Supernova

Дверь в гримёрную распахивается раньше, чем Кагеяма успевает постучать — он так и замирает с поднятой рукой, рассеянно хлопая глазами. Хината суетливо осматривается по сторонам, кивает сам себе и, схватив Тобио за плечо, буквально силой утягивает его внутрь. — Ты можешь… просто… Господи… — Хината подходит к зеркалам, зарывается пальцами в рыжие волосы, глухо стонет. — Ты можешь просто не разговаривать с ним? Тобио опускается в кресло, откидывается на бархатную спинку и упирается взглядом в противоположную стену: на ней, в тонкой серебристой рамке, висит фотография рыжеволосой девчушки, похожей на Хинату как две капли шампанского — назвать Хинату, взбалмошного, громкого, иногда несдержанного, «каплей воды» и мысль не поворачивается. — Твоя сестра? — спрашивает Тобио, пытаясь выиграть время: слова Атсуму встают поперёк горла костью, царапают слизистую и вызывают непрошенную тошноту. Хината обводит его взглядом и вспыхивает, словно лужа бензина при встрече с искрой: он мерит комнату шагами, бормочет себе что-то под нос, гневно машет руками и проклинает «тупого Мию, который не в своё дело лезет и вообще дурак». Тобио наблюдает за ним отстранённо — взгляд цепляется за ключицы, выглядывающие из ворота футболки: сантиметром-другим ниже по коже расползаются синяки. Лиловые, безобразные, они осыпают тело Хинаты, словно тот пропустил дюжину крепких, хорошо поставленных ударов в корпус. Профессиональных ударов — Тобио зажмуривается, отчаянно мотая головой. Знает, что если присмотрится — заметит лёгкую припухлость недавно разбитого носа: отёк уже прошёл, и о пропущенном джебе свидетельствует лишь малозаметная в слабом освещении краснота. Наверняка покрытая тонким слоем тонального крема — и когда успел? «Наткнулся на каких-то отморозков». «Пришлось выслушать скудненькую лекцию про вред гомосексуализма. И получить по рёбрам». Идиот. Велика вероятность, что Хината наткнулся только на одного отбитого отморозка — это бы всё объяснило: и присутствие вечно занятого Козуме-сана, и его странные слова, и жалкое поведение противника в клетке. Поведение человека, который впервые ступил на ринг. Руки сводит дрожью, и Тобио открывает глаза, цепляется пальцами за мягкие подлокотники и встречается взглядом с Хинатой. Тот сразу же пускается в оправдания. — Между нами ничего нет, честно! — Хината опирается бёдрами на столешницу, и баночки с парфюмом издают звон, потревоженные. — Он просто… Я думал, что смогу быть с ним… ещё очень давно, но так и не смог. А Атсуму… он очень тяжело принимает отказы. Тобио кивает — скорее на автоматизме, чем действительно соглашаясь. Пусть Хината и прав, но тонкая натура Атсуму не только не умеет достойно проигрывать, но и в агонизирующих конвульсиях кусает так остервенело, что вырывает куски плоти противника, оставляя незаживающие дыры. Иначе как объяснить страх, расползающийся ядом по телу? Тобио набирает полную грудь воздуха — затем медленно выдыхает, пытаясь привести мысли в жалкое подобие порядка. Слова Атсуму всё ещё звенят в ушах, но Тобио не может сорваться — не может позволить этому ублюдку пробраться ему в голову сейчас, когда он наконец принял неизбежное. Смирился с фактом, что от Хинаты так просто не избавишься. От чувств к нему, к проблемному, болтливому, неуёмному, но такому глубокому, так просто не отделаешься. — Ты… — голос хрипит, и Тобио хмурится, кляня пересохшее враз горло. — Ты хорошо танцевал… на репетиции… Хината вскидывает брови, но если он и обеспокоен резкой сменой темы разговора, то вида не подаёт — вновь прячется в скорлупу безмятежности, натягивает поверх лица маску благополучия. Его покусанные от нервов губы растягиваются в улыбке, давно приклеившейся к образу «юного дарования» и «солнечного мальчика». Тобио ненавидит это. До боли в груди, до зуда в горле и жадного покалывания в пальцах он хочет уничтожить «персонажа» раз и навсегда — хочет обнажить Хинату до искренности, до тёплых объятий во сне, глупых смешных картинок про котов и надутых в притворной обиде щёк. Он хочет позволить Хинате ненавидеть, плакать и беситься — не только в стенах гримёрки или его квартиры, но и в обществе, которое, конечно же, сначала осудит, но рано или поздно примет происходящее как должное. Потенциал Хинаты не ограничивается одним лишь «хороший танцор» — ему мало места в этой роли, и Тобио очень, очень хочет ему помочь. Пусть и эгоистично — разрываясь между желанием раскрыть Хинату миру и завладеть им от макушки до жилистых, израненных стоп. Присвоить его себе, избавить от масок и глупых улыбок, обмануть которыми можно только слепого — или физически, или душевно. Однажды прозрев, Тобио больше не покупается на отработанные, словно удивительные трюки, уловки. Ему больно наблюдать за очевидным блефом, и он позволяет себе закрыть глаза. — Иди ко мне. Тобио протягивает руку — и короткие, но изящные пальцы проскальзывают меж его, сжимают так, что и силой не оторвёшь. Да Тобио бы и не посмел. Хината седлает его колени, прижимается грудью к груди и дышит прямо в губы смесью