Не хочешь встретиться через два часа в парке напротив школы? Очень надо поговорить.
Ким с ужасом смотрит на сообщение, ставшее причиной её раннего подъёма, и не понимает, почему и Джейк в такое время умудряется думать о каких-то встречах. На часах восемь утра, календарь ярко светится числом восемь, на дворе июнь, и сегодня первый день каникул. Ещё вчера Ким решила во что бы ни стало как следует отоспаться: то, о чём мечтает каждый школьник как минимум за месяц до окончания учебного года. Но сегодня она ещё и официально больше не школьница. Праздник? И да, и нет, однако крепкому сну сегодня ничто не должно было помешать.
Еле разлепив глаза, Ким, стараясь поддерживать их в открытом состоянии, перечитывает раз за разом сообщение от друга, пытается понять, проснулась ли она до конца или это очередной сон, утягивающий в пучину желания проспать до самого вечера. Девушка сладко улыбается, подумав о возможности ещё раз погрузиться в невесомый шёлк очередных видений или просто пустоты, она не была привередливой, если речь заходила о сне.
Спустя две секунды подрывается, ощутив тяжесть телефона в руке и его близость к неизбежному падению. Поборов желание отбросить сотовый в сторону и ещё сильнее укутаться в пуховое, несмотря на жаркое время года, одеяло, Ким понимает, что сообщение всё-таки было реальным и ответ сам себя не напишет. Невольно скосив взгляд на время, она шумно выдыхает, понимая, что две секунды на самом деле оказались целым часом потерянного времени, которое она могла бы провести на неторопливые сборы.
Садист.
Только попробуй при встрече сказать, что это не стоило того, чтобы прервать мой сон.
Грубовато, проносится в мыслях у Ким, но ничего, он ещё познает её гнев, если эта встреча будет просто ради того, чтобы встретиться. Мысли пытаются прорваться сквозь густой холодный туман в голове и связаться в целостные предложения, но тщетно. Туман всегда приходит по утрам и долго-долго плывёт по земле, путая не только мысли, но и дороги, порой ведущие в никуда.
Кровать остаётся не заправленной, всё равно вечером снова ложиться, а сил сейчас слишком мало, чтобы перенапрягаться. Шаркая по полу старыми тапками, которые давно уже следовало бы выбросить и купить новые, Ким проходит в ванную и тут же морщится, поймав своё отражение в зеркале над белоснежной раковиной. Прохладная вода помогает прийти в чувство и не даёт снова закрыть глаза. Ещё несколько секунд простояв перед зеркалом, осматривая едва ли не каждый сантиметр кожи лица, девушка решает скрыть синяки под глазами, причиной которым до этого дня была школа и предстоящее поступление.
С завтраком пока придётся попрощаться, с грустью думает Ким, пытаясь успокоить возмущённо урчащий желудок. Времени остаётся лишь на переодевание, сбор немногочисленных вещей первой необходимости при прогулке и вызов такси вместе с последующей поездкой к месту назначения.
Чёрт бы побрал этого Брауна. Волна раздражения проходится по телу девушки, пытающейся подобрать что-то не из списка официальной одежды, которую она носила в школе, что-то не мятое и не пахнущее так, словно кто-то умер в этом куске ткани. Последние месяцы изрядно потрепали не только её нервы, но и принципы прирождённой чистюли, которыми она обладала с детства. Как-то раз Джейк попытался подшутить над ней, пригласив её убраться у него в комнате, но многозначительный взгляд тут же отнял у него желание развивать эту тему.
И всё-таки это не раздражение. Волнение? Тревога? Да, определённо, а спросонья так сразу и не разберёшься в своих чувствах. Ким вдруг понимает, что Джейк тоже не из тех, кто просто так поднимется с утра пораньше и пригласит погулять, особенно в такой день, когда все школьники и выпускники со счастливой улыбкой досматривают десятый сон.
Что-то случилось? Бекки? Боже, какая же она эгоистка, нужно ведь было подумать, прежде чем так резко отвечать. Вдруг у него какие-то проблемы? Ким прибавляет скорость своим движениям, поторапливая саму себя. На прихорашивание нет времени, запыхавшись, она выбегает из дома, закрывает на ключ входную дверь и едва ли не с разбегу прыгает в машину, повторяя продиктованный по телефону адрес.
