***
— Я думала, что у короля Огюста есть брат, — сказала Кастору Йокаста. Ее голос разносился далеко. — Он здесь не живет? Они с Кастором бродили рядом с фонтаном. По мнению Дамианоса, это было отвратительное произведение архитектуры, но ни брат, ни его жена не обращали на это внимания. Они смотрели только друг на друга. Ну или Кастор смотрел лишь на Йокасту. Не раз Дамианос ловил на себе ее задумчивый взгляд. — О нем ходят слухи, — сказал Кастор. Зная его, можно было понять, что он совершенно не интересовался младшим братом короля. Он просто старался развлечь Йокасту. Он, как и Дамианос, знал, что скука Йокасты обычно не приносила ничего хорошего. — Говорят, что он совсем не похож на Огюста. Йокаста склонила голову набок, открывая взгляду молочно-белую шею. — Он придет на пир этой ночью? — Я ему не сторож, — раздраженно ответил Кастор. — Почему ты вообще им так интересуешься? Он никогда не станет королем. «Как и ты», — Дамианос представил себе ответ Йокасты. Вместо этого Йокаста рассмеялась. — В Частейне жители деревни сказали, что я похожа на него. Мне всего лишь интересно, не нашелся ли для меня, наконец, достойный соперник. После этого Дамианос перестал слушать их беседу. Его никогда особо не волновали сплетни, а говорить о брате короля без какого-либо уважения казалось неправильным. В Акилосе людей наказывали за менее серьезные вещи, чем оскорбление королевской семьи, а если слухи про вирийцев были правдивы, то обычному избиению они предпочитали плеть. Дамианос не собирался испытать ее на себе, тем более за оскорбление некого избалованного ребенка, которого ему еще не довелось встретить. Приветственный пир той ночью был самым скучным пиром, который Дамианосу когда-либо приходилось посещать. Сидя рядом с отцом, ему надо было слушать их разговор с королем Огюстом, который ни на мгновение не отходил от темы политики и торговых путей. Кастор определенно понимал эти глупости намного лучше Дамианоса. Его отец привез свой наилучший мед в качестве подарка (из-за слухов, что король Огюст не любил вино), и Дамианос понял, что пьет гораздо больше, чем обычно на подобных событиях. Делать было нечего, кроме как пить. Даже Никандрос, казалось, опрокидывал чашу за чашей. «Лучше быть пьяным, чем постоянно чувствовать на себе взгляд Йокасты», — подумал Дамианос, потягивая напиток. — Если бы боги подарили мне дочь, — сказал его отец на отточенном вирийском, — она была бы обещана вашему брату. Так скрепляли союзы, когда мой отец был королем. При упоминании его младшего брата лицо короля Огюста мгновенно ожесточилось. Он был красивым мужчиной, и Дамианосу редко приходилось видеть его хмурящимся. Воспоминания об их сражении вновь предстали перед Дамианосом: хитрая улыбка, когда его меч просвистел в воздухе и встретился с мечом Дамианоса; его готовность принять руку Дамианоса, когда все закончилось. Тогда он не казался вспыльчивым правителем, но сейчас, глядя на него, Дамианосу хотелось, чтобы отец ничего не говорил. — Моему брату тринадцать, — сказал он голосом бесцветным и резким одновременно. Весь стол затих, остались лишь шепот и бормотание, и все глаза обратились к королю Вира. — Даже будь у вас дочь, мой брат все еще слишком юн, чтобы вступить в брак по расчету. Теомедис мог лишь моргнуть. Он открыл свой рот, чтобы что-то сказать, но потом опять закрыл его. Йокаста, сидевшая напротив Дамианоса с Кастором слева от нее, воспользовалась внезапной тишиной и спросила: — А где же ваш брат, ваше величество? Боюсь, мы еще не встречались. Дамианос громко откашлялся. По выражению лица короля Огюста было понятно, что на вопрос Йокасты он не ответит вежливо. Желая избежать еще больше неловкости на их первом совместном ужине, Дамианос взял свою чашу и поднял ее высоко над головой. — Тост, — сказал он. — За союз. Он не пропустил благодарный взгляд, посланный ему королем Огюстом.***
