Ghost: A Romance in Six Seasons

Листья начинают опадать, когда Германн отсылает свою диссертацию на проверку, и Ньют чувствует облегчение. Он постепенно понимает, почему Германн хотел заканчивать свое исследование в одиночестве. Никто не позволил бы ему работать в таком режиме, засиживаться допоздна, разговаривать по скайпу со своими все более обеспокоенными руководителями проекта. И писать, писать, пока кисти рук не сведет судорогой, заставлявшей его шипеть от боли. Он отправляет файлы так поздно, что солнце уже поднимается над горизонтом, и сворачивается калачиком на кровати. Он засыпает так быстро, что Ньют вынужден помочь ему укрыться одеялом. Ньют не уходит, встает у окна. Плющ, оплетающий дом снаружи, уже начинает окрашиваться в ярко-алый цвет. Свет низкого солнца — сияющее золото, но Ньют уже чувствует первый холод в порывах ветра, когда солнце склоняется к западу. Первый привкус снега, который скоро укутает дом и сделает его своей частью. Тишину. Одиночество. — Что ты здесь делаешь? — Германн смотрит на него, моргая, просыпается окончательно и пытается нащупать очки, но его руки, сведенные судорогой, только сбивают их на пол. Ньют поднимает их и помогает надеть. — Здесь хорошо. Ты увидишь самые лучшие закаты. — Кое-кто мог бы сказать, что не особо приятно спать, когда за тобой наблюдает призрак. — Я не смотрел на тебя, — Ньют отвечает слишком поспешно. — Кроме того, эта комната раньше была моей, так что я имею право тут находиться. Германн фыркает и откидывается на подушки. Он массирует руки, пытаясь вернуть пальцам гибкость. — Тебе нужны грелки? — Ньют уже идет к столу, не дожидаясь кивка Германна. Он берет пару и застегивает их на скрюченных кистях Германна. Тот печально смотрит на свои неподвижные пальцы. — Думаю, я закончил как раз вовремя. *** Они сидят в саду, когда Германну приходят результаты. Лето в этом году решило задержаться подольше, до самого октября. Мир снаружи — россыпь золота. Потяжелевшие листья на ветвях расцвечены желтым, красным и бордовым — цветом красного дерева. Рыжеватая трава поблескивает под закатными лучами солнца, а алые листья плюща, опутывающего дом, пылают, словно пламя. Германн дремлет, сидя на солнце, наслаждается одним из последних теплых дней, которые совсем скоро сменятся холодами, превращающими мир в льдистые кристаллы. Ньют читал ему, но некоторое время назад умолк, и Германн не заметил этого. Рядом с ними, в пруду, новое поколение лягушек присоединяется к старшему в поисках норок, где можно будет впасть в спячку и дождаться весны. Ветер приносит с собой опадающие с деревьев листья, запах дыма со стороны дома и первое дыхание холода. Ньют закрывает глаза, он чувствует, как трава, на которой сидит, накапливает силу в корнях в ожидании зимы. Деревья кутаются в свою кору, пытаясь сохранить тепло. Сосны и ели выпускают новые иголки, готовясь к снегопадам. Маленькие зверушки сворачиваются клубком в своих норках перед долгими месяцами холода. — Хотел бы я уснуть, — тихо говорит Германн. Ньют подскакивает. Ему казалось, что тот спит. Глаза Германна все еще закрыты. — Проспать всю зиму и снова увидеть весну. Здесь так красиво весной… — он открывает глаза и мягко улыбается Ньюту. — Хотел бы я провести целый год здесь, увидеть все, чем может удивить это место. Ньют провел больше тридцати лет здесь, живой и мертвый, и каждый месяц ему открывалось что-нибудь новое. Но прежде чем он успевает сказать об этом, со стороны дома раздается негромкий стук. — Черт, — Германн с трудом садится. — Мы здесь! — зовет он. Почтальонка обходит дом и хмурится, увидев, что Германн один. Решив, вероятно, что это было королевское «мы», или же он просто немного сумасшедший, она отдает ему письмо и поспешно уходит. На конверте стоит штамп Кэмбриджского университета. — Германн? — неуверенно спрашивает Ньют. Германн ничего не отвечает, просто смотрит на широкий конверт. — Ты собираешься его открыть? — Дай мне