по дороге, на которой нет следа

Что-то значительное было в этом по-утреннему прохладном воздухе, что-то важное, неуловимое, но одновременно и успокаивающее, расслабляющее. Дел было немерено, но они никуда не подгоняли и не торопили, всего-то зависнув в воздухе невыполненными пунктами. Они будили мягко, забираясь в голову вместе с первыми мыслями, и это удивительно: проснувшись утром после такой знатной попойки, Клим вообще не думал, что в его голове могли крутиться хоть какие-то мысли. До умывальников требовалось ещё доплестись, выползти из мягкой постели и доковылять до соседнего корпуса сквозь скопище деревянных домиков и густо высаженных деревьев вокруг. И Клим правда ковылял: покачивался из стороны в сторону с перекинутым через плечо полотенцем, разрываясь только от одного желания — сжать это полотенце на своём горле, пока головная боль, колоколом бьющая по вискам, наконец, не отступит, а вместе с ней леденящими шагами из его тела отступят и последние вкрапления жизни. Вода в умывальниках была холодной. Слишком холодной для разгорячённого после сна тела, слишком холодной для вибрирующей спазмами головы. Но она значительно остужала, приводила в чувства и осаживала проблеском надежды на хоть какие-нибудь попытки функционировать в этот трудный, заполненный планами, день. Клим хотел подставить голову под струю и постоять так какое-то время, но не выдержал: дёрнулся обратно, содрогнулся от накатившей волны мурашек, машинально обнял себя за плечи. Кругозор тут же перестал быть таким размытым, исчезла натянутая сонливостью дымка и эти неясные жёлто-фиолетовые пятна, образованные приступами тупой головной боли. Клим посмотрел влево, откуда послышалось едва ощутимое копошение. — Доброе утро, — протянул он вполне бодро. Даже слишком, учитывая состояние Кира, морщившегося от любого более-менее громкого звука. — Привет, — протянул он хриплым голосом почти неуловимо, даже сощурился, чтобы вглядеться в лицо Клима, точно убеждаясь, что не ошибся. Полотенце, которым он собирался вытереться, лежало на его голове и свисало к ушам полосчатыми краями. Но внимание Клима привлекло далеко не это. — Ты чего это… — он на секунду замешкался, — в трусах? То ли спросонья, то ли по привычке, то ли потому, что ему попросту было лень, Кир не надел ничего поверх чёрных боксеров с широкой тугой резинкой, зато оставил браслет на ноге — две тонкие верёвочки мелких тёмных бусин. Клим даже не успел проконтролировать собственные мысли, когда его взгляд машинально скользнул к красивым подтянутым ягодицам, затем вверх — к ямочкам на пояснице, прошёлся вдоль позвоночника к лопаткам и широким плечам с россыпью родинок. Кир невидящим взглядом смотрел куда-то в умывальник, вряд ли изучал гладкую эмалевую поверхность, скорее, просто дремал с открытыми глазами, и вопроса Клима даже не слышал. Отозвался лишь тогда, когда, наконец, плеснул в лицо студёной водой. — А должен быть без? — не содрогнулся, не передёрнул плечами. Клим лишь заметил, как по его рёбрам и животу поползли мурашки от внезапного холода. Кир подставил под воду растрёпанные волосы, заставив крупные капли стекать по своим плечам и спине, образовывая узкие влажные дорожки на тёплой коже. — Да чтоб тебя, — неслышно выругался Клим, фальшиво улыбаясь, применяя над собой невероятное усилие, просто чтобы отвернуться и перестать глазеть на развернувшуюся картину. Стащил с плеча полотенце, которым даже не вытерся, и обмотал его вокруг бёдер Кира, выйдя из-за спины. А когда засовывал край полотенца внутрь, спровоцировал Кира машинально дёрнуться, поддаться назад, будучи почти полностью мокрым, и тот, в свою очередь, облил его оголённую грудь стекающими с волос струйками, заставив поёжиться и застучать зубами. В качестве извинения Кир лишь неясно улыбнулся и принялся тереть чужие предплечья в попытке согреть. Говорил как бы между делом: — То, что ты типа в шортах выперся, ещё не значит, что ты продуманный, а я хер забил, — говорил, потирая кожу усерднее, так, чтобы под ладонями едва ли не искрило. — Вот если бы ты футболку, к примеру, натянул — говно вопрос, поговорили бы. — Тут же дети ходят, — серьёзно