Исан

Джебому сложно привыкнуть к новому положению вещей. Если копнуть поглубже, ему сложно поверить в то, что он умудрился урвать себе человека, который устраивал его абсолютно по всем параметрам и был даже лучше того, что он мог представить. Шокировал сам факт того, что такой человек существовал в принципе. Жил себе в богом забытой глуши и ждал, пока он разозлится на свою рутину так сильно, что сорвётся с места и приедет. Джебом искал спасение, а нашёл покой. Первые несколько дней он продолжает удивляться, когда на талию ложатся чужие руки, а на плечо опускается подбородок. Джинён любит обнимать его со спины, когда Джебом заваривает им чай или накладывает еду в тарелку. Особенно утром, когда в остывшем за ночь доме ещё зябко. Он прикрывает глаза и прижимается щекой к его шее, впитывая тепло. До тех пор, пока в коридоре не начнут звучать тяжёлые шаги. Ночной перекур у бурлящей реки стал разнообразнее. Джебом кладёт локти на подоконник со стороны улицы, а Джинён как обычно находится в комнате, только теперь устраивает подбородок на своих сложенных на подоконнике руках. Так их лица оказываются примерно на одном уровне. Они разговаривают, пока нить рассуждений не потеряется и один из них не потянется вперёд за поцелуем. Ночью можно было не переживать о том, что их кто-то увидит. - Мы как будто подростки, - Джебом посмеивается, подпирая щёку рукой. – Когда зажимаешься в тени дома, чтобы родители не увидели. - Нам под тридцать скоро, какие подростки. Старость не за горами. - У тебя уже и лысина проскакивает, - Джебом делает вид, что обеспокоенно всматривается в его пробор. - Пошёл ты, - Джинён щёлкает его пальцем по лбу. Джебом любит его характер. При всём своём умении понять и принять, при всей своей мягкости, он без проблем может приструнить Джебома, когда того начинает заносить. Причём сделает это так, что желание пощеголять своими нерушимыми принципами отпадёт. Его внутренняя сила ненавязчивая и не направлена на подавление. Она удерживает, но не давит. Зато мягкость вырывается наружу, когда Джебом кладёт голову ему на колени. Пальцы Джинёна аккуратно перебирают его волосы, касаются ногтями кожи, вызывая мурашки, массируют виски, успокаивая. Он касается его так, как будто держит в руках что-то ценное. В один из вечеров просмотр фильма затягивается. Джебом замечает, что лежащий у него на груди человек дышит как-то слишком глубоко. Он вытягивает шею, всматриваясь в лицо Джинёна, и видит, что тот заснул. Джебом отворачивается обратно к экрану, но затем снова смотрит на него. На ресницы, на плотно сжатые губы, на кольцо волос, упавшее на лоб, на согнутые в коленях ноги, лежащие на его бедре, на ладонь, устроившуюся на его животе. Он вдруг осознает, что этот парень, спящий в его руках, живой, он правда существует, он доверяет ему, он улыбается ему каждый день. Джебом никогда не чувствовал себя поглощённым отношениями, они не играли в его жизни настолько большой роли. У него была девушка, у него был парень, но всё как-то сошло на нет и затухло, вспыхнув буквально на пару дней. Он никогда не испытывал такого тепла, которое испытывает сейчас, просто смотря на Джинёна, просто поправляя сползший с него плед. Джебом ловит себя на том, что чувствует радость и благодарность за то, что он есть и находится рядом с ним. Всё остальное уже не кажется таким важным, пока он рядом. Мысли о странностях, происходящих в городе, отходят на задний план, но не исчезают полностью. Иногда они напоминают о себе, проскакивая волной тревоги. Один раз они напоминают о себе, когда случается что-то отдалённо похожее. После трёх недель абсолютного спокойствия умирает пожилая женщина, мать знакомой Джинёна. Внутри тут же неприятно ухает и вырывается наружу главный вопрос – уезжал ли кто-то