В будущем Кассане хотелось бы сказать, что именно в ту ночь был зачат их ребенок, но девушка не была уверена, что сейчас не находится в положении. Пока Кассана не интересовалась мужчинами ― как всем казалось ― и даже не была ни с кем помолвлена, Серсея не говорила с ней о том, что происходит во время родов, что вообще чувствует беременная женщина. Конечно, королева объяснила принцессе, что значит для девушки расцвести, когда та была девчушкой лет десяти или одиннадцати, но большего, казалось, пока от королевы-матери не требовалось.
Но Кассана знала. Она попросила Вариса привести к ней женщину, которая смогла бы объяснить ей, и при этом не растрепать это на все Семь королевств.
Многие женщины мечтают о беременности, поэтому постоянно прислушиваются к своему организму и пытаются найти первые признаки беременности до того, как лунная кровь перестанет идти. И Кассана хотела быть уверенной, что заметит эти признаки раньше, чем кто-то чужой.
Варис окинул фигуру принцессы внимательным взглядом, но, несмотря на любовь принцессы к еде, иногда даже ночным перекусам, платье не скрывало обычной для нее стройности. Фигурой она явно пошла в свою мать, и насколько она была красивой сейчас, настолько прекрасной обещала стать женщиной.
― Так, сколько у вас задержка? ― глухо прокаркала старуха. В покоях Вариса было темновато, горело только несколько свечей, дверь была плотно закрыта, а окна занавешены. Ни для кого во дворце не было секретом, что принцесса иногда могла приходить к лорду Варису выпить чаю или трапезничать, обсудить какие-то книги, или ― как поговаривали ― обучиться у Паука руководству его сетей. Ни Варис, ни Кассана эти слухи не перекрывали, потому что так каждый думал, что хотел, и не было нужды объясняться.
Варис сидел за широкой ширмой, по другой ее стороне старая повитуха кружила над принцессой, как ворон над раненной кошкой. Кассане эта женщина не нравилась, однако она была мастерицей своего дела, Варис высоко отзывался о ее способностях. Когда повитуха приходила, Варис сидел за ширмой ― Баратеон не хотела оставаться с ней наедине.
― Почти неделя, ― тихо ответила Кассана, поправляя платье. ― Знаю, что срок еще маленький, но мне надо знать.
Эта повитуха была низенькой, несколько горбатой, с длинными сухими крючковатыми пальцами, но лицо у нее были гладкое и чистое, от одежды пахло мятой, зато движения отрывистыми и неприятными. И взгляд ― колючий, внимательный.
― А еще что? ― прокаркала старуха. ― Не просто же так позвала?
Кассана хотела возмутиться, но в итоге лишь кивнула, показывая, что помимо задержки есть еще несколько симптомов беременности.
― Спина, грудь, температура?
― И легкая тошнота по утрам.
Старуха попросила принцессу слегка приспустить лиф платья, и быстрыми движениями ощупал чувствительную грудь. Кассана поморщилась, но промолчала ― повышенная чувствительность груди и её увеличение также свидетельствовать о том, что женщина находится в положении. Этот признак часто проявляется через пару недель после зачатия.
Одним из ранних признаков беременности может стать боль внизу живота. Тяжесть в пояснице. Проявлением беременности можно считать и увеличение размеров сосков. Тошнота. Апатия. Бессонница. Кассана Баратеон очень хотела верить, что носит в себе щенка.
Повитуха что-то пробубнила себе под нос ― кажется, это был асшайский, Варис говорил, что женщина была не местной, и даже кем-то вроде колдуньи, но люди говорили, что соглашается она только на добрый дела, и даже Верховный септон как-то просил у нее какую-то траву от головной боли. Поэтому, если убрать легкую неприязнь Кассаны к не слишком приятной внешности повитухи и некой грубости, рожденной, очевидно, благодаря жизни в трущобах, женщина ей даже нравилась. Было в ней что-то такое… цепляющее, заставляющее верить.
Да и, кроме того, Асшай или Асшай, что у Тени — пользующийся дурной славой «города колдунов» ― порт на юго-востоке Эссоса. Это самый далёкий город, известный в Вестеросе, плавания туда длятся годами. Асшай соседствует с мрачными гористыми землями, известными как Край Теней. Вряд ли в подобном месте могли вырасти доброжелательные и светлые люди, скорее уж колючие и прямолинейные, как эта повитуха.
― У тебя грудь поднята, ― прокаркала она, а потом ее рука легла на живот девушки и слегка сжала. Кассана подавила желание отстраниться; повитуха подняла лицо к потолку и закрыла глаза. ― Ты тяжелая, сомнений нет. Ты беременна, принцесса.
Варис робко заглянул за ширму, и, убедившись, что принцесса находится в подобающем виде, подошел к ним.
― Правда? ― спросила Кассана, и широкая улыбка украсила красивое лицо.
― Правда-правда, ― пробормотала старуха. ― Верь мне, я знаю.
Кассана прикрыла рот рукой, тихо рассмеявшись.
