Так говорит Джо

Ну, конечно, потом все идет не так. Хуже некуда. Впрочем, разве так бывает не всегда? Счастье мгновенно, и за него надо платить. Так обычно говорила мама, теперь мама умерла, но она оказалась права. Зато Эмма была счастлива. На самом деле. Никогда раньше — нет, а в постели с Джо — да. Пока Джо был в ней, Эмма чувствовала себя такой цельной, такой настоящей и такой живой. С ней никогда еще этого не случалось, без сомнения — самое правильное ощущение в, по большому счету, бездарной жизни Эммы Хилл. Но утром Эмма просыпается без Джо. Этого стоило ожидать, но ей все равно больно. Впрочем, Эмма слишком многого хочет. Она бы все отдала, чтобы проснуться в его объятиях, но больше у Эммы ничего нет, соответственно нечего и отдавать. Простыни еще влажные, запахи их еще смешаны и ясны, но Джо нет и, как полагает Эмма, уже не будет рядом. Она отлично знает, что он скажет. Не такая уж Эмма и дура, она понимает все прекрасно — Джо был в странном состоянии, и все случилось не так и не вовремя. Другого шанса не будет. Но она все равно хочет прикасаться к нему, и быть рядом, и все такое. Как будто та самая девочка с обкусанными до мяса ногтями вернулась снова, и у нее совсем не получается понять, что мужчины иногда пользуются женщинами, впрочем, равно и наоборот. Когда Джо говорит, что все это была досадная оплошность, Эмме все равно становится так обидно, она себя ненавидит, за то, как с ней можно обращаться. А с хорошими девочками такого не бывает. У хороших девочек вроде Клэр от Джо остаются не только кровоточащие укусы. У себя в комнате Эмма снимает одежду и долго стоит перед зеркалом, а потом ногтями раздирает подживающий укус. Это больно, как в первый раз. И очень напоминает о Джо. И о том, что Эмма — сопливая дурочка, у которой ничего не идет так, как надо. Впрочем, чего она хотела? Кофе в постель? Да, Джо говорит: — Наша оплошность. И это именно так. Оплошность Эммы. Оплошность Джо. Только сердце Эммы разодрано в клочья. А Джо идет промывать мозги своим последователям, как ни в чем ни бывало, цитирует Батая, насилие, блин, сакрально, и все такое. Эмма почти выучилась его языку, но иногда он все еще слишком сложен. Впрочем, голос его волшебен, и она готова слушать цитаты хоть Гитлера, Мао и Иди Амина вместе взятых. — Человеческие глаза не выдерживают ни солнца, ни совокупления, ни трупа, ни темноты, но реагируют на них по-разному. И это правда. Заставить себя смотреть на все это — вот в чем истинный смысл жизни. Эмма хочет превзойти свои ограничения. Ее отношения с темнотой и с трупами изрядно выправились, однако оставалось безжалостное солнце, которое все еще жгло ей глаза при встрече. И чем дальше, тем больше. Словно Эмма превращалась в ночное существо. Джо, к примеру, как бы он ни рассуждал о солнце — ночное существо однозначно. Лунное, изменчивое, коварное. Джо любил повторять (уж Эмма не знает, откуда он это взял, цитатами он раскидывался легко и небрежно), что Солнце не хочет питать жизнь на Земле, оно хочет все уничтожить, однако в силу того, что оно так далеко от нас, его жестокость кажется лаской. — То, что мы делаем, — говорит Джо. — Испепелит одних и поможет возродиться другим. Смерть — это жар солнца, ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор. Кто знает автора вышесказанного? Эмма вздыхает, речь Джо увлекает ее, как бы она ни хотела заскучать. Она чувствует себя отважным космонавтом против воли несущимся к центру