из её детей. Отрицательный ответ успокаивает. Обычная неизбежность жизни. Однако подскочившая тревога всё равно плавает напрягающим осадком. - Расслабься, перестань думать об этом, - Джинён, уставший смотреть на его сосредоточенное лицо, усаживается сверху. – Всё нормально. - Я знаю, я просто размышляю о всяком. Джебом, полусидящий-полулежащий на его кровати, переводит взгляд на нависшего над ним Джинёна. Комната утопала в сероватом свете тянущегося вечера. С полудня шёл дождь, который вдруг усилился. Вместо капель по окну текли ручьи, увидеть что-то через которые было невозможно. Мир по ту сторону стекла утонул. - Мне отвлечь тебя? Джинён наклоняется, легко касается его губ, прижимаясь на несколько мгновений, а затем целует его подбородок. Он спускается вниз по шее медленно, останавливаясь на каждой точке на пару секунд и слегка прикусывая кожу. Джебом плавно водит пальцами по его спине, одной рукой зарываясь в волосы на макушке. Когда Джинён снова целует его, он сжимает пальцами футболку на лопатках, но не ведёт ладонь дальше. - Джебом, я не хрустальный, меня можно трогать, - сын рыбака смеётся ему в губы. - Если я начну тебя трогать, это чревато. - Я не церковный мальчик, - взгляд Джинёна становится лукавым, голос сходит на игривый шёпот, он берёт руку Джебома и кладёт себе на бедро. – Я даю своё разрешение. Его слова и горящие глаза становятся спусковым крючком. Джебом сжимает пальцы и касается его уже намного решительнее, переставая целенаправленно сдерживать себя. Однако, кажется, такой провокации Джинёну мало. Он подается назад, пересаживаясь с живота намного ниже. Джебом тут же шипит сквозь сжатые зубы. - Лучше не надо так двигаться. - Вот так? Джинён двигает бёдрами уже сильнее, заставляя Джебома на секунду потеряться в волне ощущений. Он подрывается и опрокидывает Джинёна на кровать, перехватывая инициативу. Улыбка на его лице и полная открытость завораживают. Джебом сначала любуется, а затем приникает к его шее, не желая уступать. - Чего смеёшься? – приподнимается он, слыша мягкий смех. - Щекотно, - Джинён растягивает губы в улыбке, поглаживая его щёку. - Щекотно тебе, да? Вот сейчас тебе будет щекотно. Джебом оставляет на шее десятки коротких поцелуев, опускается к ключицам и ставит засос прямо между ними. Рука двигается вверх по талии, переходит на рёбра и Джинён выгибается, шумно выдыхая. Он хватает Джебома за волосы, подтягивая к себе, и целует, медленно двигая губами, растягивая момент. На улице грохочет гром, сверкают разрезающие небо на части молнии, диким потоком льёт с крыши дождь. За стеной гудит бойлер, в гостиной глава семейства крепко спит перед работающим телевизором. В комнате Джебом чувствует, как плавится, вжимая в кровать человека, который заставляет его забывать обо всём. Относительно трезвая часть сознания начинает звенеть, когда чужая рука соскальзывает с бедра и ложится на пах. - Не надо так со мной играться, пожалуйста, - Джебом перехватывает запястье и серьёзно, насколько может в таком состоянии, заглядывает ему в глаза. – Мне потом это разгребать. - Я не играюсь, - Джинён тяжело дышит, но излучает спокойную решительность. – Я ещё не готов заходить далеко, но порадовать друг друга мы с тобой можем. Джебом оценивающе смотрит на него и издаёт смешок, видя искры лукавства во взгляде. У Джинёна вся шея в красных отметинах, щёки румяные, волосы растрёпаны, футболка задрана, на губах хитрая усмешка. Очаровательный до умопомрачения. - Да, точно не церковный мальчик. А ты говоришь, что я сумасбродный. - Им Джебом, - сын рыбака рывком опускает его голову и горячо шепчет, касаясь губами уха. – Это ты делаешь меня таким. Ты сносишь мне крышу, - он прикусывает мочку, слегка оттягивая её. – И мне это нравится. Дождь льёт до глубокой