***
«Не рады», — это мягко сказано. Во-первых, на входе в театр его обыскивают с головы до ног, заставляя прогнать через рентген даже обувь и куртку. Хината же отделывается коротким «привет, ребят», на что верзилы дружелюбно кивают. Во-вторых, внутрь через вход для персонала его пускают исключительно на «птичьих правах» — как сопровождающего. Начальник охраны «тонко» намекает ему на наличие сотни камер и десяток кнопок вызова дежурного, на что Тобио хмурится, но ничего не говорит: себе дороже. Хината, кажется, происходящим откровенно потешается. Лыбится, словно дурак, и через плечо смеющееся «пошли давай» кидает. Они плутают по коридорам, переходам, лестницам — Тобио даже не пытается запомнить дорогу, теряясь где-то на втором резком повороте налево. Все помещения как на подбор — однообразные, нейтрально-скучные, довольно узкие, с крохотными окнами-бойницами у самого потолка. Хината идёт впереди так уверенно, словно родился здесь — в коридорах шириной в лучшем случае полтора метра, да и те с о-о-очень большой натяжкой. Тобио следует за ним попятам, кидает отчаянные взгляды на таблички «запасной выход» и на красные датчики камер — охрана не врала, посторонний такую защиту вряд ли осилит. Чем выше они поднимаются — тем громче становятся голоса: балетная труппа уже разминается, готовясь к предстоящей репетиции, и Шоё шепчет «почти пришли», а потом, обернувшись, несмело улыбается. Тобио запинается о собственные ноги и едва успевает избежать столкновения со смеющимся Хинатой. Когда они наконец останавливаются у двери, ведущей в коридор с гримёрными, Хината хмурит брови и будто бы весь напрягается — пальцы цепляются за карманы брюк, челюсть сжимается, заставляя губы бледнеть. Тобио хмыкает, но комментировать это не берётся. — Тебе дальше нельзя, там только для своих. — Я не могу подождать тебя в гримёрной? — спрашивает Тобио, слишком поздно понимая, как неоднозначно прозвучало его предложение. Закашлявшись, он продолжает: — Или… кхм… есть другое место, где мне можно… посидеть? Хината здоровается с проходящим мимо коллегой. Высокий парень с неестественно светлыми волосами кивает и поворачивается к Тобио, смеряя его внимательным взглядом — тот отвечает незнакомцу тем же: несколько секунд они пялятся друг на друга, пока громила (так и не скажешь, что балетом занимается) не скрывается за дверью. — Репетиция длится минимум два часа, обычно — дольше, — Хината делает шаг к нему и осторожно, словно боясь напугать, кладёт ладони на плечи, сжимая. — Ты можешь посмотреть со зрительного зала. Я попрошу Такеду, он позволит. Тобио переводит взгляд с веснушчатого лица, оказавшегося слишком близко, на аккуратные кисти рук, сжимающие плечи. Хината то ли успокаивает его, то ли боится, что он убежит, то ли — и то, и другое, и третьего не надо, своих тараканов хватает. Тобио осторожно отстраняется, кивает. Хината подбадривающе улыбается и достаёт телефон, набирая наизусть выученную комбинацию цифр. — Ало, Такеда-сенсей?***
Через пятнадцать минут Тобио сидит в зрительном зале. Иттетсу Такеда, постановщик, оказывается невысоким мужчиной с тёмными волосами и проницательными карими глазами, спрятанными за толстыми стёклами старомодных очков. Вежливо поздоровавшись с Тобио и задав несколько вопросов о цели его «посещения», он соглашается провести его в зал и сам остаётся в нём же, садясь на пару рядов ниже — практически у самой сцены. Тобио достаёт телефон. Прячет зевок в вороте толстовки. Прищуривается. Одно непрочитанное сообщение: «Что это вообще было? Ты знаешь, сколько денег на кону?». Тобио хмыкает и набирает быстрое «всё будет нормально, я с Хинатой», потому что да, чёрт побери, да — всё будет нормально, пока он с Хинатой. Никто не посмеет больше его и пальцем тронуть. Не пока Тобио рядом. Труппа вываливается на сцену разрозненной галдящей толпой, но мгновенно замолкает и выстраивается в ряды, когда Такеда хлопает в ладоши. Он даёт какие-то указания, кратко доводит программу сегодняшнего прогона, но Тобио ничего и никого не слушает: он отключает слух, словно бесполезный