без него. В безумном бреду повторяет, что больше не может: они так близко друг к другу в последнее время и одновременно — слишком далеко. Ривай в успокаивающем жесте гладит ее по голове, легко касается губами виска. Обещает убить любого, кто ее тронет. Завтра, Ханджи, будешь только успевать пальцем показывать, куда стрелять. Она снова плачет, теперь от переизбытка эмоций. Улыбается, и он, не сдержавшись, улыбается ей в ответ. Он целует её, тщетно пытаясь за несколько секунд передать накопившиеся за шесть лет чувства. Вкладывает в этот поцелуй всю боль от разлуки, от содеянного. Вкладывает все тепло, пламя и страсть, что испытывает к ней. Целует порывисто, рвано, потому что не способен совладать с собой, да и не желает . Выдыхает ей в губы, что любит ее. Чувствует, как она улыбается, и осознание ее взаимности накрывает получше любого наркотика. Он счастлив. Наконец счастлив. Вместе с ней. Внезапно Ханджи отстраняется от него, задыхаясь в приступе кашля. Сгибаясь пополам, прикрывает рот ладонью. А потом так спокойно реагирует, увидев кровь на своей руке. Он держит ее, а осознание происходящего больно бьет по голове, оглушает его. Ривай уже не слышит ее кашля, не слышит себя, а ведь он что-то говорит. Кричит или шепчет невнятное: «Прости, прости, прости…». Прижимает Ханджи к себе, зарывается ей в волосы. Зачем-то успокаивает дежурными фразами: «Всё будет хорошо», а сам боится посмотреть ей в глаза. Боится до дрожи. Она проводит еще теплой рукой по его щеке, оставляя кровавый след. Улыбается тепло. Улыбается в последний раз. — Единственный, от кого меня нужно защищать — это ты. Когда же ты это поймешь? Форточка громко стукнула, открывшись от резкого порыва ветра, заглушив тем самым его надорванный крик. В комнате холодно, а он вспотел от жара, как при лихорадке. — Закончится это когда-нибудь? — спрашивал сам у себя Ривай, пытаясь сфокусировать взгляд в темноте. Уже и не знал, что в большей степени имел в виду: кошмары, появление в них конкретно Ханджи или своё существование в целом. Кошмары, если задуматься, — не самое сложное, с чем он сталкивался. Они, вроде как, и у нормальных людей присутствовали. Не в таком количестве, но всё же. Чаще всего от них можно было избавиться всего лишь проснувшись, панические атаки же прекратить очень трудно. И начинались они внезапно. Пока ему просто везло, что они происходили только ночью, и никто в гарнизоне не в курсе. О Ханджи думать не хотелось вообще. Она уже давно закрепила за собой статус любимой героини его подсознания, поэтому каждая мысль казалась избитой, обдуманной десятки, если не сотни раз. Сейчас частота её появлений, конечно, порядком увеличилась. Видимо влиял факт, озвученный ранее ей самой: они так близко друг к другу и вместе с тем — слишком далеко. Голова продолжала болеть и на утреннем совещании. Оно всегда длилось вечность, но сегодня видимо начальство особенно соскучилось по нравоучениям. Ривай в прямом смысле чувствовал, как с каждой минутой жизненные силы покидали его. Это абсолютно пустое, по его мнению, времяпрепровождение выжимало окончательно. Он сидел, подпирая лоб руками, и едва ли пытался вслушиваться в то, что говорил Эрвин. Ничего нового он и не сообщал: график работы, необходимые нормативные акты и сроки сдачи. Перекинулся парой фраз с Моблитом и, судя по сведенным к переносице бровям, остался недоволен результатом диалога. Озвучил список тех, кто не сдал что-то вовремя — Ривай в их число никогда не входил. Затем генерал обратился к Ханджи, которая обязательно должна сделать к вечеру безумно важный, несколько раз это подчеркнул, отчет. Та кивнула, а сама продолжала смотреть пустыми глазами в окно. Ривай молча усмехнулся, подумав, что ее жизненная энергия на таких мероприятиях тоже на исходе. Она сидела лицом к нему, чуть в стороне, поэтому нельзя сказать: «Напротив». Нервничала или злилась, вцепившись ногтями в колени. Ещё и взгляд этот страдальческий в окно. Похожа на ту птицу, клетку которой Моблит заштриховывал последние минут десять. Со стороны выглядело, будто он активно записывал за начальством. Но Ривай, пользуясь своим положением, мог без труда увидеть изрисованные листы блокнота. Вряд ли тот действительно пытался метафорично изобразить именно ее, скорее улавливал общее настроение присутствующих. Внимание привлек Майк. Вернее, даже не он, потому что он-то пытался вещать свои мысли уже достаточно давно. Новый план полетов (спасибо, Доук, что напоминаете о себе) висел на стенде, а полковник рассказывал, что и почему изменено. — Я правильно понимаю, что это за пять минут было придумано, сидя на толчке? — нахмурился Ривай. Все внезапно повернули головы в его сторону. Ну, почти все: Ханджи, погруженная в свои мысли, даже не дернулась. Она, может, спать с открытыми глазами научилась? — Капитан, давайте не будем, — Майк закатил глаза и собирался продолжить объяснение дальше. — Не будем что, рассуждать здраво? — Есть замечания поконкретнее? — Есть, — Аккерман уже встал со своего места, вырвав из рук Моблита ручку, чтобы нагляднее указать, какие места в плане вызывали вопросы. Эрвин резко поднялся и, упираясь руками в стол, жёстко отрезал: — Так, прекращаем