― Поздравляю, принцесса, ― тихо произнес Варис. Не от того, что был шокирован этой новости, а потому что даже ему, Мастеру над шептунами, надо было соблюдать осторожность в собственных покоях. Стоило говорить об этом тише или не говорить вообще.
Кассана кивнула лорду, широко улыбаясь, и погладила живот, представляя, что будет чувствовать, когда там вовсю станет развиваться ребенок. Ее ребенок.
Она сняла с ушей золотые серьги с рубинами и вложила в руки старухе.
― Возьми. Это тебе. Вестник, принесший благие вести, должен быть вознагражден.
― Спасибо, принцесса, ― сказала она, глубоко поклонившись. После такой новости, повитуха-колдунья казалась даже немного симпатичнее. А может, дело было в благодарности и симпатии, что мелькнули в ее старческих, блеклых глазах. ― Да пошлют тебя Боги здорового и крепкого сына.
Она вышла тем же путем, которым и пришла, а сияющая от радости Баратеон перевела взгляд на Паука. Слабая, ободряющая улыбка легла на губы Паука.
― Если бы я могла рассказать Сандору прямо сейчас.
― Надо подождать, принцесса, ― аккуратно заметил Варис, по-доброму усмехнувшись. ― Надеюсь, она не ошиблась, пусть ребенок ваш счастливым будет.
После этого принцесса весь день пребывала в хорошем расположение духа. Конечно, она не скинула маску спокойствия со своего лица, и завтракая с дядей и младшим братом и сестрой она вела себя по-прежнему, сдержанно, но с любовью. Тирион тоже был в хорошем настроении, и Кассана подозревала, что дело было в его любовнице-шлюхе, которую он, вопреки завету деда Тайвина, привез в Королевскую гавань.
Кассана была приятно удивлена, когда Варис ей все-таки рассказал об этом. Во-первых, это показывало степень доверия Паука к королевской лани. Во-вторых, это давало надежды на то, что в будущем Тирион поддержит свою племянницу, ведь и он, и она любили людей, которые не отвечали их статусам и не были одобрены их семьей.
Серсея была занята на очередном собрании Малого совета, туда же после завтрака направился Тирион, и, очевидно, там же был Джоффри. Речь шла опять про войну с Севером, войну со Станнисом, или, как ее уже называли в народе, Войну Пяти королей. Хотя дядя Ренли Баратеон умер до того, как Бейлон Грейджой объявил себя королем, название получилось звучным, хоть и не совсем правдивым. Пользуясь тем, что все высокопоставленные лица дворца сейчас находится на совете, и ни поговорить, ни рискнуть с кем-то встретиться она не может, Кассана направилась в парк на прогулку.
Повитуха сказала, что у нее, судя по всему, только закончился первый месяц, и Кассана пыталась угадать, когда был зачат этот ребенок. В ту ночь, после бунта? В ту ночь, когда, впервые услышав грязные сплетни о Серсеи и Джейме ― которые, как выяснилось, оказались правдой ― принцесса выпила почти полторы бутылки вина, и еле дошла Сандора? Она была пьяна, и мало что помнила, кроме горячих неровных губ, колкой щетины и сильных рук. Ранним утром, спустя три дня после казни Эддарда Старка и коронации Джоффри, когда все, что хотел Пес ― успокоить принцессу, чье будущее внезапно начало ее пугать?
Но скорее всего это была ночь, когда Клигана пытались убить какие-то проходимцы, отомстив за слишком острый язык. Их было четверо, Сандор перерезал их, как кроликов на охоте. Кассана тогда прождала любовника два часа и была сильно напугана, а когда он вернулся, его хватило только на четыре слова, прежде чем она была опрокинута прямо на ковер у кровати: «Это не моя кровь». Кассана никогда не думала, что будет так самозабвенно отдаваться мужчине, который десятью минутами ранее убил четырех человек, выкупив свою жизнь, и даже не сняв полностью обмундирование.
Убийства всегда раззадоривали Пса, а если принцесса оказывалась близко к нему, в доступности, то у этого мог быть только один конец. К примеру, после бунта, он брал ее едва ли не всю ночь, будто задавшись целью поиметь Баратеон во всех известных ему позах, и под конец, когда ее втрахивал в кровать, поставив на колени, Кассана едва не засыпала, уткнувшись лицом в подушку, которая пахла Клиганом, ее ванильными духами и сексом.
Так было и в тот раз. Они даже не дошли до кровати, жёсткий ковер из шкуры медведя заменил ее. Кассана видела в его глазах, что кроме нее, Сандор никого не замечает ― она для него все. Только ее лицо он видит, считая ее первой красавицей всего гребанного мира, только ее волосами цвета черного золота восхищается, и только ее роскошное округлое тело ласкает. Из простой юной принцессы она превратилась в любимую женщину Пса. И самое невероятное ― она наслаждалась извращенными удовольствиями, любила его в ответ.
Сандор никогда не мог подумать, что кто-то может любить его, любить его так, как любила Кассана.
