Так говорит Джо

Марк привозит Эмму в какой-то невероятно роскошный особняк. Хейвенпортское убежище по сравнению с ним — работный дом. И все так идеально, словно в фильмах, герои которых носят рубашки поло, нюхают кокаин, а по выходным играют в гольф в загородных клубах. Белое отребье Эмма никогда не видела такого невероятного богатства. "Старые деньги", как у Фицжеральда, для которых роскошь — воздух, которым они дышат. Внутри дом еще лучше, чем снаружи, и так болезненно идеален: ни пылинки на антикварных вещичках, ни пятнышка на занавесках, ни ниточки не выдается из роскошных ковров ручной работы. Сразу видно одно: кто-то очень постарался воспроизвести мир своих фантазий, и кто-то очень боится несовершенства, присущего миру. — Мама, — говорит Марк. — Очень богатая женщина. Она арт-дилер, и у нее прекрасный вкус. Это видно. А еще она — убийца. В особняке их дожидаются еще двое близнецов — чернокожих и франкоговорящих, и русская девочка. Эмме все это забавно: мама Марка собрала команду супергероев со всего мира. — Мама, — говорит Марк. — Помогает детям, она занимается благотворительностью. — Похвально, — говорит Эмма. Сквозь высокие окна льется солнечный свет, и Эмма ощущает себя внутри какой-то картины. Вокруг — сплошное искусство, Эмма смотрится в рокайльное зеркало с золотыми завитушками, и на языке упрямо вертится имя мастера. А вот "Амура" Бушардона Эмма узнает сразу. Джо очень хорошо образован, и он писал ей по-настоящему длинные письма, к которым часто прикладывал иллюстрации. — Богатые, — говорил когда-то Джо. — Из всех мертвых стилей предпочитают рококо. — Почему? — спрашивала Эмма. Джо сказал: — Наверное, потому что это искусство, в котором жизнь представлена очень легкой. Богачи лелеют представление о том, что их жизнь — очаровательна и прекрасна. Это не совсем правда, но очень удобная иллюзия. Очень удобная иллюзия. Эмма бы не отказалась провести в ней всю жизнь. От семейства Лили Грей Эмма держится подальше. Почти все время она проводит, рассматривая антикварные комоды, таушированные золотом, картины. Среди прочего, у Лили есть подлинник восхитительного Тернера, которого так любит Джо, и очень-очень хорошая коллекция Фрагонара, которого Эмма и Джо осуждали за омерзительнейшее мещанство. А, главное, все так виртуозно подобрано — у Эммы не нашлось бы ни единого злого слова для дома Лили Грей. Даже отвратный Фрагонар на своем месте. Эмме дают побродить по дому вдоволь, никто ее не трогает. И вот — хлопок двери. Эмма слышит прекрасный, певучий голос Лили Грей. Такой чудесный голос, он нежен, красив и совершенно хрустален. И Лили Грей оказывается именно такой женщиной, которую ожидаешь увидеть, услышав ее голос — сверкающей блондинкой с нежными, пугающе совершенными чертами лица. Она так красива, никогда еще Эмма не видела такой красивой женщины. Эмма думает: ведьма из пряничного домика, если бы о ней писал Фицжеральд, вот она кто. Лили Грей не нравится Эмме сразу. Она настолько хороша, что в этом должен быть какой-то подвох. Впрочем, она — серийная убийца, и у нее есть маленький улей из порочных детишек. Этого достаточно? Нет, есть что-то еще. Чем чудовищнее человек, тем больше брешь между тем, что кажется, и тем, что на самом деле есть. Впрочем, Лили Грей раскрывает Эмме свои объятия. Как идеально лежат ее волосы, просто загляденье. И она пахнет чем-то невероятно прекрасным, пудровым, кремовым — аромат дорогой косметики на ухоженной женщине. — Здравствуй, Эмма, милая, мы так рады