Так говорит Джо

Он так редко снится Эмме. Почти никогда. Джо недоступен, недосягаем, он сидит в клетке, а Эмма — Эмма еще не свободе, хотя место ей там же, как и любому обезумевшему от крови зверьку. Она так любит Джо. И все-таки Джо ей не снится. Эмму ведут к нему, но никогда не приводят. Она бежит за ним по лесу, и ветки царапают ей лицо. Она ждет его в условленном месте, но в последний момент узнает, что все перепутала. Она слышит голос Джо — этот нежный голос, всегда такой, будто они уже в постели, будто они голые и ласкают друг друга. Она чувствует запах Джо, чувствует его сладость и дымность, аромат горящих цветов. Но никогда не видит его. Почему Эмма никогда его не видит? Ответа нет. Больше всего на свете она боится забыть лицо Джо. Нет, в интернете полно фотографий, но Эмма думает не об этом. Она боится забыть его нежную, заботливую улыбку, обращенную именно к ней, то, насколько длиннее становятся морщинки в уголках его глаз. Боится забыть горячие руки и блестящие глаза. И почему Клэр не сохранила ни единой его фотографии? Будто бы Джо никогда не было в ее жизни. Эмме было бы легче, если бы Клэр любила Джо. Потому что Джо любит Клэр. До сих пор, и это никогда не кончится. Эмме хочется, чтобы Джо получал все, чего желает. Такова есть любовь, Эмма верит. Она отреклась от собственной жизни и без страха вошла в огонь, и она ничего не хочет взамен. Ни тепла его тела, ни слов любви, ничего. Он уже столько ей дал. Больше, чем у Эммы когда-либо было. От девочки, ехавшей когда-то в Нью-Йорк на междугороднем автобусе, не осталось ничего. Эмма была создана заново, разобрана на части и собрана обратно, но от нее прошлой осталось лишь имя. Да и его она скрывает. Нет, от Джо ей не надо ничего, но может ведь он когда-нибудь ей присниться? Может ли она получить его хотя бы во сне? Всего лишь раз за это бесконечно долгое время без Джо, он снится ей, и это чудо, и это странное совпадение, и это безумие. Ей снится, что Эмма и Джо в ее старом доме, только у него нет крыши и до неба — всего ничего. Небо такое синее и по нему так быстро бегут облака. В остальном, оно совершенно пустое: ни самолетов, ни птиц, только простор и тишина. Эмма в слезах, она обнимает Джо и спрашивает, почему он оставил ее. Ветер колышет страницы маминых журналов и книжек Эммы. Но мамы уже нет. Вернее, она есть — в этом доме, спрятана так надежно, что ее уже никто не найдет, да только это теперь не совсем мама. Смерть так близко. — Зачем я убила свою маму? — спрашивает Эмма. — Я так скучаю, так скучаю. — Смерть, — отвечает Джо нежно. — Это великий дар. Однажды умрем мы все, но убийство возвеличивает душу и убийцы и убитого. Какова твоя мать? Закусочная, таблетки, беспорядочные связи с мужчинами. Что осталось от нее? Только таинственное исчезновение. Теперь ее жизнь стала историей с печальным концом. И у этой истории есть какой-то смысл. Да, думает Эмма, моя мама принадлежит мне. Она стала моей историей. Люди будут говорить: первой жертвой Эммы Хилл была ее собственная мать. И мама будет жить вечно, покуда людей занимают великие преступления. Разве что-то не так? Разве сама Эмма не боялась до одури прожить жизнь своей матери и исчезнуть без следа, ничего после себя не оставив, кроме, может, такой же несчастной маленькой девчонки, обреченной на все то же самое. Джо вдруг прижимает ее к себе, и Эмма чувствует его запах, жар его тела, силу его рук. Внизу живота тяжело, во рту сладко, Эмма хочет любви. Джо намного выше нее, намного крупнее, и Эмма чувствует себя в безопасности, когда Джо обнимает ее вот так. Она прижимается к Джо всем в телом, так что становится почти больно. И вот Джо целует ее, коротко, просто, но так любовно. Эмма тянется за ним, но он, погладив ее по щеке, отстраняет. Над ее домом, лишенным крыши, вдруг из-за облаков выглядывает солнце, золотой мазок света слепит глаза, и Эмма не сразу замечает, что в руке у Джо нож. Джо улыбается ей, глаза его затуманены, странны, Джо ведет, голова клонится набок, он будто одурманен. — Тебе пора, Эмма, — говорит он, сладко улыбаясь. Эмма расстегивает рубашку и скидывает ее на