В ту ночь она в какой-то момент оказалась сверху. Огонь в камине горел ярко, но любовники его не замечали, пылая еще сильнее, ощущая жар от камина и сжигающую изнутри жажду. Ковер под спиной Сандора сбился, а его рука цепко впилась в бедро Кассаны. Она поднималась и опускалась на Псе с бешеной скоростью, не в силах противостоять заданному темпу. Ее тело вытянулось словно струна, пальцы рук уперлись в бедра гвардейца, согнутые ноги напряглись, голова запрокинулась, позволяя длинным волосам свисать почти до самого пола. Кассана обладала густыми смоляными локонами, высокой и упругой грудью, тонкой талией, округлыми бедрами и совсем крохотными ступнями. Прекрасная молодая женщина, чьи необычные личные качества дополняли достоинства внешности.
― Ты моя. Моя, ― протянул Сандор, свободой рукой пройдясь по животу принцессы, а потом сжав ее грудь. Кассана в ответ застонала и резко остановилась, с силой сведя бедра. Больно стало обоим, но в такие моменты, как тот, боль играла для них особое значение.
― Сандор… ― повторила Кассана, напрягаясь так, что можно было заметить, как глубоко втянулся ее живот. Она научилась доставить удовольствие − оно ясно читалось на влажном и раскрасневшемся, уродливом лице Пса, которое Кассана почему-то ласкала всегда, если ее руки не были заняты чем-то другим.
Движения принцессы стали плавными и размеренными, она уверенно водила плотно сомкнутыми бедрами, поднималась и опускалась совсем невысоко, сводя любовника с ума нетерпением и жаждой большего. Но Клиган привык властвовать и просто обхватил любовницу за шею, наклоняя вперед и дергая на себя. Она завыла от охвативших ее в новой позе ощущений и подчинилась, возвращаясь к нужной Псу скорости, пока он, приподнявшись и намотав на руку спутанные волосы, почти жестоко терзал нежные губы и рывками вбивался в покорное тело.
Кассана придушенно рассмеялась ему в губы. Раньше она не понимала этой грубости, наслаждения болью, животной похоти. В первое время, Клиган себя совсем иначе − нежно, осторожно, боясь придавить или слишком сильно сжать, сделать что-то неприятное ей, проявить невнимание к ее ощущениям. Он обращался с ней ласково, и она знала, что ничего другого ему и не хотелось. До определённого момента. Пока она сама не попросила показать ей больше.
Кассана знала, он любил ее, но во время постельных утех, даже не сопровождавшихся ударами плети, он стискивал тело принцессы почти до треска костей, натягивал волосы до слез у нее в глазах, сминал бедра до черных синяков… Это было ненормально. Как и все, что они делали. Как и вся их связь в принципе.
― Моя… ― снова прорычал Пес. Они с принцессой наконец-то достигли высшего удовольствия, и теперь она лежала на нем, тяжело дыша. Ее маленькие ручки судорожно сжали широкие плечи, будто в страхе, что Клиган вот-вот отстраниться, но Пес даже не думал об этом. Он поглаживал ее по спине, бедрам, ягодицам, а неровные жёсткие губы целовали бледные плечи.
Кассана какое-то время лежала, пытаясь просто восстановить дыхание, но вот она подняла голову, и мазнула взглядом по обгорелой щеке. Ей всегда, еще в детстве, было интересно, какого на ощупь эта сторона его лица, но подойти и попросить прикоснуться ей не давало безукоризненное воспитание. Теперь она даже не могла представить, как бы Пес отреагировал на это ― просто сделал вид, что ничего не произошло, и ушел, или опустился бы на колени, с этим его презрительно-злым взглядом, и позволил ребенку прикоснуться?
Прошло много времени, прежде чем Кассана смогла удовлетворить свое любопытство. Но сейчас, спустя столько времени, ей хотелось прикоснуться немного иначе.
Кассана приподнялась на локтях, и ее язык, влажный и горячий, самым кончиком прикоснулся к ужасной правой стороне лица, и принцесса почувствовала, как ее любовник крупно вздрогнул, и даже дернулся, будто желая отстраниться, но девушка быстро положила руку на здоровую часть лица, будто так могла удержать его на месте. Что удивительно, Пес замер.
Конечно, было не слишком приятно прикасаться языком к поврежденной, жёсткой коже, но Кассана бережно провела еще раз, из приоткрытых глаз наблюдая за реакцией Клигана, боясь причинить боль. Тот весь будто окаменел, но отстранить ее не пытался, что принцесса воспрянула как молчаливое соглашение на свой странный эксперимент.
Сначала кончиком языка она бережно обвела небольшую линию шрамов, а потом, не встретив отторжения, провела широким движением по щеке. Сандор фыркнул, а Кассана рассмеялась, чувствуя, как под ее ногой твердеет мужская плоть. Она пыталась вспомнить, как в те редкие разы ласкала гвардейца языком, и повторить эти движения ― уродливая щека казалось ей такой же нежной по обращению, как и мужское естество. Пока Сандор восстанавливал дыхание и силы ― Кассана всегда быстрее оправлялся от любовного морока ― принцесса покрывала его уродливое лицо влажными, тягучими поцелуями, лаская повреждённую щеку языком, словно щенок.
