Эта трудная жизнь

— Перестань уже строить из себя идиота, Джон! Брайан максимально бесшумно подкрался к кухне и замер за ближайшим углом, подслушивая и подглядывая сквозь приоткрытую дверь, как ссорятся его друзья. — Хватит делать вид, словно ты веришь в этот ебаный бред! Очевидно же, что нам врут! — распалялся Роджер, яростно размахивая руками и меряя при этом комнату широкими быстрыми шагами. — Ты видел Фредди, ты видел, как он был напуган? Ты слышал вообще, что он говорил?! Хоть раз на твоей памяти он говорил подобное? — Один раз да. Роджер едва заметно вздрогнул, вспоминая тот самый разговор, которому случайно стал свидетелем, но сделал вид, что ничего об этом не знает, и буркнув коротко: — Неважно! — продолжил. — Это все очень странно! Фредди так себя обычно не ведёт. — Он чуть не умер, если ты забыл. Конечно он в шоковом состоянии сейчас, — отозвался Джон задумчиво. — Было бы как раз странно, если бы он вел себя так, словно ничего не произошло. — Но всё-таки… — Роджер громко цокнул языком и закатил глаза в демонстрации разочарования. — Иисусе, Джон! Ты ведь не слепой и не идиот! Поверить не могу, что тебе все это не показалось подозрительным! — Тейлор остановился наконец, опустившись тяжело на стул, и с шумным вздохом взлохматил рукой волосы. — Спички дай, — попросил он коротко. Джон молча вручил ему коробок. Немного неуклюже Роджер вытянул помятую пачку красных Мальборо из кармана узких джинс и, не с первого раза запалив сигарету, закурил нервно, короткими жадными затяжками. — Ладно сотрясение, ладно ушиб живота, — продолжил он, — Фредди действительно мог получить эти травмы упав с лестницы, но что с его лицом? Я что не вижу, что это у него от чьих-то кулаков следы?! А с шеей что?! Она у него вся синяя! Это тоже лестница постаралась?! Херня какая-то все эти объяснения! Кто вообще в это поверит?! — Что именно так тебя смущает? Роджер вздрогнул от неожиданности, услышав за спиной голос Брайана, который решил, что ему уже пора прекратить прятаться, и стоял теперь в дверях. — Тебе ведь сказали уже, что это был несчастный случай. Фред упал с лестницы. Что касается шеи… она у него в засосах, что не является чем-то из ряда вон выходящим. — Разбитое лицо тоже не является чем-то из ряда вон выходящим?! — прорычал Роджер, пальцами туша сигарету в порыве гнева. Джон бросил в его сторону полный беспокойства взгляд. — Фредди подрался с Полом, я вам это сразу сказал. — Между «подрался» и «был избит» существует большая разница! — Роджер вскочил резко со стула, приближаясь решительно, словно намеревался наглядно продемонстрировать эту самую разницу, и Брайану стоило больших усилий не отпрянуть в сторону, а остаться на месте. Не стоило обманываться ангельской внешностью Роджера. При всей своей миловидности и не самом массивном телосложении Тейлор был альфой, альфой с неплохими боевыми навыками, взрывным характером и очень сильными руками. С Роджером не стоило связываться, особенно когда он был так откровенно зол. — Я видел Пола в то утро. У него была ссадина на носу, вот и все. А у Фредди живого места на лице нет, — продолжил Тейлор. — Я одного не пойму, почему ты выгораживаешь эту мразь? — Не смей меня упрекать в этом! — неожиданно даже для себя повысил Брайан голос. — Я ненавижу Пола не меньше, чем ты, может даже и больше! Но сейчас главное для нас — это не гонятся за Полом, пытаясь отомстить, хотя мы обязательно займёмся этим позже, — оговорился альфа с нервным смешком, — важнее всего сейчас помочь Фредди, вернуть его в семью, доказать ему, что он нам дорог, что мы его любим! Хотя, конечно, дело ваше. Поступайте, блять, как считаете нужным! Роджер открыл решительно рот, явно собираясь возразить что-то, но Джон остановил его вдруг. — Оставь это, Родж, — посоветовал он холодным ровным тоном, — Брайан все равно не скажет тебе ничего, если уж он что-то скрывает. Чертов Джон Дикон, вот он был на самом деле гораздо более пугающим, чем разъяренный Роджер. И это его «ничего не