Ghost: A Romance in Six Seasons

Ньюту приходится сосредоточиться, чтобы поднять поленья. У него получается лучше, чем раньше, но они тяжелые, и он ощущает, как в древесине копошатся насекомые, когда его руки проскальзывают сквозь нее. Поленья трещат, когда он кладет их в камин, густой серый дым поднимается от загорающегося мха и лишайников Германн только что открыл глаза и сидит у камина, глядя на пламя. Он закутался в плед, и Ньют вдобавок накинул ему на плечи красивое шерстяное одеяло. Снаружи наступает зима, с матового неба падают первые хлопья снега. Пройдет несколько недель, прежде чем холод проникнет в каменные стены. Скорее всего, отопление и огонь в камине удержат его снаружи еще какое-то время. Ньют вздыхает, его руки потрескивают, когда щепки и мох от бревен пролетают сквозь них. Он подходит к Германну, толкает его кресло изо всех сил и ухитряется подвинуть поближе к огню. — Спасибо, — Германн плотнее закутывается в одеяла, зарывается руками в их складки. После стула и поленьев тонкий планшет кажется очень легким. Ньют включает его и листает закладки. — Хочешь глянуть новости? — поднимает голову Ньют. Германн собирается кивнуть, когда раздается звонок его телефона — это не доставка еды, их сообщения с прошлого месяца приходят на электронную почту — он пытается нащупать мобильник, но только роняет его, потому что пальцы не подчиняются. Ньют склоняется за ним. Телефон такой легкий, что его вес едва ощущается. Ньют поднимает его, и Германн безуспешно пытается нажать на экран, не в силах разжать пальцы. Его лицо искажается, в глазах блестят слезы бессилия. Ньют ухитряется самостоятельно принять звонок и подносит телефон к уху Германна. Тот ухитряется зажать его между головой и плечом, выдавив благодарную улыбку. — Алло? — его лицо сразу же собирается в жесткие морщины — такие были у него, когда он только поселился у Ньюта. — Да. Нет, нет, я все еще здесь, — он выглядит усталым, несчастным и отчаявшимся, и это никак не связано с болезнью. Ньют подходит к нему вплотную, Германн поднимает на него глаза, и черты его лица немного смягчаются. — Тебе тоже счастливого Рождества, и Бастиану, и Дитриху, — Ньют прикасается к его плечу, и Германн легонько кивает. Он смотрит на Ньюта, и на его губах мелькает тень улыбки. — Я не уверен, что переживу такой переезд. Нет. Я счастлив здесь, — что бы ни сказал человек на другом конце провода, оно должно быть ужасным, потому что лицо Германна искажается так, что Ньют начинает опасаться припадка. — Мне все равно, — рычит он, отвечая кому бы то ни было. — Я потратил большую часть жизни, исполняя его пожелания, — еще одна пауза. — Можешь передать ему: мне очень жаль, что я решил умереть не по расписанию. Он неуклюже поднимает руку, словно желая прервать звонок, но изуродованные пальцы плохо слушаются его. — Если хочешь, я… — начинает Ньют. Германн колеблется. затем чуть-чуть качает головой, пытаясь не выронить телефон. — Я никуда не поеду, — говорит он наконец. — Даже не думай об этом. Мне жаль, но я не уеду отсюда… — Ньют берет его свободную руку в свои и получает в ответ благодарный взгляд. — Спасибо. Прости меня. Да. Я тоже люблю тебя и мальчиков. Он пытается сбросить вызов, но только роняет телефон на колени. Ньют берет его, чтобы помочь Германну сохранить остатки достоинства. Германн закрывает глаза. Тусклый свет зимнего солнца освещает его лицо, прорезает глубокие морщины, подчеркивает костяную бледность кожи. — Что случи… — начинает Ньют. — Нет, — просто говорит Германн. Всего одно слово. И Ньют понимает, что расспрашивать дальше бессмысленно. Но он хотел бы узнать подробности. Иногда он забывает, что Германн не призрак. Конечно, он материальный и живой, но… он живет здесь так замкнуто, что по мнению Ньюта все снаружи должны считать его мертвым. Его удивляет, почему Германн живет именно так, почему он хочет умереть в одиночестве, в глуши, где нет никого, кроме Ньюта. *** На Рождество идет снег. Ньют в восторге от этого, потому что у него при жизни ни разу не было снежного Рождества. Конечно, иногда снег выпадал прямо 25-го декабря, но Ньют с трудом мог назвать это настоящим Рождеством. Хотя представления Германна о Рождестве совсем не похожи на его собственные. Ньют часто спорил с Ильей из-за украшений и отцовских роскошных обедов и пластинок с