Она могла много чего сказать Сандору, но ей показалось, что этот момент был самым важным за то время, что они были любовниками. Ведь впервые она позволила себе акцентировать внимание на том уродстве, которым обладал ее любовника. Акцентировать, чтобы доказать ― ей это все равно. Если бы она не хотела его, если бы это не имело значение, Пес бы не оказался с ней в постели. Но он стал ее любовником, и теперь единственное, что волновало ее ― чтобы это уродливое лицо так и нависало над ней как можно чаще, а его ― чтобы это была она и ее тело.
Сандор аккуратно переложил ее на ковер рядом с собой, навис сверху, и тут же замер, заворожено рассматривая принцессу. Девушка удивленно изогнула бровь, не понимая, пытаясь представить, как она выглядит со стороны, как она выглядит под ним. Понимание ударило неожиданно остро: Кассана лежала на полу, абсолютно обнаженная, с разметавшимися по ковру волосами и густо испачканными белым бедрами, распрямив руки, согнув колени и прикрыв глаза. Она выглядела слабой и использованной, что никогда не было ей свойственно. И Сандор наслаждался своей властью над этой хитрой, властной, красивой женщиной, ни перед кем не склонявшей головы. Ни перед кем… кроме него.
Кассана ясно почувствовала его гордость и самолюбование.
Да, сомнений быть не могло ― именно в ту ночь они зачали дитя.
Кассана Баратеон довольно улыбнулась и глубоко вдохнула свежий воздух, до отказа заполняя легкие запахом цветов, дерева, и чего-то еще. У нее было прекрасное настроение, и вряд ли что-то могло его испортить.
Извилистые дороги привели ее к конюшне, где перед Кассаной открылось уже знакомое из детства действие. Роберт, в пылу молодости, часто любил кататься на лошадях, и сам научил дочь ездить верхом ― не как полагалось высокопоставленной леди, а ноги врозь ― едва той исполнилось пять. Серсея была не очень довольна, на тот момент их брак с Баратеоном уже превратился в пепел, но чаще всего, когда речь шла о Кассане, Роберт просто не спрашивал у жены дозволения на что-либо.
В один из дней, Роберт и Кассана увидели привоз диких лошадей. Суровые звери рвались прочь, стараясь разорвать опутавшие их веревки, разрушить стойла, и втоптать в землю пленивших их людей. У Неведомого ― коня Клигана ― был такой же нрав, но того усмирял хозяин, под рукой которого он остановился покладистым, точно жеребенок. Но у этих лошадей еще не было такой руки, они были дикими и необузданными.
В тот день, Роберт и Кассана целый день наблюдали за тем, как приручают диких лошадей ― король нечасто являлся на собрания Малого совета, особенно когда выбор стоял между советниками и дочерью, выбор был более, чем очевидным.
Конюхи, чтобы приручить лошадей, сами должны были кормить и поить не меньше недели, чтобы они привыкли. Доминирующие особи подходили к корму первыми. Они более агрессивные, и для езды не использовалась дольше всех. Жеребцов надо отбраковывать сразу, они не стабильны и реагируют на запах кобыл, что может привести к агрессии.
Принцесса видела, как один из конюхов осторожно поглаживал, разговаривал и кормил их вкусностями. На привыкшую к нему кобылу лошадь он надевал хомут, который пристегивался параллельно дышлу, в котором — другая кобыла, сзади — сани. В начале бега не привыкшая к хомуту новенькая начинала взбрыкивать, но через минут десять это прошло. Вот так тот самый конюх ездил неделю или даже больше.
Кассана улыбнулась ― увидеть это, все равно что вернуться в детство. Почувствовать себя рядом с любимым, еще живым отцом. Дух Роберта всегда неизменно преследовал дочь, иногда ей даже казалось, что отец заглядывает мир через ее глаза. Как сильно она любила его, как сильно он любил ее.
Принцесса глубоко вздохнула, скрывая слезы, и пошла вперед. Люди, которые занимались с лошадьми, и два конюха мгновенно вытянулись по струнке, и склонились в глубоком поклоне, когда дочь Роберта Баратеона приблизилась к ним.
― Привезли новых лошадей? ― спросила она, обращаясь к тому конюха, которого знала с детства. Это был седовласый мужчина, уже немолодой, но все равно высокий и крупный, с большими сильными руками, на которых вились вены. Роберт привез его из Штормового предела, когда стал королем Семи королевств, если Кассана ничего не путала, звали его Этьен.
― Да, Ваша Светлость, ― послушно склонился конюх. ― Хотите взглянуть?
― Конечно хочу, ― улыбнулась принцесса. Этьен кивнул, приглашая следовать за ним, и повел Кассану к месту, где было бы удобнее наблюдать за лошадьми. Люди вернулись к своей работе. Четверо работали с четверкой лошадей, остальные кони пока стояли в стойлах, и конюхи опасливо их кормили. ― На них уже можно ездить? ― с любопытством спросила принцесса, но Этьен качнул головой.
