Эта трудная жизнь

Первым, что встретило Фредди, когда он очнулся, было ощущение того, что кто-то растирал сейчас осторожно горячими шершавыми пальцами его затекшие запястья, пытаясь восстановить кровоток и вернуть тепло в онемевшие ледяные ладони. Неизвестный пока что благодетель пытался действовать мягко, но наручники растерли на запястьях кожу до крови, так что в осторожности не было особого смысла. Пару минут спустя, кончики пальцев стало покалывать иглами, а сами руки сводить лёгкими судорогами. Фредди застонал и зашевелился, приходя в себя. Ему все ещё было очень больно и страшно, но судя по тому, что его освободили, повязку с глаз ему сняли, и избавили рот от пропитавшегося слюной кляпа, из-за которого он просто каким-то чудом не задохнулся этой ночью в моменты, когда заложенный от слез нос отказывался наотрез втягивать воздух, больше издеваться над ним не собирались. О нем заботились, кто бы это не делал. Кроме того догадки его о том, что этот кошмар всё-таки закончился наконец, подтверждало и то, что вокруг царила тишина. Не было слышно ни чьих-то голосов, отпускающих сальные комментарии, ни какофонии долетающей с первого этажа громкой танцевальной музыки, ни жалобного скрипа кровати, ни пошлого звука ритмичных шлепков кожи о кожу, ни собственных приглушенных кляпом жалких жалобных воплей и шумного дыхания над ухом. Фредди попытался принюхаться, надеясь по запаху определить, кто сейчас находится с ним рядом, но только шмыгнул носом вместо этого и, поморщивщись раздраженно, всё-таки приоткрыл с опаской опухшие от слез глаза. Яркий свет в комнате заставил его тут же сощуриться. Человек рядом зашевелился активнее, видимо заметив, что он пришел в себя, и Фредди захотелось вжаться в кровать как можно сильнее, спрятаться, притвориться мертвым, исчезнуть, да что угодно, лишь бы только его оставили в покое. Но вместе с сознанием к нему постепенно возвращалась и острота восприятия окружающего мира, «радуя» омегу ощущением того, что простыни под ним омерзительно влажные и липкие. Едва осознав это, Фредди скривился от отвращения и подступившего тут же к горлу приступа тошноты и рывком попытался сесть. Это было огромной ошибкой, потому что в следующее мгновение спину и низ живота прострелило вспышкой острой боли, и голова закружилась так, что Фредди рухнул с задушенным вскриком обратно на подушку. Тошнота стала настолько сильной, что он едва успел перевернуться неуклюже на бок и свеситься головой с кровати, прежде чем его вырвало на пол. Рвота была с желчью и черными сгустками крови, но не успел Фредди как следует ужаснуться этому, как чьи-то руки помогли ему лечь обратно на кровать, одновременно с этим вытягивая из-под него грязную простынь, и когда Меркьюри готов уже был поблагодарить своего таинственного помощника, как он увидел, кто перед ним… Как бы не агонизировало его несчастное измученное тело от каждого движения, Фредди наплевал на боль. Единственным его желанием было оказаться как можно скорее подальше от человека, которого ещё несколько секунд назад считал своим спасителем, потому что рядом с ним на краю кровати сидел Пол Прентер собственной персоной. Выглядел он откровенно паршиво. Опухший, полуодетый, с воспаленными глазами, разными зрачками, синяком на переносице и выражением абсолютной паники на лице, зеркально идентичном тому, что было у самого Фредди. Видно было, что его ещё не отпустило полностью, но он уже осознавал, что натворил, и сейчас явно размышлял о возможных последствиях. Фредди предпринял столь же неуклюжую сколь и отчаянную попытку подняться с кровати, чего бы это ему не стоило, но Пол опередил его и, ухватив за плечи, пытался теперь уложить обратно. Паника