рождественскими песнями, которые включали снова и снова. Сейчас очень тихо. Прекрасная, умиротворенная ночь. Облака рассеялись вскоре после заката солнца и восхода полной луны. Снег такой белый, что кажется голубым — миллионы крохотных сияющих кристаллов. Снаружи так холодно, что оконные стекла покрылись инеем. Даже в доме, у самого камина воздух холоден. Люди из «Еды на колесах» доставили особый рождественский ужин, и Ньют отказывается позволить Германну отложить столовые приборы, пока тот не съедает большую часть того, что лежит у него на тарелке. — Достаточно, — Германн откидывается на спинку кресла, и Ньют больше не настаивает. Больше половины ужина съедено — это лучше, чем было в другие дни. — Надсмотрщик, — тихо произносит он, улыбаясь краешком губ. — Ты не увидишь весны, если будешь есть по две ложки супа с половиной морковки, — Ньют берет руки Германна в свои и вынимает ложку из его стиснутых пальцев. Улыбка Германна гаснет, некоторое время он молчит, глядя на потолок, где мерцают золотистые отблески огня. — Становится трудно глотать, — наконец произносит он. Ньют умолкает, настолько растерянный, что поднос едва не выскальзывает из его рук. — Ох, — это… совсем не хорошо. — Сможешь ли ты?.. — Я увижу весну, — Говорит Германн спокойно и твердо, как будто констатируя очевидное. Неизбежное. Он уже все решил, и Ньют не собирается спорить. — Да, — пытается улыбнуться Ньют. — Я помогу тебе туда добраться, Герм. Германн слишком устал, чтобы возмущаться из-за сокращенного имени. Он закрывает глаза и откидывает голову на спинку кресла. Ньют ставит поднос на стол, готовясь к длинному пути обратно к входной двери. — Останься, — шепчет Германн, и Ньют замирает. Германн улыбается, его глаза закрыты, как у спящего, а дыхание ровное и глубокое. Отблески огня скользят по его лицу, смягчая болезненные морщины. Потрескивание огня сливается со свистом ветра снаружи, тепло струится сквозь прозрачного Ньюта, сквозь усталое тело Германна. Ньют бросает взгляд на своего друга, уверенный, что тот уснул. Он гадает, удастся ли ему выскользнуть из комнаты за планшетом, но Германн вдруг открывает глаза и смотрит на него. — У меня есть кое-что для тебя. Ньют моргает. — Для меня? Германн кивает и двигает своими бесполезными руками под складками одеяла, доставая небольшую коробку. Ньют наблюдает с неподдельным удивлением — как, черт возьми, Германну удалось сохранить подарок в секрете? Он помогает ему одеваться, возит кресло и делает все остальное… Но улыбка Германна такая мягкая и озорная, что Ньют готов хоть всегда чувствовать себя идиотом, если Германн будет все время так улыбаться. Германн подталкивает к нему коробку. Ньют бережно берет ее, чувствуя знакомые статические разряды. — О-ох, у тебя для меня есть что-то хорошее, — улыбается до ушей Ньют. Коробка простая, картонная и никак не оформлена. Открыть ее непросто, и Ньют чувствует, как в его груди поднимается искрящееся волнение, пока он возится с клапаном и несколько раз чуть не роняет коробку. Наконец он заглядывает внутрь. Там чехол для его планшета. Черный и слишком жесткий. Когда Ньют вытаскивает чехол, то с удивлением отмечает, что тот потрескивает, как, по идее, не должен делать такой материал. Германн наблюдает за ним, от волнения скручивая одеяло вокруг кистей, его глаза сияют. — Это… солнечные батареи. Когда я… когда я уйду, дом останется пустым, и электричество, но ты хотя бы сможешь пользоваться планшетом, — он говорит с такой надеждой и энтузиазмом, что Ньют вынужденно улыбается в ответ. — Счастливого Рождества. Ньют колеблется, поглаживая жесткие панели, голубые искры пробегают по его рукам. Этот подарок сделан с такой заботой, а он не получал ничего похожего больше двадцати лет. — Спасибо, — он позволяет зарядному устройству соскользнуть на пол. — Это потрясающе, мне очень нравится. Германн облегченно кивает. Его глаза затуманены, под ними залегли темные тени. — Я… я беспокоюсь о тебе. Ньют моргает. — Но почему? Что за чепуха — он фыркает и машет на себя рукой. — Я же призрак, что со мной может случиться? — Ты был один, — Германн не улыбается, лицо его серьезно и печально. — Ты так долго пробыл здесь, что даже не помнил, какой год на дворе. Никто не заслужил такого. — Это именно то, чего ты хотел, — замечает Ньют. — Ты не знал, что я буду здесь, и