― Боюсь, что не на всех. Они все дикие и еще необузданные, с опасностью относятся к чужим. А для них тут все чужие.
Кассана окинула лошадей взглядом ― два гнедых крупных коня, рыжий и вороной.
― Кто из них самый спокойный?
― Вон та черная кобылка, ― сказал Этьен, кивая на гнедую лошадку, на которой ехал один из сужавших конюшни. Она действительно спокойно шла, и послушно ускорила шаг, когда всадник чуть подогнал ее. ― Самая смиренная из всех. Конечно, пытается отгрызть пальцы конюхам, когда ее хотят подковать, но дает на себе ездить.
― Можно на нее сесть?
― Это небезопасно, нет гарантии… ― начал было Этьен, но Кассана подняла руку и перебила его.
― Говорят, мой отец король Роберт в юности мог объездить даже самого дикого коня, и тот смирел под всадником, даже если был под седлом первый раз.
― Да, действительно, ― согласился Этьен, и слабая улыбка расцвела на мужском лице. Он был тем мужчиной, который учил Роберта ездить, и не мог отрицать то, что его дочь была права. Когда нрав Баратеона сталкивался с нравом дикого коня, будущий король всегда выходил победителем. А принцесса отличалась поистине «баратеоновским» характером. ― Приготовьте принцессе лошадь, ― наконец распорядился он. Кассана довольно улыбнулась.
***
Джоффри долго думал о том, чем ему сегодня заняться. Присутствие его дяди Тириона отбивало малейшее желание посещать Малый совет, да и смысла не было, новости не менялись ― война с Роббом Старком, война с дядями Станнисом и Ренли. В последний раз, Варис сообщил о том, что на Железных островах Грейджой проявляет какую-то сомнительную активность. Мастер над шептунами считал, что, пользуясь раздором в Семи королевствах, он может заявить о том, что Железные острова должны получить независимость.
И вправду Битва Пяти королей, не иначе.
Джоффри злился. Он не знал, чем заняться с самого утра. После того как дядя публично помог Сансе, пойдя против воли короля, больше к своей леди Джоффри не лез, да и причин пока особенно не было. Она тихой мышкой сидела в своих покоях, и это было даже лучше ― король не утомлялся ее беспросветной тупостью.
Утром он завтракал с матерью и Томменом, который стал слишком подозрительно тих после отъезда Мирцеллы. Сестра была очень привязана к своей семье, и Джоффри почти жалел, что позволил карлику-дяде отправить ее в Дорн. Конечно, он понимал, что политически этот брак выгоден, но мать умоляла его возразить, а он этого не сделал. Не то чтобы Джоффри жалел о принятых решениях, но иногда он коротал время, проводя время со своими младшими братом и сестрой. Они всегда смотрели на него так восторженно, когда он приходил в их детскую, принося новые игрушки, и играя вместе с ним. Это тешило его самолюбие.
После завтрака он немного обсудил с матерью, что будет происходить на совете, но никакого желания присутствовать там не высказал. В последние дни его одолевала странная апатия, и Джоффри не знал, как ее развеять, от чего злился еще больше.
Он поиграл с Томменом немного, послушал что-то про его кота, дал брату какие-то наставления о том, как быть принцем, после чего отправился… по своим делам, которых не было. Не желая слоняться без дела, да и не имея желания весь день просидеть в покоях, Джоффри, в сопровождении верных гвардейцев, отправился на конюшни. Он слышал, что привезли новых лошадей, и был бы не против взглянуть на них. Но у самой конюшни его ждал сюрприз.
Легкая, как стрела, свободная и счастливая, его сестра скакала вдоль небольшого поля на черной кобыле, восторженно смеясь. Лошадь под ней была быстрая и тонкая, гнедая, с длинной красивой гривой ― лошадь, которая могла подходить только Кассане Баратеон.
Конюхи ему поклонились, но король так и не смог оторвать глаз от сестры. Он все смотрел и смотрел на то, как Кассана объезжает поле, как ее лошадь перепрыгивает препятствия, и как изящно при этом изгибается наездница. В какой-то момент лошадь остановилась. Кассана пыталась дернуть ее за поводья, но та брыкнулась, вставая на дыбы ― Кассана удержалась. Это привело Джоффри в чувство.
― Что моя сестра там делает?
― Объезжает новую лошадь, Ваша Милость, ― послушно ответил старый конюх, склонив голову.
― Новую лошадь? Это из того дикого табуна, что прислали пастухи? ― уточнил король, чувствуя, как в нем закипает ярость.
― Да, Ваша Милость.
― Да как вы посмели разрешить принцессе сесть на дикую лошадь?! ― мгновенно вспыхнул король. Конюхи попятились, но Этьен продолжал смотреть на юношу спокойно и беспристрастно. ― А если она ее скинет и затопчет?! Если моя сестра пострадает, то вам не жить. Кассана! Кассана!