искреннего удивления и виртуозной игры — дразнит так, что тепло, разливающееся по телу, едва не опаляет сосуды, устремляясь резко вниз. Тобио хочет Хинату, но не быстро-резко-наверняка, а медленно и наслаждаясь процессом. Возбуждение, практически не отпускавшее его в присутствии Хинаты, усиливается в стократ от многообещающего взгляда и пьянящего блеска в глазах. Тобио подносит к губам их руки, сцепленные в замок, целует межфаланговые суставы пальцев, заметно тонких на фоне его собственных — кажется, сожми и сломаются. Но это лишь наваждение — опасный самообман. Хината куда сильнее, чем выглядит. И не прочь это доказать — он целует первым. Накидывается на губы Тобио с таким рвением, что тот теряет дыхание, распахивает рот и позволяет горячему языку пробраться внутрь. Кровь вскипает в секунду — Тобио распутывает их пальцы, обхватывает Хинату руками, сильнее вжимает в себя — хотя, казалось, ближе уже некуда. И всё равно этого недостаточно. Хината целует, не закрывая глаз — смотрит пристально, выжидающе, и Тобио приказывает себе не краснеть, но проигрывает: смущение пятнами ползёт по телу и заливает кожу красным до самых кончиков ушей. Кажется — он вот-вот воспламенится, обжигая чужую спину горящими ладонями, но Тобио знает: Хината огня не боится. Он и есть огонь — тот самый, что оставляет чёрные следы на его когда-то спокойной и вялотекущей жизни. Но Тобио ни о чём не жалеет. Как он себе говорил? Контракты-деньги-поездки? Хуйня это на кунжутном масле — у Тобио остаётся только одна правда, и та заключается в сакрально-греховном «Хината — чёрт его побери — Шоё». Но чёрт его не тронет — Тобио отлично справится и сам. Алчные ладони благоговейно забираются под футболку, щекочут рёбра и, помня о болезненных синяках, едва ощутимо сдавливают бока. Тобио, не сдерживаясь, разрывает поцелуй, чтобы припасть к шее и проскользить по ней мокрым языком, пробуя на вкус зачастивший пульс. Солено и горько — от пота и парфюма. Тобио целует раз, другой, третий, сбивается со счёта и начинает заново — водит губами по подставленной шее, облизывает, тепло дует на влажные следы, слушая приглушённые, сдерживаемые всхлипы. Хината обмякает в его руках, теряется в прикосновениях и чувствах, а когда приходит в себя — подбирается, выпрямляет спину и нетерпеливо ёрзает, стараясь потереться членом о живот Тобио. — Хината. Хината откидывает голову и стонет, когда губы Тобио находят впадинку у ключицы — касаются невесомо, лелеют, в отличие от грубых, цепких ладоней, опустившихся на талию и ниже. — Хината, — вторит Тобио. — Нам стоит прекратить, — выдыхает натянуто, но слова расходятся с делом: пальцы крепче сжимают скрытые тканью шорт ягодицы, заставляют Хинату податься вперёд. — Нам правда нужно… — Тобио, — хрипло перебивает его Хината, наклоняясь к самому уху. — Не вздумай, блять, прекращать. Тобио кажется, что он слышит скрип, с которым его крыша трогается с места — такое тихое «скрх-х-х-х», расползающееся мурашками по коже, выливающееся в горячем поцелуе и неловких, неуклюжих имитаций фрикций через одежду. Тобио едва подбрасывает бёдра наверх, и Хината давится стоном, елозит на его коленях и скулит. Он хочет кончить — просит об этом так открыто и развязно, что Тобио едва сдерживается, чтобы не завалить его на кресло и не войти — медленно, и не вытрахать из него всю дурь — быстро, сильно и так, чтобы запомнилось, чтобы просилось «ещё» и «давай повторим». Хината льнёт к нему, стягивает с себя футболку, дышит загнанно, одними губами выводя «Тобио» и «пожалуйста». Тобио, с первой встречи питавший слабость к нему, решается. Выдержка трещит по швам, тормоза отказывают, и он понимает, что кое-чем всё-таки сможет помочь. Прямо здесь и прямо сейчас. — Приспусти шорты, — просит Тобио, и Хината кивает, путается в завязках, но всё-таки стягивает онемевшими пальцами шорты. — И трусы тоже, Хината. Чёрные боксеры сползают следом, высвобождая готовый к удовольствию член — Тобио медленно обводит взглядом полуприкрытую крайней плотью головку и пульсирующий ствол, кожа на котором столь бледна, что просвечивает вены. Хината под его взглядом даже не краснеет — подаётся бёдрами вперёд, заставляя член призывно качнуться. Тобио — не дурак. Намёк понимает. Во рту пересыхает, когда он обхватывает член ладонью — сначала мягко, осторожно, боясь навредить, а после — крепко, увлечённо, так безжалостно, словно от этого зависит его жизнь. Может, так оно и есть. Голова пустеет, все мысли летят в утиль, кроме глупого наблюдения о том, что член Хинаты идеально вписывается в его ладонь — будто там всегда и лежал. Тобио плавно ведёт рукой вверх-вниз-повторить, Хината — утыкается лбом ему в плечо и тихо стонет в ткань футболки. Наверняка, на ней останутся слюни, но Тобио никогда не было настолько плевать. Его грудь тяжело вздымается — он заворожен, насколько Хината чувствительный. Тобио оттягивает крайнюю плоть, дразняще стучит по головке, наблюдая, как за пальцем тянется ниточка предсемени, затем спускается ладонью ниже и мягко оглаживает поджавшуюся мошонку — тело Хинаты отвечает ему без задержки. Оно изящно изгибается, то ли пытаясь уйти от прикосновений, то ли, наоборот, заставить Тобио коснуться ещё и ещё, и ещё, покрывается мурашками от возбуждения, содрогается и наконец стремительно краснеет. На коже, местами румяной, местами — изуродовано-синей, выступают маленькие капельки пота, и Тобио хочет слизать каждую, прочувствовать соль на кончике своего языка. И тихие стоны лишь подогревают фантазию — Тобио держит Хинату в руках, дрочит ему и представляет, как зарылся бы носом в тонкие рыжие волосы на лобке, как коснулся бы губами члена, как… Плоть розовеет от трения, покрывается влагой от выступившего предэякулята, усердно размазываемого Тобио от головки до самого основания, и Хината ахает, обхватывая его руками. Зубы стискивают шов футболки. — Тобио, я… — Ш-ш-ш-ш, — прерывает его Тобио, успокаивающе гладя по голове. — Всё хорошо, расслабься. — Если бы я мог, — выдыхает Хината, разжимая зубы, поднимая голову с плеча, чтобы заглянуть Тобио в глаза. — Расслабиться. Тупица. Тобио морщится — собственный член упирается в собравшуюся складками ткань джинсов, и ощущения, конечно, не из приятных. Блестящие, влажные карие глаза нисколько не помогают — лишь разжигают интерес сильнее, подогревая и так искрящее возбуждение. Тобио мягко дует на розовый сосок Хинаты, и тот сжимается, ахая. — Я так… — пытается вновь, тряся головой. — Так давно хотел этого… Тобио подавляет желание хмыкнуть, уверенный, что сам он терзался ожиданием куда дольше. И продолжил бы, если бы не… слова Атсуму? Родившаяся на пороге гримёрки решимость? Воспоминания об «утреннем» Хинате, что доверчиво жался к нему во сне? Наверное, всё сразу и вместе — Тобио не может совладать с вопросом, но с кое-чем он справится наверняка: он доведёт Хинату до оргазма, до надрывных стонов и томной усталости. Тобио зажимает оголённую головку пальцами — не сильно, но чувствительно, — и Хината теряет все слова, выдавливая из глотки что-то среднее между «а-а-а-ах» и «м-м-м-мгхм». Он вновь утыкается лбом в плечо Тобио, щекочет шею растрепавшимися волосами, и Тобио, убедившись, что задница Хинаты удобно устроилась на его коленях и не собирается сползать, тянется свободной рукой к влажной от пота и напряжения мошонке. Хината вздрагивает. Тобио нежно нащупывает через тонкую кожу яйца и не перестаёт дрочить — ритмично и размашисто — от головки и до самого основания. Хината жмурится, елозит задницей, хнычет: — Ниже, ниже, пожалуйста, Тобио, господи, пожалуйста, ниже… дальше, Тобио… Тобио ведёт ладонь ниже мошонки и неуверенно касается кончиками пальцев сжавшегося ануса. — Здесь? — выдыхает он, и голос подозрительно сдаёт, едва не срываясь на писк. Пах обдаёт жаром, и он закусывает губу, заставляя себя не думать, не представлять. — Да, пожалуйста, — Хината обхватывает его крепче, наваливается на плечи, приподнимаясь с колен, чтобы Тобио было удобнее, а когда палец, смоченный в слюне, погружается внутрь всего на фалангу — стонет: — Вот так… Тобио, да… Тобио стискивает зубы. Хината тугой, напряжённый, но не мешкает — сам подаётся назад, насаживается на палец, позволяя ему войти внутрь до твёрдой костяшки. А внутри… жарко. И Тобио едва совладает с собственными желаниями, когда толкается вновь, вновь и вновь — увереннее, быстрее, глубже. Хината не сдерживается — стонет во весь голос, накрывает ладонью руку Тобио на члене, сдавливает, безмолвно прося продолжать двигаться, и Тобио послушно подстраивается — ловит ритм обеими руками, чувствуя, как по горячему телу прокатывает дрожь удовольствия. Когда Хината расслабляется и пальца начинает не хватать — Тобио добавляет второй. Хината подмахивает бёдрами, осыпает лицо Тобио благодарными поцелуями, трётся носом о щёку и шепчет прямо в губы что-то неразборчиво-сладкое. Он взмокший, покрасневший, горячий — такой красивый, что глаз не отвести. Но Тобио и не отводит. Лишь двигает руками всё быстрее и быстрее. Хината кончает так же, как и танцует — с полной отдачей и не жалея сил. Он выгибает спину, дёргает задницей выше, соскальзывая с пальцев и толкаясь текущим членом в кулак, скулит, отстраняется, едва не падая с колен, а когда Тобио подхватывает его за талию, спасая рыжую макушку от встречи с полом, ахает и сжимается, цепляясь ладонями за футболку Тобио и стискивая ткань в кулаки. Влажный хлопок прилипает к животу, но Тобио плевать — он мягко обнимает трясущегося Хинату, упиваясь каждым сантиметром его красивого крепкого тела. Он хочет взять Хинату. Хочет брать его раз за разом, надеясь, что каждый будет как первый — отчаянный, надрывный, мокрый. И Тобио знает — будет. Каждый будет как первый, потому что Хинатой невозможно насытиться, он не может надоесть. Его тело, его близость, его чувства — наивысшая привилегия, которую Тобио смог заслужить. Если бы за Хинату просили душу — он бы отдал её, не задумываясь. — Как ты? — спрашивает Тобио, когда Хината выпрямляет спину и, запоздало смущаясь, подтягивает шорты с бельём, пряча член. — Всё ещё хочу тебя, — хмуро бормочет