хотел остаться совершенно один. — Я пробуду здесь только некоторое время, — хмурится Германн. — А ты — нет. Было чистой случайностью, что я вообще тебя увидел. — он вздыхает. — И у меня есть телефон и ноутбук, чтобы связаться с кем-нибудь. По крайней мере, если у тебя будет планшет, ты сможешь узнавать новости и не отставать от остального мира. Даже сможешь общаться с кем-нибудь через скайп, — опускает взгляд на руки. — Только я… мне очень жаль, что я не смогу остаться надолго. Ньют отводит взгляд, смотрит на огонь, на стены, на чехол с зарядным устройством. Снаружи все снежно, холодно и неподвижно, и он слышит жужжание радиаторов, тишину зимы, которая хотя бы в один год не сможет пробраться в дом. Это нечестно. Германн думает о нем, позаботился о подарке… Ему было нелегко сделать заказ, получить его и спрятать так, чтобы Ньют ничего не заметил. Но если он так волнуется о Ньюте, то… может быть, следует ему рассказать. — Послушай… тебе не стоит беспокоиться обо мне. Не думаю, что задержусь здесь намного дольше, чем ты. Германн садится так резко, что едва не опрокидывает кресло. — Ты уезжаешь? Ньют не уверен, от напряжения ли он так бледнеет или от волнения. — Эй, нет! — Ньют прикасается к его руке и улыбается. — Пока еще нет. Не волнуйся, я не оставлю тебя. Германн немного расслабляется, но его лицо все еще напряжено и собрано в морщины — Ты говорил, что тебе здесь нравится, так зачем уходить? Ньют отводит взгляд, опускает руки на колени, переплетает пальцы и рассыпает по ковру снопы искр. — Думаю, дело в том… что мне просто не зачем будет оставаться. — Не говори так… — почти возмущенно начинает Германн, но тут же понимает смысл сказанного и замолкает. — Ох… — Да, — Ньют бросает быстрый взгляд на Германна, его лицо раскраснелось, глаза широко раскрыты, рот слегка приоткрыт. — Ты не должен ничего говорить… Я хочу сказать, что мне этого не нужно… Мне достаточно просто… Ох, пожалуйста, пусть от того, что я наговорил глупостей, между нами ничего не изменится. Обещаю… — Стой, — поднимает руку Германн, чтобы остановить сбивчивый поток слов. — Пожалуйста. Я… — он запинается, не зная, что сказать. — Спасибо, — почти шепотом отвечает Ньют. — И я не исчезну никуда. Я имею в виду, я чувствую, что должен буду когда-нибудь это сделать, — он прикасается к своему животу, где в глубине засел крюк, тянущий куда-то. — Но пока я остаюсь и… ты не должен ничего говорить. Я не хочу, чтобы ты считал себя обязанным… обязанным вернуться или что-то еще в этом роде. Просто… спасибо? — он неуверенно улыбается. — За все, что я к тебе чувствую. Ради этого стоило ждать. Германн сглатывает, и — Ньют смотрит на него с ужасом — в его глазах блестят слезы. — Ох, прошу, не надо! — умоляет Ньют. — Пожалуйста, прости, я больше никогда не буду даже упоминать… — Нет. — Голос Германна звучит сдавленно. — Спасибо, — он снова сглатывает. — Спасибо тебе, — повторяет он более уверенно, — за такой замечательный подарок. Ньют пристально смотрит на него — Я ничего не подарил тебе… — Подарил — Германн улыбается, и сейчас он так красив, что у Ньюта перехватывает дыхание. — Я никогда не думал, что у меня будет шанс… почувствовать такое, — продолжает он мягко. — Я думал, что умру здесь. В покое и одиночестве. А потом ты… — он закрывает глаза, и две слезинки сбегают по его щекам, оставляя влажные дорожки. — Спасибо. Он протягивает руку Ньюту и тот берет ее в свои. Искры взбегают от запястья Германа к предплечью, но пальцы Ньюта касаются лишь пустоты. Как близко бы ни были их руки, им никогда не коснуться друг друга. Отсветы огня окрашивают их в мерцающие оранжевые тона. Германн открывает глаза, их лица всего в нескольких дюймах друг от друга. — Все, чего я хочу… Ньют не в силах отвести взгляд. — Да, — он наклоняется ниже. Искры разлетаются между ними, в пространстве, которое им не преодолеть. Губы Германна припухают от крохотных разрядов там, где они касаются губ Ньюта. Ньют ощущает тепло Германна, и его собственное тело взрывается искрами, словно в грозу. — Я люблю тебя, — произносит наконец Ньют, у него голова идет кругом. — Я люблю тебя, — повторяет Германн почти шепотом, и закрывает глаза, тепло выдыхая. Он открывает глаза и улыбается, его улыбка сияет, как лучи весеннего солнца. — Спасибо. За такой удивительный рождественский подарок.