по дороге, на которой нет следа

Стас Хитровский слишком умён для двух вещей. Слишком умён для того, чтобы называться Стасяном и для того, чтобы называться Станиславом. Он редко Стас, но чаще Хитровский, и ему это подходит. Денчик всегда Денчик, часто Дэн, но никогда — Денис. И ему это подходит. Ему это подходило. Когда-то до определённого момента, когда имена ещё значили хоть что-нибудь, но не когда он лишился имени почти полностью, оставшись с Хитровским наедине. Так уж вышло, что это продолжалось уже не первый год. Что это началось в принципе и даже не думало заканчиваться, потому что неопределённость раззадоривала его фантазию, теплила надежду, какую-то чересчур отчаянную надежду. Но он знал, что у него почти не было шансов. И отнюдь не потому, что они оба парни. А Хитровский знал лишь то, что их сплавили. Нагло и палевно. Илюха вообще не привык ни о чём париться, и то, какой настырной покажется его просьба уйти обратно в домик, его совсем не волновало. Хитровский же медленно сплетал нити воедино и пытался разглядеть то, что разглядел Илюха, но пропустил он сам. Денчик казался непривычно тихим. Десятью минутами ранее он активно интересовался любой мелочью, связанной с Хитровским, а теперь замолк и растворился в темноте маленькой комнаты, словно действительно собирался исчезнуть как собеседник. Хитровский посчитал это отличной возможностью воспользоваться ситуацией и стянуть с себя промокшую под дождём футболку. Он натягивал чёрную майку поспешными движениями, но почему-то совсем не задумывался о том, что Денчик может просто наблюдать исподтишка, не опуская какие-либо комментарии. Молчать вообще было не в его стиле, но иногда он казался Хитровскому каким-то неразгаданным и непонятным, словно знал и думал намного больше, чем показывал. Это случилось и сейчас. — Ни разу не видел, чтоб ты переодевался при всех, — Денчик говорит это в пустоту. Глаза Хитровского привыкают достаточного для того, чтобы он видел, как не двигается чужой взгляд. Он говорит это без каких-либо намерений, без догадок и гипотез, только констатирует факт. Хитровский может лишь согласиться и коротко кивнуть, но Денчик точно спросит о причинах. Возможно, успеет придумать даже какие-то ужасающие подробности в своей голове. Стас решает сразу пресечь ситуацию на корню. — Не люблю свою спину, — он пожимает плечами. Всё просто. — Растяжки. Денчик ничего не говорит. Стас выше его на целую голову, Стас выше всех, кого он знает, на целую голову. Кроме Илюхи, потому что Стас выше Илюхи, очевидно, на две головы, но это информация, которую нельзя произносить вслух. Задумываясь об этом, Денчик только как-то неопределённо усмехается. — Когда у меня был скачок в росте, я пролежал дома целый день. Спина болела, как не в себя. Мать даже разрешила школу пропустить. Представляю, каково было тебе, — он почёсывает подбородок указательным пальцем. Хитровский пожимает плечами. — Да примерно так же. — Клёво, — Денчик садится на кровать и как никогда жалеет о том, что поблизости нет бутылки чего-то крепкого. Настигающие его мысли кажутся совсем невесёлыми. — Илюха такую охрану себе оттяпал, везёт. Хитровский на секунду останавливается, разворачивается и внимательно смотрит на Денчика. Вернее, на очертания, которые вполне бы могли принадлежать ему. Есть возможность включить фонарик на телефоне, но никто, почему-то, этого не делает. — Кто кого ещё охраняет, — отвечает Стас, и Денчик реагирует почти мгновенно: — Вы хорошие друзья. Он встречает Илью в девятнадцать. Перебиваясь между многочисленными работами и целыми стопками подработок, он наконец-то осознаёт, как сильно заебался. Это происходит в аптеке. Илюха покупает у него хренов аспирин и выглядит как самое жалкое существо на планете, но уже через несколько месяцев приводит его в этот лагерь и надеется, что это вселит в Хитровского вторую жизнь. Это не вселяет в него совершенно ничего, кроме принятия очередной работы. Не все отдыхают с людьми, как Илюха. Стас уже и не помнит, что именно «отдыхать» значит для него. Возможно, приехать обратно в деревню к