Девушка, видимо, все-таки услышала визгливый зов брата. Король не видел, но девушка устало закатила глаза, и пробормотала что-то наподобие: «Боги всемогущие, пусть тебя поразит молния до того, как я подъеду». Но день был ясным, грозы не предвиделось, и Семеро вряд ли устроили бы грозу, только чтобы избавить землю от одного капризного, самовлюбленного, жестокого королька. Лошадь удалось развернуть только со второй попытки, но кобыла повиновалась легкой руке своей всадницы.
Что же, по крайней мере, Кассана увидит Пса.
― Ваша милость, ― склонила она голову, смотря на Джоффри сверху-вниз, что ему очень не понравилось. ― Здравствуй, брат.
― Пес, помоги моей сестре слезть с этой дикой лошади, ― приказал Джоффри.
Кассана раздраженно засопела ― что она, маленькая что ли? Она сама залезает и слезает с лошади лет с семи, хотя сам Джоффри только в тринадцать перестал использовать подставку. Но возможность почувствовать себя в руках Сандора, пусть и очень мимолетно, была слишком соблазнительной, поэтому громко возмущаться она не стала, надеясь, что все присутствующие спишут это на нежелание ссориться с королем.
Пальцы Клигана грубо впивались в ее талию, удерживая на весу и наверняка оставляя некрасивые отметины, грозившие потемнеть до синяков. Пес просто снял ее с седла, легко, как большую куклу. Внезапно обнаружив себя в воздухе, Кассана инстинктивно попыталась найти опору и, не видя другого варианта, опустила их на плечи Сандора. На какое-то мгновение она застыла, глядя в серые глаза — сверху вниз, совсем как в те разы, когда Пес переворачивал ее, предлагая «устроить ему родео».
Чувствуя, как неумолимо заливает щеки душный, стыдный жар, Кассана глубоко вдохнула, справляясь с собой. Сандор встал так, чтобы загородить ее и от взгляда Джоффри, и от стоящих поодаль гвардейцев, поэтому не постеснялся слегка сильнее надавить пальцами на бедра, будто нарочно вспоминая о том, чем они занимались этой ночью.
Кассана посмотрела на него обиженно, но на Клигана это, как всегда, не произвело никакого впечатления. Бока будто сжали железные тиски, когда Пес на миг усилил хватку, но поставил ее на ноги он осторожно, как всегда. И Джоффри вроде ничего не заметил, решила Кассана, бросив на него короткий взгляд исподтишка. На холеном лице короля даже играла слабая довольная ухмылка.
― Я что-то сделала не так? ― аккуратно поинтересовалась Кассана. Этьен схватил лошадь под уздцы и увел, другие конюхи тоже поспешили покинуть общество короля и его сестры. Лишь гвардейцы чуть поодаль замерли, как каменные изваяния. Пес замер чуть в стороне от короля и принцессы.
― Это лошадь дикая, ― нравоучительно начал Джоффри, делая перевес с ноги на ногу, и становясь немного, но все-таки ближе к сестре. Кассана это заметила. ― Она никогда не была под седлом, и могла…
― Была, ― перебила девушка, недовольная тем, что мальчишка, пусть и король, пытался учить ее жизни. ― На ней уже ездили здесь, в Королевской Гавани. Она плохо повинуется приказам, но не пытается скинуть седока. Если его милость будет не против, я бы хотела взять эту лошадь себе.
― А как же твой конь, которого подарил тебе отец? ― он словно усмехнулся этой фразой, но произнес это явно без улыбки.
Лицо Кассаны помрачнело. Она опустила взгляд, не желая смотреть побитой собакой на брата, но ситуацию спас Этьен, который не успел отойти далеко и услышал последнюю фразу короля. Слегка поклонившись, он сказал:
― Ее конь болен, Ваша Светлость. Не сегодня так завтра он умрет.
Джоффри кинул на него быстрый взгляд.
Коня, который Роберт подарил Кассане, звали Отчаянный. Это был самый необузданный конь, большой и сильный, в свирепости и непокорности идущий рядом со скакуном Клигана. Дикие звери, таким палец в рот не клади, отгрызут по локоть. Но если Сандор своего усмирял силой, то Кассана каким-то непостижимым образом своего приручила нежностью и лаской.
Джоффри этого Отчаянного откровенно ненавидел ― один раз, собравшись доказать отцу, что ничем не хуже его любимой дочери, он попытался оседлать коня Кассаны, но тот сбросил его и чуть не затоптал. Благо, сама Кассана и Пес были рядом, смогли отвести беду. Джоффри был напуган, взъерошен, а его дорогие одежды были испачканы. Так еще, как назло, это случилось в Винтерфелле на охоте, так что принц стал еще и хорошим развлечением для северян и собственных людей. Роберт смеялся тоже. А потом, в мгновение вернув себе серьезность и суровость, которую обычно демонстрировал сыну, приказал больше никогда не приближаться к скакуну сестры. Понятное дело, что на аккуратный намек Серсеи, что коня можно было бы и обезглавить за такое ― аккуратный, потому что ясное дело, дочь ей тоже не хотелось обижать ― она получила весьма жестокий отказ и новое публичное унижение. Зато Отчаянный Кассаны остался жив.
