(L'en)vie

«Мисс Гарденер, прошу вас немедленно пройти в мой офис». Сообщение настигло Элизу, как незабвенный Грюнфельд Бах — грешника, в момент, когда она со сладким зевком пробудилась под голос бормочущей свой подкаст Дэб. Дело стремительно шло к закату, а она не очень-то и отдохнула: прошлые ночи были ужасно тяжелые, и Элиза надеялась хотя бы на маленький отпуск. Возможно, дело было в суши, зачем-то съеденных ею в «Красном драконе», а может, в приторной улыбке Минг Жао, в которой явно угадывалось желание посадить Элизу на бамбуковый кол — но из Чайнатауна она выехала полностью разбитой. Она даже не удивилась тому, что ее снова подвозит тот странный таксист с грубоватым акцентом; может быть, в Лос-Анджелесе нехватка ночных таксистов. Неудивительно, учитывая бурную городскую полуночную жизнь. «Мисс Гарденер, прошу вас немедленно пройти в мой офис». Она посмотрела на телефон, как на ядовитую змею. Обыкновенно, князь звал ее Элизабет безо всяких «мисс» — но она успела узнать его достаточно, чтобы понять: «мисс Гарденер» появляется лишь тогда, когда он крепко разозлен. Элиза принялась лихорадочно размышлять, где она прокололась, и что могло навлечь на нее царский гнев. Как назло, в голову не приходило ничего путного; вспоминалось почему-то лишь доброе и бородатое нетрезвое лицо Джека, который за пять минут на пальцах объяснил ей, почему Камарилья в целом и князь Себастьян Лакруа в частности абсолютно чужеродные элементы для Лос-Анджелеса. При этом он использовал всего пару выразительных жестов и несколько матросских ругательств. Элиза всей душой восхищалась бы Джеком, если бы от него за милю не несло перебродившим виски и крысиной кровью. Она застонала и принялась собираться. *** Офицер Чанк, бессменно дежуривший на ресепшене, заметил ее ровно через полсекунды после того, как Элиза вошла в фойе, и уже вовсю ей улыбался, когда она приблизилась к стойке. — Мистер Лакруа говорил, что вы придете, мисси, — заворковал он, как жирный парковый голубь. — Восхищаюсь им, мисси! Такой молодой и такой трудяга. Каждую ночь до утра работает… «Знал бы ты, какой он молодой, — мрачно подумала Элиза, одновременно приветливо кивая. — Он поди твоего прадеда видел. В коротких штанах». Пожалуй, офицеру Чанку очень везло по жизни — сначала судьба уберегла бедолагу, послав в Gallery Noir Элизу, а не какого-нибудь ненормального поклонника Жанетт; этот гипотетический поклонник точно не стал бы с ним церемониться. Теперь же снующие по башне вентру в строгих костюмах не представляли для Чанка почти никакой угрозы, потому что кровь для них — ноблесс оближ, и толстый лос-анджелесский коп в эту категорию не входит. А платили, между прочим, не так уж и плохо. И даже не гоняли по городским клоакам. Если вдуматься, это было даже несправедливо. Поднимаясь на лифте в пентхаус, Элиза рассматривала себя в зеркале и репетировала полный достоинства вид, с которым она войдет в офис князя; из-за недосыпа она напоминала скорее полусырую палочку картофеля фри, чем гордую представительницу клана «голубой крови», но нужно было работать с тем, что есть. Когда сверкающие двери гостеприимно разъехались в стороны, Элиза быстро поправила волосы, приложила к турникету ярко-голубую гостевую карту и шагнула через неохотно раскрывшиеся створки. В такие моменты она остро понимала, что есть знаменитая гостеприимность Сородичей, и теперь даже не сомневалась, что адские системы пропусков придумали именно вентру — возможно, объединившись ради такого случая с цимишами. …То, что князь в ярости, она поняла сразу. Он сидел, как и всегда, твердо выпрямившись и расправив плечи, но Элиза видела, как нервно стучат по подлокотнику кресла его тонкие пальцы. Судя по всему, случилось что-то экстраординарное — вроде нарисованного на стене Башни граффити с признанием в чувствах начальству Камарильи (такое, кстати, уже случалось, и Элиза с каменным лицом отмывала любовно выведенный чьей-то рукой фак. Анархи могли глумиться над ней сколько угодно, но порядок есть порядок). — Садитесь, мисс Гарденер, — голос князя не предвещал ничего хорошего. — У