цирк, у нас время не резиновое. Даю вам день, чтобы к вечеру финальная версия плана лежала на моем столе. Надеюсь, вы сможете уладить все разногласия по этому поводу. Полковник, на вас ответственность за это. — Зайдете ко мне после совещания, капитан? — обратился к Риваю Майк. — Не сомневайтесь. — Отлично, — продолжил Эрвин, — сейчас перейдем к следующему вопросу… Бесконечно долгое кажется не таким уж и долгим, когда тебя распирает от раздражения. Он уже примерно представлял, что будет говорить Майку, и даже начал схематично набрасывать новый план полетов. По окончании совещания, Ривай решил незамедлительно отправиться вместе с Майком к тому в кабинет. Замер на мгновение и с огромным усилием проигнорировал рвотный позыв, когда Ханджи, прежде чем уйти, приподнимаясь на носках, обняла Майка с улыбочкой, которой и следа не было секунду назад. Тот перед этим, судя по всему, согласился что-то сделать по ее просьбе. Когда она повернулась, он увидел, что следа от улыбки не осталось и вовсе. Теперь даже сомнений не было — это просто жест благодарности. С нее станется специально вырабатывать у Майка условный рефлекс, чтобы он по ее улыбке на всё соглашался. — Доброе утро, Ривай, — сказала она, уже удаляясь. «Мы вообще-то виделись…» Кабинет Захариуса на первый взгляд не отличался от других кабинетов высшего офицерского состава. Большое деревянное окно по правую сторону. По периметру массивные грузные шкафы, высотой до потолка, набитые книгами, скорее для виду, чем от необходимости. Широкий длинный стол точно в центре. Такое ощущение, что он специально подбирал размер мебели себе под стать. Чтобы хоть где-то не казаться гигантом на внешнем фоне. Конечно, самостоятельно Майк кабинет не обставлял, к слову он ему достался совершенно случайно. Но Ривай не собирался рассуждать объективно в своих мыслях. И сейчас, пока полковник старательно пытался разложить план полетов на столе, он представлял, на почве чего у того мог развиться подобный комплекс неполноценности. Хотя капитану стоило отдать командиру подразделения должное. Ведь мало кто так легко стал бы закрывать глаза на своеобразную манеру общения летчика, учитывая, что субординацию никто не отменял. Она хоть и не была столь строгой, как в центральных штабах, но Аккерман переступал, вернее даже перепрыгивал, все дозволенные и не дозволенные границы межличностных отношений. Возможно, дело было в очень большой просьбе генерала Эрвина, поскольку сам Ривай Майку не совсем импонировал. А может, он просто был очень спокойным и не придавал значения подобным вещам. В любом случае, Захариус вполне неплохо справлялся с игнорированием претензий и иногда даже забавлялся ими. Сейчас, конечно, было не до смеха. Когда старший по званию наконец закончил располагать план, Ривай бесцеремонно подошел ближе к столу и развернул рядом свой вариант. Всего за несколько минут ранее абсолютно пустой стол превратился в мракобесие из бумаг, канцелярских принадлежностей и скомканных листов не устраивающих предложений. Оба решительно настаивали на своем. Даже по прошествии нескольких часов, вымотанные и уставшие, мужчины не желали уступать друг другу. «От одного упрямого барана к другому» — измученно подумала Ханджи, и решила, что пора это все прекращать. Между ними пролетел самолётик. Прямо перед лицом сделал мертвую петлю и уверенно пикировал на пол. — Прекрати, — Аккерман злобно сверкнул глазами в сторону Ханджи. Она с отсутствующим видом сидела на подоконнике. Сегодняшний день не задался по всем пунктам. Вроде и погода ничем не отличалась от вчерашней, а всё равно казалась особенно мерзкой. Снег стерильно белый неприятно раздражал глаза. А убирать его начали ещё до того, как нормальный человек смог бы обозвать это время утром. И звук такой громкий, будто они там лопатой не по дороге проводили, а прямо по твоим мозгам. Люди тоже раздражали больше обычного. Имеющиеся планы было бы неплохо отменить, чтобы не увеличить количество бедствий. Ханджи, к сожалению, свои отменить не могла. Была бы рада, но сроки сдачи отчётности от нее не зависели. И не зависели даже от Эрвина, который не поленился дважды напомнить про то, что ждёт ее к вечеру с бумагами. После совещания она попала в какой-то дерьмовый круговорот событий: сначала поскользнувшийся Конни, который был уверен, что это его последний час на земле. На самом деле, он всего лишь ушиб руку. Потом Жан и Эрен, которые пришли ради поддержки друга, а в итоге собрали возле себя компанию всего их выпуска. И просьбы офицеров: «Ой, отнесешь заодно? Ты же все равно туда пойдешь». Пойдет, но вроде как девочкой не нанималась. Ей в целом не было сложно, тем более сама нередко пользовалась тем, что в медпункте большая проходимость — попросить передать через кого-то проще, чем искать самой. Но от концентрации этих просьб уже потихоньку начинал дёргаться глаз. А, ещё спасибо всем за заботу, ведь каждый не забывал сказать, что Смит ждал отчёт. Подпись Майка была нужна, но пошла она к нему еще и потому, что надеялась — тот свежим взглядом посмотрит и скажет ей, где необходимы исправления. На себя сегодня она уже не рассчитывала. К тому же это был уникальный шанс посидеть хотя бы полчаса