ночи. Монотонное постукивание убаюкивает, когда в сумеречной тьме сил остаётся только на то, чтобы укрыться одеялом и прижать к себе Джинёна, по-хозяйски устроившего голову у него на плече. Шторм за окном может бушевать сколько угодно. Надёжных стен и тепла в комнате достаточно, чтобы защитить их от того, что происходит снаружи. Пока не зажжётся свет нового дня. Какое-то время приходится ходить в водолазках и толстовках с объёмными капюшонами, иначе следы на шеях были бы слишком заметными. Прохладная осень в этом плане играла им на руку. За пределами спальни приходилось постоянно соблюдать осторожность в своих словах, действиях, взглядах. Хотя иметь общую тайну было в какой-то мере забавно. Улицы пахнут пряными яблоками, когда они прогуливаются после дневной работы. Не только из пекарен, но и из многих домов тянет запахом шарлотки с корицей. Ещё через неделю яблоки сменятся ядрёным запахом кимчи и прочих заготовок на зиму. Настала пора переработки урожая. Джинён обсуждает с ним рецепт тыквенного пирога, который хочет попробовать, но вдруг прерывается и всматривается в стоящую у светофора девушку. Уголки его губ опускаются и он осторожно подходит к ней, Джебом недоумённо идёт следом. - Мина, привет, - Джинён касается её плеча, привлекая внимание. – Как у тебя дела? - Привет. Я потихоньку, - она выдавливает из себя улыбку, её кожа кажется сухой и похожей на высушенную после пролитой воды бумагу. – Уже получше. Две недели прошло почти. - Мне очень жаль, что так вышло. Соболезную. Я знаю, что терять маму сложно. - Да, спасибо. Это было так… неожиданно. Но я… - она какое-то время потерянно смотрит перед собой, затем её брови кривятся. – Это моя вина. - Что? С чего ты взяла? - Я собиралась, - она понижает голос и со страхом осматривается. – Я собиралась уехать отсюда. Это всё проклятье. Исан наказал меня за то, что я хотела бросить своих родителей. Парни тревожно переглядываются. Тяжёлые мысли и подозрения, которые улеглись и дремали под слоем бытовых дел, снова вылезли наружу, маяча красными огнями. - Проклятий не существует, - говорит Джинён. - Я тоже так думала. Поэтому и была готова спокойно уехать, я уже собрала вещи, но этот город, он не захотел меня отпускать, - Мина шепчет, пряча трясущиеся руки в полах пальто. - И теперь ты решила остаться? - Конечно. Отец не сможет один присматривать за братом. Я нужна здесь, я не хочу, чтобы Исан наказал и их. По площади ходили, ушло сканируя окружение взглядом, грязно-серые вороны. Их скрипучее карканье отражалось от стен зданий. - Сердечный приступ мог случиться из-за возраста, - пытается объяснить ситуацию Джебом, но девушка непонимающе щурится на его слова. - Какой сердечный приступ? - Все говорят, что это был он, разве не так? - Это была первая версия, но нет. Полицейский сказал мне, что она случайно пролила немного яда от насекомых в свой чай. Она всегда пила чай в оранжерее, когда работала в огороде. Что-то в её словах заставляет Джебома напрячься. Он чувствует гудящий рой в своём мозгу и царапающее мельтешение в животе. Ему не нравится, что такую странную случайность буквально затолкнули в костюм стандартной болезни, которая обычно никого не удивляет. Передача информации от человека к человеку всегда была глухим телефоном, но то, что её исказили настолько, вызывает вопросы. «Каждый раз, как я уже готов это отпустить, появляется что-то новое. Появляется какой-то новый факт, который начинает точить меня и заставляет сомневаться… сомневаться в чём? Я и сам не знаю. Это проклятье не даёт мне покоя. Оно не даёт мне просто спокойно жить с Джинёном, ни во что не ввязываясь. Ничего из этого не касается нас напрямую, но оно существует рядом. Оно есть в городе, в котором мы живём. Оно есть в мире, в котором мы живём. Я