по дороге, на которой нет следа

Вечером Кир заворачивает к домику Клима без каких-либо предупреждений. Клим сидит на перилах у крыльца и крутит зажигалку в руке. Никто ещё не спит, но вокруг тихо, а в его домике никого: Саня пропадает на репетициях с утра до ночи, чередуя танцы со скрипкой. Он приходит только для того, чтобы переодеться, и недвусмысленно намекает, что вернётся поздно. Достаточно поздно, если Климу это необходимо. Они не обговаривают понятные истины, а Саня достаточно умный, чтобы не делать из всего этого одну большую шутку, и Клима вполне устраивает такой расклад. Он сидит с опущенной головой, потому что обмозговывает сложившуюся ситуацию со всех сторон, но моментально поднимает взгляд, стоит Киру подойти. Ах, это чувство. Это грёбаное чувство. Это чувство, которое он испытывает после долгой разлуки, это чувство, которое драло его грудь и сейчас, когда из-за плотной занятости они вынуждены были разделиться на добрые несколько дней, да ещё и на такой неоднозначной ноте. Это-грёбаное-чувство. — Здарова, — Кир салютует ему двумя пальцами, опирается на перила поясницей и просовывает сигарету меж губ, ожидая, пока Клим подкурит ему. Пальцы Клима не дрожат, но проблеснувший огонёк зажигалки выдаёт всю тревогу в его глазах. Ничего не говоря в ответ, он выуживает пряники из кармана, завёрнутые в бумажную салфетку. Кир смотрит на них, затягиваясь, отгадывает намерение Клима всучить их ему в руки, и отрицательно машет головой. Клим понятливо замирает с пряниками в руках, пока они молча курят под округлившейся луной. Кир оглядывается по сторонам. Должна быть где-то здесь. Накануне Илюха прячет в углу крыльца бутылку из-под пепси, до горла залитую вином. Клим вряд ли это замечает, но у Кира нюх на алкоголь и на проблемы. Он перегибается через перила, цепляет бутылку двумя пальцами за горло и подозрительно довольно хмыкает. Клим делает первые два глотка, морщится, но заливает в себя дальше. Кир пьёт следом за ним без каких-либо эмоций на лице. — Ненавижу вино, — плюётся Клим. — Я знаю, — пожимают ему плечами в ответ. А чего поделаешь? На сухую разговор как-то совсем не идёт. Клим затягивается, желая перебить кислый привкус во рту сигаретным дымом. Илюха знает все точки неподалёку, но это не значит, что они обязательно хорошие, а его привычка экспериментовать — тем более. Или так кажется только Климу, потому что с вином у них личная неприязнь, в то время как остальные могут вливать в себя добрую порцию и не умирать от приступов тошноты с утра. Позже диалог, наконец, прокладывается. Кир спрашивает о том, как проходит репетиция, будто ему действительно интересно, а Клим отвечает как-то чересчур увлечённо. Ему нравится, чем они занимаются. Он рассказывает и про Саню, и про его дела, про его репетиции. Кир слушает молча, а затем докуривает и тушит бычок о траву. Он заходит в домик, потому что Клим пробалтывается, что внутри никого нет. Бутылка остаётся на прежнем месте, и Клим успевает этому секундно порадоваться. Секундно, потому что дальше всё выходит за рамки. Кир не включает свет, но сидит на краю кровати и что-то молча печатает в телефоне. Климу не нравится эта напряженная тишина, но он не придумывает ничего лучше, кроме как вынуть пряник из салфетки и протянуть Киру. Тот смотрит на него без какого-либо удивления, вгрызается в пряник зубами и забирает из рук Клима. Доедает в такой же тишине. И только когда добивается от поисковика того, что ему необходимо, едва слышно хмыкает и подводится с кровати. — Прости, — говорит Кир. — Прощай, — на автомате отвечает Клим. Брови его тянутся вверх. — Привет. Кир улыбается. Из динамика его телефона раздаётся знакомое «На велосипеде под дождём…». На долгую минуту Клим теряется. Он пятится назад, но Кир подходит ближе. В комнате слишком темно, чтобы разглядеть его глаза или выражение лица, но Клим чувствует кожей то покалывание, передающееся от жара чужого тела. — Ты че это? — он пытается усмехнуться. Кир притягивает его за локти. — Да просто всё думал о том разе, когда ты ушёл с дискача. Нужно исправить. Кир звучит спокойно. Он