отвечал Клим, хотя голос его смешно подрагивал из-за трепыханий, принесённых телу чужими движениями. — И не только. Девчонки тоже. Ты же не подросток какой, ты взрослый пацан, так их только смущать будешь. Шорты — это хотя бы прилично. — Тогда считай, что это у меня шорты такие. Короткие просто. Так прилично? — продолжал гнуть своё Кир. Непривычно много бодрости и радости для того, кто ещё даже чашку кофе в себя не влил. А для Кира, который без кофе и еды превращался в Цербера, бодрости и радости было даже чересчур. — Неприлично, — нахмурился Клим и, наконец, остановил его руки. Согреться, зараза, помогло. Главное, чтобы не спровоцировало жар, причём в одном причинном месте. Утреннее пробуждение организма могло ведь и ещё по одному сценарию пройти. Позже все затесались в десятый домик, где Илюха со всей добротой обделённого похмельем человека угощал свежесваренным кофе. Будучи уже бывалыми в вопросе проживания в лагере, они с Хитровским привезли с собой маленькую электрическую плиту на две конфорки и теперь могли позволить себе варить кофе в турке хоть каждый час. Каждый час они, конечно, не варили — вряд ли лагерь такие расходы на один домик потянет, но баловали себя стабильно каждое утро. А теперь приходилось разливать ещё на четверых, вклинившихся в новоиспечённую компанию. Денчик мирно посапывал на плече у Хитровского, пока тот черкал что-то в увесистой тетради, служившей ему записной книжкой уже явно не одну смену. Кирилл даже не думал вернуться в домик, чтобы одеться, железно решил, что больше никуда не сдвинется без глотка исцеляющего кофе, поэтому сверкал голыми согнутыми коленками, забравшись на стул с ногами и уперев их о край стола. Клим сидел рядом, уныло копошился в телефоне и просматривал комментарии на последний выложенный в сеть рисунок. Пока Илюха возился на импровизированной кухне внутри домика, все остальные сидели на деревянной веранде, в углу которой был выставлен небольшой квадратный столик и несколько табуретов. Сам домик располагался в самом конце ряда вдали от остальных, окружённый лишь многочисленными клёнами и кустами волчьих ягод. Здесь было прохладно, пахло влажной древесиной и утренней росой, а в высокой траве периодически стрекотали кузнечики. Когда чашки с ароматным кофе уже стояли на столе, Денчик позволил себе приоткрыть один глаз, словно в разведке, а потом поднялся с плеча Хитровского и отхлебнул из последних сил. Губы нещадно обожгло, кончик языка защипало, и от боли он накрыл ладонью рот, снова утыкаясь куда-то в плечо Хитровскому и дожидаясь пока тот, едва ли наблюдая за происходящим, успокаивающе погладит его по волосам. Серый, созерцая эту картину, только ещё раз прокручивал в голове заевшее слово: окружён. Окружён, но не сломлен. Ему в этой жизни нужно только аниме. Саша рассматривал нотные листы, пока тишина, навеянная ещё непроснувшимися умами рядом, позволяла сосредоточиться и сконцентрироваться на звучании, раздающимся в его голове. Тишины этой, правда, хватило ненадолго, и первым прервал её тот, кто, казалось бы, должен был точно так же корпеть над нотными листами: — Ну и чего там насчёт названий и девизов? Придумали что-нибудь? — Никитос лениво потягивал кофе, зевая прямо в кружку. Даже его короткие чёрные шорты были с атрибутикой из «Наруто». — Да, само собой, — с улыбкой отозвался Илюха. — Саня, как капитан моего отряда, будет голосить наш пресловутый девиз: «Мы такие ангелочки, не дадим поспать и ночки». — Чего? — Саня, кажется, впервые слышал о том, что его, как самого старшего, заделали капитаном. Да и не в этом была беда. — Какие ещё ангелочки? Когда это придумали? Кто? Илюха пожал плечами: — Я. Только что. Саня сощурился: — Нет уж, уволь, — и посмотрел на того, кто явно смог бы переплюнуть фантазией «Ангелочков», надеясь найти в его названии хоть какое-то успокоение от нагрянувшей безнадёги. — Денис, а у тебя что? — 220 Вольт, — пожал плечами Денчик. — Если нужно что-то сбацать, мы врубаем 220! Саня сжал губы в тонкую линию, процедив лишь едва слышное «ясно». Илюха довольно захохотал, а Клим с Киром не спешили переубеждать Сашу в том, что «Ангелочки» — название шуточное. — Успокойся, — в конце концов пресёк он. — Мы Носопырки. «Мы ребята-носопырки, хочешь жить — сопи в две дырки!», — и снова заржал, как не в себя. Выставил руки ладонями вперёд, словно прячась от испепеляющего Сашиного взгляда. — Ладно, серьёзно. Называемся «Пламя». Девиз: «Гореть, а не тлеть, быть, а не казаться». Саня заметно успокоился, довольно хмыкнул и вернулся к изучению нот. Немного погодя он вспомнил о своих набитых карманах и, как бы невзначай, высунул из них квадратик чёрного шоколада, молча положил его рядом с Илюхиной чашкой и лишь выжидающе стрельнул взглядом. Тот даже на мгновение растерялся, но былой улыбкой снова взял себя в руки. — Это персонально мне? — и в этом была его ошибка. Саня пытался провернуть всё беззвучно, но стоило Илюхе лишь оголосить о наличии сладкого, как все устремили на Сашу голодные, требующие сахара, взгляды — и это вполне справедливо, потому что втихаря — не по-пацански. Отмахиваясь от них, словно от голубей, Илюха устремил на Саню виноватый взгляд, но тот лишь молча достал горсть конфет из кармана и раздал остальным. Денчик ради подобного даже сполз с плеча Хитровского, а потом обратился к нему, довольно пережёвывая конфету: — Кстати, Стасян, а вы с мелкими что придумали? Стас как раз обводил взглядом выведенные строки в толстой тетрадке. Он слегка помедлил, ответил как-то неуверенно: — Ну, «Орлята». Девиз: «Сильным крыльям полёт высокий», — вздохнул, — им по восемь лет — сделайте скидку. — Так наоборот, — встрепенулся Серый, — можно было строки из той песни взять, как же там… «Орлят ничем не испугать, орлята учатся летать. С дивана прямо на кровать…». А так замудрёно как-то вышло. Хотя у нас всё равно похуже. Никитос недовольно экнул: — Чего это у нас похуже? Шикарное у нас название! И девиз клёвый. Подумаешь, не особо там жизнерадостный или великий какой-то. Зато не такой, как у всех, — пожал плечами он. — И как называетесь? — Кир подал голос впервые за всю беседу. Был слишком занят наблюдением за тем, как Клим выводит пальцем узоры на его оголённой коленке, а затем сгибает и свои, чтобы подставить их тёплой Кировской ладони. — «Бесы», — бесцветно ответил Серый, невидящим взглядом наблюдая за развернувшейся картиной. Все остальные словно нарочно это игнорировали, хотя в глубине души он понимал: просто они и сами мало чем отличались. — Девиз: «Не ходи по лесу, там гуляют бесы». — Ну, — примирительно пожал плечами Илюха, — очень на тебя, Никитос, похоже. Сойдёт. Никитос только молча кивнул и принялся разминать пальцы, предвкушая целый день, проведённый за пианино. Ему вовсе не хотелось корячиться в пыльном актовом зале, пока все играют в пионербол или знакомятся друг с другом. Сейчас они начнут всех будить, толпой пойдут на линейку, представят отряды, и всё это займёт совсем немного: голодные дети начнут коситься в сторону столовой. Он всё ещё будет присутствовать, когда они пойдут на завтрак, отхватят горячую плюшку с творогом, а потом разбредутся кто куда: одних заберут на репетиции концертных номеров, другие оккупируют спортплощадку, третьи будут бесцельно бродить по территории, дожидаясь дальнейшего пункта в сегодняшнем распорядке. День не загруженный, не такой, по крайней мере, как грядущие, и нет ничего лучше, чем ещё немножечко понежиться в беззаботности. Но это уже явно не прерогатива вожатых. Все понемногу просыпались, понемногу настраивались на загруженный событиями день. Подставляли оголённые колени прохладному утреннему ветерку, кутались в аромат горячего кофе, сонливо утыкались друг в друга носами, зевая, невнятно перешёптываясь, содрогаясь временами от перекатывающихся по коже мурашек из-за плавного пробуждения организма. Так начиналось первое утро. Так начинались и все остальные — мягкие, залитые ледяной водой из умывальников, окутанные бодрящим запахом кофе, ленивыми разговорами, то и дело маячащими оголёнными коленками, совсем как в детстве, когда мальчишками в коротких шортах бегали по улицам и подставляли веснушчатые щёки навстречу солнцу. К такому можно было привыкнуть. К такому хотелось привыкнуть, пусть даже и совсем ненадолго.