накрыла его ослепительной вспышкой, едва он подумал о том, что ночной ад может продолжится сейчас, и Фредди закричал и забился в истерике, пытаясь сбросить с себя чужие руки. Он чувствовал себя невыносимо беспомощным и совершенно раздавленным, он плакал, не пытаясь даже скрыть слез, потому что боль и стыд не оставляли ему ни единой возможности пытаться сохранить остатки собственного достоинства. — Пусти! Отпусти меня! Убирайся! Оставь меня в покое! Пусти! Пусти! Пусти! — тараторил омега, не замолкая, словно заевшая пластинка. — Фредди, детка, не бойся, — «заблеял» нервно Пол, когда Меркьюри выбился из сил и с крика перешел на едва различимый шепот, — все закончилось, успокойся! — Какого черта ты все еще здесь, ублюдок?! — перебил альфу Фредди, не позволяя сказать больше ни слова. Гнев придал ему сил, но вскоре голос его всё-таки сорвался и звучал теперь так по-чуждому слабо, тихо и сипло. — После того, что произошло, не надейся даже на мое прощение! Я ненавижу тебя! Я тебя, блять, ненавижу! — Детка, успокойся, прошу тебя, может ты хочешь че…? Пол не успел договорить. — Я хочу, чтобы ты сдох медленно и мучительно! — закричал Меркьюри вновь. — Прямо сейчас! — Фредди, — Пол состроил до омерзительного сочувствующе-виноватое, даже какое-то плаксивое выражение лица и, сжав его мягко за руки, принялся поочередно покрывать их торопливыми короткими поцелуями, пока омега не отдернул руки в сторону, словно от раскаленного железа, понимая, что ещё немного, и его вновь вырвет от отвращения. — Я понимаю, что после произошедшего не имею права даже надеяться на твое прощение, — продолжил оправдываться Пол, слава богу уже не пытаясь больше никак к нему дотрагиваться, — но я не хотел, чтобы это случилось! Правда! Я и представить себе не мог, что они сотворят с тобой такое! Ты не должен был ничего даже вспомнить наутро, спина бы немного болела и голова, вот и все! Это должно было быть просто безобидное развлечение, клянусь! — Развлечение?! О чем ты, мать твою, говоришь?! — воскликнул омега истерично. — Групповое изнасилование с избиением до полусмерти — это для тебя развлечение?! Да ты одной наркотой до передоза довести меня мог! Ты продал меня своим дружкам! Дал им поиметь меня у тебя же на глазах, еще и сам во во всем этом участвовал! Если ты надеялся, что я не вспомню ничего на утро, то я тебя разочарую! Я, увы, все помню в мельчайших деталях и сегодня же подам на тебя и твоих уродов-друзей в суд! — Не сможешь, Фред! — Пол почти что разочарованно нахмурился, всем своим видом как бы говоря «я думал, ты умнее». То, как быстро он сбросил маску притворного раскаяния и от него перешёл к откровенно насмешливому тону, лишь утвердило Меркьюри в который раз уже в том, что друзья были правы, называя Пола змеей. Пол был подонком, и как истинный подонок сейчас он насмехался над своей жертвой, тыча ее лицом в собственное бессилие. — Записи с камер я стер, свидетелей нет, потому что все они соучастники, а оставшиеся либо не заметили ничего, либо побояться рассказать, чтобы самим не стать подозреваемыми. Моих, как ты их называешь, друзей, ты ни в лицо, ни по имени не знаешь. Зато экспертиза подтвердит, что вчера ты был пьян и под наркотой. Как ты докажешь, что все произошедшее с тобой произошло не по твоей инициативе и не с твоего согласия? Твоя репутация сыграет против тебя. К слову пресса любит мусолить слухи о том, что ты из любителей чего пожестче, тяжелый БДСМ и все такое… — мужчина усмехнулся, многозначительно подмигивая. — Стоит подогреть эти слухи еще сильнее, и даже побоями ты ничего не докажешь! Может ты любишь, когда тебя насилуют и избивают? Но ведь мы оба знаем, что ни в какую полицию ты не