Я разлюблю тебя в феврале

от лица Лены: -Смотри, как небо горит. Никогда так в январе не горело. Егор тычет на закат, держа другой рукой гитару, подобно ребенку, впервые увидевшему заходящее солнце. Я закатываю глаза, всем видом показывая, что лучше бы он играл. -Закат как закат. Ничего необычного. -Ты какая-то поникшая. -Ну, поникшая и поникшая. Какое тебе дело? В соседней комнате сидела Оля. Так вышло, что я пришла к Булаткину в гости, где до этого была Оля, моя Оля, моя, как выяснилось, М, а видеть она меня не хочет. Уселась в комнате, закрылась там, сидит в тишине. Не знаю, что она там делает. Смотрит в окно, в телефон, плачет, курит... Моя робость не позволяла мне заглянуть к ней хотя бы на миг, хотя бы на секунду. -Грубо. -Нормально, переживешь. Играй дальше. Гитара Егора снова разыгралась на всю квартиру; соседи стали стучать по батареям. Он наконец-то заиграл что-то кроме своей любимой попсы, иначе Оля не пришла бы. -Снова отдался панк-року? - равнодушно заметила я. -Да, Лен. Лазарев наскучил. -А ты знал, что Лазарев - гей? -Зачем мне эта информация? - Егор на секунду стих, и вслед раздался четырехкратный стук батареи. -Заебали эти соседи. Я закурю? -Да, конечно. Но Оле это не понравится... -Меня ебет? -Так. - он, серьезно настроенный, отложил гитару, хмуро глянув исподлобья. - У вас что-то с Олей случилось? Я посмотрела на него кукольными испуганными глазами. Увлеклась сигаретой. Никогда не была так увлечена рассматриванием ее. -Сыграй что-нибудь грустное. -Самогончику? - мне очень нравилось, как Егор понимал меня с одного только взгляда. -Самогончику. Дым - привычный настолько, что я без него уже не могла - тут же заполонил кухню. Всплеск самогона, а рядом бутылка дешёвой колы. Вот она, пьянка школьников: самогон из кружки, на запивку какое-то химическое дерьмо с гадким послевкусием, будь то лимонад, кола, тархун по скидке, было так плевать, что это будет. Главное, чтобы сильно не горчило. -"Нервы" мне сыграй. -А что тебе? Я не всё умею. -А что умеешь? -"Самый дорогой человек". -Ха! - усмехнулась, будто плакала, - Так приелось. Знакомая мелодия полилась рекой. Кажется, соседи перестали стучать, потому что рыдали. Потому что Егор неплохо пел, а мои подвывания были тяжело искренними. Вся Москва бы рыдала. Небо перестало гореть, солнце окончательно скрылось. Осталось лишь грустно вздыхать, запивая странные, непонятно откуда взявшиеся мысли горьким самогоном. Потому что образ до боли прекрасный перед глазами. -Задержи дыхание на миг, ощути, какая глубина... Я перестала подвывать, сойдя на шепот. Мне было приятно слушать друга. Я будто вникала в строчки, чувствуя приятную лёгкую боль по всему телу от одной только песни. -В моей голове идёт война. А ведь Оля была, по сути, права. Но что-то меня останавливало, что-то мешало мне бросить эту никчемную пустышку, самую верную собачонку. Наверное, жалость? Я сделаю ему больно. Каким бы он не был тупым, ненавистным мной, мне было его по-человечески жаль. Я не позволяла ему целовать себя, да он и не просил особо; он просто любовался мной, как искусством, издалека, будто боясь потревожить. Мне это льстило. Я стала зависима от ощущения себя искусством. Лишь с Олей я опускалась на землю, чувствовала себя ничтожной рядом с ней. Она мне уже казалась искусством. Рядом с ней я становилась Олегом. С ней было тепло. Не было мыслей о том, как я выгляжу, насколько я прекрасна, насколько прекрасна она и все вокруг - было не до этого. С ней всё родное. Всё становится теплым и беззаботным. Оттого тревожные, красные глаза вечно бегали, слезились, терялись. -Кто-то стучит. -Что? - я услышала сладкий голос из закрытой комнаты и отвлеклась от своих мыслей. Гитара затихла. -Кто-то стучит в дверь. Я поднялась с дивана, жестом руки посадив Егора назад. Пробралась в коридор, в котором вечно умудрялась заблудиться, и вот передо мной девушка лет 20 - пьяная, растрёпанная и почему-то грустная. -Соседи, наверное, пришли жаловаться на шум. Булаткин сказал это так привычно, будто к нему каждый день такие ходят. Я тоже сначала подумала, что это соседка Егора пришла с жалобой. Но вот блондинка поднимает усталые глаза, опирается о порог и, пронизывая взглядом, хрипит: -Можно мне, пожалуйста, к вам? -А по батарее ты стучала? - я задохнулась в ее перегаре. -Да. Я решила стать барабанщицей. Вы так хорошо играете, а мне так не с кем поговорить...

