Ghost: A Romance in Six Seasons

Дом потрескивает и так наэлектризован, что когда Ньют случайно касается включенного светильника, под его пальцами рассыпается сноп искр. Он снова ощущается живым, пробуждается, как медведь после зимней спячки, когда все мелкие поломки устранены, газовая плита снова работает, а немногочисленные вещи Германна расставлены по местам. Электрики, пришедшие в дом, не видят Ньюта, и он изо всех сил старается ничего не перемещать, но Германн надолго забывает свой ноутбук на зарядке, и Ньют в конце концов решает, что ему, может быть, можно немного порыться в интернете Германн то и дело сердито косится на него, и рабочие чувствуют себя неуютно, замечая, что свет начинает мигать, когда Ньют перелистывает веб-страницы. Они как можно быстрее заканчивают ремонт и покидают дом. Германн недоволен, и Ньют предлагает показать ему сад, потому что там никто не может чувствовать себя расстроенным. Они и сейчас здесь. Это лучшее время для того, чтобы проводить его в саду. Жаркий, нескончаемый летний день. Нарциссы поблекли, но колокольчики по яркости соперничают с ясным небом. Пятна синевы среди густой травы и крошечные белые облачка. Воздух под деревьями тяжелый, влажный и знойный, как перед дождем. Ньют ощущает электричество на своей коже — скоро будет гроза. Сейчас, летом, под жаркими солнечными лучами Ньют чувствует себя почти живым. Они приходят в сад почти каждый день. Ньют продолжает свои бесконечные исследования, изучая всевозможные растения и живность, пока Германн сидит под деревьями со своим ноутбуком и работает. Но изо дня в день это становится труднее и труднее. Германн чаще спотыкается и уже не может ходить так далеко. И сегодня ходьба так утомляет его, что он почти сразу засыпает с раскрытым ноутбуком на коленях и гудящей головой. Германн еще не совсем проснулся, он лежит среди колокольчиков. Веки под милыми очками полуопущены, лицо едва можно рассмотреть среди буйства голубых цветов. По его коже скользят тени листьев и травинок. Он кажется таким спокойным, почти спящим, даже черты лица становятся мягче. Из-за жары он был вынужден снять пиджак и жилет. Его рубашка, чуть влажная от пота, очерчивает худое, усталое тело. Ньют склоняется над ним. Когда он теряет концентрацию, миниатюрный ноутбук, который Германн дал ему, — планшет — выскальзывает из его рук и падает на траву. Германн открывает глаза. — Я не сплю, — бормочет он. — Конечно нет. Ньют поджимает ноги и снова поднимает планшет. Он просто чудесный — такой легкий! — и реагирует на его прикосновения. Он листает сайты с информацией о цветах, деревьях и птицах. После более чем двадцати лет догадок он наконец-то может узнать названия растений и животных, с которыми проводил свое посмертие. Германн садится. Сон делает его неуклюжим, но все же в летнюю жару он двигается гораздо легче, чем раньше. Он берет ноутбук. — Я работал. Экран включается, и на нем появляются уравнения, перемежающиеся текстом — диссертация Германна. Ньют устраивается рядом с ним, они оба сидят, прислонившись к стволу дерева. Муравей, ползущий по коре, падает в траву, когда Ньют оказывается слишком близко. Германн наблюдает за этим, после чего протягивает руку и касается плеча Ньюта. Ньют наблюдает, как под его пальцами пробегают искры, похожие на огни Святого Эльма, Германн не в силах почувствовать что-то большее. — Почему я не могу прикоснуться к тебе? — тихо спрашивает он. — Ты достаточно материальный, чтобы держать планшет, так почему у меня не получается?.. — он умолкает, мягко проводя пальцами по руке Ньюта. Ньют пожимает плечами. — Не знаю, — Германн смотрит на него, и он снова беспомощно пожимает плечами. — Я правда не знаю, мне не удается прикоснуться ни к чему живому. К чему-то неодушевленному — да. Или к чему-то… — он умолкает, смущенный. — К чему-то мертвому, — Германн слегка улыбается. — Ты можешь спокойно говорить об этом, — он