обратишься, потому что тогда все всплывёт наружу. Тяжбу ты, возможно, и выиграешь, зато каждая паршивая газетенка будет писать о том, какая же ты шлюха. Ты очень гордый, ты боишься позора, ты лучше умрешь, чем опозоришься. А ещё есть вариант, когда ты говоришь, что тебя изнасиловали, а я выставляю в итоге себя героем, который спас тебя из этой ужасной ситуации, когда обдолбавшегося тебя пустили по кругу, как проститутку, — Пол развел в сторону руки, едва заметно усмехаясь, но уже в следующее мгновение вновь стал серьезным. — Предлагаю нам обоим сделать вид, что ничего не было, и не усложнять друг другу жизнь. — Вот так просто?! — пораженный столь откровенной наглостью Фредди тихо и хрипло рассмеялся. — А знаешь что, Пол? Иди-ка ты нахер! Я увольняю тебя! — Не глупи, Фред… — Убирайся! — заорал омега, не обращая даже внимания на вызванную криком боль в легких. То, что даже в такой ситуации Пол пытался вести себя с ним так, словно не произошло ничего серьезного, а Фредди просто истерит из-за пустяка, осознание того, что Пол достаточно нагл, чтобы думать, что ему позволит находится впредь рядом человек, над которым он надругался жесточайшим образом и чуть не убил, приводило его в такую ярость, что будь у него чуть больше сил, Фредди уже бы пытался убить Пола любым возможным способом. — Пошел вон из моего дома и моей жизни! Только попробуй попасться мне на глаза, и я тебя убью! Приблизься только, попробуй чем-нибудь мне навредить, и ты труп! Зачем ты это все сделал?! На что ты вообще надеялся?! Чего добивался?! Мужчина в ответ лишь снисходительно улыбнулся, но видно было по выражению его бегающих лихорадочно из стороны в сторону глаз, что происходящее его не на шутку напрягает. — Я чувствовал, что ты и так скоро выгонишь меня, и я уйду ни с чем, а эти люди заплатили мне огромные деньги! Просто огромные! Они мне предложили слишком много! К тому же я был под кайфом уже третий день и не смог им отказать, а потом не контролировал уже, что они делают! Все не должно было так закончиться! Но они бы меня самого прибили бы, если бы я их попытался остановить! — выпалил альфа срывающимся от волнения голосом. — Если ты и считаешь себя теперь постельной игрушкой, — добавил он мгновение спустя, резко успокаиваясь и вновь переходя к своему привычному спокойно-снисходительному тону, — то знай, что ты баснословно дорогая игрушка, Фреддс! — Меня это должно утешить, чертов ты ублюдок?! — прошипел Фредди взбешенно. — Вали давай, пока я еще добрый, а иначе моих денег достаточно будет для того, чтобы закопать тебя где-нибудь на пустыре за городом! Убирайся! — Ты об этом еще пожалеешь! — бросил Пол, на одно мгновение нерешительно застыв перед дверью. — Я уже пожалел о том, что не прогнал тебя еще тогда, когда ты первый раз меня поцеловал! И о том, что все те разы, когда Роджер набрасывался на тебя с кулаками, я останавливал его, тоже жалею! Я жалею, что не поверил Риду, когда он сказал мне, что ты подставил его! Я в принципе жалею, блять, о том, что позволил тебе стать частью моей жизни! А теперь убирайся, пока я не заставил тебя пожалеть обо всем, что ты сделал! Пол криво усмехнулся в ответ и, демонстративно махнув на прощание рукой, вышел за дверь, успев захлопнуть ее прежде, чем Фредди швырнул ему вслед стоявшую на прикроватном столике бронзовую статуэтку. ***** А на выходе из Гарден Лодж Пола ждал неприятный во всех смыслах сюрприз, потому что, едва ли не выбегая из ворот особняка, он столкнулся с бегом спешащим в обратном направлении Роджером Тейлором. Судя по перекошенному нервно лицу, трясущимися мелко рукам и красным глазам, ночь у барабанщика выдалась неспокойная, и причины тому были очевидны. Родственные