скажет» произнесено было таким тоном, что Брайан ни капли не удивился бы, если бы Джон добавил после этих слов что-нибудь вроде: «пока мы не станем загонять ему иголки под ногти». Вместо этого Джон подошёл ближе и, похлопав Мэя по плечу, сказал смягчившимся тоном: — Отдохни пока, Брайан. Тебе не помешает сходить в душ и поспать. Ты действительно выглядишь измученным. О Фредди мы позаботимся, не переживай. Просто скажи нам, что надо делать. Первым позывом для альфы было желание воспротивиться этому предложению, но потом он вспомнил, что не был в душе, не брился и даже не переодевался с тех пор, как забрал Фредди из больницы. Осознание этого факта было неловким. Брайан подумал со стыдом о том, что от него, наверное, уже несёт потом, и сам он скорее всего выглядит, как бомж, в мятой одежде, с отросшей щетиной и спутанными волосами. — Да, мне…черт! — пробормотал Брайан неразборчиво. — Ты прав, мне надо в душ. А Фредди… просто не беспокойте его, ладно. Я постараюсь управиться быстро, до того, как он проснется. Если вдруг Фредди станет хуже, если у него начнется сильный приступ тошноты, — счел альфа нужным проинструктировать, — дайте ему одну таблетку Метоклопрамида. Это противорвотный препарат. Бело-зеленая коробка. Запомни, Джон! Там очень много разных лекарств, у них строгие дозировки, так что не перепутай! — Я запомнил, если что, — вмешался в разговор Роджер. — Иди. Ты выглядишь хреново. Тебе реально нужно отдохнуть, дружище. Вот… Вот в этом и была суть их группы, суть их дружбы, причина, по которой они все ещё были вместе. Даже когда они рвали друг другу глотки, они заботились друг о друге, потому что дружба все равно всегда была дороже, чем собственное эго, для каждого из них. Они могли перессориться напрочь, даже подраться, обложить друг друга проклятиями, но по итогу рано или поздно все равно мирились. Сейчас, однако, гнев на милость Джон с Роджером сменили слишком быстро. Это было подозрительно. Либо он выглядел настолько уж убого, что друзья попросту пожалели его, либо это был какой-то хитрый план. Если они собирались втереться ему в доверие и таким образом его разговорить, то как бы не так. Фредди умолял его не говорить никому о том, что действительно произошло, и Брайан не мог отказать ему в этой просьбе. Альфа понимал прекрасно, почему для Фредди так важно было сохранить все в тайне. — С чего это вдруг вы стали такие добрые? — не удержавшись, поинтересовался Брайан недоверчиво. — Мне стоит ждать подвоха? — Обязательно, — «обнадежил» его Дикон с лёгкой усмешкой. — Мы не закончили наш разговор и обязательно вернёмся к нему позже, когда ты отдохнёшь. И тогда ты наконец перестанешь врать, — голос Джона зазвенел сталью, — и расскажешь нам все! Брайан поднял голову, специально чтобы глядеть чуть свысока, и схлестнулся с собеседником в молчаливой битве взглядов. Джон был единственным человеком, которого порой Мэй серьезно побаивался. Если с Роджером и Фредди ссоры у него строились по принципу «милые бранятся», то с Джоном все было иначе, тут все было всерьез. Иногда Брайану казалось даже, что Дикон его откровенно недолюбливает, выражая это то полными неприязни взглядами, то колкими фразочками, ну и по классике бросаемым в волосы арахисом. Когда речь шла о ссоре с Роджером, или Фредди, они могли злиться друг на друга, обижаться, тягать за волосы, кидаться вещами, но все равно не переходили черту, не ставили перед собой никогда цели серьезно навредить противнику, а потому обычно не дрались в полную силу и не говорили тех вещей, которые действительно могли ранить, а вот для Джона этой черты просто не существовало. Джон был тем, кто в ссорах всегда бил именно по самому больному месту беспощадно и стремительно, оставляя потом оппонента задыхаться в слезах и гневе. Они все боялись Джона за это, потому что, говоря откровенно, хотя в тот день, когда все они перессорились из-за сольных альбомов Фредди, они и нарушили впервые свое правило, ударяя друг друга по болевым