Любовь

Их первый раз был восхитительным. Они лежали на боку, и Безымянный любил Мильтена так медленно, будто совершал какое-то таинство. Он входил глубоко, прижимаясь всем телом, его тяжелое дыхание шевелило волосы на затылке. Своей мозолистой ладонью Безымянный размазывал масло по всей длине члена мага, гладил головку большим пальцем. Мильтену было удобно и спокойно, он наслаждался вниманием партнера, тихо сказанными на ушко комплиментами. Он чувствовал, как Безымянный сходит с ума по нему, как старается доставить максимум удовольствия. И Мильтен его получал. В объятиях мужчины маг ощущал себя сокровищем. Когда Мильтен кончил, Безымянный быстро подрочил и вытер его и себя. Мильтен был изнеможен долгим соитием, тело налилось тяжестью, приятным теплом. Безымянный смотрел на него, и взгляд этот буквально светился нежностью и обожанием - Мильтен не мог оторваться от огромных серых глаз, прекрасных, словно поцелуй Инноса. Все, что делал Безымянный, как он чувствовал этот мир и каким видел его самого, шло вразрез со всем, что Мильтен успел повидать. Грязь и убожество колонии, оскорбления, тычки и обливание помоями - все это покрылось ледяной коркой и разбилось, стало мелким и незначительным. Потому что объятия Безымянного были ближе, вот они, происходили здесь и сейчас. Потому что Мильтен все еще чувствовал в себе остатки семени, послевкусие от его чутких ласк. Голова немного кружилась от пережитого удовольствия, и маг положил ее на ключицу любовника, принимая поцелуй. Безымянного откровенным красавчиком не назовешь, но зато какой он был пылкий в постели, какой искренний и прямой. Мильтен чувствовал, что с каждым днем влюбляется в него все сильнее, и как его живительная нежность сметает на своем пути страх и неуверенность в собственной полноценности, проникая в самое сердце. Маг задремал на крепкой груди, и в этот раз его видения не были наполнены жизнью в колонии. Он улыбался во сне. Утром они снова занимались любовью. Сегодня Мильтен оседлал его; он был быстр и беспощаден, вырывая из Безымянного стоны и громкие вздохи. Сжимая его своим чревом, Мильтен задыхался от ощущения наполненности, душа рвалась с мольбы в ищущем взгляде мужчины под ним. Испарина на его висках и губах имела вкус соли, железа и песка. Когда Безымянный спустил в него, маг залил его торс своей спермой. - Сладкий мой. Как пьяная ягодка, - хрипло выдохнул Безымянный, беря его по второму кругу. Мильтена не раз и не два называли "сладким", но все это было мерзостью и шелухой, которая не шла ни в какое сравнение с тем, что испытывал маг от слов Безымянного. Он трахал и трахал его, дрожащего, всхлипывающего от нехватки воздуха, потерявшегося во времени и пространстве. Страстное рычание и полупоцелуи-полуукусы в шею плавили мозг до состояния дымящейся жидкой каши. Мильтен хотел бы что-то ответить, но не мог, горло не слушалось, прорезаясь вскриками. Он никогда раньше не кричал во время секса, особенно так похотливо и пронзительно. Сухая трава липла к губам, в заднице хлюпало, пот горячими ручьями стекал по спине к шее. Хорошо хоть Безымянный крепко держал его за таз, а то ноги бы разъехались к чертям собачьим. Маг словно вышел из своего тела, смотря на происходящее со стороны и охреневая, уже зная, что во внешнем круге кто-то будет свистеть и хлопать им в след, а кто-то оскалится и еще раз проверит, хорошо ли достается меч из ножен. Мильтену было плевать. Мильтену было неебически, сказочно хорошо. После Безымянный проводил Мильтена до Храма и оставил, отправившись искать возможно уже мертвого Ксардаса. В оптимизме ему не откажешь, но, с другой стороны, вариантов оставалось не так уж много. Все ничего, если бы Корристо не отчитал его за опоздание на завтрак и не послал искать в одиночку какой-то Хроманин. - Это твое испытание на переход к четвертому кругу, - не терпящим возражений тоном сказал он, - Без всех частей Хроманина можешь не возвращаться. И заперся в келье. Когда Мильтен выходил за пределы Храма, он всегда чувствовал себя неуютно. И без того, как только Безымянный покидал лагерь, на него наваливалось ощущение всеобщей враждебности, а спину покалывало от недобрых взглядов. Внутри крепости еще ничего, но вот за ее пределами… Диего нет у костра, это плохой знак. Мильтен сделал глубокий вдох и протяжно выдохнул сквозь стиснутые губы, чтобы унять тревогу. "Всего-то нужно пару сотен шагов пройти до южного выхода," - убеждал он себя, но ноги одеревенели. И куда исчезла вся уверенность, такая незыблемая в присутствии Безымянного?.. Мильтен считал шаги. Прошел мимо кивнувшего ему Торуса по мосту, перекинутому через пересохший ров. Почувствовал жар высоченного костра, разведенного Гримом и еще несколькими бездельничающими рудокопами. Перешагнул какую-то подозрительно выглядящую лужу около