Я разлюблю тебя в феврале

от лица Лены: В маршрутке я любовалась молочным закатом, чуть припудренным золотом, нежностью, надеждой и где-то затаенной обидой. Или же это уже моя обида, которая достигла таких размеров, что видится мне везде. Огромные красные трубы в белую полоску пускали черный дым - гадкий, едкий, - и почему-то только сейчас я задумалась о том, что целенаправленно, нечаянно, не зная, убиваю свое здоровье табаком. Я печально глянула на пачку "примы", которые любезно купила мне мама, и продолжила смотреть в окошко. В маршрутке душно. Сзади орет маленький ребенок, пока на него орет его мать - женщина настолько толстая, что мне вечно казалось, что ее грудь вот-вот отвалится вместе с животом и это все месиво покатится по полу автобуса; но не мне ее судить. В голове все папины печальные глаза. Он не был готов меня отпускать. -Что ты сказала сейчас? - он сказал это притворно-строго, тихо, будто не веря. -Я переезжаю с мамой в Краснодар. Учиться, пап. -С мамой? -Да, с мамой. -И с ее женщиной? -Да, и с ее женщиной. Папа всегда любил шутить тогда, когда это неуместно, чертов юморист, нарушитель драмы. И шутил он не смешно, будто прикрывая этим боль, но это всегда заставляло меня улыбаться. -Ну, хоть не беременна. Я улыбнулась, касаясь кухонного стола, наверное, в самый последний свой раз, чувствуя всю напряжённость папы. -Просто переезд. Он отвернулся к окну, застучал ногой, подошёл близко, обнял меня так, что я чувствовала, как его родное сердце бьётся в такт моему. Слеза покатилась по щеке, сделав мокрой его рабочую рубашку, и он, отодвинув меня, все так же притворно-строго глянул в мои глаза, уверенно спросив: -Ты же будешь приезжать?... Я не знала, буду ли я приезжать. Сейчас я еду домой с паспортного стола. Школу я прогуляла. Оля совсем не пишет и не звонит. Наверное, не скучает вовсе. Возможно, жмется со своим наркошей Антоном где-то в подворотне. И вот ее наивность - она единственная все это время не подозревала об увлечениях Шастуна. Почему? Она девочка ещё совсем. И так я устала от вечных недетских скандалов этой маленькой девочки. И от своих устала тоже. Это не отношения - это подделка на то, что было раньше. Я бы вытянула все это дерьмо, я бы спасла, но будто бы нет сил. Хочется сорваться, уехать, забыть, стереть и жить заново, нагло спиздив у местных барыг на прощание пару пакетиков героина или чего пожестче. Блять, как же я люблю ее. Но это слишком тяжёлая любовь. Я не тяну этого, не выдерживаю, а сдерживать себя я не могу, да и Оля не особо и старается. Драмы. Посуда. Трещащие дверные косяки, которые я оправдывала перед отцом как "я нечаянно ударилась о них головой". Громкие охания и цоканья одноклассников. Звонки. Сообщения. Снова примирения, заканчивающиеся выпивкой. Да, алкоголь. Неконтролируемость. Ярость. Ревность. Блять, я люблю её. Я смотрю на неё, понимая, что больше не тяну. И все эти обиды с совести всплывают. -Снова поругались? - Егор сам понимал, что вопрос давно риторический. -Не спрашивай. -Знаешь, я смотрю на вас, и никогда в жизни не поверю, что вы не вместе. У вас глаза сияют, руки дрожат... Черт, да вы даже смеяться стали одинаково. А раздельно... Я скучаю по Оле, но вряд ли когда-то это признаю. Телефон вибрирует, и я еле слышу его из-за криков женщины сзади. "Мы уже собрались. Ты скоро приедешь?" - Даня. "Пять минут." - печатаю я. И мое состояние можно было сравнить с вечным бэд трипом. Будто я где-то не здесь, будто я совсем зря и ни к чему. Плохо стала запоминать, видеть, слышать; и пусто, и так полно, что течет через край, и холодно, и жарко от горячего и болеющего сердца. И это я ещё ничего не сказала. -Девушка, вы будете выходить или нет? - накричала на меня та самая женщина; сучка полная. -Орать будете на своего сосунка. И вышла. Боже, огнем отдался мне ее прощальный взгляд, полный ненависти. Я пробираюсь через кусты, наступив белым кроссовком в лужу. Кажется, мне завидовал любой наркоман сейчас, завидовал тому, как я ничего не вижу из-за размытого взгляда убитых глаз, как я разбита и обессилена. Увидев знакомые панельки, я даже чуть улыбнулась. Чувство родного места согрело слегка душу, вызвав даже слезу, пока я ее торопливо смахивала и раскрывала руки для объятий с бегущими ко мне Даней и Егором. -Ну что? Как успехи? - от них привычно пахло сухариками с беконом. -Все в порядке. Осталось Оле сказать. -Сегодня уедешь? -Нет, завтра днём где-то. -Мы будем скучать, слышишь? -Я тоже. Ещё я пива хочу. Егор радостно завыл, крикнув пацанам и Оле, чтобы они нашли пива. Оля будто тоже о чем-то долго думала, потому что когда я робко села на скамейку в ожидании пойла, она не сводила глаз с пня, не моргая даже. Помятый вид, некрашеные глаза, опустившиеся руки и пустой до безобразия взгляд. Я смело взяла бутылку гаража, начав ее пить, как не в себя. Арсений восхищённо наблюдал. -Ебать ты всосала. -Пить хочется до жути. -Поговорим? - встала Оля и сказала это таким тоном, что возражений быть не могло. Я шла рядом. Знала, этого не избежать, оттого смирилась и тихонько следовала с краю. -Ну, кто начнет? - смотря ей в глаза, в темноте спросила я. Небо давно потемнело, лишь ярко-красная полоса виднелась на горизонте, не оставив совсем ничего от молочного заката. -Мы расстаёмся. -Я переезжаю. Слышу, как два сердца одновременно бьются. Глаза закрываются, зажмуриваются, не в силах сдержать слез и боли, и молчание окончательно добивает. Оля плачет. -Почему переезжаешь? -Мама переезжает, я с ней буду. -Ты будешь звонить, писать? - она надеется на дружбу, наивная... -Нет. -Зачем ты со мной так честно? Она закрывает ладонями лицо, а я просто беру сумку, недопитую бутылку пива и ухожу домой. И чувствую, что в ту секунду я уже совсем не та.