точкам, никто из них все равно не смог бы бросить едва ли не плачущему другу в лицо предложением купить себе новую семью за четыре миллиона долларов. — Не смотри на меня так, Брайан. Я не превращусь от твоего взгляда в горстку пепла, даже не надейся! — усмехнулся Джон неприятно. — Ты никуда не денешься от этого разговора! Ты все нам расскажешь! — Конечно расскажу, — отозвался Брайан раздраженно с ноткой ядовитого сарказма в голосе. — Когда ад замёрзнет! Роджер вдруг закричал громко и отчаянно, словно раненый зверь, и треснул изо всех сил кулаком по столу, прерывая их перепалку. Немного шокированные Джон и Брайан повернулись к нему, ожидая, что он скажет им что-нибудь сейчас, но вместо этого Тейлор просто вылетел молча из комнаты и скрылся в ближайшей ванной, хлопнув громко дверью. ***** Оставшись один, Роджер съехал обессиленно по стене на пол и, вжавшись спиной в холодный кафель, замер. Сами собой его пальцы вцепились больно в волосы, глаза горели, словно кто-то сыпанул в них щедрую горсть песка. Роджеру было страшно. Роджеру хотелось плакать. Ни Джон, ни уж тем более Брайан не знали, каким адом были для него эти два дня. Даже Доминик не решалась подойти к нему с расспросами, настолько страшно-пустым был его взгляд. Он не громил и не крушил все вокруг лишь потому, что не хотел напугать сына. Но даже мысли о сыне не помешали ему напиться в первый день в прямом смысле слова до потери сознания. Так он пытался заглушить фантомные крики Фредди о помощи в своей голове. Он слышал их в ту ночь во сне, он чувствовал, что происходит что-то ужасное, но пошел на поводу у гордости и теперь расплачивался за это. Когда к концу второго дня не поступило никаких новостей, все чаще его взгляд стал навязчиво возвращаться к баночке снотворного на прикроватном столике, до тех пор, пока Дом, кажется, не заметила это и куда-то их не убрала. Она знала, о чем думает ее муж, и от осознания этого Роджеру становилось ещё хуже. Доминик была прекрасной женщиной, она любила его сильно и искренне, она заслуживала такой же сильной любви в ответ, а он любил другого. И этот самый «другой» сейчас, возможно, был мертв по его вине. Роджер застонал в досаде и стукнулся несколько раз не особо сильно, но ощутимо затылком о стену. С Фредди случилось что-то куда более ужасное, чем Брайан пытался их убедить, что-то, что надломило его, а может и сломало, Роджер чувствовал это, не мог не чувствовать. Ему нужно было знать правду, пусть даже и для того, чтобы понять, насколько сильно он облажался, насколько сильно подвел Фредди. Опять подвел его… Ему нужно было знать, есть ли у него хоть крошечный шанс все исправить. ***** *1968 г.* Было уже давно за полночь, когда они вышли из клуба, оба довольные и очень пьяные. Хотя все равно Роджер был куда пьянее своего нового друга, у которого почти висел сейчас на плече, стараясь не упасть. Фредди смущённо краснел от ощущения горячего влажного дыхания на своей шее и немного шатался под тяжестью чужого размякшего тела, но в принципе был совсем не против такого расклада дел. Тим и Брайан уже отправились домой, и поначалу Фредди настаивал на том, чтобы и Роджер отправился с ними, но вместо этого Родж упёрся, заверяя горячо нового знакомого в том, что будучи уважающим себя альфой и к тому же благовоспитанным джентльменом, он не может не проводить до дома прекрасную омегу, когда на улице поздняя ночь, и вокруг столько разных опасностей. Стоит признать, что на самом деле Фредди был рад тому, что ему не придется добираться до дома в одиночестве. Район, где он снимал квартиру, был отнюдь не образцом благополучности, да и в столь позднее время в принципе опасно было находится на улице. Идти рядом с альфой в любом случае было спокойнее и безопаснее, даже если этого самого альфу ему приходилось тащить, что называется, на своем горбу. К тому же за эту ночь Роджер несколько раз уже доказал, что даже в таком состоянии действительно способен его защищать, потому что всякий раз, когда