мира. Конечно, она сгорит дотла. Но что в этом плохого? Люди смертны, солнце — жарко, луна — коварна. А Эмма так одинока. Ей хочется, чтобы жизнь имела смысл. Невероятное насилие, о котором говорит Джо, имеет смысл, а тратить купоны на "Spam" в супермаркете после смены в закусочной, воняющей протухшим кетчупом и кислым кофе — нет. Смерть — красива, а жизнь — уродлива. И Джо слишком хорошо находит лакуны в каждом, кому так же одиноко, как ей. И все эти заумные цитатки: По, Батай, Фолкнер, Бирс, Арто — они не имеют смысла без вкрадчивого голоса Джо, который шепчет тебе: забудь о жизни, жизнь пройдет, смерть — вечна, и она победит тебя и всех вокруг, присоединись к победителю, не грусти, отдай мне себя, а взамен ты получишь мою любовь. Для некоторых любовь жизненно необходима. Эмма все еще готова сделать для Джо что угодно. А ночью ей снится страшный сон, всюду запах гнилой травы, тошнотворный, залезающий в нос с пьяной настойчивостью, а перед ней лежит голубь, обычный, серый, крылатая крыса, как их называла мама, перышки мокрые, оттого он кажется тощим, клюв приоткрыт, глаза неподвижны. Голубя облепили мухи, и он явно мертв. Однако, стоит Эмме сделать шаг вперед, голубь поднимает голову и смотрит на нее глазами, которые скоро потеряют чувствительность к свету. Эмма — последнее, что видит это жалкое существо. И она запуталась. Она не знает, где она, и не знает, что происходит. Только мерзкий запах гнилой травы, и это больное существо, на котором не видно никаких ран. Он так страшно, так резко дергает головой в ее сторону. Проснувшись, Эмма первым делом тянется к укусу, оставленному Джо. Его все еще можно раскровить. Он все еще свидетельствует о том, что когда-то, единственной ночью в своей жизни, Эмма не была одинока. Почему-то Эмме очень страшно, она одевается и идет в кабинет Джо. Не за утешением, нет, просто побыть там, где есть Джо. Но Джо в кабинете нет. Зато ее находит Родерик. Он говорит, что у него для Эммы сюрприз. И по его улыбочке бессовестного Красавчика Кена Эмма сразу же понимает, что же это за сюрприз. Но не верит, но спрашивает в чем дело, но идет за ним в надежде, что ошибется. Нет, она не ошибается. В коридоре стоит Джейкоб. Где же ее золотой мальчик? У него фингал под глазом и совершенно иной взгляд исподлобья, Эмме незнакомый. — Привет, Эмма, — говорит Джейкоб, и голос оказывается незнакомым тоже. Эмма пытается ему что-то объяснить, но изо рта вырывается какой-то дурацкий писк. Да и что тут объяснять? — А Пол? — спрашивает она. — Пол мертв. Вот такая история. Но в Джейкобе есть что-то от Пола, то же напряжение, дающее ему силу, та же победа зла над слабостью. Эмма знает, что он убил. Человек после этого очень меняется, вот и ее Джейкоб теперь маленький, но хищник. Бедный республиканский мальчик из респектабельной семьи, жизнь твоя кончена. В этот момент Эмма думает, что ему легче было бы умереть, чем так измениться. И в то же время Джейкоб теперь еще красивее прежнего, увидеть его таким Эмма мечтала очень долго. Да, лучше думать об этом, чем о том, что Эмма с Джейкобом сотворила. Разумеется, он не хочет с ней разговаривать, и Эмма, хоть она и прекрасно умеет лгать, не может сказать ему ничего вразумительного. Эмма-то думала, что Джейкоб мертв, что ему больше не нужны никакие ее слова. Злость его так же очевидна и проста, как злость ребенка, и Эмма чувствует ее всякий раз, когда проходит мимо Джейкоба. Это и мучительно и смешно. Как