меня к вам серьезный разговор. Элиза послушно села. Несмотря на лицо с чертами, будто вышедшими из-под кисти художника девятнадцатого века — бледные скулы, нежная линия рта, светлые волосы, огромные глаза — и еле заметный мелодичный французский акцент, было в князе что-то такое, что заставляло ему подчиняться. Скорее всего, дело было в немигающем взгляде, который словно отскребал мясо со внутренних стенок черепа. Этот взгляд проворачивался между извилин мозга, как остро наточенный нож, и свежевал изнутри. — Как вы это объясните? Он вытащил из ящика стола и почти швырнул в сторону Элизы стопку фотографий — самообладание никогда не было сильной стороной князя, как бы он ни пытался всем и каждому доказать обратное — и она почувствовала, как ей резко дурнеет. Если бы ее сердце сохранило способность биться, прямо сейчас оно остановилось бы. Он же говорил, что никуда их не сольет! — Он же говорил, что никуда их не сольет… — одними губами пробормотала Элиза. Окончательная Смерть вдруг показалась ей довольно неплохой перспективой. — Объясни мне, пожалуйста, — брезгливо выцеживая слова, проговорил он, — почему мне на почту приходят фотографии… на грани пристойности… с участием моей подчиненной? Элиза раскрыла рот, чтобы начать объяснения — и тут же сжала губы. Примерно через десять минут после того, как они с Баррабусом покинули «Синдикат Фу», на телефон Элизы поступил звонок от Гэри Голдена. Приятным баритоном глава лос-анджелесских носферату уведомлял ее, что благодарен за помощь и готов отдать свою часть сделки; он сообщил, что Анкарский саркофаг находится в поместье Джованни недалеко от голливудских холмов. Все было прекрасно ровно до того момента, когда Гэри вскользь упомянул, что на вечеринку к Бруно Джованни допускаются только его родственники, и те по строгим приглашениям; Элиза приуныла, так как среди ее родичей не было итальянцев, если не считать троюродную тетю Шелли, два года жившую с барменом из Неаполя. — Всегда можно договориться, — промурлыкал Гэри. — Милочка, разве я брошу в беде помощницу нашего дорогого князя? Ты сегодня же ночью будешь держать его в руках. Элиза насторожилась. — Что я должна буду делать? Опять кого-то вытащить? Учтите, я не пойду разбираться с врагинями вашей Ималии! Это ниже моего достоинства, в конце-то концов! Истошный визг бывшей супермодели все еще стоял в ее ушах. Наверно, при жизни Гэри держал несколько котов и до сих пор по ним скучал — иной причины обращать Ималию Элиза не находила. — Милочка, ну что ты, — искренне встревожился Гэри, — я тебя никуда не отправлю. И ведь не отправил. Когда Элиза прибыла в штаб Носферату, в апартаментах Гэри ее ждала тренога с фотоаппаратом и Ималия со злобно сжатыми губами и гигантской косметичкой. — Искусство — вечно, — разглагольствовал Гэри, невзначай поигрывая приглашением на имя Марии Росселлини. — Я рад, что дожил до времен, когда технический прогресс позволяет увековечить красоту. Имми, крошка, добавь туши. Дивы золотого века Голливуда всегда подчеркивали глаза. Какой типаж, Элизабет! Ты словно новое воплощение Авы Гарднер, она случайно не твоя бабушка?.. Кстати, эта старая перечница еще жива? Новое воплощение Авы Гарднер молча скрипело зубами; приятно улыбающийся во все свои полтора десятка гнилых зубов Гэри заставил ее позировать и в расшитом стеклярусом платье, и в одном белье, и в полупрозрачных шифоновых тряпках — Элиза позволила себе возмутиться, когда Гэри пошевелил кустистыми бровями и задумчиво сказал: — Милочка, а покажи-ка старому Гэри спинку… — Не покажу, — отрезала Элиза и схватилась за свой жакет, как за спасительный круг. — Я вам что, Тони Сешнс на полставки? Голливудские дивы, — передразнила она, — не снимаются голышом. — Верно, милочка, — Гэри не стал настаивать. — Держи свой счастливый билет. Покидая гостеприимные чертоги канализационных жителей, Элиза взяла с него слово джентльмена, что никто из посторонних никогда не увидит эти фотографии; в ответ бывшая звезда «Пьяного Отеля» оскорбленно прижала когтистую руку к сердцу. — За кого ты меня принимаешь, милочка? Конечно же, никто