***

Таня, как я узнала позже, смело прошла в дом, будто бы это ее квартира. -Ну что там? - поинтересовался Егор, взяв гитару в руки. -У нас гостья. Таня. -Моргунова? Из третьей? -Наверное, да. -Зови меня Текис. Я барабанщицей буду. Барабанщицей Текис. - подметила пьяная соседка, проходя со мной в комнату. Спальня была уютно темной из-за позднего времени. Шторы были раздвинуты. На кровати - бардак. Хозяйственная соседка начала убираться, бубня под нос нецензурные выражения. -Что у тебя случилось такого, Тань? - разница в возрасте в 3 года стёрлась. -Я слабая. Очень слабая... -Почему же слабая? Я бы не сказала. -Тебе вот сколько лет? -Семнадцать. -А мне двадцать. Хотела всю жизнь на барабанах ебашить, а в итоге учусь на юриста. -И почему же слабая? -Маму послушалась. -И в этом слабость? - усмехнулась я. На фоне Егор заорал песни Лепса. Наверное, это самогон на него оказал такое влияние. -Надо было слушать сердце. А я маму. -Что тебе мешает сейчас стать барабанщицей? -Парень не разрешает. - глаза напротив заслезились, - Вот ты любишь кого-то? -Да. -И вы встречаетесь? -Нет. -А почему? -Я глупостей наделала, Тань. Она меня видеть не хочет. -Она? - Таня удивлённо посмотрела на меня, открыв рот. - А если она тебя увидит, что будет? -Не увидит больше. -Нет, надо увидеться! - та самая типичная пьяная незнакомка из клуба, лучший советчик сидел передо мной. - Где она? -Тань... -Где она? Текис была права. Нужно было все обсудить. Я ее ранила. Оля может потухнуть и больше не светить. -В соседней комнате. - хриплым голосом шепнула я. Таню, кажется, тошнило, потому что она еле сдерживала рвотные позывы. -Проведи меня, пожалуйста, в туалет. А сама иди к ней! Я тут же взяла новую подругу под руку и провела ее. А сама встала перед дверью. Подобно первокласснику, опоздавшему на урок, я терзала собственные руки, в горле сушило. Войти или нет? Ждёт ли? Мне кажется, ждёт. Мое волнение сопровождалось звуками, характеризующими самую обычную тусовку: блюющей Таней, гитарой Егора и его подвываниями, гробовой тишиной в той самой комнате, будто про́клятой. Окутанной мертвой тишиной, пугающей до дрожи. Будто она там умерла. А вдруг и в правду? Я где-то слышала, что от разбитого сердца умирают. Тахикардией называется. Я всё-таки робко стучусь, открывая дверь темной комнаты, где сидит Оля на кровати и резко поворачивается ко мне на звук, а потом снова отворачивается, взмахнув черными волосами. -Я зайду? -Нет. Но я захожу. Дверь захлопывается, все звуки за ней становятся приглушенными. Тишина в комнате меня оглушает; я несмело сажусь рядом с ней. -Не трогай меня, Темникова. -По фамилии? Грубо. -Да. -Я поговорить хотела. -Встань у окна и говори. Рядом со мной не сиди. Не описать словами, как меня это задело. Будто что-то ноющее под ребром заныло ещё больше, ноги задрожали, и огромная тяжесть в душе разлилась по всему телу. Но я всё равно встаю и отхожу от окна, смотря на свою любовь. -Прости меня, пожалуйста. Оль, прости меня. Она поднимает на меня глаза, полные шока, потому что извиняюсь я крайне редко. Смотрит на меня, а потом снова в светящийся экран телефона. -Прости. Я сажусь к ней; она брезгливо брыкается. Но я настойчиво обнимаю ее; она вырывается. Целую её часто, пытаясь поймать хотя бы одну не спортивляющуюся часть тела. Ищу губами шею и все же попадаю, затем спускаюсь на плечо. Словно в ней резко вырубается всё, Оля замирает. Руки медленно и смиренно опускаются на собственные колени, лицо она ещё не поднимает. Я нежно ладонями обхватываю ее голову, пропуская меж пальцев волосы. Пахнут цветами и первой любовью. Она будто тает и замирает, еле дышит. -Прости, прости, прости... - между каждым "прости" я ее кратко целовала в шею, щеки, губы, пальцы, но будто каждый сантиметр ее тела не хотел ее прощать, я это чувствовала. Я кладу ее на постель; она теперь поддается. -Я брошу Олега, честное слово, я его брошу. Курить ради тебя могу бросить... -Не надо бросать курить, я не стою того. -Стоишь, Оль, стоишь... Прости меня. Прощаешь? Она молчит и в окно по-прежнему смотрит. -Давай встречаться, Оль? -Давай. -Да? Она смеётся куда-то в потолок, тут же откашлявшись и снова строго посмотрев. Ее реакция мне была непонятна, все веселье улетучилось так же быстро, как и появилось. -Ты серьезно? Я не хочу быть любовницей. -Я люблю тебя. -Вот бросишь Олега, тогда и поговорим. -Поцелуй меня. Я понимала, что теперь все события будут идти неотвратимо. Я потеряла дружбу с ней, переплавив ее в любовь, но если кончится любовь, к дружбе мы уже не придем. Это уже будет не то. Я под огромной угрозой сейчас потерять все, но глупо иду вперёд. Глупость это или сила - я не знаю.