Я разлюблю тебя в феврале

от лица Арсения Я нежно впиваюсь в его губы, будто ища там новый воздух - тот, что не смогла дать Лена, хотя искренне пыталась. Мутный взгляд гулял по его бездонным (как банально, но так правдиво) глазам, где читалось четкое желание; здесь и сейчас. Руки не слушались - сами опускались, куда нужно, и только ебаный ремень не хотел расстёгиваться. Ругнулся, сплюнул, опустился ниже и начал искать место свободы от лишних, совсем не к месту брюк. Антон уже изнывал от ожидания, вцепившись в косяк, а нужный орган уже слишком явно давал о себе знать. Наконец Шастун взял инициативу, грубо убрав мои руки и начав расстегивать сам. -Слишком неудобный ремень. Я куплю тебе новый. Я снова жадно вернулся к его губам, забыв про замок в тесной надымленной комнате, пока в коридоре орала какая-то попса. Кто ее вообще слушает? Банально. Безумно банально. Кто-то стучит. -Ты закрыл дверь? -Не помню... Кто-то постучал ещё раз. Ещё и ещё сильнее... -Если это Лена, я оторву тебе голову.

***

-Ебать, утро доброе! Кто проснулся! Каким же было мое разочарование, когда я понял, что это был сон. Рядом со мной сидит мой-верный-лучший-друг Антон, тыкая в меня линейкой и фыркая со смеху. -Ты так стонал во сне. - он наклонился ко мне, полушепотом процедив прямо мне в лицо, - Скучаешь? Я недовольно ударил его по плечу, отвернувшись к учителю. Математик, как всегда, смотрел ужасно недовольно, будто родился с таким ебалом. Рука Антона плавно опустилась на мою ляжку, грубо схватив после. Недовлюбовник-передруг. Одним словом - пидор. -Можем закрыться в тренерской. -Ты чо, ебу дал? В школе - точно нет. -Знаешь, чей ответ? - Антон снова улыбнулся тем солнечным лучиком, ангелом, каким был лишь со мной. -Вот придурок. -Зато твой придурок. Я блаженно улыбнулся, взяв его ладонь с колена в свою. Держа его пальцы, я был уверен - точно мой, ничей больше, ничего лишнего. Но стоило мне закрыть глаза, так я видел Лену. Она плачет, громко плачет, стонет, воет, кричит, ругается матом сквозь дым сигарет, на щеках потекшая тушь, а помада на губах давно размазана. Жалко ее было, но поделать я не мог ничего. Крик свободы - звонок огласил всю школу, и я наконец смог взять пачку сигарет и спуститься до туалета. -Мне пойти с тобой? -Сиди, я сам. Я прошел мимо мило ухмыляющихся, кажется, давно о всем подозревающих одноклассниц. Кажется, это кто-то из них ляпнул Лене о нас. Быстро спустившись до коридора, я увидел перед собой дверь спасения. Курить хотелось жёстко. Я открыл деревянную дверь, где на пороге сидела Даша. Моя любимая сестрёнка на год младше. Сидит - руками закрывает прекрасное личико, губы поджаты, джинсы на коленях стёрты, носки кроссовок избиты и отклеены ещё давно. Я в ней души не чаял, если честно. Я никого такой любовью не любил, как Дашку. Она мне казалась такой хрупкой, нежной и беззащитной, что мне приходилось самому ее жизни и самообороне учить. Шашина (фамилия новоиспечённого отчима) часто присутствовала на каких-то наших разборках. Ещё она безумно любила Лену, всегда ждала ее в гости на чай, часто спрашивала о ней, и когда я перестал ей отвечать, она все сразу поняла, замолкла, спросив только, не придет ли она к нам хотя бы разок. -Ты плачешь? - я спустился к ней на пол, но глаз она не открыла, все ещё держа руки у лица. -Да. -А что с тобой случилось? Кто обидел? Даша долго молчать не стала; знала, я всегда дам за нее отпор. -Меня мальчики шлюхой зовут. Говорят, что мой брат - гей. Я отрицала... -Завтра в 9 на площадке. Я выпалил по привычке на выдохе, просто не желая слушать продолжения, и Даша, резко изменив взгляд на чем-то напоминающий сучий, чмокнула в щеку и вышла из туалета. Я наконец достал сигарету, ругнувшись на выкинутую пачку, потому что денег на новую не было. "Говорят, что мой брат - гей"... -Добрый день. В прокуренный туалет залетает Серябкина, предварительно закрыв за собой дверь. Ее приход был действительно неожиданным, так как Оля терпеть не могла сигаретный дым. Если она жертвовала этим, значит, ей это действительно крайне важно. Она смотрит на меня многообещающе, исподлобья, перекрестив ноги и руки, затем поднимает подбородок, закусывая нижнюю губу в вишнёвом бальзаме, даже не прищурившись от ненавистного ей дыма. Кажется, она даже полюбила его. Я прищуренно смотрю в ответ, вспоминая, как тихо желал её ночами, как и вся школа - около года я о ней думал (как романтизировано); даже бросал курить, лишь бы она обратила на меня внимание. -Ты с Антоном? Я вздрогнул. Неужели слухи распространяются настолько быстро? -В смысле с Антоном? - я прикинул дурака, но она не поверила, посмотрев прямо в глаза. -По мальчикам пошел. Я хотел сначала отрицать, но знал, что бесполезно, да и ей можно верить - она никому не расскажет. Даже если какой-то страшный секрет сможет сломать жизнь другому человеку в ее выгоду. Она не станет. Я просто выдохнул дым, а она прищурилась. Неприятен ей табак по каким-то непонятным причинам. -Понятно. -Ну, люблю я его. Ну что я сделаю? -Ничего. Любить надо. Сильно любишь? -Безумно. Мои глаза прямо загорелись, когда я вспомнил лишь силуэт своего "друга", на что Оля усмехнулась и спокойно ответила: -Я всегда знала, что ты никогда не питал страшной симпатии к девочкам. Тебе лишь бы кто. Кто даст, к той и шел. Я не давала, так ты нашел Катюху. А Лена... -Ты же ей не скажешь? -Конечно. Не хочу ее огорчать ещё сильнее. Но ты скажи сам, а то она разыскивает "ту самую разлучницу" сегодня весь день. - она усмехнулась, собираясь выходить из туалета. - А Лена... Знаешь, она слишком безумна для тебя. Я думаю, что если бы ты даже ее безумно любил, ты бы не потянул ее безумства. Она безумно сильно любит, безумно сильно плачет, радуется... -Эмоциональная, что ли? Оля оглядела меня с ног до головы так, будто я сказал что-то глупое и безрассудное, разочаровав её. -Если без лишних слов, то да. Слышишь звонок? - я прислушался к троекратному звонку, обычно предвещавшему пожар в школе, а Оля властно, хитро улыбнулась, - Это Лена чудит. И я буду с ней чудить. Потому что я люблю ее безумства. А ты мне никогда не нравился...