Хината в ответ, и пах прошивает острой иглой возбуждения. Ещё немного — и будет больно. Заслуженно. — Давай я помогу тебе привести себя в порядок. Хината осторожно встаёт с его бёдер и нелепо трясёт затёкшими от долгого сидения ногами. — А как же ты? Карие, влажные от выступивших слёз глаза недвусмысленно пялятся на выпуклую ширинку его джинсов, но Тобио, усмехнувшись, лишь качает головой. — Ещё успеем, тупица. — Ты уверен? — Хината не реагирует на оскорбление, медленно облизывая пересохшие от стонов и вздохов губы. — Я могу доставить тебе удовольствие. Сделать так хорошо, как никто никогда не делал, Тобио, я могу… я хочу… — он падает на колени — те приветствуют пол хрустом, — и утыкается лицом в джинсу, заставляя Тобио податься вперёд и рвано выдохнуть. — Я очень хочу, Тобио… давай поможем друг другу… Тобио балансирует между желанием и необходимостью с такой неуверенностью, что вот-вот — и сорвётся в беспроглядную тьму расширившихся в тусклом освещении зрачков. Змей искуситель влажно дышит на встопорщенную ткань, трётся щекой и, подняв голову, заглядывает ему в глаза, но Тобио — не Ева, а потому цепляет Хинату за подбородок и заставляет его приподняться. — Хината, — он старается говорить так строго, как только может. — Я же сказал: ещё успеем. И чем быстрее ты соберёшься, тем быстрее сможешь показать, насколько ты меня хочешь. Но не здесь — здесь грязно и… неуместно. Я хочу… давай поедем к тебе? Глаза Хинаты опасно вспыхивают. Мгновение он колеблется, но затем улыбается, поднимается на ноги и, наклонившись, касается губами щеки Тобио — быстро, будто бы мимоходом. Отходит к зеркалам. — Ты обещал. Это договор. Тобио серьёзно кивает: положения такого договора он не может и не хочет нарушать, пусть и вторая сторона сделки — кажется, будто сам дьявол во плоти. — Эй, Тобио! — окликает его Хината на пороге ванной комнаты, дверь которой прячется в дальнем углу гримёрки чуть левее зеркал. — Это, — он кивком указывает на фотографию на стене, — моя сестра. Дверь захлопывается под его тихий смех, и Тобио фыркает, стискивая член через джинсы — моля его успокоиться. Горячая ладонь вытирает пот со лба, испачканная футболка небрежно закидывается куда-то в угол. Кажется, рыжеволосая сестра Хинаты смотрит на него с неодобрением. *** Через полчаса они спускаются на проходную — свежие и растрёпанные после быстрого душа. Охранники с подозрением косятся на Тобио, но молча выпускают их из лабиринта коридоров Нового национального театра на встречу морозному ветру, задувающему в ворот курток и терзающему враз покрасневшие щёки. Хината хватает Тобио за ладонь, переплетает их пальцы, открыто улыбается, и время, кажется, застывает, навек позабытое — тусклые, уже практически зимние лучи солнца образуют над макушкой Хинаты огненный венец с привкусом начинающегося заката — Тобио скорее умрёт, чем перестанет смотреть. Все тревоги отходят на второй план, а в уголках глаз скапливается непрошенная влага — происходящее слишком удивительно, чтобы быть правдой. Они словно в дурацком ромкоме — жмутся друг к другу на улице, улыбаются, обмениваются понимающими взглядами и враз начинают смеяться. Каждый о своём. Насладившись короткой прогулкой по кварталу, они вызывают такси — на улице слишком холодно, чтобы идти до дома пешком, а они слишком нетерпеливы, чтобы ещё больше растягивать время. Нужда внутри никуда не делась, и Тобио чувствует, как тело теплеет от мыслей о недавней близости. Оно, глупое, ничего не забыло: полуобнажённый, стонущий и вспотевший Хината, наверное, теперь навсегда выгравирован на внутренней части черепа — Тобио уверен, что если закроет глаза, то вновь почувствует вкус его губ и влажной шеи, увидит невероятный изгиб, с которым он отклоняется назад, кончая. В такси они болтают обо всём и ни о чём, держатся за руки, целуются украдкой, пока водитель сверяется с навигатором, а после просматривают журнальные заголовки, спорят и практически дерутся — Хината подленько смеётся над фотографией растерянного Тобио с банкета, за что получает закономерный тычок в нос и недовольное фырканье. Тобио злится, но не может не признать, что журнальный Хината, взирающий на них с первой полосы, выглядит идеально. — Наверняка Кенма-сан заплатил, чтобы они выбрали лучшее фото, — хмуро бормочет он, обводя пальцами подтянутую фигуру в тёмной футболке. Хината толкает его локтем. — Не говори так! Кенма… Кенма бы не стал, — Хината дуется и демонстративно скрещивает руки на груди. Водитель тактично включает спокойную музыку, наверняка устав от их болтовни. А Тобио… Тобио не может сдержать улыбки. Наигранный флирт, игривость трескаются под напором врождённой глупости, и сейчас, в этом тесном автомобиле, перед Тобио раскрывается Хината Шоё в самом прекрасном своём проявлении — в невероятно обаятельном тупизме. Тобио закидывает руку ему на плечи, заставляет наклониться ближе, бегло касается губами макушки. Оба принимают этот жест как данность — словно так было всегда. И Тобио позволяет себе надеяться, что и будет. Всегда. Когда машина подъезжает