― Какая жалость. Это так печально, ― Джоффри осторожно провел рукой по щеке своей сестры. Он словно забыл, где находится. Кассана смотрела на него и не ожидала, что может произойти дальше. ― Кассана, только не расстраивайся, ладно? ― внезапно произнес король, и совершенно неожиданно, ласково накрыл щеки девушки своими руками, как бережный любовник. ― Можешь взять любую лошадь, которая тебе понравится.
― Я хочу эту, Ваша Милость, ― искренне ответила Кассана, при этом не переставая напряженно высчитывать, что в следующее мгновение сделает ее единоутробный брат.
Джоффри кивнул, а потом поцеловал сестру в лоб и, наконец, отстранился. Кассана заметила, как быстро облизал брат тонкие губы, и это внезапно выбило почву у нее из-под ног. Она чуть не упала, когда смутные сомнения коснулись ее разума. Джоффри никогда не проявлял к ней такого явного интереса, всегда держался чуть поодаль, хотя Серсея всегда говорила, что брат восхищается старшей сестрой.
Проблемы с ним начались только сейчас ― настроение Джоффри менялось как маятник, вертелось как качели. Он мог быть то хорошим, заботливым братом, который интересуется мнением своей сестры об управлении страной, который спрашивает совета, принимая то или иное решение. А мог смотреть на Кассану, как на пустое место, будто ее не существовало, или она была не более чем пылью под его ногами, одной из тысячи слуг, чье лицо Джоффри никогда бы не запомнил.
― Вы слышали? Заботьтесь о новой лошади принцессы. Если с ней что-то случится, ваши головы украсят пики! ― надменно произнес Джоффри.
― Как прикажете, ― склонился Этьен, и едва заметно кивнул принцессе.
Джоффри перевел взгляд на сестру, и увидел, как широкая улыбка украсила ее красивое лицо. Внутри все полыхнуло ― королю показалось, что он сгорал внутри от восхищения её красотой. Все же его сестра была прекрасна. Такая нежная и юная. Она слегка склонила голову, пробормотав слова благодарности, и сжала тонкие пальцы Джоффри своими.
― Ты не хочешь дать ей имя? ― спросил Джоффри, знаком предлагая принцессе прошествовать в замок. Кассана послушно пошла рядом с ним. На вопрос брата она слегка пожала плечами, а потом, чуть подумав, сказала.
― Висенья. В честь одной из самых красивых, воинственных и несчастных королев в истории.
― Красивое имя.
Джоффри юркнул рукой под руку сестры, заставляя ее взять его под локоть. Джоффри не был любителем таких степенных прогулок, считая, что они больше подходят благородным дамам, чем короля и рыцарям, но отрицать того, что ему нравится чувствовать руку Кассаны в своей, не мог. Почувствовав взгляд, юноша взволновался, но быстро придал лицу непринужденный вид. Она не должна была заметить в его глазах нежность и теплоту, которые он испытывал по отношению к сестре.
Они вернулись в замок, когда Кассана мягко вывернулась и посмотрела на брата-короля.
― С вашего позволения я вернусь в свою комнату.
― Конечно, ― раздосадованно согласился Джоффри. Он-то надеялся, что сестра соизволит провести с ним чуть больше времени, возможно, даже целый день. Но удерживать Кассану насильно Джоффри не испытывал никакого желания, с ней это почему-то не работало. Поэтому он мог только согласиться.
― Еще раз спасибо за разрешение взять лошадь, брат, ― улыбнулась Кассана и, приблизившись, девушка приподнялась на носочках, быстро чмокая брата в щеку и резко отстраняясь. Развернувшись, она пошла в свою комнату, Джоффри не стал её удерживать. Щека блондина горела и покалывала, он все ещё ощущал тепло от соприкосновения.
Джоффри понял, что пропал. И это, вопреки всему, его напугало.
***
О том, что Джоффри хочет ее видеть, Кассане сообщили поздно вечером. Девушка уже готовилась было ко сну, уже мечтая о том, как отошлет служанок и скользнет в тайный проход, который приводит ее к Сандору, как в дверь постучались, и в комнату вошел сир Бейлон Сванн — рыцарь Королевской гвардии. Кассану это напрягло, но многим меньше, чем если бы это был кто-то другой. Мерин Трант, к примеру, вызывал в принцессе только страх и отвращение, а вместе с этим ― ярость и ненависть.
Бейлон же был молод, учтив, скромен, послушен и доблестен, прекрасный в своем белом плаще. Большой шлем Бейлона украшен широкими белыми крыльями. Серебряная брошь, которая застегивает его плащ, украшена лебедями из слоновой кости и оникса. Бейлон хорошо обращается с копьем, ещё лучше с булавой, и ещё лучше — с луком.
Их всех людей, которых Джоффри мог послать за ней, он послал самого лучшего.
― Ваша светлость, ― тихо и учтиво произнес он. ― Король пожелал вас видеть.
― Так поздно? Он сказал зачем?
― Нет, Ваша светлость. Лишь пожелал, чтобы вы пришли.