в тишине. Шанс, который был упущен, что обидно — даже не по ее вине. Уже в кабинете ощутила, что пришла зря. Она и подумать не могла, что эти двое несколько часов подряд будут сидеть и составлять планы. Уйти сразу, как она хотела, у Ханджи не вышло: почему-то мужчинам показалась гениальной мысль заставить ее решать их спорные ситуации. Делать это она, разумеется, не спешила, ей, как минимум, не прельщало брать на себя ответственность за выбор между ними. Их мотивы были куда прозаичнее, чем банальное нежелание брать ответственность — как раз с этим ни у одного, ни у другого проблем не было. Теперь отпускать ее никто не собирался, но и насильно заставлять участвовать — тоже. Все же была маленькая надежда на то, что одно присутствие Ханджи рядом должно им как-то помочь. Майк ещё сказал ей, что через пятнадцать минут они с Риваем закончат, и он посмотрит всё, что хочет девушка. Сказал больше часа назад. — Вы оба принципиально не хотите уступать, или в чем проблема? — уточнила она, не обременяя себя даже тем, чтобы повернуться в их сторону. — Я принципиально хочу, чтобы ты прекратила это бумажное безобразие. Бардак в принципе раздражал Ривая, и не сказать, что в этом кабинете изначально было достаточно чисто, но бумажная эскадрилья, потерпевшая крушение у их ног, добивала окончательно. — Опираясь на мои скромные наблюдения, смею предположить, что ничьи желания здесь не учитываются, — наконец она повернулась к ним, запуская очередной самолётик. — Ханджи, — Майк поймал его, сминая в комок, — сама потом будешь все собирать. — Я пытаюсь помочь изо всех сил: сейчас сделаю достаточное количество, и вы сможете расставлять их на столе, показывая траектории. Мне показалось, у вас в детском саду не хватает игрушек. — Ты бы помогла, если бы прекратила торчать у окна и выбрала схему, — влез в разговор Ривай. — А я ещё раз повторяю, что не компетентна в этих вопросах. — Любой, кто умеет пользоваться головой по назначению, сможет разобраться, — ответил, красноречиво посмотрев на Майка. — Вот именно, — тот не остался в стороне. Мужчины снова просверлили друг друга взглядом, мысленно выпуская пулю оппоненту в лоб. Ханджи громко выдохнула, убирая с колен листы бумаги, которым не было суждено превратиться в самолетики. Подошла к столу и встала сбоку от них. Если бы она хотела разобраться в этом, нет сомнений — смогла бы, только вот она не хотела. Желания вникать в плоды бессмысленного спора абсолютно не имела, а вот желание, наконец, закончить чертов отчет, наоборот, стало первоочередным. Поэтому для вида покрутила в руках два схематичных плана, не обращая внимание на уточнения, указанные в раскиданных по столу бумагах. Подняла глаза, поочередно смотря на каждого, и серьезно уточнила: — Если я выберу, вы прекращаете этот балаган без вопросов, ты уходишь, а ты, наконец, посмотришь мой отчет? Мужчины согласно кивнули. — Где чей? — Ханджи отодвинула оба плана друг от друга, не убирая руки от каждого. Они одновременно указали, после чего она выдвинула левую руку вперёд: — Этот. Ривай был готов поклясться, что настолько самодовольного лица, как у Майка сейчас, не видел никогда. Сам же удивленно вскинул брови, но сумел сохранить безразличный вид. — Я ещё зайду, — единственное, что он решил сообщить прежде, чем вышел. — Неудивительно, — Майк щёлкнул пальцами, сбрасывая напряжение. — Давай, что ты хотела, — обратился он уже к Ханджи. Она махнула рукой на его стол, где давно лежала средних размеров папка. Решила не мешать, так как знала, что бумажная работа никому из них не по душе, и лучше лишний раз не трогать, когда они погружались в нее. Ханджи опустила голову на стол, ткнувшись лбом в любезно подложенную карту. И время снова начало тянуться. Негреющее солнце слепило до бликов перед глазами, от этого невольно клонило в сон. Стрелка часов упрямо чеканила шаг и не давала расслабиться. Если раньше Ханджи по крайней мере только скучала, то сейчас ещё и начала нервничать. Внутри что-то предательски натянулось, когда Ривай уходил. Ей надоело тут торчать, поэтому даже не старалась сделать вид, что выбирала объективно. Он, видимо, ждал от нее другого. Она поправила очки и подтянула к себе один из планов. Только, чтобы занять себя, разумеется. Майк усмехнулся, когда заметил, как она нахмурилась и начала активно что-то рисовать, перекрывая предыдущие записи. — Что ты думаешь? — Оба варианта так себе, — сообщила, не отрывая взгляда. — Иди сюда. Ханджи положила один из планов на середину и принялась выражать свою позицию: — Этот Ривая, да? Я вообще не могу понять логику географии изменения маршрутов. Какой смысл такое количество раз совершать полеты в этой зоне? — обвела ручкой место на карте. — Тут город с населением две бабки и кошка, очень сомневаюсь, что они смогут нам как-то насолить. Может, конечно, это его знакомые бабки и любимая кошка, поэтому он так хотел их проверять, но почему бы не использовать новое оборудование для этого? Или вы планировали просто любоваться на него? У тебя, кстати, тоже ни слова про оборудование, — Ханджи подтянула к себе другой план, наваливаясь на стол. — Тут вообще только сдохнуть, столько летать. Особенно меня смущает, что отряд