кладёт ладони Климу на бока, в то время как тот понятия не имеет, куда себя деть. — В смысле? — тупо переспрашивает он. — Как исправить? Но Кир только цыкает, грубо хватает за кисти и кладёт их на свои плечи. Клим чувствует такую вопиющую неловкость, что мог бы залезть на стену от стыда. Его сердце бешено колотится где-то в горле, пока он снова пятится назад, а в голове то и дело картинкой прокручивает, как спотыкается, как наступает Киру на ногу, как нечаянно ударяет его дрожащими руками — всё, на что способно его растерянное самообладание. — Да что за херня? — но вместо этого он смеётся. Смех не выглядит настоящим, скорее нервным и слегка удушливым, но Клим старается не заострять внимание хотя бы на этом. — Мы тут типа танцевать будем? Вот так? Зачем? Кир молчит. Клим чувствует себя глупым, невероятно глупым, но больше не задаёт вопросов и ничего не произносит. Он старается, по крайней мере, не смотреть в чужие глаза, и темнота ему в этом очень помогает. Песня продолжает звучать — бесконечно долгая, подрагивающая где-то в коленях нервозностью и стеснением. Кир явно желает не этого, Кир явно видит в этом не такой смысл. И осознание вкупе с нервозностью заставляют Клима ненавидеть всё вокруг, но себя — в первую очередь. Он злится на Кира за то, что тому удаётся проворачивать такое с невероятной легкостью, злится на то, что тот заставляет чувствовать себя вот так. Злится на себя, потому что не может сосредоточиться, сконцентрироваться, словить момент и утонуть в нём. Сейчас происходит нечто важное, что могло бы сохраниться в его памяти надолго и помогать в тяжёлые моменты. Ему стоило бы просто расслабиться и позволить моменту вести себя, но он не может. Клим чувствует себя сплошным комком нервов — сказывается почти неделя недомолвок и пожирающих мыслей, сказывается напряжёнка на фоне разлуки и грёбаной занятости. Сказывается всё. Клим слишком поздно чувствует, как начинают дрожать плечи. Он знает, что не сможет остановиться, если начнёт, но глухие рыдания уже зарождаются в его груди и выкатываются в нарастающую истерику. Как глупо он себя чувствует. Как жалко. И как чувственно Котляров произносит «прости, прощай, привет». Он устаёт нести эту ношу в себе. Устаёт нести эти чувства. Сколько лет прошло? Сколько мыслей было в его голове? Сколько сомнений, сколько страха, сколько тревоги? Клим не позволяет себе смотреть Киру в глаза. Он опускает голову, но остановиться и правда уже не может. Это Кир. Это потому что Кир. Кир даёт начало таким моментам, Кир держится близко, Кир тянется к нему, но Клим боится потянуться в ответ, боится не выдержать и всё испортить. Кир считает его самым близким человеком, и Клим думает так же, но боже блядский, как же это тяжело. Кир ничего не говорит. Котляров продолжает петь. Клим чувствует, как чужие пальцы сжимают его бок, как рука скользит куда-то вперёд, обхватывает его спину и прижимает к себе. Второй рукой Кир притягивает его за затылок и кладёт голову на своё плечо, давая возможность выпустить все чувства без толики стеснения. Клим на выработанном автомате выпрямляет руки, окольцовывает чужую шею и плачет куда-то в ключицы. От Кира пахнет солнцем, сигаретами и теплом. Клим жмётся ближе, потому что Кир прижимает его к себе и тычется носом в его волосы. Они ничего не произносят вслух, но они оба всё понимают. В бесконечном «прости, прощай, привет» Клим отчётливо слышит свой голос, вторящий за песней, прерывающийся лишь одним именем Кира, которое Клим произносит как мантру. Кир понимающе молчит. Это не первый раз, когда у них происходит что-то подобное, и не первый раз, когда они не собираются это обговаривать. От чужих объятий Клим чувствует такое невероятное тепло, что непроизвольно дрогнет в руках. Кир не знает о причинах. Он не должен знать. Но Кир прижимает его к себе так крепко, будто знает обо всём на свете. Смотреть в чужие глаза как никогда опасно. Клим понимает, что не сдержится, а оттого не поднимает головы, продолжая лежать на чужом плече. Но когда-нибудь это перестанет быть тайной. Когда-нибудь это определённо перестанет.