рудимент, он весь обращается в зрение — смотрит голодно, смотрит жадно на Хинату, застывшего по струнке в первом ряду прямо по центру под жёстким светом софитов. Влажные, недосушенные после быстрого душа волосы отливают тёмной медью. Тобио кажется, что он видит крохотные капельки воды, стекающие по шее и теряющиеся где-то в вороте простой белой футболки навыпуск — он опускает взгляд и приглушённо выдыхает, радуясь, что футболка доходит до самой середины бедра. К мощным, точёным ногам, обтянутым тонким спортивным трико, он совсем не готов. К ярко-горящим, живым глазам — тем более. В этот раз Хината смотрит. Во время выступления свет в зале приглушали, но сейчас сцена и зрительные ряды освещены огромной люстрой и софитами, и Хината пялится прямо на него — на Тобио, — кусая губы и заламывая пальцы. Вся его поза выдаёт видимый дискомфорт, и Тобио, подчиняясь внезапному порыву, одними губами выводит короткое «успокойся». Хината улыбается, качает головой и украдкой, пока Такеда поворачивается к немногочисленной женской части труппы, стучит пальцем по хрящику уха. «Не слышит», — понимает Тобио и, откинувшись на спинку сиденья, демонстрирует большой палец. Для наглядности. Хината почему-то краснеет — под светом сценического оборудования наверняка жарко, — и Тобио некстати вспоминает податливое, разморенное тело, прижимавшееся к нему утром. Пальцы начинает покалывать лёгким предвестником возбуждения. Он отводит взгляд в сторону и выпрямляет спину, напрягаясь. Мия тоже смотрит. Пристально, внимательно, изучающе. Его взгляд красноречив, а действия отнюдь не двусмысленны: он ухмыляется и, что-то тихо говоря, совершенно по-собственнически закидывает руку Хинате на плечи — тот в ответ краснеет пуще прежнего и прячет взгляд в пол. Сжимается. Раздражение вспышкой проходит по организму. Простой жест, призванный продемонстрировать мнимое превосходство, вызывает шторм адреналина в венах и учащённое сердцебиение — Тобио не может просто так спустить откровенную провокацию, вызов, а потому растягивает губы в улыбке (такой непривычной, что, кажется, будто щёки вот-вот разойдутся) и расслабляется на кресле, выдыхая. Ничего не бесит оппонента сильнее, чем видимое спокойствие. Мия дёргает бровью, наклоняется и что-то шепчет Хинате, будто бы случайно касаясь губами заалевшей скулы. Прикосновение длится долю секунды, но Хината отшатывается, словно обожжённый, брови хмурит упрямо и прячет взгляд в носках тренировочных джазовок. — Мия, прекрати приставать к Хинате, — устало произносит Такеда. — А ты, Хината, выпрями спину! Хината тихо ойкает, выпрямляется, разминает плечи и вновь улыбается во все тридцать два — аж смотреть больно. Тобио утыкается в телефон, слепо прокручивает уже прочитанные смски и, стиснув зубы, сдаётся — взгляд то и дело соскальзывает обратно на сцену: под чёткое «раз-два-три-встали» труппа отрабатывает построения на балетном линолеуме и вполсилы изображает «игру в волейбол». У Тобио дежавю: он злится, хмурится глубже обычного (но вряд ли кто-нибудь заметил бы разницу) и смотрит на Мию, который то и дело оказывается близко. Слишком близко — он бьётся кулаком с Хинатой, обхватывает его за плечи или даже схематично изображает драку. И всё это — под многозначительные смешки коллег-танцоров и громкие возгласы постановщика: «а ну давайте нормально отрабатывать!». Всё это напоминает тот вечер в театре, и Кагеяма мог бы погрязнуть в своём отрицании и повторных «нереалистично», если бы Хината не смотрел так красноречиво. Не на Мию — на него. Он смотрит, будто всё понимает, смотрит так — будто и сам не рад происходящему, будто и вовсе хотел, чтобы Тобио, а не Атсуму, обнимал его за плечи. Чтобы Тобио всегда был рядом и вёл его за собой к вершине. Будто верил, что у Тобио получилось бы лучше. И получилось бы. Без всяких сомнений. На очередной пристальный взгляд Кагеяма отвечает улыбкой — скомканной, скованной, наверняка скорее устрашающей, чем подбадривающей, но глаза Хинаты удивлённо распахиваются, он хлопает ресницами раз-другой и неуклюже запинается о собственные ноги. Танцоры смотрят неодобрительно. Искоса поглядывают на Тобио. Но тот и бровью не ведёт — прячет телефон в карман и, смирившись, в открытую наблюдает за репетицией. — Быстрее, быстрее, Хината, хватит возиться, — командует Такеда, и Хината с тихим «извините» мчится на следующий «рисунок». Они выиграли: команда «Карасуно» одержала победу, соперники повержены, Мия в очередной раз обнимает Хинату и даже, кажется, треплет его волосы. Бросает выразительный взгляд в зрительный зал. Тобио дважды хлопает в ладоши.***