Ривая практически не летает вместе с ним. — Не хватает людей, — объяснил Майк, — Аккерману уже просто некуда ставить часы, только если спать запрещать. — Но они же не просто видом любуются. А если они что-то обнаружат без Ривая? Они дети совсем, желательно, чтобы приказы мог отдавать кто-то непосредственно на месте, а не с земли. — Ладно, посмотрю потом, что можно с этим сделать. — Мне нравятся у тебя траектории движения, но количество часов и распределение просто за гранью. Ривай тоже предложил не идеальную схему, но он хотя бы рассматривает людей не как боевые единицы, — она осеклась, решив, что сказала достаточно. — Сядьте вдвоем и составьте что-то среднее, всё равно, когда будете показывать Эрвину, он всё переделает. К ее отчёту нареканий почти не возникло, Майк даже расписался в нем заранее, намекая на то, что незначительные поправки Ханджи сможет исправить без проблем. Незначительными сама она бы их не назвала, нужно полностью пересчитать один из пунктов — как на зло не сходилось то, что легко было проверить. «Дольше ждала» — пронеслось у нее в голове, как только взглянула на часы в коридоре. Конни сидел на столе и, хотя отдал честь, когда майор вошла в кабинет, не потрудился слезть с него. Уже только этим начал ее раздражать. Обычно она ничего не имела против того, что у них в медпункте кто-то торчал, развлекая разговорами и новостями гарнизона, но сейчас бесило. Они шумно обсуждали планы на выходные, собирались всей компанией поехать в город. И судя по веселому смеху, уже предвкушали, как соберутся все вместе. Правда мероприятию угрожала опасность в лице капитана. Эрен и Жан недавно снова поругались и немного перешли границы. Ривай, помимо прочего, заставил их писать объяснительную. Раньше они с этим не сталкивались, поэтому было страшновато. Бумажку эту он, конечно, не собирался никуда отдавать, может, прочитать ради интереса и выкинуть. Но им об этом знать было необязательно. Имир с осознанием дела усадила их за стол и тоном учительницы диктовала: — …сержант Кирштайн упал, а потом на его бренное тело порывами холодного ветра принесло чей-то заблудившийся харчок. Сержант Йегер незамедлительно извинился: «Прошу простить меня, сударь, я не хотел на вас харкать». Ребята разразились волной смеха, все кроме вышеупомянутых. Те оторвали ручки от листа и недовольно уставились на Имир. — Не смешно! Райнер подошёл к ней, положив руку на плечо, продолжил диалог от лица Жана: — Нет, что вы, ваше благородие, я сам всему виной. Это мое бренное тело оказалось на пути вашего бесценного харчка. — Это правда, — поддержала девушка, — но мне все же, право, неловко. — Нет-нет, не стоит переживать. Ханджи уже в который раз сбивалась и не могла посчитать правильно, чтобы число совпало с итоговой суммой. Гогот рядом тоже не способствовал написанию отчёта. — Саша, вот возьми, — наконец, не выдержала Ханджи и протянула девушке первую попавшуюся папку, — отнеси куда-нибудь, только не потеряй. — Это что? — Повод выгнать вас всех отсюда. Компания уставилась на женщину. Первым сообразил Райнер и начал подталкивать друзей в сторону двери. — Точно, у нас же столько дел, — Эрен нервно почесал голову и стянул замешкавшегося Конни со стола, потянув за собой. — Всего доброго, майор, — слишком театрально отдал честь Райнер, прежде чем закрыть за всеми дверь. Ханджи медленно выдохнула, чтобы унять раздражение. — Если сюда зайдет кто-то с проблемой меньше, чем отрубленная башка, я сама её ему отрублю. Отряд Ривая, несмотря на потерю своеобразного укрытия, все равно смог провести остаток дня не слишком напрягаясь. Капитана они видели только за обедом, после чего он сразу удалился вместе с полковником. Невероятными усилиями мужчины сумели взять себя в руки. Они действительно составили план, который более-менее устраивал обоих. Попрощавшись, Ривай остановился на выходе, поняв, что наступил на что-то. — Тч. «Самолётик» — Ханджи занята сейчас, — попутно дописывая предупредил Майк. — К чему информация? — Мне показалось, вы часто общаетесь, а она и без лишних разговоров зашивается. — Показалось. Изначально правда не собирался к ней идти, теперь же хотелось из чистого принципа. «Конечно, отвлекаю несчастную «лишними разговорами». Это же мне только дай повод с кем-нибудь пообщаться. Ничего не поделаешь, такой уж человек - экстраверт до мозга костей. А ей, видимо, безупречные светские манеры не позволяют послать меня. Спасибо, Майк, что бы я делал без твоих советов. Открыл глаза» Ривай знал — он недолюбливал Майка в основном из-за Ханджи. Были, конечно, и другие причины: абсолютно разные характеры, взгляды, несовпадение мнений почти по каждому вопросу. Но на всё это можно закрыть глаза, во всяком случае, Захариус справлялся. На то, что Аккерман еле сдерживался, когда видел их вместе, закрыть глаза не получалось. Он понял это почти сразу и не собирался ничего менять. Майк, возможно, тоже догадывался о главной причине их ссор. Причина не догадывалась ни о чем. Причине и в голову не пришло подумать об этом. Причине, честно говоря, было плевать, кто, с кем и как часто ссорится. Для Ривая идеальным вариантом было бы, чтобы она сама додумалась. Поняла, что он на что