не могу просто игнорировать это, как остальные жители. И я знаю, что он тоже не может. Он притворяется, что всё в норме, но я вижу, что его это тоже пожирает изнутри. Мы можем отвлекаться друг на друга, но факт остаётся фактом – мы оба знаем, что что-то не так. Что-то происходит и оно не исчезнет само по себе». Желание сталкиваться с другими людьми и узнавать что-то ещё категорически отсутствовало. Людные места начали напрягать. Разговоры вокруг каждый раз грозили подбросить лишнюю тему для размышлений. Вместо привычных маршрутов по центру и уютным улицам, они гуляют по задворкам, по местам, которые частично граничили с лесом и уже могли считаться краем города. Там были склады, где хранились ненужные вещи, заготовки маринадов, площадка, где можно было что-то покрасить из баллончика и оставить это сохнуть на воздухе. Также там были находящиеся в процессе стройки дома. Однако последний из них был старым, ещё не снесённым для постройки нового здания. И он был обуглен практически от фундамента до частично обвалившейся крыши. - Давай зайдём, - предлагает заинтересованный Джебом. - Он еле стоит. Хочешь, чтобы балка на голову прилетела? - Да ладно тебе, думаешь она вдруг решит упасть именно сегодня? Что это за дом вообще? - Раньше там жила какая-то семья, лично я их не знал. Знаю только, что в пожаре погибли внучка с бабушкой. - Что за пожар? - Говорят, что с проводкой что-то не то было. Ночью вспыхнул, а выбраться они не успели. - Не лучшая смерть. - Поэтому туда лучше не лезть. - Мы осторожно. Просто глянем что да как. - Вечно это твоё шило в заднице. Джинён неодобрительно вздыхает, но всё равно идёт за Джебомом, который уже перелезал через низкий покорёженный забор. Не отпускать же его одного. С пожара прошло больше года, но казалось, что вокруг до сих пор витал запах гари и жжёного пластика. Трава во дворе была жухлая, только несколько сорняков зеленели небольшими полянками около обгоревших брусьев. Двери не было, как и окон. Дом зиял чёрными обугленными дырами. - Осторожно, ладно? – просит Джинён осматривающегося Джебома, когда они входят внутрь. В одной части дома потолок полностью обвалился. Сверху со стен свисали оборванные провода и торчали доски. Нетронутые огнём стеллажи и шкафы разбухли от дождей и кривились в разные стороны. В гостиной от дивана остались только пружины и металлический каркас. На длинном кабеле висела закопченная люстра с лопнувшей лампочкой. Уцелевшая половина кухонных шкафов была пустая, дверцы распахнуты настежь или свисали с петель. Атмосфера была достаточно угнетающей. Джебом заходит в комнату, которая по планировке скорее всего была одной из спален. Почти всё здесь было чёрным, начиная полом и заканчивая частично уцелевшим потолком. По углам лежали обугленные кучи – остатки бытовых предметов. Кровать у стены, чуть левее у окна письменный стол со стулом, затем стеллаж и самая объемная куча – шкаф. Не осталось ни обоев, ни плинтусов. Он собирается подойти к окну, чтобы выглянуть наружу, как под ногой раздаётся треск и она проваливается вниз. - Джебом! – стоявший в коридоре Джинён тут же подбегает к нему. – Не поранился? - Вроде нет, - он вытаскивает ногу из дыры и осматривает порвавшиеся в районе лодыжки штаны. - Я же сказал быть осторожнее. - Тут от меня ничего не зависело. Джебом пожимает плечами. На самом деле он немного испугался от неожиданности. Радовало, что внизу был фундамент и его не унесло до самого основания. Он всматривается вниз и вдруг замечает металлический контейнер. - Кажется, тут что-то есть, - он достает аккуратный прямоугольный ящик, почерневший от огня. - Похоже на тайник. Джинён опускается рядом с ним и помогает открыть задубевшую крышку. Внутри оказывается немного смятая, но не повреждённая тетрадь. - Думаю, это