В Вире время шло иначе. Дни, полные солнца, растягивались все больше и больше, и каждый час протекал так медленно и лениво, что это раздражало. Дамианос никак не мог найти то, чем мог бы себя занять, и даже тренировки не выматывали его настолько, чтобы ему хотелось спать после обеда. Ночи, почему-то, были хуже. Ему действительно нравились питомцы. Все они были хорошо обучены, а некоторые имели навыки, выходящие за пределы спальни; и все же Дамианос отсылал их, как только развлечения в постели заканчивались. Они не молили остаться с ним на ночь, а Дамианос не предлагал этого. И вот он проводил время после того, как они уходили, глядя на чистый потолок, не имея возможности уснуть до самого раннего утра. Он понял через неделю после прибытия, что ему не хватало удушающего жара Иоса, не хватало человека, лежащего рядом, чье тело источало бы тепло каждый раз, когда его касались. Здесь солнечный свет не жарил, и неважно было, сколько времени человек проводил под ним. Даже Йокаста с ее светлой кожей, которая никогда не загорала, уставала от каждого едва теплого утра и вечера, которые все проводили во дворце. Утром десятого дня Дамианос разыскал Ника после завтрака. Он не собирался вновь принимать отказ, не сейчас, когда ему казалось, что он может сойти с ума от скуки. — Разве ты не должен быть на той встрече, про которую тебе вчера говорил твой отец? Дамианос небрежно махнул рукой. — Кастор будет там, — объяснил он. — Мне нет смысла идти. — У тебя, как у будущего короля Акилоса… — …есть обязанности, — сказал Дамианос. — Я знаю. Но что я могу дать своему народу, если я умру этой ночью во сне? — С чего бы ты должен умереть этой ночью во сне? — спросил Ник, глотая наживку. — Если сегодня не случится ничего интересного, мне придется насадить себя на копье. Никандрос выглядел так, словно был готов убить Дамианоса. Он шикнул на него и вытянул шею, чтобы проверить, был ли коридор все еще пустым. — Не шути об этом, — прошептал он, пускай они были одни. — Если один из cлуг короля услышит тебя… Дамианос почувствовал, что краснеет. Он полностью забыл о покушении на короля Огюста, которое было совершено одним из его стражей. Когда новости о случившемся достигли Иос, уже прошло несколько недель, и, так как это было путешествие длиной в месяц, сейчас король Огюст выглядел таким же сильным и здоровым, как при Марласе. Было легко забыть, что копье почти пронзило его сердце. —Пойдем со мной на арену, — сказал Дамианос, резко поворачивая налево. — Я слышал, что некоторые из наших солдат сегодня будут тренироваться там, а не бегать вокруг дворца. К тому моменту как они с Никандросом добрались до тренировочной арены, там уже началось представление. Два акилосца — Паллас и Гален, если Дамианос правильно помнил, — стояли схватившись и пытались столкнуть друг друга на землю. Голые, вспотевшие и покрытые грязью, они боролись, как показалось Дамианосу, несколько секунд. Их окружали вирийцы, кажется, более возмущенные наготой, нежели жестокостью борьбы. — Я… сдаюсь, — выдавил Гален, шею которого обвила рука Палласа. Как только борьба прекратилась, мужчины начали подходить к Палласу, чтобы поздравить его с победой. Один из них привлек внимание Дамианоса. Он был одет в цвета королевской гвардии, но выглядел младше своих товарищей. Когда он похлопал Палласа по плечу, его рука задержалась на несколько секунд. Паллас улыбнулся. — Это для тебя было достаточно интересно? — спросил Ник. Похоже, ему не нравилось находиться среди такого количества стражей короля Огюста. Большая их часть должна была сражаться с ним на войне, но Дамианос не мог вспомнить ни одного лица. Возможно, память Ника была лучше, чем у него. — Тебе стоит пойти следующим. — И с кем я должен бороться? — С одним из стражей, конечно. Ты выиграешь. Дамианос не мог не рассмеяться. — Я знаю, — сказал он. Его не беспокоило то, что он мог прозвучать эгоистично. — Тогда почему бы и нет? — Я боюсь сломать их шеи, — сказал Дамианос. Никандрос, похоже, был согласен, потому что он ничего не сказал, пока они наблюдали за следующим состязанием. Когда оно закончилось, Ник больше не предлагал Дамианосу присоединиться. Обстановка была достаточно напряженной и без принца Акилоса, ломающего шею одного из стражей короля Вира. Дамианос обнаружил Йокасту, лениво блуждающую рядом с садами в одиночестве, когда он возвращался в восточное крыло. Ее платье было скорее вирийским, нежели акилосским, но оно ей подходило. Светло-голубой цвет заставлял кожу Йокасты казаться такой светлой, что она выглядела прозрачной, а вены ее были почти что такого же цвета, как сама ткань. Впервые с тех пор, как все случилось, Дамианос застал ее одну. Никандрос остался на арене, чтобы посмотреть, как мужчины стреляли из лука по яблокам и апельсинам. Ему казалось ужасно странным, что на севере еду тратили на глупые игры, когда на юге люди