угодно готов, лишь бы вернуть её. Поняла, что Майк ей не подходит. Потому что подойти к ней и сказать об этом прямо он не мог. Нет, конечно, мог чисто в теории, но берут большие сомнения, что она подскочит от радости с криком: «Наконец-то», и они поцелуются под звуки фейерверка. Поговорив об этом с Ханджи напрямую, он, вероятно, закопает себя окончательно. Она, во-первых, будет смеяться на весь штаб, а, во-вторых, ему после этого разговора только вешаться. Никому не удастся унизить его так, как это сможет сделать она. В большей степени задевало именно то, что она вступалась за позицию другого. Что, когда выбор стоял между двумя, она, не задумываясь, выбирала не его. Совершенно очевидно, что специально задевать его она не планировала. Но факт того, что жизнь Ханджи не ограничивалась только теми моментами, когда она на глазах у Ривая, не укладывался в голове. Удивительно, но не все ее действия были направлены на то, чтобы выбить из него какую-то реакцию. Ханджи стояла лицом к окну. Вглядывалась в окружающий пейзаж, в надежде отвлечься. Рабочий день официально не закончился, а она уже готова искать веревку с мылом. Была прервана громким хлопком двери. Та открылась легко и резко, как от сквозняка. Звук шагов, правда, подсказывал, что сквозняк тут не причем. Девушка мысленно прокляла все на свете за то, что не додумалась запереть на ключ. — Да кого еще могло принести… — громко произнесла и обессиленно обернулась на источник шума. — Радушный прием, — поспешил отреагировать Ривай, явно не ожидавший подобного отношения к своему появлению. Он стоял ровно, скрестив руки на груди. Полностью уверенный в том, что может здесь находиться. Эта уверенность наверняка одна из причин, почему его опасались даже те, кто выше по званию. Она не опасалась. Просто в очередной раз подумала об этом. — Я занята. Глаз дернулся - скорее по ощущениям, чем на самом деле. Он нервно усмехнулся. Точно не хотел получить подтверждение указаниям Майка, когда шел сюда. Да и тон у нее такой, словно он здесь действительно не важнее обычного солдата. И самое болезненное, что он понимал, скорее всего так и было, но тяжело в лицо получать прямое доказательство. — Я вообще-то пришел с тобой важные дела обсудить, — не в его манере было бы извинившись, неловко удалиться. Понятия не имел, о чем с ней заговорить, так как изначально этой цели не преследовал. В голове проносились мысли, и ни одна из них не была подходящей. Кроме, может быть, той, которая волнует его ещё с их предыдущей встречи. — Какие? — тяжелый вздох. Из всех людей присутствия Аккермана ей хотелось меньше всего. Потому что не могла так просто его отправить куда подальше, как это сделала ранее с его же отрядом. Хотя имела на это все основания. Ривай с серьезным видом сел за стол напротив нее. Завел разговор на единственную тему, что пришла в голову. Самую неудачную, как потом показала практика. — В общем, Ханджи, — смотрел ясным четким взглядом, — какого хера произошло сегодня? — Ты про ваши детсадовские соревнования? — наигранно, хотя и с неким интересом, спросила она. — Вы бы уже купили линейку или монетку кидали, уступая по очереди. — Да я вот уточняю, ты ему персонально подлизываешь или всем? А то мне, может, в очередь встать и… — он резко замолчал. Не ожидал такой реакции от себя. Понимал, когда шел сюда, что, пребывая не в лучшем настроении, вероятно, наговорит лишнего, но чтобы так резко отвечать на привычные для них двоих фразы. Прекрасно осознавал, что ведет себя хуже ребенка, но отступать уже было некуда. — Чего? — Будешь отрицать? — Ты мне серьезно высказываешь за то, что мое мнение не совпало с твоим? — Не за это, — если честно, и сам не до конца понимал, за что. — То есть ты высказываешь? Хотелось прекратить прямо сейчас. Возможно, даже встать и уйти, без объяснений, потому что Ривай понимал — еще немного, и их разговор, если его еще можно обозвать таким мягким термином, зайдет не в самое приятное для обоих русло. Но предшествующие события сыграли злую шутку. Оба выведены из состояния равновесия, и оба сейчас не готовы отступать. Все проблемы, существовавшие между ними, ощущались как никогда остро. И плевать даже в какой-то степени, чем все может обернуться. Просто высказаться. Просто выпустить пар. В конце концов, если они не подойдут друг другу в качестве подушки для битья, тогда кто сможет? Ханджи всегда вскипала быстро, как огонь вспыхивал от бензина. Она вообще любую эмоцию подхватывала молниеносно и гиперболизировала. Ривай же заводился медленно. Чувствовал, как злость скользила по телу, двигалась по венам, заполняя его полностью. Череда бесполезных обвинений на повышенных тонах. Расследование по поводу того, почему же Ханджи предпочла план полетов Майка, наконец, в край исчерпало себя. Не выдержав, она ядовито воскликнула: — Потому что люблю его, представляешь, до мурашек, до дрожи в коленках, — ядерно-алый отблеск в глазах, не суливший ничего хорошего. — Почаще себе это говори, вдруг поверишь. — А мне не надо верить, чтобы это было правдой! — Тогда скажи мне, почему это звучит смешно? Он волнуется за тебя только в каких-то исключительных случаях: когда я сюда иду, когда нужно отключить