Он оказывается у гримёрной сразу после окончания репетиции: всё та же дальняя дверь в конце коридора, всё то же тёмное дерево и золотая табличка. Тобио осторожно обводит выпуклые буквы пальцем, прислушивается к ощущению и опускает руку, когда тяжёлая ладонь сдавливает плечо. — Перекурим? Тобио поворачивается, смотрит отстранённо в карие глаза и не находит в себе сил даже тяжело вздохнуть — он слишком устал. На часах чуть больше двух: слишком рано для такого дерьма. Кагеяма осматривает статную, атлетичную фигуру, задерживает взгляд на кривой ухмылке и демонстративно поднятых пальцев с зажатой между ними сигаретой. Прищуривается. Готовый отказать, он уже открывает рот, когда дверь гримёрки распахивается, являя растрёпанного, раскрасневшегося Хинату. — Прости, я решил сполоснуться после тренировки, ты стучал? — выдыхает он и, вздёрнув брови, переводит взгляд с одного застывшего лица на другое. — Всё нормально? Вы не ругаетесь? — Шоё-ку-у-у-ун, — тянет Мия, пряча сигарету в карман спортивной чёрной ветровки. — Я не стучал, — он лукаво улыбается, делая шаг к Хинате, — а ты уже освободился? Я хотел обсудить… — он приближается ко входу в гримёрку, и Хината неловко переминается с ноги на ногу. Бледнеет. — …следующее выступление. Да. Он тянется к Хинате, и Тобио не успевает себя остановить: рука реагирует моментально, действует на голых инстинктах. Жёсткая кисть с вечно сбитыми костяшками (спасибо отжиманиям на кулаках) упирается в Атсуму — чуть повыше бицепса. — Что такое, Тобио-кун? Хочешь с нами? — Мия улыбается, но глаза его опасно блестят. — Прости, но это наше профессиональное. Тебе не положено. «Тебе не положено», — мысленно повторяет Тобио, переводя взгляд на Хинату. «Не положено». — Хината смотрит на него умоляюще, едва заметно качает головой и закусывает губу: из уверенного, самодовольного самородка он вновь превращается в нашкодившего школьника — неловкого, смущённого, чего-то постоянно опасающегося. И, кажется, присутствие Мии его точно не успокаивает. — Ты хотел перекурить, — цедит Тобио сквозь зубы, предупреждающе стискивая предплечье. — Так пойдём. Или передумал? — бросает не вопрос — вызов, и Атсуму на секунду теряется, но быстро приходит в себя. — Конечно, — улыбается с демонстративным дружелюбием, отступая от гримёрки. — Пойдём. Тобио кидает быстрый взгляд на Хинату и, отвернувшись, уже собирается последовать за Мией, как чужие пальцы крепко смыкаются на локте, заставляя гулко выдохнуть и замереть. Прикосновение обжигает. — Каге… Кагеяма… Ты бы не мог… зайти. Мне нужна твоя помощь. Нерешительность слов никак не соотносится со стальной хваткой — Хината тянет его к себе, но Тобио словно в землю врастает. Он смотрит. Смотрит на обнажённые стопы, на старые ссадины и потёртости, припухшие после тренировки, на приподнятые напряжённо плечи. В вороте свежей футболке выглядывают острые ключицы — их хочется коснуться, хочется обвести пальцами, посчитать каждый сантиметр, поцеловать обтянувшую кость кожу… На самом деле, всё куда проще: Тобио хочется простого человеческого — «Хинату Шоё». Хочется до онемения в пальцах, до пелены, затянувшей зрение и оставившей в центре только одного рыжеволосого придурка, смущённо кусающего губы. Истина оказывается такой простой и внезапно понятной, что становится даже больно. Смешно, что и второе откровение происходит опять на пороге гримёрки, но в отличие от прошлого раза Тобио больше не убегает. Больше ничего не боится. Он видит в золотых глазах напротив уязвимость — наверное, он ждал именно