видеть тебя здесь. Эмма молчит, смотрит настороженно. Лили Грей улыбается ей без капли раздражения, кажется, что она вот-вот скажет: — О, ты чудесный волчонок, Эмма. Но говорит только: — Здесь ты можешь чувствовать себя в безопасности. Эмма осторожно кивает. — Да, — говорит она. — Я надеюсь. — Нам обязательно нужно все обсудить, — говорит Лили Грей. Да уж, думает Эмма, есть пара вопросов к тебе. От напряжения даже плечи болят. За ужином (вино дороже, чем человеческие органы на черном рынке) Эмма сидит тихонько и старается не отсвечивать. Лили мастерски ведет светский разговор, но все это такое фальшивое. В Джо, хоть он и страшный обманщик, есть своего рода подкупающая искренность — он так разрушителен, так темен, так сладок, но он никогда не врет о том, что не разорвет твое сердце на части. Даже в самом взгляде Джо — эта блестящая, многообещающая чернота. Лили же его полная противоположность: светлокожая, светящаяся блондинка с совершенно невинной улыбкой. Джо — лезвие в сладости, Лили же — яд, так искусно подобранный, что ты не почувствуешь никакой боли. В любом случае, разговаривают по-настоящему они только на следующий день. Эмма гуляет по саду, рассматривая цветы и деревья. Теперь, когда есть надежда на то, что Джо жив, красивые вещи вновь кажутся ей красивыми. Лили говорит: — Как живописно, правда? Контраст света и тени. Может быть, я покажу тебе сад? Ты не будешь против? — Да, конечно, — говорит Эмма растерянно. И первым делом Лили действительно показывает ей сад. — Скоро зацветут вишни, — говорит она. — И все здесь преобразится. — У вас чудесный дом, — говорит Эмма. — Да, — отвечает Лили. — Это не главная моя резиденция, но мне здесь нравится. Я долго пыталась создать достойное место для моих детей. — У вас получилось. Дальше они долго молчат. Наконец, Эмма спрашивает: — Почему вы хотите найти Джо? Лили Грей молчит всего секунду, и в эту секунду Эмма замечает, какие безупречно светлые у нее глаза. — Потому что я не хочу быть одинокой. Такой ответ Эмму не устраивает, но она его проглатывает. До поры до времени. А эта удивительная женщина рассказывает ей сентиментальную и мелодраматическую историю о маленькой девочке Лили, чей отец зарезал мать и покончил с собой, а малышка попала на воспитание к миллионеру. Разумеется, есть и темная тайна. Мать Лили работала горничной у этого миллионера, и ее муж приревновал, считая крошку Лили плодом измены. А уж, когда Лили говорит, что ее приемный отец никогда не был для нее отцом по-настоящему, Эмма, конечно, улавливает здесь сексуальный подтекст. Кто знает, быть может, Эмма неправа, но это не так важно. Глубина души Лили Грей ее не волнует. — Ты, должно быть, хорошо знаешь, что значит расти без материнской любви. Эмма смотрит на Лили настороженно. — Я читала о тебе в книге. Навела справки, что ж, резонно. — Знаешь, твоя мать не видела в тебе силу, ум, красоту, все то, что я ценила бы, чем я гордилась бы, будь я твоей матерью. О, нет, второй раз это с Эммой не сработает. И у Лили Грей все равно не получится быть сладкой, как Джо. — Что вам нужно от Джо? — спрашивает Эмма резко. — Вы его знаете? Лили говорит: — Мне кажется, что знаю. С самого начала мои сыновья были не такими, как все. Но я решила любить их, а не отвергать. Окружила их семьей единомышленников. Чтобы они могли дышать. Знакомое чувство. Впервые Эмма ощущает к Лили некоторую приязнь. — Джо сделал то же самое для нас, — говорит Эмма, и ей вспоминаются пьянки с Джейкобом, Полом, Кестерами