***
Гоголь наконец оставил в покое своего брата, который со словами: «Дай мне спокойно поработать в одиночестве и тишине!» закрылся в своём кабинете. И Николаю ничего не оставалось, кроме как бездумно бродить по особняку, раздумывая о том, что первое в голову придёт. Начал он с восхищения домом. Оценивал вкус своего скучного зануды братца, осмотрел все портреты и картины в коридорах. Полазил в библиотеке, буквально прочесал все полки в поисках книг непристойного содержания — он был уверен, что Анго что-то такое читает. И, разочаровавшись, что таких книг он так и не нашёл, стал вновь бродить по коридорам, раздумывая над тем, что стоит познакомить Анго с какой-нибудь красавицей. Затем убедил себя, что делать этого явно не стоит. И все его раздумья плавно перетекли к Дазаю. Да, давно они не виделись. Гоголь уехал путешествовать в другую страну, когда Дазаю исполнилось десять. Но каким бы непутёвым Гоголь ни казался, он не забывал звонить своему брату и интересоваться делами племянника. Не забывал присылать ему подарки на дни рождения и на праздники. Пару раз он присылал племяннику сообщения, в которых интересовался его делами, лично у него. Да и тот, уже позже, сам порой просил его помощи и совета. Особенно Гоголю нравилось давать Дазаю советы об ухаживании за девушками. Он уж куда больше смыслил в этих делах, чем его братец. Ещё Гоголь выполнял пару раз просьбы Дазая в поиске информации о некоторых людях из его новой школы. Благо финансы Гоголя и его связи позволяли это сделать даже на таком большом расстоянии. А позже Гоголь узнал, что тот самый мальчик Чуя, о котором Дазай часто упоминал в своих рассказах, находится в одном классе с Дазаем, более того, его семья находится с ними в хороших отношениях. Гоголь не интересовался одноклассником Дазая, он знал, что Чуя его лучший друг, и ему было этого достаточно. Было важно лишь то, что у Дазая наконец появились друзья, и он спустя столько лет выбрался из своего панциря под названием: «Мне и одному хорошо». Гоголю было наплевать на существование какого-то там Чуи, пока он не увидел его сегодня, стоящего у машины. Пока не узнал в нём того самого паренька, которого он встретил три года назад, по чистой случайности. В тот день он вернулся в Японию, чтобы уладить некоторые вопросы с документами. После долгой и муторной работы с бумажками Гоголь принял решение прогуляться. Погода была тёплой и приятной. Лёгкий ветерок и не слишком яркое солнышко. Самое то для неспешной прогулки по коротким улочкам Йокогамы. Он шёл и шёл, задумываясь о своих предстоящих делах. Ему ведь ещё нужно было навестить своего братика и племянника по возможности и… навестить свою бывшую жену с ребёнком. Да, он ведь был женат, и ключевым словом здесь являлось именно — был. Может, в начале их отношений у них и была любовь, какая-то страсть, искра. Но уже через несколько месяцев после свадьбы Гоголю захотелось чего-нибудь новенького. А именно: повидать что-то новое, объездить весь мир. Но его жене совсем это не нравилось, она жаждала спокойной семейной жизни. И после очередной ссоры Гоголь уехал и больше не вернулся, пока ему не пришло сообщение о том, что он скоро станет отцом. Ребёнок был не особо желанным, особенно для самого Гоголя. Но отказываться он от него не собирался. С женой они решили не разводиться, но вместе уже не жили. Гоголь навещал их и оплачивал их прихоти, с праздниками сына регулярно поздравлял. Да и всё на этом. Предавшись воспоминаниям, Гоголь не заметил, как дошёл до какой-то тихой улочки, а за поворотом послышался знакомый голос. Быстрым шагом добравшись до поворота, из-за которого и доносились голоса, он увидел представшую перед ним следующую картину: какие-то подростки держали хилого рыжего парнишку за руки у стены, а тот, о котором он только что вспоминал, держал рыжеволосого за горло. Тут и дурак поймёт, что на уме было у этих подростков. А Гоголь окончательно убедился, что его сын уж сильно распустился. Гоголь одним махом преодолел небольшое расстояние между ними и оттолкнул сына от рыжеволосого парнишки. Он негромко сквозь зубы процедил: — Дома поговорим. Ширасэ — сын Гоголя — ничего ему не ответил, лишь зло сверкнул взглядом и, прихватив своих дружков, спешно покинул это место. Гоголь повернулся к мальчишке и быстро пробежался по нему взглядом. Недурной внешности, весьма милый, но очень уж худой и хиленький. Он уж и не вспомнит, что тогда наплёл мальчишке. Наверняка очередную чушь и цитаты из прочитанной книжки. Но он точно помнил, что посоветовал парнишке походить на борьбу и подкачаться. И, видимо, тот его совету последовал, как заметил Гоголь по изменившемуся телосложению рыжеволосого. С Ширасэ он поговорил уже дома, причём узнал о многих вещах, касающихся его сына, что скрывала от него жена. И спустя длительное время разговоров и ссор было принято решение забрать Ширасэ с собой за границу. Глядишь, ума наберётся. Жена была категорически против, но Гоголь не желал слушать возражений, и на следующий день он и его сын уехали. Так и не навестив брата и племянника. Сегодня же Гоголь вернулся вместе с сыном. Как-никак Ширасэ давно не виделся с матерью. Да и всё-таки время, проведённое с отцом, дало свои результаты. Ширасэ научился вести себя сдержанно и вежливо. Так что можно и дать ему расслабиться в родном городе. Перед встречей с братом Гоголю пришлось посетить местную высокоуровневую школу, куда он отдал документы сына, где, насколько он помнил, учился и Дазай. Затем, довезя сына до дома, он отправился к своему дорогому брату, где невольно вспомнил те изнуряющие годы воспитания сына. — И всё же. Как всё-таки тесен мир, — сказал Гоголь, остановив свой взгляд на огромном портрете с когда-то счастливой семьёй.***