души, чтоб их черти драли! — Куда это ты так спешишь, Тейлор? — выдавил Пол истеричным тоном. Он боялся Роджера и не сомневался даже, что его будет ждать расправа, если тот узнает правду, а он точно узнает ее, попав сейчас в особняк, и даже если Фредди не скажет ему из гордости, кто именно сделал с ним это, Прентер будет первым в списке подозреваемых. — Отъебись! Я к Фредди приехал, а не к тебе! — огрызнулся Роджер, отпихивая небрежно его с дороги. Пол запаниковал. — Фредди выгнал тебя вчера, забыл что-ли?! — заявил он, придав лицу самое наглое и самодовольное выражение из возможных. — Он ведь ясно сказал, что видеть тебя не хочет больше в своем доме! Может мне пойти и уточнить у него? Правда это займет время, потому что разбудить его после того, как он перетрахался пьяный с толпой гостей, будет сложно. Умаялся бедняжка, — закончил Прентер с паскудной усмешкой. — Врешь! — Тейлор недоверчиво нахмурился, сжимая руки в кулаки. Пол сглотнул испуганно в предвкушении драки и бросил дерзко: — Говорю же, мне пойти спросить? Я схожу. Кто знает, может ему мало, и он захочет ещё и с тобой поразвлечься. Ну я пойду… — Иди ты на хер! И Фредди тоже! — прорычал Роджер раздраженно и, развернувшись, почти бегом направился к своей машине, раздраженно матерясь на ходу. Пол шумно облегченно вздохнул. ***** Знал бы Фредди, что Роджер мог сейчас увидеть его в таком состоянии, если бы не Прентер, он сказал бы ублюдку спасибо, потому что одна мысль о том, что кто-то из друзей, а уж тем более его соулмейт, мог узнать о том, что с ним произошло, приводила его в слепой ужас. Сейчас Фредди был в таком состоянии, что не ждал от них уже ничего, кроме осуждения, как и от всех вокруг. Он был сам по себе, как и всегда, просто раньше он отрицал это, а теперь настало время принять истину и, взяв себя в руки, позаботиться о себе самостоятельно, не надеясь ни на чью поддержку. Фредди отдавал себе полностью отчёт в том, что, не раздумывая, умер бы за любого из своей группы — своей семьи, но обстоятельства доказывали, что хотя он и считал Роджера, Брайана и Джона своей семьёй, они его частью семьи не считали. Они отказались от него не вчера даже, а ещё с тех первых раз, когда придумали впервые лживые отговорки, чтобы избежать его компании. ***** Даже когда Пол ушел, и некому больше было помешать его мазохистическим стремлениям подняться с кровати, сделать это Фредди удалось далеко не с первого раза. Единственное, что сейчас хоть немного утешало его, это мысль о том, что никто не видит его неуклюжих потуг, и он не может быть унижен ещё сильнее. Когда ему всё-таки удалось подняться и даже подойти, один раз всё-таки упав больно на колени и разбив ещё и их, к напольному высокому зеркалу, Фредди даже пожалел о том, что сделал это. Отражение услужливо явило взору его зрелище откровенно отвратительное. Он стоял перед зеркалом абсолютно голый, не считая драных черных чулок, и видит бог, никогда ещё, даже в подростковые годы, Фредди так не стыдился вида своего обнаженного тела. Что уж там, в последнее время, разбалованный комплиментами и восхищенными взглядами своих поклонников, он наоборот стремился на сцене, на вечеринках и во время фотосессий обнажиться как можно больше, но сейчас омега смотрел на себя с отвращением. Лицо его выглядело ужасно. Оно было мертвенно бледным, с каплями испарины на лбу, чёрными кругами вокруг красных глаз, и потеками запекшейся крови. Левую сторону лица «украшала» целая плеяда синяков: подбитый глаз, ссадина на верхней части скулы, большой синяк на щеке и ещё один на подбородке. Впрочем, не стоит думать, что правой стороне досталось меньше. Разбитая нижняя губа, распухшая сейчас безбожно, и