Эта трудная жизнь

Брайан как раз заканчивал варить куриный бульон, когда Фредди, в очередной раз наплевав на прописанный ему врачом постельный режим, появился на пороге кухни. Вместо ставшего уже привычным за последние пару дней халата, натянутого поверх пижамы, теперь он был одет в какую-то несуразную серую водолазку, огромную, словно с чужого плеча, и мешковатые хлопковые брюки. Очевидно, этот «дивный» наряд призван был скрыть от чужих глаз все синяки и ссадины, заодно с нездоровой худобой. Выглядело это по итогу до печального убого. — Бри, — омега подошел неуверенными медленными шагами ближе к собеседнику и замер в каких-то полутора метрах от него, опираясь рукой на столешницу. Брайан невольно отметил тот факт, что при ходьбе Меркьюри теперь немного прихрамывал и кренился на правый бок, прижимая к животу ладонь, словно Наполеон. Фредди явно чувствовал себя неловко и не знал, как начать разговор, но альфа был сейчас достаточно обижен, чтобы не делать проштрафившемуся другу поблажек, поэтому он упорно продолжал делать вид, что того просто не существует в комнате. — Бри, послушай… — Фредди замялся смущённо, — извини меня пожалуйста! Брайан все ещё никак не отреагировал. — Ну Мэгги, — омега шагнул ближе и, как ребенок, пытающийся привлечь к себе внимание взрослого, дёрнул легонько друга пару раз за рукав. Брайан солгал бы, если сказал, что этот жест его не умилил. Тем не менее он все ещё холодно и строго спросил: — Ну что ещё? Фредди от его резкого тона сначала вздрогнул, но он был слишком рад, что ему удалось привлечь внимание, поэтому не стал сбегать с тихим «нет ничего». — Я зря сорвался на тебя, — вместо этого сказал он проникновенным голосом, заглядывая щенячьим взглядом в глаза. — Это было неправильно. Я поступил глупо и эгоистично. Ты заботишься обо мне, хотя совершенно не обязан этого делать, а я ещё и предъявляю тебе что-то. Боже, — Фредди был адекватным недолго, уже в следующую минуту он неожиданно рассмеялся нервно, — да я же просто неблагодарная сука! На твоем месте я бы меня ударил. Вот честно! Черт! — омега вдруг громко хлопнул ладонью по столу, отчего Мэй невольно вздрогнул. В этот миг, с незнакомой ранее отчетливостью, Фредди показался ему сумасшедшим. Психом, страдающим раздвоением личности. — Черт! Черт! Бред какой-то все это! Все не так! Все должно быть не так!!! — тараторил он истерично. — Надо заканчивать со всем этим! Иди домой, Брайан, отдохни, ну не знаю, напейся там, оттянись в клубе, трахни какую-нибудь красотку, или как ты обычно расслабляешься, главное забудь все, что произошло в моем доме в последнее время, как страшный сон, а я позвоню Полу, скажу, чтобы он возвращался. Сегодня же мы соберем вещи и вылетим в Мюнхен, как и должны были изначально! — ТЫ ЧТО БЛЯТЬ НЕСЁШЬ?! СОВСЕМ ИЗ УМА ВЫЖИЛ?! — так громко Брайан Мэй не орал уже очень давно, если вообще такое было когда-нибудь. — После того, что этот урод сделал с тобой, ты хочешь к нему вернуться?! Ты нормальный вообще, а?! Ты хоть помнишь, что он сделал?! Что он с тобой сделал?! — В ПРИНЦИПЕ НИЧЕГО ОСОБЕННОГО!!! Можно сказать, что ничего из того, что не делали со мной раньше! — Фредди всё-таки кричать умел намного громче, но даже если бы эти слова были сказаны шепотом, они для альфы все равно прозвучали бы как гром средь ясного неба. — Тоесть с тобой раньше уже случалось подобное? — спросил Брайан, побледнев как мел. Половник, которым он яростно размахивал до этого момента, с грохотом упал на пол, выскользнув из