к дому, на улице уже темно. Тобио подозревает, что дело не только в укороченном световом дне, но и в том, что таксист всё-таки нарезал лишний кружок-другой по району, но так даже лучше: Хината, уставший после тренировки, задремал, и Тобио открывает дверь машины с его стороны, осторожно поднимает Хинату на руки и прижимает его к груди. На девяносто девять процентов он уверен, что Хината проснулся ещё, когда они подъезжали к дому, но, во-первых, не пойман — не вор, во-вторых, в этой ситуации Тобио только рад ему подыграть. Вес Хинаты заземляет, ощущение его тела в руках заставляет сердце биться сильнее, и Тобио нехотя улыбается, направляясь в здание. Холл модного многоквартирного комплекса, как и ожидалось, поражает воображение — высокие потолки, модная мебель, приветливые работники на ресепшене с дежурными улыбками и прямыми спинами. От такой вышколенности становится не по себе, и Тобио всё-таки опускает Хинату, позволяя ему, демонстративно зевающему, встать на ноги и наконец провести их к лифту, который доставляет их на четырнадцатый этаж за считанные секунды: Тобио и рта не успевает открыть, как Хината уже хватает его за запястье и тащит из металлической коробки дальше по длинному коридору. На этаже всего четыре квартиры, и пока Хината шарит ключом в замке, Тобио морально готовится удивляться — от Шоё можно ждать чего угодно: и стильного минимализма, и нежного прованса, и сурового лофта с грубыми кирпичными стенами и деревянной мебелью. Но когда тяжёлая дверь наконец открывается, Тобио не успевает рассмотреть даже прихожую — Хината затаскивает его внутрь, захлопывает дверь и, не включая свет, прижимает к стене, целуя. Его губы мокрые, напористые и болезненно отчаянные — поцелуй сквозит горьким «наконец дорвался», и Тобио покорно позволяет себя целовать, позволяет быстрым пальцам расстегнуть куртку и забраться внутрь под одежду, прижимаясь к горячему животу. Тобио поддаётся Хинате, но в голове с двойной яростью вспыхивает всё, что он пытался закинуть в самый дальний угол черепной коробки: понимание, что он сейчас в квартире Хинаты, что он может наконец проверить язвительные слова Мии, причиняет физическую боль, сжимая грудь стальным кольцом паники. Тобио наклоняется, чтобы целоваться было удобнее — и вспоминает низкорослую фигуру на ринге, закутанную во всё тёмное. Он нетерпеливо стонет от пальцев, добравшихся до сосков — и вспоминает хрипы, с которыми соперник встречал каждый удар его кулака. Тобио хватается за волосы Хинаты, но даже сквозь мрак они горят рыжиной — огненные, яркие. Не чёрные. Руки начинают трястись, в голове — тихо звенит нарастающий ужас. Тошнота подкатывает к горлу, и Тобио отстраняется от Хинаты, упираясь макушкой в стену. Он хочет целовать Хинату, хочет трогать его и прижимать к себе, но ему нужно видеть, что это Хината, его Хината, Хината… Хината смотрит на него непонимающе, но из-за сумрака Тобио и половины упрёка не замечает — лишь чувствует, как пальцы вцепляются в бок и сжимают. Слишком поздно он понимает, что Хината щипается. — Эй! — вскрикивает Тобио, отталкивая хихикающего тупицу. — Больно же! Хината фыркает и, вновь подаваясь к нему, хлопает в ладони прямо перед лицом. Вспыхивает свет, и Тобио, успевший отвыкнуть, щурится, пока Хината стаскивает ботинки, скидывает куртку куда-то на пол и, буркнув «пойду налью кофе», шлёпает в сторону, очевидно, кухни. Тобио, наконец справившись с резью в глазах, осматривается. И да, он не угадал — Хината предпочитает хай-тек: современно, стильно, функционально и очень-очень дорого. Прихожая выглядит так, словно клининговый сервис ушёл буквально полчаса назад, и только валяющаяся на плитке куртка выбивается из общей картины благополучного компульсивного расстройства (или, что вероятно, всё-таки успешной работы клининга). Тобио разувается, поднимает куртку Хинаты с пола и вешает вместе со своей в шкаф — всё-таки он, в отличие от некоторых, не в хлеву воспитан. Ловя отблеск отражения в зеркале, Тобио замирает, всматривается в красные щёки и припухшие от поцелуев губы. Он выглядит отвратительно… просто отвратительно… Счастливым. От мысли, что Хината сейчас такой же растрёпанный и распалённый, в груди поселяется горячее предвкушение. Былая паника лениво разжимает хватку, позволяя Тобио направиться на кухню и замереть на пороге, наблюдая за суетным Хинатой, возящимся с упрямой кофемашиной. — Будешь латте? С молоком? — спрашивает Хината, не оборачиваясь, и Тобио хмыкает. Он подходит ближе, застывает позади Хинаты и, помедлив, обвивает его талию руками, притягивая к себе. Хината ахает, но с готовностью поддаётся и откидывает голову на его плечо. Улыбается. Так глупо и наивно, что глаза начинает щипать. Тобио хочет, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось — чтобы вся его жизнь застыла в ловушке просторной кухни, разделённой на две части короткой барной стойкой. В воздухе стоит горький запах кофе, а тёплое тело в объятьях слишком быстро становится родным, жизненно необходимым — без него теперь ни вздоха, ни