вздыхает и медленно качает головой. — Я многое отдал бы за несколько лишних лет. Но это невозможно… безнадежно… — Я интереснее черных дыр? — усмехается Ньют. Ветер усиливается, и он чувствует, как по его предплечьям пробегают искры. Германн улыбается, поправляет очки на переносице и проводит пальцем по плечу Ньюта чуть выше ключицы, заставляя мерцающие огоньки щекотать шею. Ньют закрывает глаза и улыбается, замирая от удовольствия. — Прости, — шепчет Германн, он так близко, что искры, должно быть, обжигают его губы. — Все хорошо? — Не-а, все просто великолепно. Все восхитительно. Полуденный зной, тень грозы у самого горизонта, ветер, пронизывающий его насквозь. Прикосновение Германна вызывает крошечные разряды, пробегающие по его телу. — Ты невозможный, — голос Германна становится тише. — В мире нет ничего, даже близко похожего на тебя. Эта мысль отзывается резкой вспышкой боли — слишком одиноко. — Должен быть кто-то еще. Если таких, как я, невозможно увидеть, то как люди могут знать наверняка? — Как могут знать? Ты когда-нибудь был за пределами этого места? — пальцы Германна скользят по его рукаву, затем он умолкает. — Ты можешь уйти отсюда? Это возможно? — Могу, — Ньют обнимает свои колени. Он попытался покинуть дом, когда Якоб и Илья уехали отсюда, но не смог удержаться на сидении едущей машины. И ему не осталось ничего, кроме как вернуться сюда. Он улыбается через силу. — Эй, кто захочет уезжать отсюда? Я полюбил это место, папа и Илья похоронили меня здесь после… после того, как я умер. Германн смотрит на опушку леса, на небольшие надгробия и на старый, заросший дом сразу за линией деревьев. Он почти ничего не сделал с ним. На крыше было несколько расшатанных черепиц и сломанный водосток, но после ремонта она совсем не изменилась. Плющ струится по фасаду, как каскад изумрудов, камни белеют на солнце, черепичная крыша ярко краснеет на фоне неба. — Это удивительное место, — мягко соглашается Германн. — Оно всегда было таким? — Да, — Ньют чуть-чуть наклоняется к нему, ровно настолько, чтобы коснуться плечом плеча Германна — глупо, но он никогда не был так близко к кому-то, кроме родных. Он чувствует тепло тела Германна, слышит его тихое дыхание и биение сердца. — Здесь всегда красиво. Зимой, правда, не так уж уютно, но теперь, с отремонтированным газом, возможно, будет хорошо. Улыбка Германна гаснет, он зябко сутулится. — Не думаю. Зима, вероятно, унесет меня с собой. Может быть, на горизонте просто появились облака, но день вдруг стал чуть темнее. — Эй. Все хорошо, — Ньют прикасается к руке Германна, ощущает плотное тепло его пальцев, чувствует, как крошечные искры зарываются в волоски на коже Германна. — Ты закончишь свою диссертацию, и… все будет хорошо, — неуверенно заканчивает он. Германн молчит, глядя на дом, на грозовые облака. — Тебе было больно? — произносит он еле слышным шепотом. Ньют хочет сказать «нет». Ньют хочет сказать, что Германн не будет страдать и все закончится так быстро, что тот ничего не почувствует. Но подушка снова накрывает его лицо, обжигающий ужас закипает в крови. Жгучая боль становится холодной, опустошающей. Он пытается закричать, но в легких нет воздуха. Его мозг разрушается, когда он умирает. Не хватает кислорода. Кровеносные сосуды в глазах лопаются. — Я… — он пытается подобрать слова, но Германн видит все по его лицу. Он отворачивается, смирившись. — Полагаю, так и должно быть. — Мне жаль, — беспомощно говорит Ньют. — Не нужно, — Германн усилием расправляет плечи. — Хорошо, что это произойдет здесь, а не где-то еще… Ему нечего ответить. Раскаты грома разрывают летнее небо. — У нас есть еще пара часов, — Ньют трогает Германа за руку, когда тот пытается встать. Германн смягчается и снова садится рядом с ним. — А потом? Ты знаешь, что будет потом? Ньют пожимает плечами. — Понятия не имею. Я хочу сказать, что никогда по-настоящему не верил в эту чушь, пока