какой-нибудь альфа слишком рьяно начинал приставать к его новому другу, Тейлор пробуждался вдруг из своего полу адекватного пьяного состояния и прогонял его. Дорога до дома показалась Фредди вечностью, особенно подъем по лестнице на третий этаж. Хотя Роджер превосходил его в весе всего на каких-то двадцать с хвостиком фунтов, омеге казалось, что он тащит на себе слона. Наконец они оказались перед нужной дверью. Пока Фредди возился с поиском ключей, Роджер осел на пол, оперевшись на стену, и задремал пьяным блаженным сном. В итоге у омеги не оказалось других вариантов, кроме как, кряхтя и чертыхаясь, волоком затащить безвольную тушку в свою квартиру. Его отец был бы очень рассержен и разочарован, узнав, что сын привел ночью в свою квартиру едва знакомого альфу. Однако Роджер не был просто каким-то альфой. На запястье Роджера «цвели» тонкими красными линиями цветы азалии, такие же как у самого Фредди. В этом и была причина того, почему обычно осторожный Булсара так легко доверился человеку, которого знал лично от силы несколько часов. Было странно и даже глупо ждать того, что тебе причинит зло собственная родственная душа. Цветы появились на запястье Фредди однажды жарким июльским днем, когда ему было три года. Он с поразительной отчетливостью для столь юного возраста помнил, что когда показал их матери, та заплакала, как она сказала, от счастья. Она убеждена была, как и многие, в том, что иметь соулмейта — божий дар. Отец был настроен куда более скептически. Он всегда говорил, что если для сына появится однажды хорошая во всех смыслах пара (подразумевалось, что это будет человек тех же национальности и вероисповедания, ну и, конечно, соответствующий представлениям главы семьи об идеальном зяте), то узоры на запястье не будут препятствием для заключения брака. Так или иначе сам омега никогда особо не был захвачен идеей о родственных душах. Хотя бы потому, что соулмейты были такой редкостью (всего двадцать процентов от населения земли), что Фредди, признаться, и не мечтал даже никогда, ну разве что подростком, о том, чтобы встретить свою родственную душу, и уж точно не мог представить себе, что встретит ее в подобных обстоятельствах. О соулмейтах говорили всегда, как о чем-то прекрасном, почти сказочном, и описывали их первую встречу так приторно-романтично, что сводило зубы от сладости. В этих историях предназначенные бросались в объятия друг друга, только лишь пересекшись долгим взглядом, а их первые слова друг другу были чем-то вроде: «я видела тебя во снах», «я всю жизнь ждал встречи с тобой». В реальности первыми словами Роджера для него была насмешка над его зубами. И даже поняв все, они просто пошли вместе в клуб, чтобы болтать ни о чем и пить водку и дешёвое пиво. Оставив гостя спать на жёстком кухонном диване, заменяющем стулья, Фредди ушел в ванную. Там в тишине и уединении ему показалось на мгновение, что все произошедшее с ним сегодня было сном, игрой воображения, и сейчас он в квартире один, как и всегда. Но когда он вернулся из ванной, уже без макияжа, с тюрбаном из полотенца на голове, и переодетый в пижаму, белокурый барабанщик никуда не исчез. Более чем реальный, он спал на том месте, где его и оставили, тихонько похрапывая. Минут через десять, впрочем, Роджер проснулся. Его разбудила возня Фредди, роющегося самозабвенно в комоде в поисках чего-то в отсеке с лекарствами. Комод стоял рядом с диваном, на котором омега пристроил под пледом своего невольного гостя, поэтому слышимость была прекрасная. На самом деле квартирка Фредди была убогой крошечной однушкой, поэтому здесь все так или иначе было рядом. Омега вскоре заметил, что гость его проснулся, и сунул ему молча стакан воды и пару таблеток. — Как ты? — спросил он мягко, забирая осторожно уже пустой стакан. — Утром, думаю, мне будет плохо. А пока я жив, просто голова кружится, — отозвался Роджер с пьяной улыбкой. — Если что вдруг, ванная справа по коридору, первая дверь. Полотенце на крючке. На столе я