ослабевшей вдруг руки. — Да, — ответил Фредди просто и тихо. — И, увы, не раз, не два и даже не три… Я не виню себя за те случаи, что были в подростковом возрасте, потому что тогда я ничего не мог сделать, чтобы это предотвратить, — Меркьюри опустил стыдливо взгляд в пол, — но вот дальше… Как, думаешь, я уговаривал Нормана Шеффилда простить нам долги, повысить немного зарплату? Чем расплачивался с Джоном Ридом, когда он выкупил нас у «Trident»? Такая моя жизнь. Я — проститутка, Брайан, — Фредди криво истерично усмехнулся, громко всхлипнув в следующее мгновение, — и, увы, не только музыкальная! Именно поэтому я с Полом, потому что не заслуживаю никого лучше! — Фредди отвернулся. — Пол сказал, что я заслужил все, что со мной произошло, — добавил он тихо. — Заслужил своими словами и поступками. Что такой финал был для меня неизбежен. Скажи, ты тоже так считаешь? Брайан ответил молчанием. Фредди кивнул и, с шумным вздохом подавив рвущиеся из груди рыдания, быстро и неуклюже зашагал прочь. — НЕТ! — Брайан, сам не понимая до конца, что именно собирается дальше делать и говорить, рванулся вслед за ним и, настигнув около порога, сжал за плечи и резко повернул к себе лицом. — Что нет? — спросил Меркьюри тихо. Он не пытался вырваться, спокойно стоял, словно плети свесив тонкие руки вдоль тела. — Все нет! — повторил Мэй упрямо. — И что это значит? — Это значит, — от волнения мужчина невольно перешел на хриплый срывающийся шепот, — что нет, я не считаю тебя тем, кем ты сам себя называешь, нет, я не осуждаю тебя, нет, я не расскажу об этом никому, и нет, я не уйду никуда, пока ты не поправишься полностью, нравится это тебе или нет!!! — Не давай обещаний, выполнить которые тебе не под силу! — А с чего ты взял, что мне это не под силу?! С чего ты взял?! — вспылил Брайан. Последние дни измотали его даже сильнее, чем он ожидал изначально. Мэй ненавидел себя за это, но в глубине души жалел о том, что все пошло не по плану. От истерящего, захлебывающегося слезами Фредди, проклинающего все и всех вокруг, проблем было бы меньше, чем от Фредди, который заставлял его лгать друзьям и ненавидел себя. — Думаю, ты и сам понимаешь, с чего. — А с хрена ли мы такие загадочные?! — выплюнул Брайан раздраженно. — Прямо нельзя сказать?! Без идиотских намеков! — Да я ещё ни на что и не намекал! Но раз уж тебе так захотелось услышать идиотские намёки, то скажи-ка мне, кто твоя Белая Королева, та, о ком ты пишешь почти все свои песни, а Брайан? — спросил Меркьюри внезапно сочащимся ядом насмешки тоном. — Хватило у тебя сил подойти и признаться ей в том, что любишь? Столько лет сохнешь по ней, а сам, как трус, не осмелишься никак подойти и сказать, что любишь! Потому что тебе проще и дальше играть в эти любовные глупости с тайными чувствами, чем сделать что-то серьезное. Ведь ты боишься получить отказ, боишься, что твоя сладкая иллюзия разобьётся о чугунную задницу суровой реальности! И вместо того, чтобы рискнуть и в итоге, возможно, найти свое счастье, ты тешишь себя иллюзиями! Трус! «Почему он говорит об этом?! Почему винит меня?! Он знает?! Но как?! Почему?! — заметались перепуганной птичьей стаей в голове Мэя панические мысли. — Кто-то рассказал? Хотя кто мог? Мы ведь договорились никогда не спрашивать друг друга о смысле песен, так что кроме меня никто не знал ничего! Неужели он догадался?! Хотя чего было не догадаться? Разве это не очевидно?» Как грустны ее глаза. Смеющиеся темные глаза. Как грустны ее глаза… «Идиот! Как