был жив. Я думал, человек просто уходит в землю. Разлагается. Ну понимаешь: биология. — А теперь? Ньют колеблется. Его кожа потрескивает от энергии, поддерживающей его. Он чувствует странное натяжение внутри себя, напоминание о том, что он здесь не на своем месте. — Я… не уверен. Не думаю, что мы просто остаемся здесь. Мы должны двигаться куда-то. Не знаю, куда, но… — Ньют неопределенно машет рукой, подняв брови, — но я чувствую, что есть что-то еще, — он сгибает пальцы и поднимает руку вверх, будто подцепляя себя за живот. — похожее на крюк. Я не хочу уходить, поэтому я все еще здесь, но от этого чувства не избавиться, — видя неуверенность во взгляде Германна, Ньют добавляет: — Это не больно. Точнее, это не должно быть больно. У меня нет нервных окончаний, значит я не могу почувствовать боль. Германн неуверенно кивает, но уже выглядит немного лучше. — Наверное, я верю, что после смерти что-то есть. Мне так и говорили раньше, — он чуть-чуть улыбается. — Но все ощущается по-другому, когда ты встречаешься с ней лицом к лицу. Он снова умолкает. Они погружаются в мирную мягкую тишину, которую нарушают только дальние раскаты грома. — Это твоя могила? — произносит затем Германн, указывая на маленькое надгробие на опушке леса. — Нет, моя там, — указывает Ньют на свою старую могилу, наполовину увитую цветами. — Значит, ты поэтому остался здесь? — Германн наклоняется к нему чуть ближе. Его взгляд становится мягче. Каким бы усталым он ни выглядел, как ни трудно ему вставать, готовить, заботиться о себе, он выглядит намного моложе, чем когда приехал сюда впервые. Счастливее. Эта мысль заставляет искру радости в груди Ньюта разгореться ярче. — Ты просто не хочешь уходить отсюда? — Германн так близко, что их плечи почти соприкасаются, но он не обращает внимания на статические разряды. — Небеса должны оказаться чем-то особенным, чтобы там было лучше, чем здесь. Ньют смеется. — Подожди, пока не начнется гроза. Тогда все станет далеко не так хорошо. Зимой здесь холодно, и в кухне будет сырость, если забыть запереть дверь. — Буду иметь в виду, — улыбается Германн. — Но почему ты все еще здесь? Ты говоришь, что можешь уйти, так почему остался? Ньют пожимает плечами. — Все, кто были мне дороги, еще живы, — Германн не удовлетворен таким ответом, и Ньют обреченно вздыхает. — Ты не будешь смеяться? Я понимаю, что это глупо. — Не глупо, если эта причина заставляет тебя оставаться здесь. Расскажи. Ньют снова вздыхает. Ему неловко. — Я… послушай. Мне было тринадцать, когда я поступил в институт. Я был всего лишь ребенком. И я всегда оставался самым младшим, так что… понимаешь, я никогда ни с кем не встречался. Мне всегда казалось, что возможность еще будет… но этого так и не случилось. — Ты остался, потому что… — Потому что я хотел влюбиться, — Вот и все. Он произнес это. — Я никогда не был влюблен, и мне хотелось испытать это чувство, прежде чем я уйду, — какая же это глупость, особенно для Германна, который сражается со смертью, чтобы дописать свое исследование по астрофизике. Ньют морщится и ждет, что Германн рассмеется. Вместо этого он смотрит на Ньюта удивительно мягким взглядом и улыбается, но не насмешливо, а по-доброму. — Это не глупо. Совсем нет, — Германн садится прямо, когда гром гремит ближе. — Лучшая причина, что я мог представить себе. Ньют встает, бережно поднимая планшет и ноутбук Германна. — Но это почти невероятно. Я имею в виду, что хоть я и здесь, но меня никто не видит. — И все же эта причина весомая. Хотел бы я… — он поднимает трость. — Я тоже никогда не был влюблен. Понимаю, почему ты хочешь остаться ради этого, — он медленно поднимается, опираясь на ствол дерева. «Ты тоже можешь остаться», — хочет сказать Ньют, когда они шагают обратно к дому. Они знакомы всего несколько недель, но Ньют остро понимает, как он был одинок до появления Германна. Как он будет одинок, когда Германн умрет.