Среди океана белого мрамора

[Михаил Горшенев] Было очень странное ощущение. Летов был неизвестно где. Меня одолевало чувство ненависти к нему, но и одновременно чувство какой-то потери. Я поделился этими мыслями с Цоем, с которым сидел на кухне. Он пожал плечами и коротко ответил: — Привычка. Ещё более странные чувства были у меня по отношению к Виктору. Я чувствую какую-то привязанность к нему, уважение и одновременно непонимание. Хочется говорить с ним, но начинаешь говорить — часто становишься дураком. Поэтому одновременно он и мил, и противен. Весь наш путь и все наше приключение я вёл себя неуверенно от этого чувства. Сейчас же неуверенность только нарастала, меня била дрожь, и я просто ждал, когда же из другой комнаты выйдет Кобейн и разрушит эту мучительную тишину. Хотя бы обычным звуком своих шагов. Но мне кажется, если бы он это сделал, я бы его проклял. — Виктор… — начал я зачем-то и чуть не сошёл с ума. Он на меня посмотрел. Снова дрожь. Цой встал и начал делать кофе. Дверь комнаты, где был Курт, распахнулась, и он быстро подошёл к нам, вовсе не думая нарушать тишину всего-навсего звуком шагов. — Что… — Да так, так, ничего, ничего… — слишком быстро сказал Курт. Видно, что он нервничает, и также странно, как и я. — Что ты чувствуешь? — спросил я, пытаясь тем самым разобраться в самом себе. — Как заново родился, конечно, — дергано улыбнулся Кобейн. — Но как будто ногами вперёд. Неуютно. Наступило молчание. Его нарушил Курт, ведь он не был в каком-то стремном оцепенении, его наоборот переполняла энергия. — Мне кажется, пора спать, — сказал он, хотя казалось, его разные глаза готовы только метаться и дёргаться, но никак не покоиться. Виктор отхлебнул кофе и пожал плечами. — Пора так пора. — Я буду спать на диване, — объявил я и пошёл в гостиную. Всё начали расходиться. Курт целеустремлённо пошёл к комнате, но вдруг повернулся ко мне и начал рассматривать. Я остановился и устало буркнул: — Что? — Не бойся своих чувств. Жди его. Я оторопел. — Откуда ты знаешь? — Я ничего не знаю. Я просто должен был это сказать, — сказал он, закусив губу и поспешив удалиться.

***

[Курт Кобейн] Черт, как трудно быть чертом! Какая-то херня происходит вокруг… Это невозможно! Я знаю теперь все. Абсолютно все… Я случайно прочитал мысли Цоя. В ПИЗДУ ТАКОЕ УМЕНИЕ! То, что я видел — ужасно. Мой мир больше не будет прежним. Я не хочу, нет, нет… Я не хочу быть существом… Распределитель, ты один знаешь, что со мной происходит, если ты меня слышишь… У меня по лицу закапали слезы. Они такие холодные. Если ты меня слышишь, то верни мне бьющееся сердце, нормальные глаза и ничегонезнание. Человеческое ничегонезнание…