беспилотник. Но я не вижу, чтобы он забирал тебя отсюда хотя бы в час ночи, чтобы он на секунду отвлёкся и заметил, что тебя нет в столовой. Но, когда нужно создать видимость, он сразу здесь! — А тебе не приходило в голову, что не это самое главное? Будет для тебя открытием или нет, но я дееспособна, и нянька мне не нужна. Он не обманывает меня через слово, не говорит: "Знаешь, Ханджи, никто никому ничего не должен…". — Что за бред ты несёшь, кто тебя обманывал?! — резко подскочил он. — А ты не припоминаешь? «Не оставлю тебя одну». «Ты — единственная, к кому я что-то чувствую». Хм, — она приложила палец к губам, нарочно изображая мыслительный процесс. — Не знаю, даже, какому черствому брюзге могут принадлежать эти слова. Не подскажешь, как звали того летчика, с которым у меня что-то было в академии? Райвель? Рауль? Как же… — Прекрати, — сухим голосом отчеканил мужчина. — А что? Ты же сам поинтересовался. И после всего ты ещё приходишь и читаешь мне нотации. Головой, видимо, долбанулся и решил, что можешь заниматься подобным. Только вот на вопрос ответь. Даже не мне, самому себе. Потому что я-то ответ знаю. Ты вообще кто, чтобы лезть в мою жизнь? — Прекращай, или я рот тебе закрою сам. Он ясно ощущал горячий комок ярости, разрастающийся по всему организму. Она раздражала своим странным задором. Увидела в нем последнего врага народа. А ведь он говорил эти фразы тогда абсолютно искренне. Он и так себя винил, ночами не спал или бился в конвульсиях, а она еще и масла в огонь подливала, когда думала, что он с самого начала был мудаком. Был, конечно, но для нее отчаянно пытался стать лучше. И ведь где-то краешком сознания ощущал — она не знала и не могла этого знать, и имела все права на свете на него злиться и срываться, таить ненависть или даже строить планы по уничтожению. Он ведь так удивился ее радостной реакции, когда вновь встретил. Возможно, действительно, все еще считал, что имел хоть какие-то шансы с этой женщиной? Глупо, сколько себя не убеждай — поступки говорили иначе. «Как дурак носишься с ней, а она об тебя даже грязь от ботинок побрезгует вытереть» Он резко переменился. Впился сталью глаз, хищно ухмыльнувшись. По затылку девушки пробежал холодок. — Ты правды хочешь? — медленно зашагал в ее сторону. — Слушай. Ты — жалкая девочка, — поймал ее руку, занесенную для пощёчины. Тихо растягивал каждое слово, словно смакуя горький привкус её ран. А ведь пощёчина помогла бы прийти в себя. Оскал вызвало уже то, что Ханджи сорвалась. Не смогла натянуть улыбку. Злобно смотрела ему в глаза. И так хотелось разглядеть за этой злостью, за стеклами очков, за красной пеленой её саму. Как голодный зверь почувствовал уязвимость. Осознанно хотелось задеть ее. Просто, чтобы не страдать одному. — Никому не нужная. Глупая. Напуганная. Сжимал ее запястье, уже знал, что делал больно. Она этого ещё не знала. Не выдергивала, не кричала. Нельзя быть такой упрямой, очкастая. Зубы сколешь. — Все тобой пользуются, — шепотом, вынуждая ее догадываться по колебанию воздуха возле открытой шеи. — Сдохнешь — никто не всплакнет. Это похоже на наваждение. До конца и не понимал, что перед ним — она. Получал плохо объяснимое наслаждение от того, что глаза у нее становятся прозрачными. Ханджи заглушено промычала от боли и дернула руку, отвернувшись. Ривай отпустил. И той же рукой, что только что держал, подтянул ее к себе, вынуждая снова посмотреть на него. — Настолько жалкая, что готова выслушивать всё это дерьмо. Она опустила взгляд, будто пытаясь найти подходящий предмет, чтобы кинуть в него. Но потом резко посмотрела прямо в глаза. Холодно, даже как-то безучастно. Неестественно выпрямилась. — Всё сказал? Обидно именно потому, что это сказал он, а не кто-то другой. Не случайно попал в точку, а знал куда бить. И еще обиднее, что она и не пыталась защититься. Он действительно ее задел. После стольких лет все так же легко мог разворотить в душе все наизнанку и уйти, оставив беспорядок. К слову, это был первый раз, когда Ривай осознанно причинял ей страдания. Подобные настроения находили на него и раньше, но никогда не были направлены на Ханджи, наоборот, она всегда, подобно сюжету его любимых ночных фильмов разума, выдергивала из этого странного транса, и он мгновенно приходил в себя. Конечно, она бы рассмеялась, услышав такое, ведь ей со стороны казалось, что Аккерман уже отточил в совершенстве голодные игры с ее чувствами. Собрала все силы, чтобы не дрогнул голос. Никогда больше не даст перед ним слабину. — Уходи. А Ривай и вправду собирался уйти, вот только шум, который донесся до него ровно в тот момент, когда ладонь коснулась дверной ручки, мгновенно идентифицировался в голове, и он замер на месте. Неуверенно развернулся. Ханджи стояла к нему спиной, плечи слегка подрагивали. Всё кипевшее внутри секундой ранее, враз исчезло. Единственное, что осталось — злость на себя. «Она плачет» Ривай аккуратно подошел к ней. Несколько замешкался, не понимая, как следовало себя вести. В итоге, просто вымученно констатировал: — Ханджи, я идиот. Она резко обернулась, была уверена, что он уже вышел. Злость во взгляде погасла также быстро, как и зажглась, заменив себя банальной