голодали. — Прогуляйся со мной, — сказала Йокаста, как только она заметила Дамианоса. В считанные секунды она была рядом с ним. Ее изящная ладонь легла на руку Дамианоса, а голова — на плечо. Дамианос до сих пор не научился ей отказывать. — Разве эти цветы не отвратительны? Дамианос посмотрел на клумбы, на которые указывала Йокаста. Лепестки цветов были настолько яркого фиолетового цвета, что глаза начинали болеть, если взгляд задерживался на них слишком долго. Орхидеи. Они росли рядом с могилой его матери; он узнал бы их где угодно. — Ты избегал меня. — продолжила Йокаста, когда Дамианос не ответил. Они зашли глубже в сад. Главный зал исчезал позади них с каждым новым шагом. — Почему? «Потому что ты вышла за моего брата, — подумал Дамианос. — Потому что ты выбрала его, а не меня». — Я не хочу давать Кастору очередную причину, чтобы меня ненавидеть. — Он не сразу понял, что говорит. Что-то в Йокасте — что именно, он не мог понять, — заставляло Дамианоса рассказывать ей все свои секреты. Он сильно прикусил язык и приказал себе заткнуться. Какой бы красивой ни была Йокаста, она все равно оставалась змеей. А змеи не умели хранить секреты. — Кастор не ненавидит тебя, — почти что мягко сказала она. Почти. — Просто он… амбициознее тебя. Неважно, как сильно он прикусывал свой язык — Дамианос не мог молчать. — Тебе не нужно рассказывать мне о моем брате, — решительно сказал он. Он знал Кастора лучше, чем кто-либо еще. — В конце концов ты получила то, что хотела. Йокаста потерлась щекой о его плечо. Ее кожа была мягкой и шелковистой. — Разве? Дамианос не заметил, как они дошли до фонтана. Там была статуя молодой женщины, по щекам которой лились слезы, наполнявшие фонтан водой. Ее лицо было идеальным — аристократичный нос, миндалевидные глаза, полные губы, — но Дамианос не мог вынести ее вида. Смотреть на нее казалось чем-то чересчур личным, как будто он подглядывал за чужим страданием. Он не мог представить, кому пришло в голову поставить такую ужасную статую посередине такого красивого сада. Вирийцы… Понять ход их мыслей было невозможно. Рука Йокасты на мгновение коснулась воды. Когда она посмотрела на Дамианоса, в ее взгляде было что-то жестокое. — Одна птичка рассказала мне секрет, — как бы невзначай сказала она. Ее хватка на руке Дамианоса стала крепче. Она ждала, как змея, самого удобного момента для того, чтобы вонзить в него свои зубы. — Похоже, что юный принц в этом самом саду попытался убить ребенка. Солнце скрылось за облаком, как будто стыдясь слов Йокасты. — И поэтому мы его еще не встретили? Его брат держит его в темнице под землей? Йокаста всегда любила сплетни, но даже для нее это было нелепым. Кто бы ни рассказывал ей эти глупости, умом он не блистал. Или, может быть, просто не знал, насколько опасной она могла быть для тех, кто ее обижал. — И это еще не все, — сказала она. — Похоже, что дядя короля сбежал из города. Птичка сказала мне, что во всем этом был виноват принц. Дамианос закатил глаза. — Ты слышала, что сказал Огюст. Мальчику тринадцать. Что такого он мог сделать, чтобы прогнать своего собственного дядю? Йокаста, я думаю, что твоя птичка — это не что иное, как безмозглая курица. — Я помню то время, когда тебе было тринадцать, — сказала она, игнорируя его насмешки. — А ты помнишь? Я была у тебя первой. Конечно он помнил. Он будет помнить это всегда. Ее волосы в его руках, ее руки, обвитые вокруг его шеи. То, как он проникал в нее, пока она стонала, выдыхая его имя. Это все сейчас казалось ему лихорадочным сном, туманным и бредовым. Через два года после этого она начала трахаться с Кастором. Через четыре — вышла за него. Дамианос подумал, сколько времени пройдет, прежде чем она подарит его брату сына. — Я не помню, — сказал он и оставил ее одну у фонтана.***
