***
Летов был в чем-то прав. Тут совершенно нечего делать. Но, сука, свой дом, огородик, садик и никакого шума. Как-то так я и хотел встретить свою старость на земле. Только семьи не хватает. Итак, как я понял, здесь район тех, кто попал по блату. Вообще тут все напоминало что-то типа дома престарелых. Мы с Распределителем долго таскались по кабинетам, собирая какие-то бумажки. Небесная бюрократия. Ха-ха. Скоро ко мне пришёл поздороваться Курт Кобейн. Как он выразился, «просто познакомиться с новым соседом, который, так сказать, в чем-то коллега». Курт, как и я, в последний момент отказался от того, от чего просто не смог отказаться при жизни. В общем, мы подружились. — Слушай, — начал я, — тебе не кажется, что тут вообще не людно? Или так только у нас? — Да не, — отвечал Кобейн, — тут только те, кто умер в двадцать первом веке. Потом все перерождаются в других людей на Земле потихоньку. Кстати, — он посмотрел на меня, — а откуда ты так хорошо говоришь по-английски, ты же русский? — Видимо, тут каждый говорит на своём языке, и каждый друг друга понимает, потому что я слышу, что ты говоришь по-русски, — предположил я. — Наверно, — пожал плечами Курт, и мы замолкли. Молчание прервал как всегда я. — Подожди, ты же умер в двадцатом веке. Почему ты ещё не переродился? — Мы же тут по блату, камон. Неправедные души. Такие не перерождаются.***
Так мы сидели в задумчивости (видимо мы тут только и будем, что сидеть в задумчивости, потому что сигарет здесь нет, и курить запрещено). На горизонте, разгоняя белый туман, появилась фигура. Она уверенно приближалась к нам. Скоро она к нам подошла, и я понял… — ЦОЙ!!! ЦООООООООООЙЙЙ!!!!!! ЭТО ЖЕ ЦОООООЙ!!!!! СМОТРИ, КУРТ, ЭТО ЦООООООООЙ!!!!!!! ВИКТОР, ЗДРАВСТВУЙТЕ! — П-привет. Я немного стал з-заикаться, надеюсь это не п-помешает. Курт. П-пошли на рыбалку, м-мы же договаривались. Как я понял, Цой стал здешним Буддой. Заикающейся Буддой. Или заикающимся? Черт определит эти рода. Или роды? Да блять. — Можно я пойду с вами? Мне столько хочется узнать от вас, Виктор… — К-конечно, иди с нами.***
Когда мы возвращались с рыбалки, я, довольный общением с кумиром, Курт, весёлый после тьмы библейских анекдотов, и Цой, немного уставший от постоянной болтовни, в раю покой прекратился. Я заметил Распределителя, и наша компания, не сговариваясь, подбежала повидать старого знакомого. — Здравствуйте! — крикнули мы наперебой. Распределитель улыбнулся, я впервые видел, как он улыбается, а не усмехается. Он держал какой-то поводок, за который он и дёрнул, и на свет божий (теперь так можно говорить вовсе без сарказма) заехал Летов с кляпом во рту. — Предугадываю ваши вопросы. Этот идиот в мой стол петардой попал. Не будь я существом, я бы умер. Так что на полном основании он теперь с вами. Приберитесь в положенном ему доме. Скоро к нему придёт похмелье за все дни, которые он пропил. — А знаешь, на кого ты похож? — вертелся около Летова Кобейн, — Дай подумаю… В этом новом прикиде ты похож на Ганнибала Лектера! — К-кстати да. Очень п-похож, — улыбался Витя. — Так ребят, давайте, покажите его дом, — я принял у Распределителя Игоряшу. — Распаковывать этот подарок, я так понимаю, не стоит? Почти все жители рая оценили мою шутку. Распределитель же подтвердил мои слова. И мы покатили к дому «подарочка».***
— Курт, приготовь что-нибудь по-быстрому, жрать охота, — сказал я, усаживаясь на стуле кухни. Летова я поместил напротив себя, так что я мог спокойно наблюдать за ним и есть. — Щас я яишенку зае… Забабахаю. Знаете, вот вечно можно наблюдать за тремя вещами — за огнём, за водой и за тем, как Кобейн готовит яичницу. Первым делом он искал сковороду с таким грохотом, что я побоялся, как бы нам за это не влетело. Потом он подбежал к холодильнику, открыл его и крикнул: — Сливочное масло! Сливочное масло! Включил плиту, поставил сковороду. Кинул хороший такой кусок масла и начал его размазывать по сковороде. Когда масло растаяло, он опять кинулся к холодильнику и обратился наконец-то ко мне: — Как думаешь, Ганнибала, наверно, тоже надо покормить? — Давай, только не человечиной. Жарь ему тоже яичницу, пусть ест как нормальные люди. Курт открыл холодильник и начал кричать во все горло: — Пять сырых яиц!!! Пять сырых яииииц!!! — Да Боже! — вошёл Цой. — Что ты орёшь как резаный. Я знаешь, как перепугался. На, вот тебе швабра и пять сырых яиц. — Откуда они у тебя? — спросил Кобейн. Его, видимо, не смущало, что Цой перестал заикаться. — По дороге от твоих воплей снесся, — Витя улыбнулся и сел рядом со мной. Курт продолжил демонстрировать свое кулинарное мастерство. Он по очереди кинул яйца на пол, потом достал их и вылил на сковороду. Посолил, подумал и ещё раз посолил. — Я прибрался вроде бы везде. Сейчас более-менее чисто, — говорил мне Виктор. — Не знаю, правда, когда нам его развязывать. — Давайте только тогда, когда у него похмелье начнётся, — предложил я. Цой кивнул, а Кобейн колдовал над яичницей, не слушая нашего разговора. Курт пошёл подавать блюдо на стол, чуть нас всех при этом не убив, и я начал есть. Вдруг Летов начал неистово визжать, настолько, насколько ему позволял кляп, и покатился куда-то от нас в сторону выхода. Эта визжащая адская повозка перевернулась, когда Егор врезался в стену. — Если ему не нравится яичница, так бы сразу и сказал, — нахмурившись, проговорил Кобейн.