оставил воду и аспирин. Спокойной ночи, — Фредди улыбнулся ему в ответ и уже отвернулся, чтобы уйти, но Роджер перехватил его крепко за руку, глядя на него почти с отчаянием. — Что-то не так, дорогой? — спросил Фредди в привычной своей ласковой манере. — Прости меня! — выпалил внезапно Роджер на одном дыхании. Омега распахнул удивлённо сонные глаза и уточнил растерянно: — За что? — За то, что смеялся над твоими зубами. Это было жестоко и глупо, — ответил блондин, краснея от стыда. — Я не имел ввиду то, что сказал, правда! — О не беспокойся об этом. Я не обижаюсь, — поспешил заверить его Фредди. — Много кто шутит над ними. Что поделать, мои зубы действительно уродливые. Глупо обижаться на правду. — Эй, — Роджер притянул его ближе, приглашая присесть рядом, и, приподнявшись, опустил мягко свою шершавую от мозолей ладонь на чужую щеку, — это не так! Твои зубы необычные, но никак не уродливые! — возразил он неожиданно твердо. — Ах брось! — пробормотал Фредди сконфуженно и попытался скрыть свою неловкость за ещё более неловкой шуткой. — Несколько шотов водки всех преображают, не правда ли? — Я говорю серьезно! — отчеканил Роджер таким тоном, что омега засомневался даже в том, был ли его собеседник пьян. — Я подшутил над твоими зубами лишь потому, что, увидев, что мы соулмейты, испугался, что ты будешь насмехаться надо мной и никогда не станешь всерьез воспринимать альфу с такой смазливой внешностью. Я сказал это, разозлившись на то, что ещё даже не произошло. Фредди издал потрясенный шумный вздох. — Как ты мог о таком подумать?! — выпалил он неверяще. — Как вообще тебе могло прийти в голову, что такой уродливый омега, как я, может насмехаться над тобой, прекрасным, словно ангел?! Роджер побледнел резко. Его обычно миловидное лицо приобрело тяжёлое мрачное выражение. — Не смей никогда больше говорить что-то подобное! — закричал он раздраженно, заставив собеседника испуганно вздрогнуть. Его ладонь спустилась ниже по чужой щеке, вцепилась немного даже больно в подбородок, не позволяя омеге опустить голову. — Ты красивый, — голос альфы вновь стал тихим, но твердости своей не потерял. — Ты очень красивый! Я в жизни не видел никого прекраснее! Фредди хотел возразить, но вместо этого улыбнулся смущённо и тут же с испугом закрыл ладошкой рот. — Не нужно! — Роджер перехватил его руку и отвел от лица. — Не прячься! У тебя потрясающая улыбка! Она гораздо красивее всех идеальных голливудских фальшивых улыбок! Тебе нечего стыдиться! Я как студент дантист тебе это говорю! Фредди пробормотал неловко что-то похожее на «спасибо» и, чмокнув коротко альфу в щеку, почти выбежал из комнаты, уже из коридора пожелав гостю спокойной ночи. Пару минут спустя Роджер поднялся и последовал за ним в его спальню. В ту ночь на диван он больше не вернулся… Спустя неделю Фредди сначала переехал в квартиру, которую Роджер снимал с толпой таких же нищих студентов. А через пару месяцев они поселились в другой квартире уже только вдвоем. ***** Когда Роджер вышел наконец из своей добровольной тюрьмы, Джон уже ждал его за дверью. Зная Джона много лет, альфа был почти на сто процентов уверен в том, что Дики стоял там практически с самого начала. И сейчас этот самый Дики, что ещё полчаса назад заставлял нервничать Брайана, Брайана, которого порой до икоты боялся даже Фредди, выглядел пристыженным, маленьким и совершенно потерянным. Джон чувствовал себя виноватым в его, Роджера, срыве, хотя наверняка даже и не осознавал толком, в чем именно заключается его вина. Роджер знал всегда, что у Джона к нему особое отношение. Если Фредди Джон просто обожествлял и никогда не знал меры в отношении него, либо преклоняясь перед ним в слепом фанатизме, либо так же яро презирая и ненавидя, как клянет обычно бога разочаровавшийся в молитвах человек, то к Роджеру их младший «брат» испытывал теплые чувства, что-то среднее между уважением и восхищением. За Фредди Джон следовал слепо, как Икар, стремящийся к солнцу, как доверчивый