выдоха. Тобио утыкается носом в рыжие волосы, целует макушку Хинаты, и тот закрывает глаза. — Глупый Кагеяма, так будешь или нет? — в его голосе звучит лёгкое напряжение, Тобио качает головой и, разжав руки, подходит к холодильнику, по-хозяйски заглядывая внутрь. — Можно? — спрашивает, тряся полупустой бутылкой молока, найденной на верхней полке между горчичным соусом и вонючим камамбером. Хината мягко улыбается. Его глаза вспыхивают весельем, но пальцы хватаются за подол футболки, сжимая. — Напоминает нашу встречу на банкете. Тогда ты тоже предпочёл молоко. — Полезно, — Тобио пожимает плечами и подносит бутылку к губам, отпивая прямо из горла. Рука некстати дёргается, и несколько капель скатываются с подбородка. Тобио краснеет пуще прежнего, ставит бутылку на кухонную тумбу и вытирает рот ладонью. Смущённый, он поднимает взгляд на Хинату. Тот пялится в ответ с очевидным напряжением. — Я пить хотел, у тебя там ещё бутылка, и я… Тобио замолкает, когда Хината в два огромных шага оказывается прямо перед ним. Его губы, такие же припухшие, размыкаются, а ладони хватаются за локти Тобио, удерживая, не позволяя ему отстраниться. — Ты свинья, — выдыхает Хината ему в шею, потому что разница в росте всё ещё смешна, потому что он дотянется до лица Тобио, только если встанет на носочки. — Ты свинья, — повторяет Хината, и в его голосе появляется что-то новое — жадное, животное, пугающее. — Но поцелуй меня сейчас же. Хинате не нужно повторять — Тобио послушно наклоняется и целует клубничные губы, прикусывает и извиняюще проходит по нижней языком. Они не закрывают глаза ни на секунду — так и продолжают пялиться друг на друга, и это было бы очень неловко, не будь так горячо. Пальцы Хинаты сжимаются ещё сильнее, и Тобио больно — он в отместку вцепляется в ворот его футболки, тянет на себя, заставляя приподняться. — Ты идиот, — выдыхает в губы. — Ты идиот, а я свинья. — Ты на вкус как молоко, — отзывается Хината. — Как всё, что я когда-либо хотел. Тобио удивлённо раскрывает рот, но Хината не даёт ему опомниться: он вновь целует — в этот раз медленно, тяжело, и Тобио, сдаваясь, зажмуривается. Не выдерживает чужого отчаяния, чужой боли, взявшейся словно из ниоткуда. Происходящее горчит, становится неправильным, но прекратить просто невозможно — это выше сил Тобио, хотя никогда он не чувствовал себя настолько всесильным. — Люблю тебя, Тобио, — скулит Хината между поцелуями, — пожалуйста… люблю, Тобио, пожалуйста… Тобио разжимает пальцы, опускает руки и нашаривает ими кухонную тумбу. Опирается — ноги начинают подводить, но Хината лишь сильнее наваливается на него, хватается за плечи, заставляя Тобио открыть глаза, посмотреть. — Пожалуйста, Тобио… В груди всё обрывается — в карих глазах стоят слёзы. Тобио обхватывает ладонями лицо Хинаты, сцеловывает проливающуюся влагу и не знает, что сказать — не понимает, почему Хината дрожит в его руках, всхлипывает, а его душа, оказавшаяся хрупче, чем казалось, стекает по щекам. — Шо… Шоё? — на пробу выдыхает Тобио. — Шоё, ты… чего? Всё хорошо. Я с тобой, я буду с тобой, всё хорошо, ты дома, — шепчет он, пытаясь успокоить Хинату, разделить с ним бремя переживаний. — Что-то… Шоё, что-то случилось? Ты плохо себя чувствуешь? Хината роняет голову, отпускает плечи Тобио — руки повисают вдоль тела, ладони сжимаются в кулаки, — и начинает рыдать с удвоенной силой. Так надрывно и протяжно, что Тобио вздрагивает, будто на него вылили ведро ледяной воды. — Шоё, Шоё, мой Шоё… тупица… — бормочет он, пытаясь прижать Хинату обратно к себе, но тот не даётся — лишь отстраняется, делая шаг назад. — Ты будешь… ты будешь меня… ненавидеть… — доносится между всхлипами. Хината трёт лицо, будто бы это помогло остановить поток слёз. Его губы дрожат, бордовые, а капли, срывающиеся с подбородка, теряются где-то в футболке, не долетая до пола. — Ты будешь… Внутри холодеет. Тобио чувствует, как страх волной разливается по телу, но сердце лишь разгоняется от безысходности, безмерно желая жить. Любить. Защищать Хинату. — Не говори глупостей! — рявкает Тобио неожиданно громко и грубо даже для самого себя. — Хватит нести чушь! Либо объясни всё нормально, либо… господи…. — Тобио выдыхает, пытаясь привести сумбурные мысли в порядок, — либо просто прекрати! — заканчивает он, жалея о словах сразу же, как только те, злые и уродливые, срываются с губ. Хината сжимается, будто пытаясь стать ещё меньше, раствориться, провалиться сквозь пол. Он находит в себе силы, чтобы поднять голову, и Тобио видит в его глазах ещё невысказанное, но уже неотвратимое. «За что ты его так отделал?» — спрашивал Мия, но Тобио тогда не знал ответа, не думал об этом и всё отрицал. Теперь, чёрт побери, он знает. Знает и понимает, что у него осталась лишь секунда до того, как Хината расскажет всё сам. За всё хорошее, наверное. Слова бьют наотмашь. — Я врал тебе, — чеканит Хината, и глаза его стекленеют. — Я не хотел, но врал тебе. — Он делает шаг к Тобио, но теперь уже тот пытается отшатнуться, вжимаясь спиной в кухонный гарнитур. Хината