рассеченная бровь уравновешивали баланс. Однако то, как изуродовано было его лицо, меркло по сравнению с тем, в каком состоянии было его тело. Естественно синяки на животе никуда не делись, напротив — они, как им и полагается, приобрели насыщенный черно-фиолетовый цвет с красной каемкой по краю, из-за чего торс, начиная от нижней кромки ребер, казалось, превратился в одну огромную гематому. Ноги тоже были все в синяках, от ударов, или же от грубых прикосновений чьих-то рук. А ещё их покрывали засосы, царапины, и, что хуже всего, потеки засохшей спермы и крови, весомая часть последней текла явно не из разбитых недавно коленей. Шея и плечи отделались засосами и укусами, во всяком случае запястьям повезло явно меньше, но радоваться все равно было нечему… Наклонившись с трудом, Фредди поднял с пола лежащую рядом статуэтку и с криком швырнул ее в зеркало. На душе было настолько паршиво, что хотелось упасть прямо здесь на пол и расплакаться беспомощно, сжавшись в маленький комочек, или же сразу пойти и повеситься, но каким-то поистине нечеловеческим усилием Фредди сумел взять себя в руки. Морщась от боли, он с трудом натянул на себя один из махровых белых халатов, пару-тройку которых всегда можно было обнаружить в прикроватной тумбочке каждой гостевой комнаты, и медленно, шатаясь и болезненно шипя сквозь зубы время от времени, побрел в ванную, опираясь рукой на стену, чтобы не упасть. Душ, пожалуй, был не лучшей из его идей. Ведь от горячей воды головокружение лишь усилилось, и Фредди чуть не упал, в последний момент успев ухватиться за решетку полки для шампуня. На дрожащих отчаянно ногах он опустился осторожно на скользкий пол и, сжавшись в комочек, просидел там так долго, что сморщилась кожа на ступнях и ладонях. Кроме удовлетворения от того, что теперь он был чистым хотя бы физически, душ ничего омеге не дал. Лучше после него ему не стало, скорее наоборот. Едва Фредди успел переодеться в один из горячо любимых им халатов кимоно, как его вновь настигли приступы тошноты, теперь ещё более сильной. Настолько сильной, что ещё час он не мог покинуть ванную комнату, потому что его рвало нещадно. И желудку плевать было, что он пуст. Фредди только и успевал, что набрать из-под крана воды в гребаную вазу из-под выброшенных в урну цветов, и сделать через силу несколько глотков, прежде чем его опять стошнит. О том, чтобы разорвать «объятия» с унитазом, подняться с холодного кафельного пола и добраться до аптечки, чтобы поискать там нужные таблетки, или хотя бы принести кружку с кухни, не было и речи. Фредди было плохо. Он дрожал, и нет, не просто подрагивал слегка, словно в ознобе, его трясло крупно и неестественно, словно марионетку, которую хаотично дёргают за ниточки. Голова раскалывалась, изображение перед глазами расплывалось, а низ живота скручивало спазмами такими болезненными, что время от времени на глазах невольно выступали слезы, и несколько мгновений омега даже пошевелиться не мог от боли, стараясь даже не дышать. Из носа опять шла кровь, не хлестала, конечно, фонтаном, как вчера у Пола, а текла слабо, но долго, никак не желая останавливаться, и Меркьюри, устав умываться, просто размазывал ее по лицу тыльной стороной ладони. Когда ему полегчало немного, а время к тому моменту уже перевалило за полдень, Фредди бледной тенью переполз на кухню. Его кошки, даже если бы он был сейчас на смертном одре, он бы не мог о них забыть. Когда он освободил их из заключения в комнате, где они были заперты с прошлого вечера, чтобы не пострадать случайно от буйств гостей, они кричали истошно и просили есть. Только чудом хвостатые эгоисты не сбили его с ног, пока Фредди добирался до кухни. Обычно