её. Не пустое плотское желание, не слащавую игру и глупый флирт, нет, он ждал нужду — ждал тягучую необходимость, вторящую его собственной. Постыдной. Как из кирпичей строят дома, так и Тобио из путанных мыслей выстраивает одно большое осознание: он в Хинате глубоко и надолго. Пока ему позволено. Пока ему позволяют. И сейчас он должен сделать лишь одно — защитить своё любой ценой. А уж это его — Тобио — профессиональное. — Я подойду, — выдыхает он и, не мешкая, наклоняется, оставляя короткий, целомудренный поцелуй у чужого виска. Хината если и удивляется, то виду не подаёт. — Подожди меня, ладно? Тобио поворачивается к Атсуму, старательно игнорирует его скривившееся лицо и бросает лаконичное «пошли». Мия кивает. Если утром путь до гримёрных помещений казался бесконечным — со всеми этими узкими коридорами и резкими поворотами, то сейчас они добираются до улицы за буквально какие-то пять минут: Атсуму прицельным пинком распахивает неприметную дверь по пути к основному входу-выходу и бросает короткий взгляд через плечо — Тобио до желваков сжимает челюсть. Выходит следом. Осматривается. Судя по тупику и нескольким мусорным бакам, чёрный выход ведёт к северной части здания — той, что смежна с каким-то новомодным ресторанчиком. С ветром до них добирается прерывистый звон колокольчиков и смех посетителей, решивших заглянуть на поздний обед. Тобио замирает у стены, наблюдая, как Мия прикуривает. — Будешь? — Атсуму жестом указывает на сигарету. — Угощу. Тобио качает головой и напряженно рассматривает до раздражение каменное лицо парня: там, где Хината как раскрытая книга, где Тобио с лёгкостью считывает и веселье, и обиду, и даже опасный блеск похоти, Атсуму — пустой. Или, как минимум, кажется таким. Мия… красивый. Правильный нос, выразительные черты лица — высокий, светловолосый, он наверняка не страдает от недостатка внимания, так почему выбрал Хинату? Нет, не так. Что именно он рассмотрел в Хинате? Искал ли он в нём то, что ищет сейчас сам Тобио? Кагеяма смотрит на чужие круги под глазами, на вытянутые губы, судорожно затягивающие сигаретный дым в лёгкие, и понимает: скорее всего, да. Несмотря на репутацию игрока, Мия в Хинате едва ли не глубже самого Тобио. Нуждается в нём, как танцор нуждается в аплодисментах, как боксёр нуждается в криках распалённой толпы, как, что уж тут, человек нуждается в кислороде — вот настолько всё серьёзно. Наверное. Но это не значит, что Тобио готов отступать. У них с Мией общая цель, но разные методы — и, в отличие от Атсуму, он предоставляет Хинате право выбора. И его решением остаётся доволен. — Ты хотел поговорить, так говори, — бросает резко, внезапно давясь желанием побыстрее всё закончить и оказаться вновь под крышей здания. Подняться обратно наверх, возможно, заплутать в глупых коридорах — кто вообще так строит?! — но при любом раскладе найтись в объятьях Хинаты. В его тёплых руках, под его нерешительными, совсем несмелыми поцелуями, под тихими просьбами и судорожными вздохами. Атсуму качает головой. Дёргает краями губ на автоматизме — не улыбка, не ухмылка, чёрт побери вообще что такое, какой-то нервный жест на фоне общего неврологического отклонения — и выкидывает недокуренную сигарету в мусорный бак. Какое расточительство. — Ты любишь Хинату, — произносит рвано, пристально смотря на Тобио. — Ты его любишь. Тобио молчит, не собираясь подтверждать или отрицать очевидное. Обидно, что это всплывает вот так — в грязном тупике между зданиями в пряном привкусе сигареты. Обидно, что первым узнаёт не сам Хината, но… это касается только их двоих, и Тобио готов всё исправить. Готов наконец дать шанс — в первую очередь, самому себе. — Можешь не отвечать. Я по глазам вижу, — Мия сплёвывает слюну, морщится — видимо, горчит — и подходит ближе, двигается плавно — словно хищник, боящийся спугнуть добычу. — Но ты ему не нужен. Тобио не сдерживает смешок, прищуривается. — А ты, значит, ему нужен, да? Мия ощетинивается, сжимает зубы, раздувает ноздри, словно бык, увидевший красную тряпку. — Он просто играет с тобой. Я уже