морщится. — Я упросил Кенму-сана устроить нам бой, я хотел… я так хотел увидеть тебя, что не смог придумать ничего лучше, и я решил… — Ты хотел подставить меня? — неверяще выдыхает Тобио. — Это что, история для репортёров? Или ты хотел, чтобы меня дисквалифицировали с соревнований? Ему больно, и он этого не скрывает — ноги держатся на честном слове, колени плывут, упрямые, а в глотке начинает першить. Он помнит звук, с которым его кулаки обрушивались на тело… Хинаты, помнит, как кровь с разбитого носа капала на футболку, теряясь в черноте, как Хината мешком оседал на мат клетки, избитый… Это было так очевидно! Наверное, Тобио знал правду с самого начала, наверное, он просто пытался защитить свою психику — позволил себе обмануться, поверить в сказочку Хинаты, в его невинное лицо и испуганный взгляд. На самом деле, всё это время Хината просто смеялся над ним. Над глупым Тобио, что не видел дальше своего носа. Ярость поднимается по позвоночнику. Тобио стискивает зубы. — Нет, я бы никогда… — Тебе смешно было, да? — зло перебивает Тобио, чувствуя, как начинают болеть костяшки — тело, заведённое адреналином, готовится к привычному. — Тобио, всё не так… — Хината вновь подаётся к нему, но натыкается на холодный взгляд и замирает. Чувствует опасность. — Я просто… — он мешкает, прежде чем заставить себя говорить дальше: — Я бы никогда не сдал тебя. Я просто решил, что если со мной что-то случится, что если… если я пострадаю, то ты не сможешь больше меня игнорировать. Ты был так добр ко мне, но тогда в гримёрке… Тобио смеётся — ледяно и колко. — Ты повёл себя как… Ты вешался на меня! Буквально на первого встречного. Хината поджимает губы. — Ты никогда, никогда не был для меня первым встречным, — произносит он с такой серьёзностью, что Тобио опешивает, на секунду теряясь. — И ты… ты решил, что это обязательно должен быть я? Избить тебя должен был я? Почему ты, блять, господи… Хината! Почему ты просто не позвонил мне, не написал? Хината сжимается, трясёт головой, тянет к нему руки, но пальцы словно ощупывают невидимую человеческим глазом стену. — Этот цирк… ты представляешь, как я себя чувствовал? Те синяки… ты вообще… — Тобио отмахивается, не желая договаривать. Все слова бессмысленны — Хината всё равно не поймёт, а если и постарается, то просто извратит на свой безумный, больной лад. — Я не собирался тебя подставлять, я даже не думал о таком! — оправдывается Хината, но от звука его голоса становится только хуже. Тобио зажмуривается — в темноте век расплываются яркие круги. — Ты просто хотел привязать меня к себе? Хотел, чтобы я носился с тобой? Круги взрываются, распадаясь на сотню мелких мушек, бледнея. Голова кружится. Тобио втягивает воздух через нос. Хината молчит, и он продолжает: — Один звонок — и я бы приехал к тебе, я бы не смог отказать, но ты… ты решил поиграть в идиота. Почему сейчас? Почему ты решил рассказать сейчас? Боишься, что Атсуму сдал тебя? — Я… Тобио… я… — голос Хинаты слабеет, и он, всё ещё всхлипывающий, опускается на стул у барной стойки. — Я хочу тебя… нет, я люблю тебя! Давно. Ещё с нашей первой встречи, ты был таким… — С того банкета, на котором ты обжимался с Мией? — вспыхивает Тобио, с отвращением вспоминая холёный бомонд и жадные взгляды окружающих. Хината медленно качает головой. — Это не первая наша встреча, — мрачно усмехается он. — Ты не помнишь, но… неважно. Сейчас это всё неважно. Тобио недоуменно хмурит брови, но не чувствует в себе сил, чтобы давить на Хинату. Он слушает его отстранённо, рассматривая идеально серый оттенок стен. — Наверное, это любовь с первого взгляда? — Хината нервно дёргает плечами. — Я просто… сейчас, когда я оказался так близко к тебе, когда смог дотянуться до тебя, и ты позволил… я просто не хочу, чтобы между нами были недоговорки… «Ты позволил». Тобио едва сдерживает смех, потому что Хината тупой, а он ещё тупее, и кто вообще кому чего позволил. — Поэтому ты решил вывалить всё как на духу? — Я хочу быть с тобой, Тобио. Тогда в гримёрке… я просто был так… Я так долго ждал тебя, что не смог сдержаться. Но ты… ты ненавидишь меня теперь, и я… Слова тонут во всхлипах, и Тобио вздыхает. Как много слёз может выплакать Хината? Тобио подходит к забытой кофемашине — тело, ватное, двигается едва-едва, будто пробираясь через толщу воды, но он заставляет себя вцепиться пальцами в чашку, пока резко пахнущая жидкость стекает внутрь. «Sencor» перестаёт жужжать, оповещая о готовности кофе громким писком. Тобио подносит чашку к губам, отпивая. Горько. Пойдёт. Хината продолжает что-то бормотать, яро жестикулирует, и Тобио подходит ближе, опуская кружку на барную стойку. — Пей. Хината вздрагивает, словно вытащенный из собственных мыслей, удивлённо смотрит на кофе, а потом осторожно поддевает чашку за ручку и отпивает. Морщится. — Ты забыл добавить молока. Тобио неверяще смотрит на него в ответ. — Ты тупица и идиот. Во-первых, не заслужил, во-вторых, сам нальёшь. Трясущиеся губы растягиваются в улыбке, и Хината делает ещё глоток. — Тобио… — Что? — устало огрызается