Кассана глубоко вдохнула. Что такого придумал ее братец снова? Связано ли это как-то с тем, что произошло сегодня? Связано ли это как-то с Клиганом, с их ребенком? Связано ли это как-то с тем, что Джоффри…?
Принцесса глубоко вздохнула и кивнула.
― Подождите меня за дверью, я переоденусь.
Бейлон кивнул и вышел. Девушка с сожалением махнула служанкам, вновь собираясь облачиться в одно из своих платьев, которое отец с усмешкой называл «платье юной септы», потому что они были закрытыми до горла, не такими легкими, как другие, но строгими, и, кроме ладоней и лица, тела было не видно. Одеваться в это Кассане не хотелось ― у них была сложная шнуровка, да и в Королевской гавани, где всегда было тепло, даже зимой, в них было жарко.
Но идти в покои Джоффри в легком летнем платье с декольте и открытыми руками она не хотела еще больше.
Она молила всех Богов, чтобы у комнаты Джоффри был Пес. Чтобы Сандор, вопреки всему, задержался у покоев брата, потому что король прощал своему Псу многое, если не все. Попытайся король что-то с ней сделать, Клиган смог бы помочь ей, и при этом не нарваться на гнев коронованного… ублюдка. До какого безумия она хотела, чтобы Сандор был там.
Но, разумеется, Клигана там не было. Прежде чем войти, Кассана глубоко вздохнула и упомянула всех Семерых богов, надеясь, что это поможет. В другое время она, может быть, боялась бы меньше, но сегодня утром она узнала, что несет ответственность не только за свою жизнь, поэтому пусть хоть к этому ребенку Боги будут милосердны. Пусть спасут его мать, чтобы он смог родиться.
Джоффри ждал ее. Он выглядел совсем не как король ― в простой золотистой рубашке, простых штанах, без камзола он выглядел моложе, чем в пышных королевских одеяниях и короне. Он выглядел почти мальчиком, и сложно было представить, сколько яда таиться за этим лицом.
Кассана никогда себя не обманывала. Она знала Джоффри, возможно, лучше всех, потому что никогда не врала самой себе о том, кем был ее ― как выяснилось, к глубокому облегчению принцессы ― всего лишь единоутробный брат.
Хотя и ее тщательно скрывали, всему двору, и в том числе принцессе, была известна история с кухонной кошкой, произошедшая за некоторое время до визита Роберта на Север. Кто-то показал Джоффри беременную кошку с замковой кухни, ожидая, что он потом захочет взять себе котенка; Джоффри разрезал животное кинжалом, нашел у нее в брюхе котят и понес их показать королю Роберту. Отец так сильно ударил мальчика, что выбил ему два молочных зуба; Серсея, которая позже вспоминала о поступке Джоффри как о «какой-то шалости с кошкой», заявила мужу, что убьет его во сне, если он еще раз ударит Джоффри. Роберт действительно больше никогда не бил наследника, хотя и говорил о нем всякое. Иногда, не стесняясь, в присутствии своей старшей дочери.
― Джоффри не ангельский мальчик, ― говорил он как-то Кассане, когда дочь пришла к нему по какой-то причине, но застала отца уже в слегка нетрезвом состоянии. ― Никогда не думай о нем как о брате, хотя у вас одни родители. Возможно, когда-нибудь тебе придется убить это чудовище, чтобы спасти себя, и, вероятно, все королевство.
После она забывала эти разговоры, как ребенок забывает то, что ему не нравится, но после казни Эддарда Старка и коронации Джоффри Кассана вспомнила их всех, и никогда более не забывала.
Роберт недолюбливал сына ― неродного ублюдка ― и с каждым годом их отношения становились все тяжелее. Проживи король чуть дольше, он, возможно, действительно бы в обход законам посадил на трон свою дочь ― единственную родную признанную кровь. Джоффри в младенчестве всегда плакал всякий раз, как Роберт брал его на руки. Роберту это не нравилось — его собственные бастарды, по воспоминаниям Серсеи, ворковали и сосали палец короля, если Роберт клал его им в ротики. Кассана же не спускалась с отцовских рук почти до пяти лет, а потом ходила за ним хвостиком.
О, Боги, пусть дух отца снова защитит свою дочь от ублюдка его жены. Пусть весь род Баратеонов защитит принцессу от того, что мог сделать с ней брат ― сделать нечто, хуже смерти.
Кассана никогда себя не обманывала, но предугадать, чего сейчас от нее хочет брат она не могла. Слишком много было догадок, возможностей, и слишком много непредсказуемости.
Джоффри обернулся к ней.
Высокий, зеленоглазый, светловолосый, хорошо сложенный юноша, с капризной складкой полных губ. Джоффри обладал дурным характером, унаследовав худшие черты своей матери, родного отца и деда: был капризен, честолюбив, малодушен, жесток, немилосерден, лжив, кроме этого, выраженный садист. Мечтал быть похожим на официального отца ― отца Кассаны и только Кассаны, короля Роберта I Баратеона, ― но для этого ему явно не хватало великодушия, смелости и благородства.
― Я ждал тебя, ― улыбнулся брат.