дневник девушки, которая здесь жила, - Джебом пролистывает первые страницы. – Заметки про школу, про фильмы, вон рецепт даже есть. Причём написано много, она явно не один год сюда всё записывала. - Думаешь мы имеем моральное право это читать? - Тебе не интересно? - Ну… - Джинён мнётся. – Интересно, но это же всё-таки личное. - Я не заставляю тебя читать вместе со мной. - Ну уж нет. Если ты читаешь, то и я буду. - А как же мораль? - Заткнись? Джебом смеётся, качая головой. Он начинает листать страницы, проходясь глазами по строкам. Большая часть являлась обычными буднями и мыслями по поводу происходящих в жизни событий. Вдруг палец застывает на одном из разворотов. Парни, хмурятся, вчитываясь. «Мне кажутся странными все эти совпадения. Стоит только кому-то из молодёжи уехать, как в их семье кто-то ранится или умирает. Уже который раз замечаю это. Я спросила у бабушки, она говорит, что это проклятье Исана. Город не хочет отпускать своих жителей и наказывает тех, кто ставит себя выше семьи и решает уехать. Она попросила меня не разговаривать об этом с другими людьми и не поднимать эту тему. Меня это немного пугает». «Брат Минхи сбежал из дома позавчера. Он забрал часть своих вещей и убежал днём, обойдя блокпост. Сегодня её папа случайно отрезал себе палец на работе. Как он будет управляться со всеми этими машинами с такой травмой?» «Брат Минхи вернулся. Она говорит, что ему позвонила мама, чтобы рассказать о произошедшем, и объяснила, что кто-то должен подменять отца на производстве, иначе семья останется без денег. У него не было выбора». «Узнала, что девушка из библиотеки собиралась в субботу уехать в Тэгу, но её бабушка поскользнулась в ванной и разбила себе голову. Её увезли в больницу, но она умерла, не приходя в сознание. Это какой-то кошмар. Бедная девушка. После такого горя она точно не может оставить семью». «Я тут подумала и поняла, что дедушка умер через три дня после того, как родители уехали в Пусан на заработки. Его загрыз медведь в лесу, но они же есть только в самой-самой чаще, за несколько километров отсюда. Он бы не пошёл туда без ружья. Мы так и не увидели его в последний раз, нам даже не дали попрощаться. Это подозрительно. Старейшина Джинхо выглядел очень недовольным, когда после похорон родители сказали, что уедут обратно в Пусан, потому что не могут бросить работу. Он хотел, чтобы они остались». «Юми тоже считает это всё подозрительным. Она говорит, что когда её сестра уволилась с фабрики, чтобы уехать учиться в университете в Кванджу, вечером с их мамой пришёл поговорить старейшина Суман. А на следующий день ей на работе упала на руку тяжёлая коробка и сломала её, поэтому сестра осталась, чтобы помогать по дому. Они что, правда не дают молодёжи уезжать? Все эти проклятия подстроены, чтобы была причина остаться или вернуться? А что со смертями? Они бы не стали убивать своих же жителей. Не стали бы, правда?» С замершими сердцами они листают страницы, не произнося ни слова. Описывается ещё несколько подобных случаев и терпение девушки постепенно начинает иссякать. «Они больные. Они все здесь больные. Почему никто ничего не делает с этим? Почему они как роботы повторяют, что в Исане хорошо? Они все запуганы. Это сумасшествие. Мне противно здесь находиться. Когда на рынке они снова начали поливать дерьмом сбежавшего парня, я не выдержала и сказала, что они все идиоты, раз позволяют так собой управлять, когда отсюда нужно бежать со всех ног. Мне плевать, что они обо мне думают». «К нам пришёл старейшина Сынхён, сказал, что нужно переговорить с бабушкой наедине. У меня не получилось подслушать, но через несколько минут она его выгнала, грозясь кинуть в него графин. Я спросила, что он хотел, но она попросила меня не лезть во взрослые