Через две недели после прибытия в Арль Дамианос встретил принца Вира. Кастор поспорил с Дамианосом, что тот не сможет выпить три чаши меда, смешанного с красным вином, и Дамианос принял вызов. Вскоре это превратилось в большое количество ставок, игр и алкоголя. Йокаста наблюдала, скривив рот, за тем, как они с Кастором с легкостью опустошали чашу за чашей. Дамианос веселился так, как ему не удавалось в течение последних месяцев. После пира Никандрос помогал ему добраться до его комнат. Дамианос не был пьян — во всяком случае, не сильно, — но он все равно обвил рукой плечи Никандроса, чтобы опереться о него. Ночь была прохладной, и Дамианос ненавидел это. Он скучал по Иосу, по его утесам и волнам, по его чудесной жаре. Занятый мыслями о доме, он не заметил, как Никандрос замер на месте. Он несколько замедленно упал на пол, или так показалось его затуманенному разуму. Его колени ударились о пол со стуком настолько громким, что Дамианос испугался. Боль пронзила его ноги, и он был так зол на Никандроса за то, что тот позволил ему упасть, что не заметил три фигуры, стоявшие перед ним. — Акилосское отродье, ползающее на коленях, — Дамианос услышал чьи-то слова, произнесенные на идеальном вирийском.— Подходяще. Когда он поднял глаза, то увидел двух мужчин и ребенка, глядящих на него. Все их лица выражали разные эмоции. Мальчик — тот, кто только что назвал Дамианоса отродьем — был одет в самый изысканный наряд, который тому когда-либо приходилось видеть. Его одежда была темно-синего цвета, такого, что он походил на черный, и везде была видна золотая шнуровка. Казалось, словно кто-то разрезал мальчика повсюду, а затем сшил обратно золотой нитью. Он стоял перед Дамианосом, держа руки за прямой спиной, и не двигался, похожий не на мальчика, а на маленького солдата. Даже в слабо освещенном коридоре его волосы сияли как солнце. Они были заплетены в косу, свисающую с его правого плеча. Кончик косы был крепко связан голубым шнурком. Позади него стоял мужчина, которого Дамианос видел на арене несколько дней назад. Он был тем, кто поздравил Палласа с энтузиазмом, да таким, что Дамианос чувствовал себя так, будто вмешивался, всего лишь глядя на них. Справа от мальчика стоял другой мужчина; он был старше и лучше сложен, и его Дамианос до этого не видел ни разу. Он носил цвета королевской гвардии. — Ваше высочество, — сказал мальчику страж. Его голос был резким. Так не подобало обращаться к… …принцу. Теперь, когда Дамианос знал, кем являлся этот мальчик, он почувствовал себя глупо из-за того, что не понял этого раньше. Он был точной копией короля, только младше, с более нежной внешностью. Волосы, глаза, кожа… Дамианосу стало стыдно: на долю секунды ему показалось, что мальчик был Йокастой. — Повелитель, — сказал Ник, пытаясь привлечь его внимание. Он старался поднять Дамианоса на ноги. Мальчик — нет, принц — неприятно улыбнулся Дамианосу. Затем он сказал на тщательно выученном акилосском: — Кто из них питомец, а кто принц? Я не могу отличить их друг от друга. Дамианос поднялся, игнорируя пульсирующую боль, пронзившую его правое колено при движении. По его икре стекала кровь, но Дамианос даже не попытался вытереть ее или посмотреть на ногу, чтобы оценить рану. Головокружение, вызванное медом и вином, прошло. Вместо него появилась ярость, запульсировавшая в его груди точно второе сердце. Если бы у Дамианоса был меч, то он бы вогнал его в грудь этого избалованного ребенка по самую рукоять. — Я говорю на твоем языке лучше, чем ты на моем, дорогуша, — сказал Дамианос на вирийском. Он почувствовал, как рядом с ним замер Ник. — Пожалуй, тебе будет удобнее оскорблять своего гостя на родном языке. Принц покраснел, но не отступился. Жестокость исказила черты его лица, и он открыл рот, чтобы ответить, но тут старший из двух мужчин положил руку ему на плечо. — Ваше высочество, — сказал он. — Ваш брат ждет вас. — Он наверняка гадает, куда вы пропали, — добавил другой мужчина. Друг Палласа — так про себя его назвал Дамианос. При упоминании его брата лицо принца расслабилось, превращаясь в бесчувственную маску. Он обошел Ника, который выглядел готовым разорвать его на части, и ни разу не оглянулся. Через секунду колебаний друг Палласа и другой страж последовали за принцем, виновато глядя на Дамианоса. — Не надо, — сказал Дамианос, как только они с Ником остались одни, и тот открыл рот, собираясь что-то сказать. Он вновь оперся о плечо друга, пытаясь не шататься, когда к нему вернулось головокружение. — Не сейчас. — Дамианос… — Завтра, — пообещал он. — Сначала мне нужно отоспаться. Позже, когда он лежал в кровати, ворочаясь и скучая по жаре — не только по акилосскому солнцу, но и по теплу чьего-то тела, — он вспомнил слова Йокасты. Они прозвучали его голове так же ясно, как если бы она стояла рядом с его кроватью. «Похоже, что юный принц попытался убить ребенка». После короткой встречи этой ночью Дамианос больше не сомневался в ее птичке.