и Джорди. Чувство, что ты не один — оно ценно, может быть, ценнее него ничего на свете нет. — Вот почему я чувствую связь с ним. И с тобой. Лили Грей хочет, чтобы Эмма сказала Джо: здесь безопасно. Лили Грей пытается очаровать ее. Но Эмма сомневается до последнего, и она еще ничего не решает точно, когда Марк прибегает к ней с телефоном в руках. Господи, думает Эмма, сейчас я услышу его. Эмма до боли прижимает телефон к уху и говорит: — Алло. Несколько мучительных секунд, сердце, голова и легкие разрываются от одинаковой боли, и Эмме кажется, что вот она, наконец-то в аду. И вдруг она слышит его голос: — Эмма? — Да. Да. Джо, — говорит она. — Это ты, Джо? Правда? Язык шевелится сам собой, помимо ее воли, а глаза обжигают слезы. — Правда, — говорит Джо. Голос его, глубокий, хриплый, нежный, обжигает ее сердце. Джо говорит: — Я скучал по тебе, Эмма. Ее обступают Лили и Люк. — Только долго не говори. — Назови ему место встречи! Но Эмма никого из них не слышит. В целом мире есть только Джо. Он тут же взвивается, нежность уступает место настороженности. — Эмма, кто там с тобой? Там безопасно? И Эмма думает, ведь она не решила. Но ей так хочется увидеть Джо. — Эти люди, близнецы и Лили Грей, они наши друзья, Эмма? Эмма смотрит на них на всех еще раз. Друзья? Возможно. Пока что. Во всяком случае, вряд ли они желают Джо смерти. Или просто Эмма готова презреть все доводы разума, лишь бы увидеть Джо? Она выдыхает: — Безопасно. Вернись ко мне, Джо! И Эмма смеется впервые за год, смеется с радостью и облегчением, каких прежде никто в мире не испытывал. Да, она называет ему место встречи. Время до этой встречи проходит незаметно, хотя Эмма ожидает, что оно превратится в сладкую тянучку, которой нет конца и края. Но Эмме кажется, что она упала в обморок, а пришла в себя только ночью, на кладбище, с Марком. — Он точно появится? Он опаздывает, — говорит Марк. Он нервничает, маменькин сынок. Хочет, чтобы все было в лучшем виде. Эмма хочет сказать, что он опаздывает всегда. Таков уж Джо, он любит появиться красиво, чтобы все замерли в ожидании. Но время проходит очень быстро, и вот Марк уже говорит ей: — Это он? Он? Сразу и не скажешь. Одет, как типичный реднек откуда-то из Библейского пояса, и у него такая окладистая, дурацкая черная борода, которая делает его смешным и похожим на первобытного человека. Эмме сначала хочется засмеяться, а потом выходит так, что она плачет, и слезы необычайно горячие, никогда не были горячее, ей даже кажется, что кто-то порезал ей лицо, и это не слезы, а кровь. По пути к Джо Эмма подворачивает ногу, но умудряется не упасть, хромает дальше. Наконец, Джо совсем близко, рывком Эмма кидается к нему и обнимает. От него пахнет потом и бензином, совершенно нетипично, но будто знакомо. Эмма прижимается к нему всем телом, с таким отчаянием, с такой любовью. Джо обнимает ее, нежно и крепко, гладит своими большими руками по голове, качает, мурлычет ей на ухо так, что никому больше не слышно: — Здравствуй, Эмма. Эмма плачет навзрыд, и Джо целует ее в висок, продолжая укачивать. И тут Эмма вдруг впервые в жизни злится на него по-настоящему, до истерики. — Почему? Почему? Почему? Вот как она начинает, и вдруг срывается на дикий, кошачий визг. — Как ты мог так со мной поступить?! Эмма вырывается из его рук, колотит его. Джо такой большой, вряд ли ему больно, но прежде Эмма не могла себе и представить, что сможет ударить его. А Джо покорно терпит, сносит все ее нелепые удары, ее громкий