я мог быть так неосторожен?!» Белая королева появляется, и ночь меркнет перед ней. Звезды любви мерцают в ее волосах. ***** Фредди на сцене, кружится по ней в танце в огне софитов и дыму, он весь в белом, словно ангел, смоляные кудри растрепались, блестки в них мерцают, словно микро галактика, на смуглой коже капли пота, губы приоткрыты, словно от жажды, огромные карие глаза широко распахнуты, в них целая вселенная, на лице его застыло выражение не то блаженства, того самого блаженства на грани экстаза, не то невыносимой муки, совсем как у святого Себастьяна на полотнах эпохи Ренессанса. Фредди не хватает сейчас только ангельских крыльев за спиной, впрочем, он и без них ангел. Не тот, каких рисуют обычно на открытках и в детских книжках, а самый настоящий. Прекрасное и в тоже время грозное существо, полное неземной красоты и неземной силы! И без того хрупкая фигурка его на фоне толпы кажется совсем крошечной, но одного слова, одного капризно-повелевающего жеста изящной тонкой руки будет достаточно, чтобы вся эта толпа в слепом обожании упала перед ним на колени. Они боготворят его, они сделают все, что он только прикажет. Голос у Меркьюри тоже поистине ангельский, он может реветь оглушительно «гласом трубным», а может ласкать слух мягче, чем мамина колыбельная, нежнее, чем журчание лесного ручейка для слуха измученного жаждой путника, звонче, чем щебет соловья на рассвете. Во Фредди слишком много всего, всего несочетаемого, невероятного, человечно-нечеловеческого… Когда, уже под самый конец выступления, Фредди освобождается от всего и становится наконец собой, словно раскрывает крылья, при взгляде на него, при одном лишь пойманном украдкой взгляде его светящихся восторженным вдохновением глаз, кажется, что под его ногами земля должна содрогаться и стонать, столько в нем прекрасной, неукротимой бешеной мощи. В такие моменты, как этот, Брайан готов плюнуть на все и признаться наконец Фредди в своих чувствах, сказать «Я люблю тебя!» хоть прямо со сцены, перед многотысячной толпой. Мэй даже почти решается, теряя контроль над собой, но выступление заканчивается, они раскланиваются, Меркьюри что-то кричит зрителям напоследок, машет рукой и бодрыми шагами уходит за кулисы, где едва не валиться обессиленно на одного из помощников. Его кутают в одеяло и, подхватив под руку, уводят, на ходу вытирая полотенцем волосы. Команда плетется уныло позади, также закутанная, кто во что придётся. Охрана вокруг них отгоняет слишком наглых журналистов, вспышками фонариков мешая им вести съёмку и фотографировать. Момент упущен. Брайан понимает это, но все равно, переодевшись наскоро в запасную сухую одежду и скрутив на голове тюрбан из полотенца, идет в гримерку к Фредди и находит его в компании Роджера. Они сидят на диване, оба в махровых белых халатах накинутых поверх сценических костюмов, на лице Тейлора какое-то совсем уж нечеловеческое устало-злое выражение, светлые крашенные волосы висят унылыми сосульками, Фреддс, впрочем, выглядит ничуть не лучше, если только изображать панду изначально не входило в его планы. В руках Меркьюри держит гудящий фен и оным услужливо сушит Роджера, у которого от усталости трясутся руки, словно он все еще сидит за барабанной установкой. «Теперь уже точно не удастся поговорить. Вот же черт!» — думает Брайан раздраженно и, словно в отместку, пару раз щелкает этих двоих на свою знаменитую стереоскопическую камеру, которую по привычке почти всегда таскает с собой. В ответ в него летит