дела. Тогда я догнала его и сказала, что у них не получится запугать всех. Что не все верят в это дурацкое проклятье. Он попросил меня не выдумывать сказки и ушёл. Нужно срочно уезжать. Бабушка сидит грустная, наверное, её лучше не трогать. Поговорю с ней завтра утром». На этом записи в дневнике заканчиваются. Тишина в доме похожа на всепоглощающий вакуум. Осознание накатывает тяжёлыми, сносящими с ног напрочь волнами. Осознание того, что утро для этих двоих так и не наступило. - Старейшины, - выдавливает Джебом. – К этому причастны старейшины. Они подожгли дом, чтобы избавиться от них из-за того, что они узнали про всё. Её бабушка, наверное, отказалась травмировать себя, чтобы удержать её на месте. - Этого не может быть. Это… - Кто-то залез в дом? Пребывающий в состоянии шока и отрицания, Джинён не успевает закончить. С улицы доносятся озадаченные голоса. - Эй, кто там? Туда нельзя лезть, это опасно! - Уходим. Джебом поднимает его за локоть и пятится назад. Если их сейчас здесь обнаружат, то проблем потом не оберёшься. Он суёт дневник под толстовку и выскакивает в окно. Джинён прыгает следом. Они быстро вбегают в лес и несутся в сторону реки, перепрыгивая через кусты, пока голоса позади не затихают. Вскоре деревья расходятся и они оказываются на берегу за два километра от дома. Джинён останавливается у воды, потерянно смотря перед собой. - Ты в порядке? – Джебом кладёт ладонь ему на плечо. - Маму здесь не любили, она всегда хотела уехать. Она любила фильмы про путешествия и читала книги про другие страны. Отец каждый раз осуждал её, говорил, что нам нечего делать в чужих местах. Мама перестала поднимать эту тему, но зато ей загорелась Джинсу. - Джинсу? - Моя сестра. Взгляд Джинёна тонет где-то в воздухе. Ветер путает его волосы, развевает полы джинсовой куртки. - Джинсу всё твердила о том, что уедет. Она не верила ни в какое проклятье и разболтала об этом в школе на выпускном. Сказала, что будет искать работу в других городах. И она уехала. Втихаря собрала вещи и уехала отсюда. Отец был в ярости, а мама оставалась спокойной. Потом выяснилось, что она была в курсе. Она же и собрала Джинсу денег на первое время. «Я не могу уехать сама, но детей своих на привязи я держать не собираюсь,» - так она сказала отцу, - вокруг шумели деревья, но голос Джинёна чётко перебивал каждый звук в округе. – А через три дня её нашли у обрыва. Она часто сидела там и вышивала. Джинсу не приехала на похороны. Сказала, что не может видеть наш дом без мамы, что её не выпустят, если она приедет, что мы все идиоты, раз не видим, что происходит в Исане. Тогда отец очень сильно разозлился. Настолько, что сказал, что у неё больше нет семьи, раз она даже на похороны матери приехать не может. Сказал, чтобы она не смела никогда сюда возвращаться. С тех пор мы делаем вид, что её не существует. Река бьётся о берег, пенясь и взрываясь холодными брызгами. Некоторые из них долетают до кроссовок и соскальзывают на землю. Вдали, под густым серым небом, видно крошечные точки лодок. - Ты думаешь они сделали это? Когда она отказалась заставить Джинсу вернуться. - Она любила свободу. Она всегда была для них проблемой со своим желанием уехать, ещё и «заразила» этим дочку. И поэтому они убили её. Они убили мою маму. Голос Джинёна срывается. Губы кривятся, по щекам скользят первые слёзы. Он надрывно вздыхает, когда Джебом обнимает его, и прячет лицо в вороте его толстовки. Джебом прижимает его к себе и прислоняется щекой к виску, закрывая глаза. Он не может помочь ему, не может облегчить боль или сказать что-то, что помогло бы ему. Но он хочет показать, что он рядом. Что бы ни случилось, он его поддержит, он будет с ним. Он поможет справиться со всем этим кошмаром. Даже если весь Исан будет против.