Джо был категорически против того, чтобы хранить еду для кошек на кухне, но сейчас он был в отпуске, и хозяин дома мог позволить себе это. Пачка корма в тумбочке около раковины оказалась почти пустой, новая же пачка лежала в кухонном шкафу на верхней полке, но даже одна мысль о том, что ему придется вставать на стул, чтобы дотянуться до нее, вызвала у омеги головокружение. Спускаться в погреб за кошачьими консервами ему хотелось ещё меньше. Не придумав ничего лучше, Меркьюри достал из холодильника канистру с молоком и разлил его по мискам. — Уж простите, но пока так… — выдохнул Фредди, посылая явно недовольным кошкам извиняющуюся улыбку. В холодильнике было удручающее пусто. Всевозможные соусы, немного алкоголя и все, ничего съедобного, кроме молока. Молоко, да и в принципе молочные продукты ему на самом деле употреблять не стоило, так как из-за непереносимости лактозы от них всегда после болел желудок. В доме молоко держали лишь для того, чтобы Фредди добавлял его в свой любимый Earl Grey с двумя кусочками сахара, от чего не мог, да и не хотел отказываться. Сейчас же у омеги просто не было выбора. Ему необходимо было съесть хоть что-нибудь, чтобы в следующий раз не вытошнить собственный желудок. По крайней мере Фредди пытался себя в этом убедить, но на деле, сделав с трудом три глотка, четвертый, даже не сглотив, омега выплюнул в раковину, пообещав, что обязательно позаботиться о своем желудке позже. Мысль о том, что в последнее время он слишком много врёт даже себе, заставила Фредди болезненно усмехнуться. ***** Наемная прислуга убрала последствия очередной бурной вечеринки еще ночью, и сейчас огромный дом был тих и абсолютно пуст, не было даже Фиби и Джо — его верных помощников беты и альфы, которых пару дней назад Фредди едва ли не насильно отправил в месячный отпуск, невзирая на все протесты и обиды. Эти двое были его друзьями, они заботились о нем, их беспокоил тот образ жизни, что их босс вел сейчас, и Меркьюри очень не хотел, чтобы они смотрели, как он саморазрушается. Фредди дорожил ими, хотя, конечно, это была не та трепетная болезненная привязанность, что он испытывал к своей группе, и это было ещё одним поводом, заставлявшим омегу страдать. Его друзья искренне заботились о нем, а он, вместо благодарности, все время испытывал лишь разочарование, глядя на них. Потому что он не их хотел видеть рядом, не в них нуждался, как в воздухе, не от них ждал поддержки и любви. Фредди нужны были его мальчики, все, чего он хотел — это вновь вернуться на борт их материнского корабля. Что-то упало с грохотом на пол в соседней комнате, заставив забывшегося в своих мыслях Меркьюри невольно вздрогнуть от испуга. «Это всего лишь кошки! — одернул Фредди себя. — Ты один здесь. Один. Совсем один… — глаза невольно защипало. — И это хорошо! — закончил он, стирая быстрым нервным движением вырвавшуюся всё-таки слезу. — Это прекрасно!» И это даже не было очередной ложью. Фредди в самом деле ни капли не хотелось, чтобы кто-то застал его в таком вот жалком виде. Он боялся этого. Боялся быть осмеянным и отвергнутым. И это заставляло его страдать вдвойне, потому что ему было невыносимо стыдно за то, что он смел думать о своих самых близких друзьях, как о каких-то жестоких подлых людях, которые способны посмеяться над чужой бедой. Но такова была его нынешняя действительность, и с этим как-то надо было жить дальше. ***** Пожалуй можно было бы легко назвать сверхспособностью умение Фредди даже в самой ужасной ситуации пытаться держать себя в руках, для самого же Фредди это было никаким не подвигом, а просто отчаянным стремлением удержать вместе осколки собственной личности. Это могло показаться