Прикусывает нервно губу, неосознанно, движением скорее автоматическим, которое всегда успокаивало её. Двадцать минут поездки превратились в ожидание встречи, а весь остаток сна испарился, будто его и не было. Она замечает Джейка задолго до того, как он видит её машину. С букетом в руках. Белые лилии, её любимые. Она улыбается, наконец отпуская душившую тревогу. Всё в порядке, он правда просто хотел увидеться. Но почему же, чёрт возьми, именно сейчас?
‒ Спасибо, хорошего дня, ‒ любезно произносит Ким, обращаясь к водителю, выходит из авто, негромко захлопнув дверь. Джейк оборачивается на звук и пытается спрятать за спиной букет.
‒ Бесполезно, Браун, я всё видела, ‒ хихикает Ким, подходя к другу. ‒ То есть, я хотела сказать, что ты там прячешь? ‒ изображает из себя дурочку, играет с ним, словно ребёнок, потому что это был единственный человек на свете, с которым она могла почувствовать себя пятилетней девочкой, которая пришла вместе с родителями знакомиться с соседями.
‒ Это тебе, ‒ негромко говорит Джейк, протягивая сладко пахнущие цветы. ‒ С окончанием школы.
Ким тихо благодарит его, принимая лилии в руки и прижав букет к себе, словно боясь, что его отнимут. Но ей просто хочется насладиться прикосновением красивых цветов к телу, наполниться их свежестью и нежностью.
‒ Я тоже рада тебя видеть, ‒ наконец говорит она, заглядывая в его мягкие улыбающиеся глаза. Этот взгляд. Она нередко подмечает его, когда он думает, что она не видит, как он смотрит. ‒ Ты извини, я не должна была так грубо отвечать тебе. Но ты разбудил меня так рано именно сегодня, когда я хотела оторваться по полной и проспать до вечера.
‒ Ох, извините, прекрасная леди, что побеспокоил вас, ‒ хохочет Браун. Но пару секунду спустя его лицо приобретает вполне серьёзный оттенок, и Ким удивляется.
Сначала не обратив на это внимание, она теперь хватается за невесомый шёлк мысли, вспоминает, как ощутила дрожь его крупных рук. Смотрит в его голубые глаза, а зрачки, расширенные, бегают по сторонам, пытаются ухватиться за безопасный островок, там, где не страшно.
‒ Что случилось, Джейки? ‒ она редко обращалась к нему так, в моменты, когда особая нежность витала между ними, когда были наедине, не стесняясь показать себя. Или в моменты беспросветной тревоги и паники, когда единственной опорой стало хрупкое плечо расцветающей девушки.
‒ Я очень долго молчал, ждал подходящего момента, когда уже будет поздно что-то менять в случае чего, ‒ светло-голубые глаза темнеют, Джейк опускает взгляд, не смея говорить напрямую. Пальцы сжимаются в кулаки. Ким хочет прикоснуться к ним, успокаивая, но в следующий миг Браун вскидывает голову, и мир темнеет перед глазами.
‒ Я уезжаю, Ким. Далеко, в Техас. Говорят, там один из лучших факультетов химии.
‒ Что? Химии? ‒ Ким пошатывается, букет вот-вот норовит выпасть из рук, и девушка кое-как успевает схватить его липкими от пота ладонями. ‒ Какая химия, Джейк? Какой Техас? Я не понимаю, ‒ беспомощно заглядывает в решительные глаза, один из которых пересекает ровный белый шрам, напоминание о худшем дне его жизни.
‒ Я уже давно подтянул её. Занимался ночами, нагнал всю школьную программу и выучил даже больше за последние два года. Начал как раз после… Ну, ты знаешь. Сначала было интересно, хотел доказать себе, что я могу что-то без твоей помощи, в смысле что я не такой глупый, каким кажусь или хочу показаться. Думал удивить тебя потом, но… ‒ Джейк осёкся, словно то, что было после «но» ей слышать не надо.
‒ Но? ‒ переспрашивает всё-таки, ведомая любопытством, но Джейк отмахивается, что-то бормочет, не считая нужным посвящать подругу в это. Ким не задумывалась до этого момента, но сейчас понимает: она ведь и не знает, как за последние два годы школы у него идут дела с её любимым предметом. Оценки за тесты он ей не показывает, а заниматься они перестали после аварии. Ким глубоко вдыхает, пытаясь справиться с нарастающей болью в груди. Что-то трещит там, внутри, впиваясь осколками в сердце, заставляя его кровоточить.