Дазай молча и терпеливо ждал от Чуи ответа на свой вопрос. А тот, видимо, не очень торопился ему отвечать, предаваясь каким-то своим воспоминаниям. Ну ничего. Дазаю некуда было торопиться. Ему предстала наконец такая возможность. Он ночь не мог уснуть, обдумывая то, как признается ему в симпатии. Но Чуя же такой неженка, чего на первый взгляд сразу и не скажешь, и с ним нужно осторожно, постепенно. А тут такой шанс — они будут какое-то время жить вместе, да ещё и только вдвоём. Он навряд ли так долго продержится с ним под одной крышей. И так сложно сдерживать себя от желания крепко обнять, засесть в какой-нибудь угол, спрятать ото всех подальше и не отпускать. Он и сейчас с трудом сдерживал себя. Но если Чуя так и не прекратит выразительно буравить его бездумным взглядом, он точно не выдержит и завалит его. Прямо здесь, на этом чёртовом полу. — Чуя, — глубоко вздохнув, позвал его Дазай. — Не заставляй меня использовать желание, — и чуть наклонился, касаясь волосами нахмуренного лба. — А? — словно его вывели из гипноза, переспросил Чуя. Дазай на это лишь закатил глаза. — Ладно. Чуя, помнишь, мы спорили? Ты мне должен три желания, — глядя прямо в голубые глаза, напомнил Дазай. На что получил лишь согласный кивок. — Так вот. Моё первое желание, Чуя. Я хочу, чтобы ты честно ответил на вопрос: тебе кто-нибудь нравится? К кому-нибудь ты проявляешь симпатию или же любишь кого-то? Чуя коротко выдохнул и отвёл взгляд. Сердце Дазая в этот момент словно остановилось. Неужели… — Нет. Тебе-то чего? — недовольно пробурчал Чуя, своим ответом прервав ненужные сейчас доводы в голове Дазая. Глаза Дазая заблестели, и, проигнорировав вопрос, он продолжил: — Хорошо. Моё второе желание. Ответь мне на следующий вопрос, — он нервно выдохнул. — Чуя, я тебе нравлюсь? Чую словно током прошибло. «Чего, блядь?» — Ч-что ты сказал? — Чуя недоверчиво уставился на Дазая, который спокойно смотрел на него и ждал. — Я спросил: я тебе нравлюсь? — как можно чётче повторил Дазай. «Почему так жарко?» В голове Чуи проносился бесконечный поток мыслей, в которых он пытался как можно быстрее разобраться и наконец понять, что же он всё-таки чувствует. Нравился ли ему Дазай? Да ну нет. Нет же? Как Чуе мог нравиться Дазай? Это же абсурд. Он его только раздражать и мог. Дурацкими шутками про рост бесить. Да, он очень помогал ему в учёбе, подумаешь. Да, красивый очень. Иногда и не засмотреться на него бывало трудно, особенно когда он решал задачи по математике или физике. Такое сосредоточенное выражение лица! Не нахмуренное, не сердитое, не с улыбкой до ушей, как обычно, а простое, спокойное и умиротворённое, что глаз не оторвать. А если ещё и солнечные лучи на лицо попадут, так вообще произведение искусства! Ну, ещё он заботливый. Здоровьем Чуи интересовался, а когда плохое настроение, мог поддержать и рассмешить. Всяких амбалов отпугивал… Стоп. И тут Чуе словно истина открылась. Так вот почему к нему больше не лезли и не приставали, вот почему перестали хихикать. Потому что Дазай не позволял им этого делать, потому что Дазай словно заборчиком огородил Чую от волнующих его когда-то проблем и сам стал центром Чуеного внимания. Так значит, получается, он тоже нравился Дазаю? «Стоп, а почему тоже?» Это получается, Чуя только что сам себе признался в том, что ему нравился Дазай? «Приплыли, блядь». — Ну? — протянул Дазай, поторапливая. — Ну, допустим… немножечко нравишься, — сказал Чуя, отведя взгляд. Как же смущала эта ситуация. Ещё больше смущало то, что Чуя реально, можно сказать, признался Дазаю, что он ему симпатичен! На лице Дазая появилась довольная улыбка. Заметив краем глаза его довольную рожу, Чуя сердито спросил: — Чего лыбишься? Этот вопрос Дазай проигнорировал так же, как и предыдущий. — Моё третье желание, — Дазай наклонился к его уху и чуть хрипловатым голосом произнёс: — Поцелуй меня, Чуя. — Чего, блядь? — не выдержал Чуя. — А ты не охуел ли, часом? Дазай на его возмущение не обратил внимания, с серьёзным видом ожидая выполнения желания. Чуя с минуту разглядывал его лицо, а затем перевёл взгляд на губы. — Чёрт, — выругался он и протянул руку к лицу Дазая. Большим пальцем он провёл по чуть потрескавшейся губе и чуть оттянул. Затем, осторожно проведя ладонью по щеке, он переместил руку на чужую шею и притянул Дазая ближе. — Грёбаный извращенец, — сказал Чуя, прильнув губами к губам довольного Дазая.