Действие 3. Старый Свет.
1811. Лондон. Уже знакомый кабинет Артура, только сегодня здесь совсем не пахнет кофе, на столе новая табакерка — без камней, но изящно отделанная классическим и белым золотом — и Англия выглядит не как чрезвычайно деловой денди, а как очень уставший отец. — Сэр, вы останетесь в Европе? — Конечно. Там и без моего вмешательства разберутся. А здесь я нужен. А еще война с Америкой была очевидно наименьшей из проблем у Англии сейчас. Эго Англии, если честно, приятно чесалось от новости о том, что большинство племен коренных американцев поддержали британскую армию. Видимо, из двух зол те решили выбрать то, которое лучше выглядит. Англия верил в своих солдат, поэтому сейчас просто пил чай с птифурами в своем кабинете, стараясь думать поменьше о развернувшейся в Северной Америке кампании и побольше о Наполеоне, который успел стать очень и очень неприятной занозой в месте, о котором джентльмены вслух не говорят. А еще там, в Новом Свете, был Канада. Мальчик уже большой, и нет ничего плохого в том, чтобы позволить ему самостоятельно повоевать. Англия верил в свой талант воспитателя и учителя. Но на этой мысли он себя прерывал. Потому что его он тоже воспитывал и учил. И Англия правда верил в себя, но едва ли — во Францию. — Кажется, у тебя есть успехи в войне с Франциском? — Да, Уэльс, можно и так сказать. Шотландия только фыркает и ничего не говорит. 1813. Гольштейн. Исход битвы был разрешен уже давно, а потому обе армии были свернуты, и на пустыре остались только двое. Вокруг снег, отдельные снежинки периодически поднимались ветром и меняли свое местоположение. В воздухе стоял отвратительный запах пороха, крови и холодной сырости. Но для кого тут этот аромат еще не стал родным, кому еще не въелся в волосы? — Так вот какая у нас судьба? Всю жизнь воевать друг с другом? — Ноешь как сл’бак. — У меня несколько сквозных и одно несквозное пулевое ранение и несколько ребер сломано, думаю, мне можно поныть немного, — Дания пытается посмеяться, но из-за боли ничего не выходит. — Добьешь меня? — Сам коньки отбр’сишь. Вот как. Показывает свое презрение — мол даже добить брезгует. А заслужил ли Хенрик такое отношение? Дальше ноги Данию уже не держали, и он упал на колени, одной рукой упершись в промерзшую землю, а второй прикрывая кровоточащую рану. Какую-то из. Швеция посмотрел на него равнодушно, а затем и вовсе развернулся и ушел, оставляя Данию на произвол судьбы. Кровь капала на землю, и когда она попадала на участки, покрытые снегом, это почти можно было назвать искусством. Почти. — Поднимайся, — раздался сверху ровный голос спустя какое-то время. — Нор? - поднимает голову и почти не верит своим глазам. — Ты ждал кого-то другого? — протягивает руку, видя, что сам датчанин встать не сможет. — Ты как тут оказался? Искал меня? — улыбается. — Шел на неприятный запах. Надеялся - лютефиск. На самом деле ноги сбил, пока искал. Дания поднимается с помощью Норвегии, корчится, но опирается на собственные ноги. Колени затекли и нещадно ноют, не разгибаясь до конца, и сейчас Дания похож на неопытного пехотинца после первого боя, а не на некогда великую державу. — Нор, тут такое дело… Кетиль ничего не говорит, но вопросительно смотрит на Хенрика. — Я кажется сам идти не смогу. Норвегия закатывает глаза, перекидывает руку Дании через свое плечо, позволяя тому опереться на себя, и помогает ему идти. Бросить бы тут и не мучиться. Но он все равно бы вернулся за ним еще раз. 1813. Паленсия. Дорога была удивительно безлюдной. Это позволяло тщательно разглядеть пейзаж: по всем сторонам света раскинулись не слишком густые, но все еще живописные лесные массивы. Если взобраться на ближайший холм, можно было увидеть Каррион, который мерно тек и которого по очевидным причинам война не заботила. Испания и Португалия, на этот раз оба в мундирах, но уже далеко не новых и даже не слишком целых, молча шли в сторону Виттории, чтобы по пути присоединиться к своим армиям. Сверившись с карманными часами, Испания предложил сделать передышку на ближайшей скамейке и подождать Англию. — Кажется мы припугнули французов. — Благодаря чьей поддержке, стесняюсь спросить? — Ну кто знал, что Франция будет настолько мудаком? — Я знал. — Ой, не играй из себя всезнающего старшего брата, Жуан. — Но я и есть всезнающий старший брат! — Ты просто старый мудак. — Но ведь твой мудак. — Уже сто семьдесят лет как не мой. — Прости братишка, я предпочитаю играть только на равных. — Не хочется нарушать вашу семейную идиллию, но у нас немного война идет. Глядя на Англию в его безупречном красном мундире, Испания закатил глаза, а Португалия хмыкнул. Сам же Англия пригладил волосы и жестом показал идти дальше. Легко вести не свою войну.***