тот, падая на соседний стул. — Что-то умное хочешь сказать? — Прости. Тобио поворачивается к Хинате, и тот опускает голову, пряча глаза за длинной чёлкой. Тобио не будет врать — ему больно, обидно, и он зол на Хинату, потому что тот — непроходимый идиот и тупица. Но Тобио готов признать, что не менее больно ему видеть Хинату таким поникшим. — Тебе надо умыться. — Я знаю, Тобио… — вновь пытается Хината, — я просто… я хочу… Тобио, не уходи… Тобио раздражённо цыкает. — Как я и сказал, ты тупица. Невероятный идиот. Мы ещё обсудим и твоё глупое поведение, и нашу первую встречу — не думай, что я забыл. Но я сказал тебе, что я с тобой. И слов своих обратно не беру. Он поднимается со стула и подходит к двери, отделяющей кухню от коридора. Замирает на пороге. — Ты идёшь или как? Хината медленно встаёт, но выглядит так, словно вот-вот рухнет прямо на пол. — Тебе надо умыться, — повторяет Тобио, протягивая руку. Хината дёргается к нему, сжимает предложенную ладонь и утыкается мокрым лицом в плечо. Его тело всё ещё дрожит, и Тобио вздыхает, тормоша рыжие волосы. — Идиот. Пойдём в ванную. *** Ванная комната — просторная, светлая, с угловым джакузи, — будто вышла со страниц «Architectural Digest». Тобио тихо присвистывает, насчитывая дюжину баночек, затаившихся на полке у стены. — Ты действительно всем этим пользуешься? — Это лишь часть, — бормочет Хината, подходя к раковине. Он открывает кран и, не размениваясь, подставляет лицо под струи, позволяя воде заливать шею и волосы. Тобио наблюдает за ним молча, желая то ли уйти, то ли приковать Хинату к себе, чтобы тот больше не натворил глупостей. Как ребёнок — испуганный и обиженный на весь мир. Несколько минут Хината не двигается, и Тобио начинает волноваться, что тот заснул прямо на раковине. Стащив полотенце с крючка — мягчайшее из всех, что он когда-либо трогал, — Тобио стискивает плечо Хинаты. Тот выпрямляется, выключает воду и поворачивается к нему, растерянный и уставший. — Давай, надо вытереться, — Тобио накидывает полотенце на влажные волосы и трёт, мстительно дёргая за спутанные пряди. Хината выдерживает пытку стойко. — Как себя чувствуешь? — Словно через мясорубку пропустили. Тобио закатывает глаза, но комментировать не берётся — вместо этого он вспоминает слова Атсуму и, выпустив Хинату, тянется к ящику под раковиной. — Мия сказал, да? Ты там ничего не найдёшь, я всё выкинул, — говорит Хината, и Тобио проходится кончиками пальцев по гладкой поверхности, но ящик не открывает. — Я не собирался тебе рассказывать, — добавляет Хината, — а потому замёл все следы ещё после боя. — Краску? Хината кивает. Тобио устало вздыхает — слишком много впечатлений для одного дня. — Что поменялось, Хината? Почему ты решил рассказать? Хината встречается с ним взглядом — внезапно горящим и очень живым. — Ты поменялся, а вместе с тобой — я, — отвечает он лаконично, и Тобио дёргает плечом. — Понятно. Нихуя не понятно. Он провожает Хинату до гостиной, помогает ему устроиться на краю огромного дивана и направляется в соседнюю комнату — спальню. Квартира, дорого и стильно обставленная, напоминает ему номер в отеле — красивая, словно по образцу, но безликая. Пустая. Совсем не подходящая Хинате. В спальне, на кровати у самых подушек, лежит знакомый тёмный пиджак. Тобио удивлённо рассматривает помятую ткань, а затем перевешивает её на кресло, стаскивая с постели одеяло — огромное и тёплое. — Ты знаешь, что это не мой пиджак? — спрашивает Тобио, возвращаясь в гостиную. Он накидывает одеяло на Хинату и щёлкает пультом, останавливаясь на первом попавшемся фильме. Кажется, какой-то ужастик, прерываемый рекламой зубных щёток, соков и автомобилей. — Я помню, — вяло отзывается Хината, до ушей зарываясь в белое облако. — Но он пах. Тобой. Тобио кивает. Судя по всему, Иваизуми всё-таки убьёт его. Ужастик оказывается на троечку, но Тобио всё равно — он едва успевает следить за сюжетом, то и дело бросая взгляды на Хинату: тот смотрит кино молча, лишь изредка хлюпая носом или хмуро комментируя тупость главных героев. Его лицо медленно теряет былую красноту, но глаза всё ещё опухшие, и вид в целом измученный. «Ему нужно поспать», — понимает Тобио и, откинувшись на спинку дивана, утыкается глазами в потолок. В голове кавардак, грудная клетка всё ещё болит, злость утихла, но никуда не делась — Хината поступил глупо и небезопасно, в первую очередь, для самого себя. — Тебе нужно поспать, — произносит Тобио, пытаясь подняться с дивана, но Хината проворно вытаскивает руку из-под одеяла и ловит его запястье. — Что? — Не уходи, — Хината смотрит пристально. Закусывает губу. Тобио кажется, что он видит капельку выступившей крови. — Я на кухню, за водой. Ты же не хочешь столкнуться с последствиями обезвоживания? Хината разжимает пальцы, смущённо прячется обратно в одеяло и уставляется в экран. «Тупица», — думает Тобио, дёргая краями губ. Вернувшись с водой, он пристраивает кружку на журнальном столике, садится рядом с притихшим Хинатой, кладёт голову ему на плечо и позволяет глазам закрыться.