визг, только снова пытается прижать ее к себе, и он так осторожен с ней, будто с ребенком. Наконец, Джо удается ее обнять, и он опускается на колени, увлекая за собой Эмму. И Эмма вдруг понимает, как обессилела за все это время. Она снова тянет к нему руки, обнимает за шею и плачет уже горько и беспомощно. Джо гладит ее по голове. — Я вернулся, Эмма, — говорит Джо. — Я вернулся. А Эмма едва его слышит. Ей не сразу удается прийти в себя. Наконец, к Эмме возвращается часть самообладания, и пусть ее все еще трясет, она способна рассмотреть его. Зубы Джо так же некрасивы, глаза так же совершенны, они блестят в темноте. Джо привел с собой мелкую черномазую сучку, он называет ее Мэнди. Ну, конечно, как же Джо без группы поддержки. Они идут домой, и Джо мягко обнимает Эмму, не давая ей упасть. Он говорит: — Что это за ужас у тебя на голове? — Маскировка, — отвечает Эмма. — Смой это. Эмма говорит: — А ты побрейся. Они оба смеются, и Эмма почти падает в новую истерику, но Джо мягко целует ее в макушку. — Тихо, — говорит он. — Тихо. Конечно, у Лили оказывается краска для волос. Эмма не особенно хочет быть блондинкой, но что поделаешь? А, что касается Лили Грей, что ж, еще один аргумент в пользу ее фальшивости. Эмма долго сидит в ванной, перекрашивает волосы и продолжает плакать. Глядя в зеркало на эту незнакомую ей блондинку, Эмма понимает — блондиночка злится на Джо. Очень сильно. Она почти ненавидит Джо за то, что он сделал с ней. Джо вскрыл ее и выбросил все, что не было ему нужно. На освободившееся место он положил то, что ему хотелось бы видеть в Эмме, и получилось, ну, сносно. Ей даже нравилось. А потом Джо просто выкинул ее. Распотрошил, зашил и выкинул на свалку. Как глупую куклу. Весь день Эмма спит, и Джо не смеет ее будить. Просыпается она под вечер, спускается вниз, а там Джо, чисто выбритый и с иголочки одетый, купается во внимании чокнутой семейки Лили, демонстрируя свои лингвистические познания поехавшим деткам со всего света. О, умник, ты знаешь французский и русский, надо же. К черту тебя. Эмма стоит в углу и попивает винишко, как самая непопулярная девчонка в классе на последнем школьном баллу. Эмма и понятия не имела, как злится. А теперь сердце просто разрывается. Лили говорит, что ей нравится новый цвет Эммы. — Как здорово, что ты избавилась от этого ужасного розового. Фиолетового, думает Эмма. Когда все начинают расходиться, Эмма спрашивает Лили, может ли она поговорить с Джо наедине. — Конечно, — говорит Лили. — Разумеется, так будет лучше. Спокойной ночи, Джо. Джо молчит, по взгляду его ничего не прочесть. И вот они одни, и Эмме больше всего хочется разбить стакан с виски о его тупую башку. — Знаешь, мне тоже нравится, — говорит Джо. — Люблю блондинок. Джо, конечно, не удерживается от болезненного намека, он говорит и об Эмме, и о Лили Грей. Это злит Эмму еще больше. И вот она, наконец-то, говорит: — Ну? И что? Почему ты бросил меня? Почему заставил меня думать, что ты мертв? Почему я не знала о подмене тела? Я даже не знала, что у тебя есть брат, черт возьми! Джо безмятежно улыбается: — Ты знаешь правила, каждый играет свою роль, никто не может знать обо всем. И тут Эмма впервые решается сказать ему: — Но я не кто-то там! — Нет, ты — нет, — соглашается Джо. И впервые Эмма видит в его взгляде что-то вроде вины. Может, он играет. С Джо никогда не знаешь точно. Он отводит взгляд, надо же, блестящий, бесстыжий взгляд. — Почему ты не пытался найти меня? И Джо с обескураживающей простотой