говорил: ему надоест — и ты останешься за бортом. Тобио прикрывает глаза. Считает до пяти. В голове всплывает Хината. Сонный, он улыбается; уязвимый — едва заметно трясётся, пока Тобио пытается справиться с пуговицами его рубашки; разгорячённый — льнёт к телу, тянет к себе, жмётся. Каждая вторая мысль Тобио — о Хинате. Он, словно быстро развивающаяся болезнь, заполняет собой каждую клеточку его организма, влияет на него так, как не влиял алкоголь или колкий адреналин. Если Хината играет — так искренне, так умело — то пусть. Тобио не боится проиграть, потому что исход их «боя» был предрешён. Он проиграл ещё тогда, на балконе — когда впервые почувствовал мягкость чужих губ и привкус клубничного блеска. Когда Хината смог настолько его обескуражить, что в голосе осталось отчаянное «что происходит?» и «что мне с этим делать?». «Любить и защищать», — понимает Тобио. Сейчас он оценивает ситуацию трезво, как никогда раньше. Решение очевидно — оно самое простое, лежащее на поверхности, и стоит Тобио к нему наконец прийти, как с груди будто бы скатывается огромный валун, пытавшийся сломать кости и перебить сухожилия. Любить и защищать. Осталось лишь уладить детали. — Тебя это не касается, — Тобио прерывает повисшее молчание и, раздражённо дёрнув подбородком, выпрямляется. Их разница в росте — едва ли сантиметр, но Тобио не нужны дополнительные преимущества, чтобы раз и навсегда поставить ублюдка на место. Он делает шаг вперёд. Один, другой — Атсуму, неготовый к такому повороту событий, тушуется, отступает. Его взгляд начинает бегать по сторонам, но в тупике они одни, и Тобио, заметив страх, ухмыляется. Король вернулся — вся власть королю. Он прижимает Мию к стене. Нависает, насколько это возможно при одинаковом росте, упирается рукой. Выдыхает. Смотрит в бледное лицо — такое идеальное полотно для кроваво-фиолетовых разводов. Наверное, оно бы неприятно хрустело, сминаясь под выверенными, отработанными ударами… Мия берёт себя в руки, сжимает кулаки. Тобио молча наблюдает: одно неверное движение — и кто-то после их «разговора» отправится в травму. — Отойди от меня, — шипит Мия, вжимаясь спиной в стену. Годы тренировок на паркете не помогут против профессионального боксёра — и он это отлично понимает. — Не подходи к Хинате, — Тобио выдыхает это прямо в смазливое лицо, наклоняется низко, разве что не рычит. — Слышишь, отстань от Хинаты. И от меня. Он буравит взглядом карие глазёнки и, не найдя там возражений, отрывает ладонь от стены, демонстративно расправляет плечи и, развернувшись, идёт к двери. Пора возвращаться — его, вообще-то, ждут. Когда Тобио уже хватается за ручку и тянет на себя, Мия внезапно оживает. — Эй, — окликает он, и Тобио замирает на месте, не оборачиваясь. — Если у вас такая любовь-морковь, то за что ты его так отделал? Тобио резко дёргается и ошарашенно смотрит на вновь взявшего себя в руки Мию — тот наконец отлипает от стены. В сердце что-то неприятно булькает, страх разносится по организму быстрее кислорода. Тобио начинает задыхаться. — Я его не трогал, — хрипит, облизывая пересохшие губы. Перед глазами мелькают болезненные воспоминания, но нет. Нет. Он же помнит: чёрные волосы, мягкие чёрные волосы, совсем не яркие и не блестящие, как у Хинаты. — Это… — Хм-м-м-м, — Мия, очевидно довольный собой, стучит пальцем по подбородку. — Значит, ты не в курсе, да? Возможно, тебе стоит поговорить об этом с Хинатой, или… — Мия с демонстративной задумчивостью поднимает глаза к небу, — или просто проверить ящики в его квартире. Ты же уже и туда добрался, верно? Думаю, где-нибудь под раковиной… Тобио вцепляется в дверную ручку изо всех сил, причиняет себе боль, ведь та — единственное, что сейчас может отрезвить. — Это не твоё дело, — бросает он через плечо и, заходя в здание, закрывает дверь. Его тошнит. Он помнит тёмные волосы, но… «под раковиной» — слова Мии прозвучали так, будто он действительно знает о чём говорит. Под раковиной. Тобио зажимает рот ладонью и на ватных ногах ползёт вверх по лестнице. Сердце судорожно отсчитывает шаги до гримёрной.