абсурдным, но сейчас омега занят был тем, что с помощью макияжа старался вернуть своему лицу более-менее приличный вид, что было мучением, учитывая его состояние. Впрочем, было бы ложью сказать, что ему впервые довелось сегодня краситься, пребывая на грани обморока… Почти час кропотливой работы, густой слой тонального крема, поверх него тонна пудры, бронзера и румян, кошачьи стрелки, макияж «панды», помада, и вуаля… Теперь он похож на нелепую кукольную версию самого себя, на загримированный труп. — «Потрясающе»… — процедил Фредди раздраженно, роняя свинцово-тяжелую голову на согнутые в локтях руки. На самом деле для человека, пережившего то, что довелось пережить ему этой ночью, Меркьюри держался на удивление стойко. Секретом его внешнего хладнокровия была самоненависть. Она отрезвляла, позволяла, насколько это возможно, держать под контролем свои чувства, помогала ему справиться с настойчивым желанием разрыдаться, как потерявшая по пьяни девственность малолетка. «Ты сам виноват во всем! — убеждал Фредди себя мысленно. — Во всем виноват ты и только ты! А чего ты добивался всеми этими своими блядскими нарядами, вызывающим поведением и бесконечным, неуместным зачастую флиртом со всем, что движется?! Это ты сказал вчера Полу: — Тащи сюда весь свой цирк уродцев, мне хочется веселья! Никто не заставлял тебя делать этого! Никто! Ночью случилось именно то, что должно было случиться уже давно! Или ты думал, что застрахован от таких случаев?! — омега истерично усмехнулся. — Так ты думал, а мистер Меркьюри?!» Легче от подобных мыслей, конечно, не становилось, однако порождаемая ими жалкая иллюзия самоконтроля стоила того, чтобы поплеваться в самого себя ядом. И вдруг, среди потока мрачных желчных мыслей, в голове мелькнула внезапно светлым теплом робкая идея, ставшая тут же навязчивой. Фредди хотел позвонить Мэри. Он давно уже не разговаривал с ней, а ведь она была тем человеком, которому он безоговорочно доверял, и который ни разу ещё не предал его доверие. Мэри, милая Мэри. Они так любили друг друга, так дорожили друг другом. Возможно, в другом мире, где кто-нибудь из них был альфой, или где Мэри была бы пусть и тоже бетой, но мужчиной, они были бы женаты, воспитывали бы чудесных детей, а по выходным ходили бы на пикник к Роджеру или Джону, и с бокалом холодного пива летом, или глинтвейна зимой, наблюдали бы за веселящимися детьми, болтая между собой о всяких пустяках. Но в этом мире на семейные посиделки друзья Фредди не звали уже давно, а с Мэри у них не могло быть никакой семьи, потому что она была женщиной бетой, а он омегой, совершенно несовместимые… Мэри, из всех, кто разбивал ему сердце, она сделала это мягче всех. Когда она сказала ему однажды вечером, ласково перебирая его волосы, что им стоит расстаться, и что дело не в нём, а в ней, Фредди разозлился было от того, что она не могла подобрать даже менее банальную фразу для такого момента, но потом Мэри продолжила… — Ты омега, а я не альфа, — сказала она ему тогда, — я ничего не могу дать тебе в этой жизни. Он тогда пытался возразить ей, убеждал ее, что лишь их любовь имеет значение, а остальное не важно, но Мэри перебила его, не желая слушать. — Я не могу взять на себя такую ответственность! — отчеканила она твердо, хотя губы ее плаксиво дрожали, и глаза были подозрительно красными. — Вот представь, мы идём с тобой ночью одни по улице, и толпа альф пристаёт к нам, им нужна не я — бета, а ты — красивая маленькая омега без метки… И что я могу сделать с этим, скажи?! — голос ее сорвался всё-таки. — Я - слабая трусливая женщина, когда они потащат тебя в подворотню, чтобы изнасиловать, я смогу лишь звать на помощь и просить их отпустить