***

[Егор Летов] — Пиздец, куда мир катится, а? Нет, это пиздец, друзья, это… — Да, действительно, как так. Выстрелил в голову и умер, вот это новости. Голос Смерти заставил Летова прекратить самобичевание. Егор нахмурился и плюхнулся на диван. В кабинете Смерти была гробовая тишина. — Отлично, теперь ты мне дашь сказать хоть что-нибудь, — бесстрастно сказал Смерть. — Вопросы есть? Только давай без криков. Игорь посмотрел на Смерть как на идиота. Неужели он действительно думает, что Летов способен на крики? — Какого хера? — буркнул музыкант. — А на что ты надеялся? Думал, обрел бессмертие, ага щас, давай поцелую, — Смерть откинулся на спинку кресла. — Или думал, тебя отправят в другой загробный мир? — Я не знаю, что это было, если честно… Она меня обманула? Смерть улыбнулся. — Ни на вот столечко. Такая же дура, как и ты. Игорь встал и прошелся по кабинету. Он пытался делать вид, что погружен в размышления, но на самом деле рассматривал кабинет. Всякие очень интересные штучки по-любому находились внутри шкафов, потому что только что-то вроде глобуса и пресловутый магический шар были доступны глазу. Смерть усмехнулся и убрал непослушную прядь волос. Его очень занимал посетитель. Хотя, он же сам его привел, какой это посетитель? Гость. Вот он, будущий Всадник Апокалипсиса. Смерть подумал, что было бы неплохо уйти на покой, как только Распределитель станет Новым Сатаной. Неважно, каким будет этот покой. Пусть ученик его убьет, только красиво. Прикажет сделать сэппуку или харакири. Такая смерть вошла бы в учебники по истории! Сделали бы открытки всякие, потом легенду сложили, а потом уж и анекдотов насочиняли. Смерть откинул голову и захохотал. Игорь же, ничего не подозревая о его грандиозных планах, смутился. Летов рассматривал глобус. Земля… такая большая, но родной уголок всего один, и хорошо, если он отмечен хотя бы точкой. — Где она сейчас? — вздохнул Летов, вспомнив о родном человеке. — В Отделе Прорицания работать будет. Незрячая ведь, — Смерть улыбнулся, так удачно он заменил пошлое слово «слепая». — Туда все такие попадают. Ну, кроме Ванги, — улыбка стала шире, — её я оставил на Земле ради шутки. Хорошие времена были. — Извиняюсь, что перебиваю, — сказал Егор, — но, получается, я её больше не увижу? — Да. — Не понимаю я вас, люди, — сокрушенно покачал головой Гитлер. — К сожалению. Сколько раз пытаюсь, а все неясно. Вот хотя бы вы. Ну если любите друг друга, зачем стрелять на брудершафт? — Ты, дядя, и не поймешь. Нет в тебе чего-то человеческого. — Пойдем, племянник, выпьем. По-человечески, — хихикнул Смерть. Гость ему все больше нравился. — Ну, пошли… те. — Нет-нет. Прошу на ты. Смерть встал и похлопал по плечу Игоря. Они вместе вышли из кабинета, и вместе пересекая темную дорогу, недоступную для ангелов, Смерть захохотал: — А Распределитель-то не знает, что ты умер. У него инфаркт случится! Все помрут, один ты останешься, извиняюсь за выражение. — Как тут красиво! — с широко раскрытыми глазами протянул Летов.

***

[Михаил Горшенев] Ночью на острове очень красиво. Я лежал на диване, прижав подбородок к груди, и смотрел в окно. Было слышно, как вдали шумел океан, как рушатся чьи-то мечты, принципы и жизни. А, так это невдалеке, это совсем рядом, внутри меня. Я опять подумал о том, что сказал мне Курт. Ждать Виктора? Не бояться своих чувств? Так, я, кажется, понял… Я рывком встал с дивана и направился в комнату к Цою и Кобейну. Я расхабарил дверь, и Витя сел на кровати. Кроме него, никого в комнате не было. — Запомни, я тебя не люблю! Я не голубой! Я просто плохо перенёс все эти наши похождения… Это все глупости! Может быть, ты меня просто раздражаешь сейчас, или типичная фанатская любовь, я не знаю… Цой сидел, выпучив глаза, и, видимо, не старался меня понять. Поэтому я продолжил: — Нет, никакая это не любовь. Я люблю только свою жену, да… И вообще, я человек свободный, я не должен так зависеть от тебя. Это немыслимо! — Но я-то тебя люблю, получается. И ты мне только что разбил сердце, — не своим голосом ответил Виктор. Я пригляделся… Так это и не Виктор Цой! Это был совершенно посторонний мужчина. В темноте не разглядеть, кто. Я поискал глазами какое-нибудь оружие и нашёл только швабру. Я облокотился на швабру и, чтобы не вызывать подозрения, продолжил: — Правда? И давно ты уже меня любишь? — Всю жизнь, — спокойно ответил голос. Голова незнакомца легла на подушки, и я ворвался в комнату. Я несколько раз ударил его шваброй по голове, достаточно сильно. Успокоившись, я обернулся и увидел… РАСПРЕДЕЛИТЕЛЯ! — Это был ты?! — взвизгнул я. Ну всё, дьявольское отродье, тебе крышка. — Угу. — Как ты… Ты знаешь кто?! Ты… Да я… — Угу. Уйди, пожалуйста. У меня свиданка. … Чего? Ну, ладно, я пойду… И я вышел. К черту всё, пойду на пляж. Надеюсь, выплывет акула и сожрёт меня с потрохами. И на том свете мы с Виктором не встретимся.