усталостью. — Самокритично. Ривай несколько раз глубоко вдохнул, прежде чем снова что-то сказать. Подбирать слова оказалось тяжелее, чем рубить с плеча. — Нес полный бред. И ты сама знаешь, что это бред, — она иронически хмыкнула. — Ну, врежь мне, если хочешь. Только, пожалуйста, не плачь. Не плачь никогда из-за меня. Последнее предложение произнес совсем тихо прерывающимся голосом. Страшно от осознания — именно он довел ее. Специально. Ее. Она, конечно, тоже явно специально бередила прошлое. Но у нее и прав на это больше. Всё-таки телепатических способностей не имела и не знала, что он постепенно ехал крышей. Ханджи изумилась тому, как он смотрел сейчас. От прежней убийственно-ледяной пустыни не осталось и следа. Словно броня треснула, обнажая хрупкие уязвимые чувства. Она читала его, как открытую книгу. Прекрасно видела, как ему стыдно, как он раскаивался. И, признаться, ее очень удовлетворяли его окрашенные в цвет виноватого котенка глаза. Однако девушка заметила в них еще кое-что. То, что, на самом деле, все это время пыталась не замечать. Он смотрел с такой теплотой и лаской, и она будто переместилась во времени, вновь оказавшись той, что была влюблена в него шесть лет назад. Особенный взгляд, предназначенный лишь ей одной и никому больше. В груди защемило от тоски и осознания того, что это все в прошлом. Они так близко друг к другу и одновременно — слишком далеко. Несколько слез крупными гроздьями скатились по лицу. Забавно, как пару минут назад клялась кровью, что больше не покажет себя настоящую перед ним. Но она так устала, чувствовала, как опустела внутри, и не осталось сил на наигранную гордость. Ривай мягко коснулся шершавой ладонью ее лица и вытер большим пальцем теплые капли. Не особо отдавал отчет своим действиям, среагировал импульсивно и внезапно для самого себя. Да и просто никогда не любил слезы на ее лице, особенно слезы, пролитые по его вине. Все же медленно, но верно до него дошло — резкий порыв слегка неуместен, особенно если вспомнить события пятиминутной давности. Нервно хотел одернуть ладонь, словно от огня. Ханджи неожиданно мягко накрыла его руку, вновь прижимая к своей щеке. С любопытством заглянула в глаза, наблюдая за его реакцией. Игралась, даже когда сама находилась на грани. Она, в отличии от Ривая, не пыталась даже осознавать, что делает. Никогда не копалась в своих чувствах, сейчас тем более. Он снова попался в ловушку ее карих глаз. Покрытые едва заметной пеленой, они вдруг начали теплеть, завлекая его, подобно зыбучим пескам. Пленительные, манящие, желанные. Как легко им манипулировать, если бы она только осознавала свою власть. Вроде чувствовал, как она гладила его руку, но сомневался, ведь уже почти полностью забылся. Ощущал на себе, как она быстро дышала. Задыхаясь вместе с ним. Расстояние неумолимо сокращалось. Оба тянулись друг к другу, неуверенно и смело. Внутри что-то резко натянулось и сразу же оборвалось, и будто бы по венам побежали мурашки. Приятное предвкушение, волнение, возбуждение. Полузакрытые веки. Тщетные миллиметры между ними. Мгновение, отделяющее от счастья. Стоп. Трезвость рассудка холодной плетью заставила вовремя остановиться. Внутри бушевал ураган, всё переворачивалось от осознания ситуации. Осознания, что находиться вместе не так уж и легко. Играть в дружбу ещё сложнее. И пусть до этого момента все получалось отлично, они даже помогали друг другу в какой-то мере, но сейчас стало совершенно очевидно — не стоило это больше продолжать. Ривай не мог утверждать, что не сорвётся также завтра, послезавтра или ещё когда-нибудь. А заставлять ее плакать как-то не очень хотелось. Тем более не хотелось пользоваться ее замешательством от того, что довел. — Нам не стоит больше общаться, — отрезал Ривай, убеждая в этом себя в том числе. Ханджи молча кивнула, провожая его взглядом. — Я, наверное, не вовремя, — скомкано проговорил Моблит, столкнувшийся на входе с Риваем. Напряжение, царившее в кабинете, не заметить было невозможно. Даже воздух какой-то тяжёлый, неприятный. Она с облегчением выдохнула, когда закрылась дверь. Принялась раскладывать предметы в ящике, которые, в общем-то, и так стояли на месте. Руки от чего-то тряслись, а голова отказывалась начинать соображать. Она мысленно несколько раз проиграла всю ситуацию заново, осознавая, как много способов было избежать всего. — Я хотел узнать, — подал голос Моблит. Ханджи испуганно вздрогнула, будто до этого не осознавала, что здесь находился кто-то ещё. Эмоции захлестнули новой волной, захотелось одновременно заплакать и дать кому-нибудь по лицу. Она пыталась глубоко дышать, чтобы не сорваться. Хотя… Почему она вообще должна держать себя в руках? — Про отчёт? — притворно спокойно уточнила она. — Да, там же подписи нужны офицеров, а они… — Я сейчас считаю до трёх, и если ты не успеешь исчезнуть, я втыкаю ручку тебе в сонную артерию. Можешь передать всем офицерам, которых встретишь, что этот отчет окажется у них в заднице, если кто-то попадется мне на глаза. Мужчина опешил, не понимая, как реагировать. — Раз… — она взяла со стола ручку и, подходя ближе к Моблиту, демонстративно щёлкнула ей. — Майор? — все ещё удивлённо