говорит: — Я подвел тебя. И себя подвел. Честно говоря, я всех подвел. Прости меня, ладно? Так просто. Прости меня, ладно? И, конечно, этот мягкий, мурлычущий тон, эгоистичное обаяние. Но с Эммой теперь не будет так же просто, как раньше. Эмма говорит: — Я бы сделала для тебя все на свете, а ты оставил меня совсем одну. Совсем-совсем одну. Одну на свете. И это было непереносимо больно. Лучше бы она умерла. Джо даже и не представляет, как это Эмме — быть без него. И Эмма разворачивается и уходит. Находит в себе силы. Уже лежа в постели Эмма слышит его шаги. Джо долго стоит у ее двери, надеясь, что Эмма его позовет. Но Эмма смотрит в потолок и думает: я тебя ненавижу, Джо. Ты меня сломал. Ночью Эмма так и не спит, а все утро Джо ищет ее, а Эмма скрывается от него. Наконец, Джо находит ее в саду. И, сюрприз, пытается извиниться искренне. Во всяком случае, он хорошо притворяется. Или, быть может, ему правда стыдно. — Мне жаль, что я так поступил с тобой, — говорит он. — Мои действия были эгоистичны, вообще все, что я делал в Хейвенпорте, было неправильно и эгоистично. А Эмма думает: надо же, когда-то они спали вместе, знали друг друга обнаженными, Джо был в ней. Теперь так не кажется. Джо будто чужой. — Я это понимаю, — говорит Джо. И Эмма думает: ничего ты не понимаешь. — Когда я потеряла тебя, я отыскала всех ребят из Хейвенпорта, кого смогла, и мы жили в этой мерзкой крысиной норе, боялись сунуться на улицу. — Значит, кто-то еще на свободе? — спрашивает Джо, в голосе его веселое любопытство, радость. — Нет, — рявкает Эмма. — Они умерли или сидят. Есть только я! — Ты и я, — говорит Джо, и у Эммы подгибаются колени. Мгновенно она чувствует себя обессилевшей. — Лили многое сделала, чтобы меня найти. Вряд ли она желает нам зла. Тут Эмма снова взвивается, нет уж. — Ты их видел? Они же все психи! Ты этого не заметил? Они все поехавшие! Джо корчит ей гримасу, значение которой Эмме вполне понятно: а мы? Образцы нормальности. Ее запала хватает ненадолго, все рушится, стоит только ему сказать: — Эмма, я не должен просить у тебя второй шанс. Но у меня есть план. Я знаю, как нам начать все сначала. И Эмма снова принадлежит ему безраздельно. Джо говорит: у меня есть план. Приквел этого разговора теряется где-то во тьме памяти, но Эмме удается его ухватить. Второй раз, когда Джо произносит "ты и я", вернее, нет, первый раз. Хейвенпорт год назад. Они лежат усталые после долгого секса, у Эммы дрожат колени, Джо дышит так тяжело. И вдруг он говорит: — Эмма, у меня есть план. Мы достигнем бессмертия, ты и я. Наша слава будет вечной. И никто уже не забудет нас. Ты и я. И новый план. Джо говорит, что посвятит ее в этот план, когда время будет чуть более подходящим. Эмма стоит, вдыхая холодный воздух, и думает: мы. Он и я. Джо и я. Но Джо всегда обманет. Как ей помнить об этом? В любом случае, Эмма больше не бегает от Джо, теперь ее отвлекает Марк. Он обещает показать ей кое-что классное, и всю дорогу Эмма сжимает в кармане нож. — Куда мы идем? — спрашивает она. — Увидишь. — А где твоя худшая половина? — Люк? Он поехал за Жизель? Но, когда они заходят в какую-то пустую конюшню или вроде того, Эмма так и ожидает, что Люк кинется на нее из-за угла. Марк милый, а Люк — вот уж кто не вызывает никакого доверия. Слащавый мальчишка-садист из "Забавных игр" Ханеке. Марк приводит ее в мастерскую, будто сошедшую со страниц какой-нибудь милой книжицы из девятнадцатого века. Холсты, мольберты, гипсовые бюсты, кисти и краски — все в искусно созданном беспорядке. Вроде бы тут был настоящий художник, но на самом деле — нет, все просто очень изящно устроено, будто бы реально, но нереально. Мастерская, о которой Эмма мечтала, когда была ребенком. А что до Лили Грей — она не любит хаос. И Эмма убеждается в этом, когда Марк говорит: — Это студия моей мамы. Я думал, тебе будет интересно. Я знал, что ты художница, читал об этом в книге. Почему ты не пошла в художественную школу? — Из-за матери, — отвечает Эмма. Два слова, но сколько всего за ними: скандалы, унижения, пощечины и вопли. Никто не может причинить больше боли, чем самые близкие. — Давай порисуем! — говорит Марк. — Давай, будет весело! И в этот момент он так напоминает Джейкоба, что Эмма улыбается. — Нарисуй меня, — предлагает Марк. — Меня еще никто не рисовал. — Странно, — говорит Эмма. — У тебя очень фактурное лицо. — Правда? — Да, ты симпатяга, — смеется Эмма. Впервые за долгое время она расслабляется. И вот Марк позирует ей, держа в руках "Хейвенпортскую трагедию". Эмма старательно прорисовывает его рубашку, руки, даже складки на джинсах, но никак не может нарисовать его лицо, просто не знает, как подступиться. Марк срывается с места, смотрит на рисунок. — Клево будет, когда сделаешь мне лицо, — говорит он. И вдруг Марк добавляет: — У тебя тут уголь. Когда Марк касается ее щеки, она почти видит вместо него Джейкоба. Много лет назад случился их первый поцелуй, и Джейкоб тогда сказал: — О, у тебя тут томатный соус. И прикоснулся к ней точно так же. Эмму захлестывают любовь и вина, с которыми она не может справиться. — Почему ты так добр ко мне? — спрашивает она, чтобы отрезвить себя. — Потому что ты мне нравишься, Эмма — отвечает Марк с улыбкой. И Эмма тянется его поцеловать. Она думает: может быть, у нее получится что-то помимо Джо. Может быть, ей когда-то стоило выбрать Джейкоба. Может быть, у нее есть второй шанс. Но тут Марк отскакивает от нее. — Что ты наделала?! Ого, думает Эмма, это что за ебола? И он ей говорит, что она не может его трогать, а он ее может, и у него гаптофобия, и вообще Эмма убеждается в том, что даже милый Марк здесь — конченный психопат. Гаптофобия, блин. И панические атаки. Так что, когда Марк снова тянется поцеловать Эмму, она его отталкивает, Марк орет, испугавшись прикосновения, Эмма рявкает в ответ: — Урод поехавший! Потом Эмма идет к двери, и она, конечно, оказывается заперта. — Ты что нас здесь закрыл?! — Мама не хотела, чтобы ее беспокоили. — Мне плевать, чего она хочет, открой сейчас же! Марк шепчет: — Прости, прости. А Эмма думает: поехавший урод, все так. Но решает с ним не спорить. Не будут же они сидеть здесь вечно. Конечно, в голове у Эммы проносятся всякие ужасные мысли: вдруг Лили хочет убить Джо, например? Но ведь это глупость, зачем Лили его убивать? В общем, с Марком Эмма больше не разговаривает, а сидят они до ночи. Он выглядит расстроенным и таким очаровательным, но Эмма не собирается допускать еще одну ошибку. — Нет уж, — говорит Эмма. — Держись от меня подальше. — Ладно, ладно, — говорит Марк. — Прости меня еще раз. И почему на нее все время западают такие миляги? В любом случае, Марк читает свою книгу, а Эмма заканчивает свою картину. Наконец-то, ей удается завершить ее, но Эмма не рисует лицо Марка, она рисует лицо Джо. Эмма уже не может нарисовать никого, кроме Джо. Пора принять эту правду. Марк спит крепко, Эмма осторожно садится рядом и самыми кончиками пальцев касается его лба. И что в этом страшного?