в школе. Как в песне: школа никогда не заканчивается. Однажды ночью Эмма суется к Джейкобу в комнату, она говорит: — Мне так жаль, Джейкоб. Можешь меня ненавидеть, но я только хочу знать, все ли у тебя в порядке. А Джейкоб говорит, что он не в порядке. Но он все еще хочет Эмму, и Эмма думает: разве не проще всего будет трахнуться с ним? Ей не очень-то и хочется, но так нужно. Джо нужно, чтобы они помирились. Вот Эмма его и целует. На вкус он тоже другой — горше, острее, будто наелся горчицы, и откуда такой эффект? Они уже голые и в постели, Джейкоб почти готов ей вставить (у него в кармане куртки даже завалялся презерватив), как вдруг его передергивает. — Джейкоб! Он слезает с нее, натягивает боксеры и сбегает в ванную, будто подросток, у которого не все в порядке с этими делами. Но у Джейкоба-то такой проблемы нет, Эмма чувствовала, что все отлично. Она сидит, подтянув колени к груди, и рассматривает полоски на обоях, считает их. В голове — ни одной мысли, во всяком случае, пока Эмма не слышит голос Джейкоба. Он с кем-то говорит: — Ты мертв, мертв, мертв. Или что-то вроде того. Нет, не с кем-то. Он говорит с Полом. Бог знает что происходит у Джейкоба в голове. Некоторые взрослеют слишком быстро. А некоторые сходят с ума. Ее бедный мальчик. Наконец, Джейкоб выходит из ванной, Эмма кидается к нему, прижимается к нему, а он — такой холодный. Он замерз, но ощущение на самом деле другое, будто Джейкоб тогда все-таки умер. Холодный, жестокий, совсем чужой. Эмма думает: а если из ванной пришел кто-то другой? Джейкоб больно сжимает плечи Эммы. — Я тебе так и не сказал, как умер Пол, — говорит он так спокойно, так отстраненно. — Я убил его. Эмме хочется прошептать, что она знала. Но Эмма молчит, потому что хватка Джейкоба становится все более болезненной. — Из-за тебя. Я убил Пола из-за того, что ты сделала. Наконец, Джейкобу удается вырвать из Эммы слабый стон. Ей больно, но еще хуже — страх, который охватывает ее при взгляде на лицо Джейкоба. В нем страшен даже не этот смертельный холод, страшно то, насколько непохож этот Джейкоб на мальчика, который когда-то подсел к ней в кафе и обворожительно улыбнулся. — И на твоем месте я был бы поаккуратнее, Эмма. Он отталкивает ее, и Эмма, схватив одежду, скрывается за дверью. Так она и стоит в коридоре, в одних трусах, с дрожащими коленками и горящими от стыда и страха щеками. Сердце колотится где-то в горле, и очень хочется расцарапать укус Джо до крови. А Джейкоб, да, за дверью он снова с кем-то говорит. Потом привозят Клэр, и все становится еще хуже. Вот Клэр ненавидит Эмму по-взрослому. Эмма следит за ней неустанно, за ней, за Джоуи. Она не может себе признаться в том, что волнуется за Клэр. И, когда она говорит Клэр, что все это ужасно неловко, и что она не хочет вражды, и что она заботилась о Джоуи, в этом куда больше искренности, чем Эмме бы хотелось. Эмма ненавидит Клэр: за то, что Джо будет больно, за то, что Джо любит Клэр, а Клэр его — нет. Но Эмма любит Клэр: за ментоловые сигаретки, кофе, сырные шарики, звонкий смех, заставку с "Раненным ангелом" Симберга на телефоне, за помадный запах ее парфюма и прозрачные, немодные блески для губ. За то, что, когда Эмма заразилась от Джоуи гриппом, и оба они болели, Клэр приносила ей куриный бульон. За то, что Клэр так непохожа на ее маму. Так что, когда Клэр отвешивает ей пощечину, Эмма шокирована. Клэр впервые ведет себя так же, как мама Эммы. И это ужасно. Но