посторонний никогда их не увидит! Все это пронеслось в памяти Элизы, пока она непослушными руками перебирала фотографии. Вот она в черном блестящем платье сидит на старинном столе, закинув ногу на ногу, в углу накрашенных алым губ тонкая сигара; а вот — на фоне горящего камина вытаскивает из своих коротких волос шпильки, и тонкое кружево едва-едва прикрывает самое необходимое. Третья, четвертая, пятая… Последнюю фотографию Элиза смотрела, усилием воли пытаясь не измениться в лице: равнодушная техника запечатлела, как она, уперев одну руку в бедро, улыбалась в объектив и прикусывала зубами край наполненного кровью фужера. Из одежды на ней был только черный шифоновый пеньюар, целью которого было что угодно, но только не прикрывание тела; чертов Гэри как-то так хитро настроил свет, что Элиза выглядела в этом длинном одеянии более обнаженной, чем без него вообще. Надо сказать, у старого голливудского дьявола был отменный вкус. Сжигать эти фотографии на барбекю было бы даже немного жалко. — Я… — Элиза наконец частично обрела способность говорить, — это была моя плата. Он сказал, что в обмен даст мне приглашение в особняк Джованни. В любом случае, я имею пра… — Ты — мое Дитя, и как твой Сир, я несу за тебя полную ответственность, — князь взмахнул своей изящной ладонью, вынуждая ее замолчать. — Да, но… — Кроме того, мы с тобой — представители особого клана. Вентру не к лицу, — он скользнул взглядом по верхней фотографии, — вот это. Мы несем бремя не только власти, но и подаем пример другим нашим Сородичам. Моя репутация как князя и как твоего Сира может пострадать… — Но вы не мой Сир, — эти слова вырвались у Элизы сами собой, словно истомившиеся в клетке птицы. Кажется, в этот раз ее услышали. — Очень интересно, мисс Гарденер, — после недолгого молчания проговорил князь; к его зеленовато-бледным губам чуть прилила кровь, — кто я, в таком случае. — Я вовсе не… — Поправь меня, если я ошибаюсь, но, кажется, это я помиловал тебя, в то время как имел полное право казнить вместе с тем глупым Сородичем? Возможно, ты не помнишь, что это я поручился за тебя, избавив тебя от участи безродного каитиффа, — он схватил со стола золотую ручку и принялся бесцельно вертеть ее в пальцах. — И, пожалуй, ты забыла, кто оказывает тебе всяческую поддержку, в том числе и материальную, Элизабет. Ведь ты больше не преподаешь в университете Святой Марии? Или я что-то упустил и теперь там открыли ночной кампус? «Да, — думала Элиза, рассматривая собственные колени, — только ты, сволочь, за это используешь меня вдоль и поперек. И по кругу. Хорошо хоть, не пускаешь…» Она всегда поражалась его способности в ста случаях из ста вывернуть ситуацию так, что он оказывался абсолютно прав; в его руках всегда был флэш-рояль, в ее — одни сплошные семерки. И ничего с этим не поделаешь. — Нет, все так, — вслух покорно ответила она. — Вы очень много для меня сделали. — Очень хорошо, — он отбросил ручку в сторону. — Раз мы разобрались с тем, Сир я или не Сир, предлагаю перейти к более актуальному вопросу. Кто еще видел эти фото? — Гэри Голден, — Элиза с радостью сменила тему. — И, собственно, все. Надеюсь… — Я тоже на это надеюсь, потому что у меня есть более важные дела, чем вычищать это… непотребство из всего Шрекнета. Можешь идти, Элизабет, я и так потратил на тебя слишком много времени. Она вскочила со стула. — Тогда я заберу? — Элиза потянулась к фотографиям. На ее руку предостерегающе легла ледяная ладонь. — Нет, — с вежливой улыбкой сказал князь. — Я сам их уничтожу. При выходе из башни Элиза почему-то вспомнила полдюжины развешанных по жилищу Бертрама Танга постеров с изображением Жанетт и тяжело вздохнула. Наверно, Тереза Воэман получила дополнительный повод для гнева. — Отличные сиськи, камми! — проходящий мимо Скелтер хлопнул ее по плечу и ослепительно ухмыльнулся. — Что-о-о? — Элиза вытаращила глаза, но тот уже заворачивал за угол; на секунду обернувшись, он показал ей поднятый большой палец. Гэри Голден, пожалуй, был настоящим Сородичем искусства — по крайней мере, искусства доводить ближнего до ручки.