ребенок, зачарованный пением флейты Гамельнского крысолова, к Роджеру он тянулся, как росток к солнцу, как тянется замёрзший путник к теплу и свету очага. Джон ничего почти не знал о «скелетах в шкафу» своего друга, он был очарован его светлой стороной: его красотой, уверенностью, жизнерадостностью, яркостью, талантом, блестящим чувством юмора, способностью творить безумные, но веселые вещи, не напиваясь перед этим, чтобы алкоголем задушить собственную неуверенность и зажатость. Роджер был всем тем, чем Джон наивно желал быть, не задумываясь об «обратной стороне медали». На самом деле сам Тейлор не мог отделаться от ощущения, что это Брайан должен быть на его месте, что это ему полагается быть лучшим другом для Джона. Такой же занудно-умный, такой же погруженный немного в себя, между ними было явно больше общего, и это действительно сближало их, и тогда они часами болтали обо всех этих им только интересных научных темах, мастерили что-то вместе, или просто мирно сидели рядом на диване, потягивая пиво за просмотром фильма, но только до тех пор, пока рядом не возникал Фредди, жаждущий от кого-то из них внимания. Фредди был их вечным яблоком раздора. В чувствах Брайана в принципе сложно было разобраться, но вот на счёт Джона Роджер точно знал одно: Фредди был его первой любовью, и даже то, что сейчас их скромный басист был счастливо женат, не мешало ему ревновать по-черному. И Роджер мог бы воспринимать это просто, как некую придурь, если бы ревность исходила лишь от Джона, вот только Брайан ревновал тоже. Долгое время барабанщик недоумевал, почему их ревность не распространяется на него, как на самого очевидного кандидата, пока однажды пьяный Джон, разоткровенничавшись, не сказал, что против него у них просто нет никаких шансов. И это действительно было так. Пусть они и не знали истинной сути их с Фредди отношений и объясняли все динамикой родственных душ, но было в любом случае очевидно, что Роджер — любимчик. Роджер был как тот самый по умолчанию любимый маменькин сынок, до уровня которого другие дети понимают, что им не дотянуть, а потому начинают борьбу уже между собой, стремясь быть если не на вершине, то как минимум не внизу с остальными. Когда Роджер думал о своих друзьях в таком ключе, иногда он представлял себе их теми несчастными деревьями, что росли слишком близко, душа друг друга корнями и пронзая сучьями в бессмысленной уродливой борьбе за солнечный свет, влагу и пространство для жизни. Ему их, конечно, было никогда не понять. О чем тут говорить, если неприступная крепость, какой был Фредди всегда, когда речь шла о чем-то более серьёзном, чем просто хороший секс на пару ночей, пала под натиском его очарования уже на втором свидание, что было неслыханно, и даже после болезненного разрыва отношений, Роджер все ещё оставался любимчиком. Он был им что тогда, в блаженные времена их бытности парой, когда Фредди будил его минимум раза три в неделю умопомрачительным минетом, прощал ему безропотно случайные измены, готовил едва съедобно, но с заботой ему завтраки обеды и ужины, и выслушивал терпеливо, как Роджер бубнит монотонно, например, о разнице между паренхимой и мезенхимальными клетками, помогая ему готовиться к экзамену по какой-нибудь гистологии; что теперь, когда они остались просто лучшими друзьями. А вот между Джоном и Брайаном шла вечная война. Эти двое критиковали беспощадно творчество друг друга, обменивались взаимными придирками по мелочам, опять-таки этот дурацкий арахис в волосах, который заставлял Брайана просто сатанеть… Они не претендовали на Фредди, как на омегу, но сражались за его внимание, его уважение и признание, и даже был бы Фредди альфой — это ничего бы не изменило. Будь Роджер действительно всего лишь легкомысленным красавчиком, каким рисовала его пресса, и выпивай он меньше наедине с расстроенным Диконом, он бы, наверное, ломал голову над тем, почему именно тихоня Джон, а не гордый и в глубине души высокомерный Брайан вступил