Действие 4. Новый свет. 1814. Чиппева. Вокруг очень пыльно и грязно. Америка не различает города, не различает места сражений — все, что отпечатывается в его сознании и преследует по ночам в кошмарах, это кровь на мундирах его солдат и мертвые тела на каждом поле боя. Трупы. Каждый из них отдал жизнь за родину, каждый имел за собой какую-нибудь невероятную историю, а сейчас вся их жизнь это просто цифры подсчитанных убитых и черта на могильной плите. Мерзко, не так ли? В этот раз мундир на Америке серый, однако на Канаде красный — английский. И от этого Альфреда преследует неприятное и болезненное чувство дежавю. Солнце светит прямо в спину Альфреду, и талантливый художник смог бы запечатлеть почти героический профиль Америки, который в тот миг излучал ту самую энергию силы, гордости и свободы, которая вдохновила отцов-основателей на Большую печать. Только вот при взгляде на брата, Канада чувствовал нечто иное, совершенно отличное от восхищения. Воздух был наэлектризован. Напряжение между братьями можно было резать ножом. — Мэтти, ты же не будешь стрелять в меня. — Если сделаешь еще шаг в мою сторону — буду, — брови нахмурены и холодный взгляд фиалковых глаз говорит громче слов — не врет. Выстрелит. — Мэтти, опусти мушкет, — шаг — Я сказал стоять! — предупредительный выстрел в воздух. — Ты же этого не хочешь! — Не хочу! Но вы, два идиота, не оставляете выбора! Хочешь сказать я могу просто опустить оружие и как женушка ждать, пока вы вернетесь с войны? Ты думаешь я бы стоял тут, если бы мог сидеть дома?! И в конце-концов, ты думаешь я могу смотреть как вы в очередной раз выясняете отношения, проливая кровь? — Мэт… — Я сказал стоять на месте! — голос срывается на крик до хрипоты. Плечо Альфреда пронзает пуля. — Мэттью! — Хватит. Хватит прикрываться благородными мотивами освобождения меня от колониального ига. Мне хорошо, спасибо. Мне не нужна та свобода, в которой я вместо одного короля должен буду подчиняться еще пятидесяти людям. Хватит притворяться, что конкретно в эту минуту я для тебя что-то кроме дополнительной силы для армии. — Думаешь для Англии ты не просто источник военной мощи сейчас? — Артур хотя бы не врет мне в лицо! — Я тоже тебе не вру. Я хочу, чтобы мы были вместе. Вместе надрали зад всем этим европейским старикам и создали лучший мир. Пошли со мной, Мэтти, и будем вдвоем свободны. — Ты сходишь с ума. — Я выгрызал свободу, а ты добровольно выбираешь рабство. Кто из нас сумасшедший? — Артур тебя любил. И любит. И я люблю. — Я тоже тебя люблю. Молча смотрят друг на друга. В глазах обоих — разочарование. — Но я так же люблю Артура. А еще я связан присягой. Так что если ты решишь идти дальше, я выстрелю тебе прямо в сердце. И я не промахнусь. Вздох. — Я тоже. 1814. Платтсбург. Ход войны, очевидно, переломился. Для англичан это вопрос гордости, для американцев — принципов, для канадцев — собственной идентичности. Снова идет дождь, и Америка даже задумывается, не следует ли он за Англией и не является ли это каким-то не слишком приятным проклятием. Канада оперся на мушкет и выглядел так, словно хотел умереть. Америка горделиво вздернул нос, напоказ отворачиваясь от братьев. Англия был вообще не с этой картины в его практически новом красном мундире и с лицом кирпичом. — Приплыл на очередное чаепитие? — Приплыл намылить тебе шею, бастард. — Посмотрим еще, кто кого тут. Что-то я не вижу блестящей победы непобедимой Королевской армии. — Не зазнавайся, щенок. Я одновременно вел куда более серьезную войну в Европе. Здесь были совсем немногочисленные королевские отряды. — То есть мне так Франции и передать, что ты его до чертиков боишься? — Что ты там сказал?! — Что слышал, старик. — Молокосос. — Неудачник. — Предатель. — Зазнайка. — Неблагодарный. — Возвращайся к себе в Европу, тут тебя никто не ждал и никому ты тут не нужен. Лучше бы и не приезжал. — Лучше бы ты и не появлялся в моей жизни. — Хватит! — раздался голос Канады. Одновременно с этим, Канада несильно, но ощутимо ткнул Англию прикладом мушкета в бок. На Мэттью уставились две пары удивленных глаз. — Задолбали.