перепачканное остатками румян, помадой и тушью полотенце. Минут через пятнадцать их всех, по прежнему окруженных толпой охранников, сажают в лимузин и везут в гостиницу, где они разбредаются по своим номерам и заваливаются «без задних ног» спать. И вот так каждый раз. Каждый раз, когда наконец Брайан набирается достаточно храбрости, чтобы заявить прямо о своих чувствах, что-то мешает ему в последний момент. Подобных моментов он пережил много, но именно этот вечер запомниться почему-то ему больше всего. Мэй поклясться готов, что если бы не Роджер, в тот день он точно плюнул бы на все и поцеловал Фредди прямо в пухлые, все еще покрытые остатками липкой вишневой помады губы. Он бы целовал Меркьюри так горячо, безумно нежно и одновременно напористо, как никогда еще и никого не целовал, он бы целовал его там в гримерке, завалив на неудобный маленький диван и крепко прижимая к себе за тонкую талию. А в отеле они не разошлись бы каждый в свой номер, а провели ночь в одной постели, и именно он — Брайан, а не ненавистный Пол Прентер срывал бы с губ Фредди сладкие жалобные стоны, сцеловывал дорожки слез с его щек, а потом, не желая засыпать, перебирал нежно пальцами его мягкие густые кудри. И утром они проснулись бы вместе, счастливые и влюбленные; вместе спустились бы к завтраку; держась за руки, гуляли бы по улице; и из аэропорта на одном такси поехали бы к кому-нибудь из них домой. Но всего этого, увы, так и не произошло… ***** Нужда — не услышана, Мольба — одно слово. Грустны мои глаза, Но она не видит. — Ну так что, Мэгги, кто же она — твоя Белая Королева? — повторил Фредди беспощадно. — Почему ты не сказал ей, что любишь?! Почему ты не с ней сейчас?! Потому что тебе духа не хватило? «Я хотел сказать, очень хотел, правда!» — вспыхнула в голове отчаянная мысль. Пересохшие губы не смогли вымолвить ни слова… — Я хотел ей признаться, но я просто опоздал, — выдавил наконец Мэй тихим виноватым голосом, словно пытался сейчас попросить прощения. Богиня моя, услышь мой самый сильный страх! Но я говорю слишком поздно, И мои ожидания продлятся вечность… — Опоздал? — в глазах Меркьюри проступили немой упрек и одновременно сочувствие. — Да опоздал, — Брайан кивнул уверенно и продолжил тихо: — Она умерла. — Ох, дорогой, прости! Мне так жаль! — в глазах Фредди блеснули слезы, а голос задрожал. — Нет, не жаль! — перебил его Брайан грубо. «Потому что мою белую королеву убил ты! Ты убил себя, Фредди!» — Знаешь, ты прав, — кивнул альфа. Разочаровать кого-то больно, но разочароваться в самом себе еще больнее. — Я — слабак, — продолжил Брайан напряженно. — Я действительно слишком малодушен и эгоистичен, чтобы признаться в чувствах человеку, которого люблю много лет, слишком слаб, чтобы добиться ответной любви от этого человека, защитить его и сделать счастливым. Ты прав, из меня не выйдет рыцаря в сверкающих доспехах. Я трус, и мне не под силу сдержать те смелые обещания, которые я дал. Прости! — Это я должен просить прощение у тебя. Это я тебя оскорбил. Это я не думаю, что говорю. А ты… — Фредди сбился взволнованно, подбирая старательно слова, — ты не прав! Ты судишь себя слишком строго, Бримми! Брайан посмотрел на него пристально. Его «белая королева» стояла перед ним, точнее не совсем она, а лишь осколки ее былого величия, и в глубине ее огромных черных глаз застыла печать так и не озвученной просьбы остаться. Брайан отвернулся и быстро зашагал прочь из комнаты. Все заканчивается так же грустно, Как и начиналось…