родителям, возможно, послушать русско-украинский диалект и по-свойски заулыбаться своим людям. Возможно, разлечься под душистой яблоней и смотреть, как причудливые тени листьев отплясывают на его оголённых плечах. Возможно. Возможно, больше не видеть, как Илюха бухает. Как его штормит и разносит от препаратов, выписанных каким-то хуевастым психотерапевтом — причиной, по которой Илюха в принципе больше не посещает психотерапевтов. Возможно, работать по восемь часов в сутки, а не по тринадцать, и чтоб плечи не наливались свинцом каждое грёбаное утро. Возможно, почувствовать хоть какое-то веселье в этой стальной серой жизни с кисловатым привкусом железа. Возможно. Возможно, выдавить из себя хоть что-то. Хоть какое-то чувство: гнев, радость, тоску, любовь. Возможно возможно возможно. Они не совсем хорошие друзья. Хитровский не может назвать его хорошим другом. У него нет других друзей. Ему не с чем сравнивать. Денчик, который исчезает до следующей смены. И Никитос, с которым они видятся два раза в год от силы по какому-нибудь чересчур важному поводу. У него нет других друзей. И ответ Денчика почему-то его невероятно злит. Отсчёт начинается отсюда. — Да не парься. Не такие хорошие, какими могли бы быть. Тебе нечего бояться, — он выплёвывает это как-то ядовито, Денчик едва ли успевает проконтролировать, что собирается сказать. Раз. — А чего я боюсь? — эмоции вспыхивают в ответ чужим. Он подскакивает с кровати, но не решается дёргаться вперёд. Два. — Не знаю, ты мне скажи, — негодование обрушивается единым потоком. Все несколько лет осознанной усталости падают на плечи, проникают в голову и перемешиваются, превращаясь в необузданную злость. — Тебе Илюха нравится? Три. — Ты чего несёшь вообще? — Денчик тяжело сглатывает. В груди больно ковыряет неприятным липким чувством. Четыре. — Или всё-таки Саня? — но он не замечает ничего, только непрерывно наседает. Не руководствуется обстановкой или настроением, слушает лишь эмоции, и те приносят ему желание разрушать. Пять. — С чего ты взял? — эмоции Денчика приносят ему лишь страх. Страх, ничего кроме страха. Шесть. — Я в курсах, что ты по мальчикам. Правда, пока не понял, полностью или только частично, — всё заканчивается на этом. Хитровский не знает, но для Денчика всё заканчивается на этом. Семь. — Поэтому не собираюсь судить тебя за то, кто тебе нравится. Илюха или Саня — неважно, — Хитровский не знает. И он продолжает. Восемь. — Стой, — Денчик выглядит напуганным маленьким мальчиком. Больше не выглядит собой, больше не носит свою улыбку. Только растерянным, трясущимся и с подрагивающими губами. Его пальцы коротко сжимаются и разжимаются. — Ты переборщил. Но Стас уже и сам это понимает. Он хочет сказать что-то в ответ, извиниться, но его дыхание сбивается и не позволяет произнести ни слова. Он вдруг останавливается, замирает с осознанием и говорит тихо-тихо: — Я. Это я? Никаких лишних мыслей. Он просто не думал, что кто-то может влюбиться в него. Просто забыл о многочисленных вопросах Денчика в свою сторону, просто забыл, как тот засыпал у него на плече, но никогда не засыпал на плече у кого-либо другого. Просто забыл, как к нему тянулись, как умиротворённо выглядел Денчик во время их разговоров. И как напугано и разбито он выглядел сейчас. Он быстро порывается уйти из комнаты, но Хитровский загораживает ему выход рукой. Это тоже неправильно, но у него нет времени подумать, как не было времени, когда он беспрекословно подчинялся эмоциями и говорил всё, что лезло в голову. — Подожди, не убегай. Денчик в полной растерянности, бегает глазами по комнате и хочет сделать шаг назад, но понимает, что от себя убежать точно не сможет, а оттого и остаётся на месте, поднимая глаза на Хитровского. Ебанный его рот, довёл ситуацию до такого. — Я не убегаю, — как-то рассерженно выдаёт Денчик. — Я раньше убегал, а сейчас не убегаю. Это стратегическое отступление. Запланированное. И Стас остаётся полностью обескураженным в тёмной маленькой комнате. Один. Никакой он, бля, не умный. Умные люди не проёбываются так радикально за каких-то три минуты.