тебя. Сильно это тебе поможет? Всем известно, что даже самый слабый и тихий альфа озвереет, если кто-то причинит вред его омеге, а у бет нет этого инстинкта, мы не можем так просто отбросить в сторону страх, найти в себе нужные силы. Фредди, — Мэри коснулась нежным извиняющимся поцелуем его щеки, — ты достоин всего самого наилучшего, а я не могу тебе дать этого, но где-то есть альфа, который сможет, и я не стану отнимать тебя у него ради собственного эгоизма! Это мое последнее слово! Я приняла окончательное решение! И Мэри оставила его. Ушла, добавив напоследок, что его ждет трудная жизнь на том пути, который он выбрал. Она ушла, но не покинула его, была рядом все эти годы, поддерживала, помогала, чем могла. Она понимала его всегда, потому что ей самой слишком много раз разбивали сердце со словами «дело не в тебе». Мэри была его якорем, заземлением, единственной постоянной в бесконечной череде переменных. Мери была рядом, когда он называл Роджера любовью всей своей жизни, была рядом, когда на место Роджера пришел сначала Джон Рид, а за ним Пол, и даже потом, когда личная жизнь Фредди превратилась в калейдоскоп из случайных отношений на месяц-два и встреч на одну ночь, она осталась. И вот он сам отдалился от нее. Он не звонил ей и не встречался с тех пор, как она сказала, что беременна и скоро выйдет замуж за отца ребенка. Ему не хватило храбрости даже приехать на свадьбу. Фредди чувствовал себя самым мерзким, самым подлым человеком, будучи не в силах перестать завидовать чужому счастью. Прошло уже полгода, и теперь он, ради призрачной перспективы того, что ему станет лучше после разговора, собирался вновь ворваться в ее жизнь со своими проблемами, когда ей было явно не до того. А ведь Мэри примчится к нему, едва узнает, что случилось, примчится с другого конца Англии, наплевав на поздний срок беременности, она сделает это ради него, в этом Меркьюри даже не сомневался, но он этого не хотел. Ему просто нужно было услышать ее волшебный, самый нежный на свете голос, поболтать с ней немного о совершеннейших пустяках, узнать, как она, когда родиться ее малыш. Показать, что он все ещё ее друг. Фредди осознал вдруг остро, что сейчас, когда он потерял всех, кого любил, он не мог потерять ещё и Мэри. И ради этого стоило взять себя в руки и притвориться, что у него все в порядке, в конце концов в этом он был мастером… Торопливыми резкими движениями омега набрал нужный номер и замер в ожидании. На том конце провода ответили не сразу, как раз тогда, когда он отчаялся уже дождаться ответа и собирался повесить трубку. — Алло, кто это? Алло, вы меня слышите? — Привет, Мэри, милая, я… — только и сумел выдавить Меркьюри через силу, как вдруг, весь его самоконтроль полетел к чертям, и вместо слов из горла вырвались наружу лишь отчаянные бессильные рыдания, словно только и ждали этого момента. «Ты совсем с ума сошел?! — ужаснувшись, воскликнул омега мысленно. — Тебе тридцать пять лет уже, тридцать пять, а не пятнадцать, чтобы плакаться кому-то по телефону! Возьми себя наконец в руки, жалкий ты слабак!» — Фредди! Господи! Что случилось?! — воскликнула Мэри испуганно. — Ради бога, Фредди, ну ответь хоть что-нибудь! Не пугай меня! Но ответить Фредди ей, при всем желании, никак не мог. Он только всхлипывал рвано время от времени и жадными глотками ловил воздух. Он расстроил Мэри, напугал ее сейчас, когда ей нельзя было волноваться, и осознание этого заставляло его плакать ещё отчаяннее. — Не молчи, я тебя умоляю! — почти прокричала Мэри, пытаясь добиться от него ответа. — Скажи, что случилось?! Фредди резким движением бросил трубку, прерывая звонок, и замер, закрыв руками лицо и пытаясь успокоиться.