правда в том, что Клэр — мама Джоуи, а Эмма ей никто. И Клэр так любит своего ребенка, и ее Эмма тоже ревнует. Всех вокруг кто-то любит. Так что Эмма бьет Клэр наотмашь со словами, которые ей всегда хотелось адресовать своей маме: — Тупая сука. А Клэр вдруг кидается на нее с невероятной силой, прижимает к стене так, что Эмма больно ударяется головой, и принимается ее душить. Как мама когда-то. А Эмма думает: все новоприбывшие хотят ее убить, что-то она делает не так в этой жизни. Мысль была бы смешной, если бы легкие не разрывались от боли. — Я убью тебя, слышишь! — кричит Клэр. О, святая материнская ярость. Ее слова долетают до Эммы будто сквозь вату. Эмма думает: забавно будет, если ее воображаемая мама довершит то, что не успела настоящая, и все-таки ее задушит. Хорошая композиция. Она понравилась бы Джо. Забавно, но не очень, потому что больно и страшно. В этот момент их и разнимает Родерик. Эмма как кошка взлетает вверх по лестнице. — Ты об этом пожалеешь, сука! — взвизгивает Эмма. Но в душе ей просто обидно. С другой стороны, покушение на убийство — это то, чего ты ожидаешь, когда крадешь у кого-нибудь ребенка. И, как Эмма и думала, Клэр делает больно Джо. А чего он хотел? В каких иллюзиях пребывал все это время? Клэр его ненавидит, она ненавидит каждую секунду, которую вынуждена провести с Джо, она боится за своего сына, за свою жизнь. И Эмма думает, что кто-то должен объяснить это Джо. Кто-то, но не она. Эмма старается теперь не попадаться ему на глаза. И вот на кухне она наливает себе выпить (с этим Эмма начала перебарщивать, как и ее мать когда-то, но до Джо ей далеко) и слышит его шаги. Джо подходит к ней, наливает себе вина, такой, блин, пафосный, и Эмме смешно и приятно — вот он, его тепло, аромат его парфюма. Джо заглядывает ей в лицо. — Я знаю, ты злишься на меня. И Эмма вдруг выдает самую смешную и дурацкую фразу в мире, очень девчачью. — Ты меня игнорировал! — Да, — говорит Джо, мимоходом коснувшись укуса на ее плече. — Да, это так. Своими большими руками он обхватывает ее шею, и у Эммы сбивается дыхание. И вдруг она думает: Джо, пожалуйста, я так люблю тебя, не делай мне больно. Можешь убить меня, но не делай мне больно. Пожалуйста. Впрочем, эта мысль, разумная и осторожная, сменяется блаженной пустотой, когда Джо целует ее в шею. Ему хочется досадить Клэр, или просто нужен секс, но какая разница? Эмме нужен Джо, так что каждый из них использует другого. Джо демонстрирует ей свою безопасность, целует так нежно, прикасается едва-едва, но стоит Эмме откликнуться на его прикосновения, как он рывком разворачивает ее к себе, усаживает на стол. И вот он уже целует ее в губы, и в этот раз он делает все так любовно, но Эмма почему-то уверена, что Джо ее видит. Что он не представляет Клэр. Джо смотрит ей прямо в глаза и благодарит Эмму за ее покорность. Вот и весь секрет. Эмма сама стягивает с себя кофту. Они с Джо трахаются прямо на столе, и Эмме хорошо до искр из глаз, и снова так правильно. Джо всегда театрален, и в сексе тоже, ему нравится делать все красиво, как в кино, и он идеальный любовник, очень внимательный, но за всем этим все равно можно разглядеть его настоящего, когда он держит Эмму — вот он настоящий. Тогда Эмма для него — вещь. И прикосновения Джо горят на коже еще очень-очень долго. Так, как Эмме представляется, могли бы гореть следы от плети. Но это глупости, потому что на этот раз Джо не сделал ей больно ни разу.