первым на тропу войны. Ведь казалось бы, у него все было прекрасно: Фредди вился вокруг него, как курица наседка, Фредди помогал ему бороться со своей неуверенностью, Фредди защищал его, Фредди отстаивал песни Джона с таким же упорством, как собственные. Но вот во всем этом и крылась суть проблемы. Фредди видел в Джоне младшего брата, которого нужно опекать, и Джону казалось, что певец просто потакает ему во всем, как ребенку, но на самом деле не воспринимает его всерьез. Брайан же был тем, кто сражался негласно с Фредди за титул лидера группы. Эти двое могли ругаться до хрипоты, швыряться друг в друга вещами, с пеной у рта спорить из-за каждой строчки песни, из-за каждой ноты, но зато когда они приходили к консенсусу, и Фредди в какой-то момент говорил взволнованно: — Черт возьми, милый, это и правда гениально! — Джону эти завоёванные в жестокой битве нравов похвалы казались куда более ценными, чем сладкое причитание Фредди над едва ли не каждой песней самого Джона. Он завидовал Брайану и всеми путями пытался свергнуть его с воображаемого Олимпа. Если бы Брайан был разговорчивее в плане обсуждения чувств, Роджер узнал бы, что Брайан завидует Джону не меньше, чем Джон ему. Он узнал бы, что Брайану нравится безумно писать песни специально для Фредди, и каждый раз, когда Фредди находит эти песни недостаточно сильными, или даже глупыми и предпочитает им песни Джона, это так больно бьёт по его самолюбию и ранит его чувства, что он готов разорвать беднягу Дики на куски. ***** — Роджер, — начал Джон осторожно, когда блондин, закрыв за собой дверь, прошел мимо него молча, словно и вовсе не заметил его присутствия, — ты в порядке? — Нет, Дикс! — отозвался Тейлор резко. — Я не в порядке! Фредди не в порядке! Ничего не порядке! Ясно?! Перестань задавать тупые вопросы! Джон вздрогнул и опустил взгляд, словно щенок, которого пнули. — Черт, Дики, извини! — пробормотал Роджер, потеряв резко весь свой запал от вида того, насколько несчастным выглядел его друг сейчас. Не стоило на него кричать. В любом случае Джон был последним, кого можно было назвать виноватым в том, что произошло с Фредди. Если уж и искать виноватых, то кричать Роджеру стоило на себя. — Не думай, что я злюсь на тебя. Я просто расстроен, — добавил альфа, пожав неловко плечами. — Мне нужно поговорить с Фредди. — Но Брайан сказал, — попытался возразить Джон, нахмурившись. — Срать я хотел на то, что там сказал Брайан! — прорычал Роджер, поддаваясь вновь охватившему его раздражению. И был очень удивлен, когда получил в ответ строгое: — Так нельзя! В этом Брайан прав. Сейчас Фредди нужно отдыхать. И вот опять. Между собой эти двое спорили до посинения, но когда дело касалось чего-то серьезного… «Согласен с Джоном, мы потеряем больше, чем приобретем, если пойдем на это» «Брайан прав, будет разумно поступить именно так» Да, эти двое порой были раздражающе единодушны в том, чтобы приструнить Роджера или Фредди, или их обоих разом, когда они собирались сделать что-то сомнительное. Высокомерные мудаки, считающие себя умнее остальных. О да, мать их, они друг друга стоили! Хуже всего, что обычно они были правы. По крайней мере они точно были правы в этот раз… Едва настроенный железно на разговор Роджер зашёл в комнату к Фредди, взгляд его впился на несколько секунд в мертвенно бледное лицо омеги с ввалившимися щеками и белыми бескровными губами, скользнул затем по его тощей фигуре, укутанной старательно в одеяла, упал камнем на прикроватный столик, заваленный лекарствами, на стойку для капельницы в углу у кровати… А потом вся его уверенность рассыпалась в одно мгновение пеплом, Роджер опустился бесшумно на кресло у постели больного и замер, схватившись в отчаянии за голову. Слезы жгли его глаза, и он плакал бессильно, как ребенок, потерявшийся в толпе, но при этом почти бесшумно, как может плакать только человек, хлебнувший в своей жизни достаточно горя. Джон вошел в комнату и, приблизившись, опустил молча руку ему на плечо.