минутку, — пальцы Германна сгибаются, сминая бумагу, и это что-то большее, чем просто мышечная слабость. — Если ты хочешь, я открою. — Подожди, — огрызается Германн, не отрывая взгляда от конверта. Он колеблется, затем осторожно просовывает палец под клапан. Руку сводит судорогой, и бумага рвется. Германн чертыхается. Он роняет конверт на колени и сжимает и разжимает кулаки, пытаясь перебороть боль. — Я мог бы… — снова пытается заговорить Ньют. — Я сам хочу это сделать, — огрызается Германн. Затем добавляет, уже мягче: — Я должен закончить сам, — он снова берет в руки конверт. Ньют пожимает плечами и садится ближе к нему, глядя выжидающе. Германн открывает клапан и переворачивает конверт, вытряхивая из него бумаги. Ньют нетерпеливо наклоняется, и Германн рычит, когда его руку бьет током. Он вынимает картонный сертификат, и его дыхание сбивается. Ньют с любопытством перегибается через его руку. — Ха! — восклицает он и вскидывает руку, сжатую в кулак, едва не задев плечо Германна. — Я же говорил, Доктор Готтлиб! — Ньют радостно улыбается Германну. Тот все еще тяжело дышит, но его лицо слегка порозовело, в глазах появился теплый, неуверенный свет. Его руки дрожат, и бумаги рассыпаются по земле, как опавшие с деревьев листья. Ньют наклоняется и поднимает их — они такие легкие и тонкие, что ему трудно их удержать в руках. — Его опубликуют, — выдыхает Германн, откидываясь на спинку кресла, — в Astrophysical Journal. Включат в первый ноябрьский выпуск. И упомянут в The New Scientist, — он ошеломлен. Ньют улыбается до ушей, подумывая о том, чтобы обнять его. Германн колеблется, и Ньют застывает в нерешительности. Вспоминает, кто он такой. Затем Германн раскрывает объятия и Ньют бросается, в них, потому что, кого, черт возьми, сейчас волнуют такие мелочи. Он осторожно обнимает Германна сквозь спинку кресла так, чтобы только маленькие искры касались его кожи. Руки Германна вздрагивают, когда он прикасается к Ньюту, искры рассыпаются, падая в траву. — Спасибо, — его губы касаются груди Ньюта. — Без твоей помощи я бы не смог… Ньют фыркает. — Не говори, что не справился бы без меня. — Не справился бы так легко, — Германн поднимает глаза на Ньюта, и их взгляды встречаются. Германн выглядит таким счастливым. Он улыбается, широко и радостно, его глаза сияют. Ньют чувствует, как по его телу пробегают искры, наполняя пульсирующей энергией. Она захлестывает его с головой, ее вкус ощущается на языке. Как бесконечная вспышка молнии. Как солнце, пылающее в его груди. В глубине души он уже думал, что все потеряно. — Германн… — слово искрами срывается с его губ. Германн просто продолжает улыбаться. Он обнимает Ньюта так крепко, что руки почти проходят через его тело. Это, должно быть, больно, но Германн не отстраняется. — Спасибо, — снова произносит он. Нежно. Просто. — Никаких проблем, — с усилием отвечает Ньют. — Всегда рад помочь. Германн закрывает глаза, откидывается на спинку кресла и позволяет рукам безвольно упасть на подлокотники. — Спасибо… Усталость пересиливает радость. Сейчас даже волнение отнимает у него силы. Ньют снова усаживается рядом с ним, обхватив колени руками. Солнце заходит. Облака затягивают небо, и резко холодает. Уже поздно. — Ты хочешь вернуться домой? — Ньют поднимает взгляд. Германн ничего не отвечает. Его глаза закрыты, голова откинута назад. Он выглядит спокойным. Счастливым. Умиротворенным. — Германн? — Я увижу весну, — тихо произносит Германн. — Что? — Ньют садится прямо, смотрит на измученное лицо Германна. Тот открывает усталые глаза. — Я переживу эту зиму. Снова увижу весну, — его голос спокоен и решителен. — Я проживу здесь целый год. — Хорошо, — улыбается Ньют. — После всего, что случилось, для тебя нет ничего невозможного. Германн мягко улыбается. — Спасибо. — Ты хочешь вернуться внутрь? — Полагаю, это необходимо, — Германн выпрямляется, затем медленно, с трудом, разворачивает свое инвалидное кресло и направляет его к дому.