пол. Жизнь закончилась. Теперь нож прижимается к обнаженной коже. Холодное, твердое лезвие входит в плоть, боли нет, есть только страх, и его так много, что исчезает всякий свет. Эмма вцепляется в Джо двумя руками, царапается, дышит глубоко, но воздуха уже не хватает. Джо целует ее снова, на этот раз он так божественно нежен. Он проворачивает нож внутри Эммы, и Эмма просыпается. Джоуи еще спит, и Эмма идет на кухню заварить кофе себе и Клэр. Она всегда заботится о Клэр, по-другому и быть не может. В боку все еще ощущение чего-то холодного и острого. И она не может забыть влюбленное, возбужденное лицо Джо, таким оно стало, когда Джо засадил в нее нож. Лицо любовника, впервые вошедшего в женщину, которую так долго желал. И на самом деле — он вошел в нее, ножом. Так глубоко. Эмма включает кофемашину, потом телевизор. Кофемашина старая и так надсадно верещит, что Эмма почти не слышит голос ведущей. Впрочем, это не так важно. Есть лишь одно имя, которое ее слух воспринимает в любой ситуации. И вот, когда Эмма кладет дольку лимона в кофе Клэр (на итальянский манер, как она любит) и собирается разбудить ее, слышится ей это заветное имя. Джо Кэрролл. Эмма знала, что это произойдет, но не знала, когда. Она садится на стул, в момент совершенно обессилев. Эмма рада, что не знала точного дня побега Джо. Его ведь могли схватить, могли застрелить при задержании. Но вот Джо справился. Убиты, говорят, пятеро охранников. О, Джо очень силен, потому что у него нет никакой жалости ни к кому. Его ничто не сдерживает. Джо — машина для убийств, каким бы очаровательным он ни казался. Эмма это помнит. — Дружелюбная лисичка заражена самой опасной в мире болезнью, — так сказала мама когда-то. — Не стоит ее трогать, какой бы милой она ни казалась. Ноги у Эммы будто отнимаются. Она должна выдать свою радость за страх, когда пойдет к Клэр. Что делать дальше, Эмма знает прекрасно. Внедрившись в семью Клэр, она получала множество распоряжений уже не от Джо, а от Родерика (его Эмма никогда не видела), как, куда и с кем ей ехать, Эмме известно. Ей предстоит встретиться с Джейкобом и Полом, которые следили за Сарой Фуллер, единственной выжившей жертвой Джо. Как это, должно быть, страшно, быть единственной выжившей. Этот ад ведь никогда не заканчивается. Эмма прекрасно помнит, что сказала Сара Фуллер на суде. Она просто хотела умереть. Что ж, теперь ее желание будет исполнено. Жаль только, что Эмма не увидит Джо. Полу и Джейкобу повезло, они привезут к Джо Сару. Как Саре будет страшно сегодня. Эмма это уже знает, а весь мир — еще нет. Удивительное это чувство — предвидеть будущее. Райан Харди, агент ФБР, поймавший Джо когда-то, еще понятия не имеет, что его ждет. Мир разваливается на части, мистер Харди, ты скоро увидишь. Эмма поднимается к Клэр и говорит: — Там все так ужасно! Я даже не знаю, как сказать. Клэр в одной ночной рубашке сидит на кровати, телевизор включен, телефон разрывается от звонков. Она говорит: — Нет-нет, Дениз, не надо ничего говорить. Разбуди Джоуи, я сейчас спущусь. Удивительная женщина. Эмма бы никогда не причинила вреда Джоуи. Более того, ее задача защищать малыша ценой, если это потребуется, собственной жизни. И Эмме не страшно отдать свою жизнь за жизнь сына Джо. Она это может. Правда-правда. Во всяком случае, Эмма себя в этом убеждает. А уж, справившись с собой, убедить Джоуи поехать с ней очень-очень легко. Эмма просто говорит: — Твоя мама полагает, что ты в опасности, и тебе лучше будет со мной, поедем ко мне в гости, ладно? Никто не должен знать, где ты. Это наш с твоей мамой секрет. — Это из-за папы? — спрашивает Джоуи. И Эмма не лжет ему, когда говорит: — Да, это из-за папы. Остается только подхватить Джейкоба и Пола, и они отправятся в дом, который подготовил для них Родерик. Там они будут жить, просто жить, да. Это вовсе не сложное задание, заботиться о ребенке и ожидать, когда появится Джо. Сегодня вечером его схватят снова. Не беда. Его первый побег — только репетиция главного шоу Джо. А мир, что ж, мир запылает, как будто его хорошенько облили бензином. Пламя поднимется до самых небес.