болтающей компании призраков. - Верещишь ты в кровати похлеще трахнутого в жопу падальщика, конечно. Хотя, подожди-ка: все сходится! Слова Бладвина сопроводило робкое гоготание. Маг даже ощутил облегчение от того, что сдерживаемое напряжение бросилось в кровь и пробежалось до самых кончиков пальцев, превращая воздух вокруг них в плазму. В первый же день после посвящения в орден, Мильтен вдрызг напился вместе с Диего - еще бы, ведь он уже час как должен был болтаться с синим языком на виселице. Мильтен показал другу свою первую руну, неказистую и ужасно замызганную, будто ею всю жизнь терли пятки вместо пемзы. Ну оно и понятно: рунного стола в этом бледном подобии Хоринисского Монастыря не было, и колонисту досталась руна погибшего в перевороте мага, чье место он занял. Маг с гордостью запалил огненной стрелой косяк, они по очереди раскуривали “северный темный”, и Мильтен уже почти лежал на друге, хрюкая от смеха с каждой сказанной Диего фразы. После полуночи приятели разошлись - Диего ввалился в хижину и заснул на полу, а Мильтен собрался в кучу да побрел в Храм. Было до странного тихо, лишь урчали шныги за плохо пригнанными друг к другу досками внешней стены. Торуса сменил малознакомый гвардеец, сверлящий пьяного мага ледяным взором. Мильтен задумался о том, как к нему теперь относятся обитатели Старого лагеря. Он прекрасно знал, что Тома - ныне Шрама - многие недолюбливают, так как метят на его место личного телохранителя Гомеза. Задумался некстати, потому что под ногу подвернулось недогоревшее полено, и он растянулся на земле всего в паре футов от моста. - Какую бы робу ты там на себя не напялил, ты все равно останешься дешевой маленькой сосалкой, - говоривший это харкнул в тлеющие угли, послышалось шипение. Мильтен с превеликим трудом приподнялся на локтях и сморгнул прилипшую к ресницам пыль. С носа капала кровь. Уставился на ноги Бладвина и потянул руку за руной. - Не так быстро, - хмыкнул стражник, ставя тяжелый сапог Мильтену на пальцы. Неприятный хруст прервал жалобный вопль мага. - Хрупкий и слабый. Тебе придется поработать над своей реакцией, если хочешь продолжать выживать здесь, - поучал его Бладвин, словно Мильтен был одним из недавно оперившихся подопечных Скорпиуса. Маг протрезвел от боли, но все еще чувствовал невероятную слабость, что тянула к земле. Он наблевал желчью и самогоном прямо под себя и перевернулся на спину, баюкая правую руку в левой. Ремень матерого стражника недвусмысленно позвякивал: - Привет тебе от Тома, - Бладвин достал окруженный черными волосами член угрожающих размеров, - Он жив и даже почти здоров. Добрый дядюшка Корристо лично приложил руку к этому. Снова смачно сплюнув, Бладвин стал мочиться прямо на Мильтена. Маг почувствовал, как жидкость пропитывает его мантию, и вслед за ней по телу проходит такая же горячая и мучительная волна унижения и бессильной злобы. Бладвин ссал долго - наверное, выхлебал перед этим не одну бутыль пива - и демонстративно стряхнул последние капли прямо на лицо. Пометил. - Даже газы глорхов пахнут лучше, чем ты, - фыркнул стражник, - Хотеть такого слизняка - последнее дело. Бладвин застегнул ремень и вальяжной походкой удалился делать обход - ловить за шиворот заблудших новичков. Мильтен, придерживая кисть, кое-как дополз до пруда, служащего купальней, и влез в прохладную воду прямо в одежде. Граво неуклюже прикрыл дверной проем своей хижины наспех сколоченной имитацией двери - еще бы, не хотел терять связи с “уважаемыми людьми”, которыми так кичился. Несмотря на во всех отношениях унизительное происшествие, на однозначно сломанное запястье, а также резкую вонь мочи и блевотины, щиплющую ноздри, Мильтен чувствовал себя победителем. На самом деле, он легко отделался: Бладвин был самым настоящим извергом и психопатом. Его хлебом не корми, дай только зажать какого-нибудь непокладистого паренька в углу и драть, пока кишка не выпадет. Боялся, значит, гнева Корристо, хоть и звал его за глаза по-всякому. - Постирал свое платьишко? - снова смех, на этот раз уже громче, - Дай-ка понюхаю... Мильтен сунул стражнику под нос жадно потянувшиеся в его сторону языки огня: - Нюхни лучше вот это. Бладвин отпрянул, волосы на его бровях начали закручиваться, источая запах паленой крысы. - Ах ты сучий потрох! Мы еще заставим ваше гнилое, продажное племя жрать землю, помяни мое слово. И этот старый хрыч, что пригрел тебя, будет сосать мой кукан, пока кровью кашлять не начнет. Бладвин пнул в сторону мага камешек, но промахнулся и отвесил подзатыльник какому-то хихикающему рудокопу. Мильтен тем временем прошмыгнул в ворота. И снова победа, пустое бахвальство Бладвина только подчеркнуло ее, сводя все пережитые насмехательства и угрозы на нет. Насвистывая, Мильтен отправился в путь к очередным руинам.