смотрел на нее. — Два… — Ханджи крепко взяла его за предплечье. И что-то в ее глазах подсказало ему, что она ни капельки не шутит. Он испугался, резко отойдя от нее. На «три» ручка полетела в уже удаляющуюся фигуру. Стало легче. Не намного, но все же. В висках пульсировало, и она старалась дописать этот гребанный, абсолютно ее не волнующий в данный момент, отчёт. Дописать до того, как она сорвётся, порвет его и запустит в окно вместо конфетти. До того, как от переполняющих эмоций перевернет этот стол. До того, как потекут слезы. Ровно в пять Ханджи закрывала кабинет с чувством выполненного долга. Отчёт у Смита. Можно идти к себе. Как же это по-взрослому — отложить истерику до конца рабочего дня. А в следующий раз, подвернись таковой, она ее запишет в календарь на свободный день? Майк, на удивление, сегодня тоже вернулся рано. Под звуки рыдания он домой ещё не заходил. Не то чтобы это самое страшное, что могло случиться. Но достаточно необычно. — Давай уедем? — абсолютно серьёзно проговорила Ханджи. Даже не проговорила, скорее попросила. Сидела, обнимая себя руками, её била крупная дрожь. Рыдала взахлёб, как плачут дети. Так, будто случился конец света, будто она вся только и состояла из этих слез. Майк никогда её такой не видел. — Ты сейчас серьёзно? — он мягко поднял её лицо за подбородок, вынуждая посмотреть на него. — Ты столько смертей видела, половину на своих руках. Видела, как совсем маленькие мальчики лежат без ног и рук, как взрослые мужики с жизнью прощаются, оставляют после себя детей сиротами. Слышала, как они кричат, как вспоминают кого-то в последний раз. А заплакала сейчас, когда большая часть твоих обязанностей — заполнять бумажки? Она понимала, что он прав, но и объяснить ему не могла. Себе не могла, а ему тем более. Она ненавидела Ривая. За то, что довёл её до этого состояния, за то, что напомнил, за то, что повёл себя, как свинья. За то, что она сама чуть его не поцеловала. И это просто подарок судьбы, что у неё в нужный момент включились мозги. Чуть не поцеловала. После того, как он её довёл. Браво. Где-то можно получить кубок за самый тупой поступок? — Пожалуйста, — Ханджи убрала его ладонь от своего лица и сжала в своих руках. — Ты обещал мне, что если я попрошу… я прошу. Честно сказать, он сильно удивился. Они договаривались об этом очень давно. Практически сразу после того, как сошлись. Она впервые с того момента заговорила на эту тему. Смысл договора был в том, что когда ей надоест бесконечная езда по гарнизонам, она скажет. И Майк переведется в резерв. Ханджи найдет себе занятие на гражданке. Но основным ее делом станет поддержание дома или другая сопутствующая детям чушь. Ханджи сейчас расписалась в этом. Хотела ли она этого на самом деле? Вряд ли. И Майк это понимал. — Ты сейчас на эмоциях, — спокойно констатировал он. — Я завтра уезжаю в командировку на неделю, Смит дал распоряжение. Если скажешь об этом ещё раз, после того, как я вернусь, то мы уйдём. Можешь не сомневаться. Ханджи верила ему. Потому что это была правда. И так страшно стало из-за этого. Она не знала, что хуже: остаться здесь в потенциальной опасности ещё и с Риваем поблизости или уйти, жить спокойной жизнью, учиться варить супы. Как она засыпала особо не помнила, а проснулась на удивление абсолютно спокойной, даже опустошенной. — … Разумеется я не в восторге, ты уезжаешь на неделю, — усмехнулась она, поправляя футболку, которая за ночь сползла на одну сторону, оголяя плечо. Она вытянула руку, намекая на то, чтобы мужчина помог ей встать. — Будешь изменять, проверься у врача прежде, чем возвращаться. — Ты тоже, — рассмеялся Майк, поднимая её на ноги. — А мне с кем? — Аккерман. Никто из них разумеется не воспринимал этот разговор всерьёз. Однако Ханджи и правда стало интересно: — Ревнуешь? Мужчина посмотрел на нее очень самонадеянно, провел рукой по голове, как бы намекая на высоту, а потом опустил почти до живота. Жест, в котором очень чётко читалось: «Ну ты серьёзно сравниваешь?». Она отреагировала неожиданно ярче, чем могла предположить, согнувшись пополам от смеха. — А это ты про рост? Звание? Или вы что-то ещё успели измерить? Времени оставалось немного, но они успели слегка позавтракать. После с накинутым на плечи форменным пальто Ханджи, как порядочная жена офицера, стояла на крыльце, готовясь махать белым платочком вслед. Утро выдалось морозным и свежим. Сквозь розоватые жиденькие облака пробивались лучи предрассветного солнца, освещая и заставляя искриться появившийся за ночь иней. Пахло сыростью и опавшей листвой, вдалеке еще радовали пением несколько птиц. Она растирала плечи, чтобы согреться — не предполагала, что сборы будут долгими. И очень пожалела, что не надела сапоги, а стояла в легких туфлях. Буквально подпрыгнула к Майку, когда тот сообщил, что отправляется. Она мягко поцеловала его, пошутила, что неплохо было бы действительно захватить какой-нибудь платок, для эстетики. Он заливисто рассмеялся и, махнув рукой, сел в машину. Некоторое время провожала взглядом и собралась уходить. Разворачиваясь, случайно пересеклась с ледяными глазами. Задержалась на них секунду, может и меньше и, вздохнув, закрыла за собой дверь.