‒ А как же Бекки, мама? ‒ голос предательски дрогнул, и Ким поджимает губы, сдерживая подступающие к горлу непрошеные слёзы. Хочется добавить, выкрикнуть: «а как же я, Джейк?»
‒ Буду подрабатывать, посылать им деньги, сколько смогу, ‒ неловкая попытка прикоснуться к её руке, но пальцы останавливаются на половине пути, так и не сделав этого. ‒ Прости, ‒ тихо добавляет он. Воздух наполняется едкой горестью, становится невозможно дышать, а в горле застревает ком, задерживающий такие нужные слова.
‒ Не знаю, смогу ли, ‒ ответ хлёстко бьёт по лицу, оставляя выжженный след внутри. Разбивается что-то там, в глубине закостенелой после всех испытаний души. Джейк не знал, не думал, что нанесёт столь глубокую рану.
‒ Понимаю, ‒ от нахлынувшего бессилия и сожаления голос пропадает.
‒ Ни черта ты не понимаешь, Браун, ‒ раздражённо бросает Ким и, резко развернувшись, уходит прочь, не бросив ни единого взгляда напоследок. У Джейка сжимается сердце, когда девушка демонстративно кидает букет в первую встречную урну. Спустя несколько шагов замедляется, словно передумав, но затем так же быстро срывается с места и пропадает из поля зрения.
Ему не понять её чувства. Она-то его никогда не бросала, всегда была рядом, готовая прийти на помощь. Даже когда нужно было посидеть с Бекки, она без раздумий откладывала все свои дела и мчалась в дом Браунов. Она всегда была рядом. Но так же, как ему не понять её, ей не понять его. Не прочувствовать жар гнева, разъедающий грудь изнутри, превращающий в пепел всё на своём пути, желая выбраться наружу.
Терпкий дым крепких сигарет проникает внутрь, успокаивая дрожащие от напряжения нервы. На длинные пальцы падает пепел, а мимо лавочки проходит недовольная мать капризной девчули, прикрывая дочь так, чтобы та не почувствовала столь нелюбимый многими аромат. Нет, он не курит. Это не зависимость, по крайней мере не та, которая заставляет подрываться поздним вечером в ближайший магазин за новой пачкой. Ему просто хорошо, когда хрупкая тонкая сигарета становится единственным его компаньоном, хранящим все секреты. Молчаливая, не имеющая возможность сдать его кому-нибудь.
А впрочем, не так уж и плохо, что Ким ушла. Не будет вмешиваться в то, от чего ей нужно было бы беспрестанно оберегать. И сердце её не зальётся горем, когда всё вскроется.
Когда?
Нет,
если.
Джейк усмехается, когда в голове рисуется картина его ареста. Перепуганная мама, не смевшая ни в чём подозревать родного сына, убеждённая в его невиновности; Бекки, печально отводящая взгляд; и Ким, прячущая глубокое разочарование за маской тревоги. Как бы она поступила дальше? Отвернулась бы? Простила бы?
Всё больше и больше сомнений. Как бы не сойти с ума. Нужно поскорее что-то уже сделать. Последние шаги приготовления, и вот он: путь, на который он решительно встаёт спустя два года, безжалостно терзавшие его самыми страшными мучениями.
Он должен это сделать. Ради Бекки. Это ведь не преступление, да?
Да?
***
‒
Отпустите меня, нет, прошу! ‒
надрывный крик заглушается его крупной ладонью. Он не смотрит, делает всё со спины, трясясь от страха. Отступать некуда. Вот он. Момент истины. Мгновение возмездия.
Ещё миг, и всё кончено. Обмякшее тело, хлюпая от сплошной стены дождя, падает на сырую землю. Крупная дрожь не даёт двинуться с места. Ему страшно.
Осознание того, что он сделал, приходит только сейчас, и кровь застывает в жилах. Горячие слёзы вот-вот польются по щекам, смешиваясь с быстрыми каплями с неба. Нужно взять себя в руки. Навести тут порядок.
***
Первые две недели после поступления он не принимает звонки матери, настойчиво пытающейся услышать его голос. Он хочет выбросить из головы всё, что произошло в тот день. По ночам накрывает яростная боль, разрывающая его на части, срывающая нечеловеческие крики в подушку. Лишь отсутствие соседей по комнате успокаивает.
Со временем боль утихает, а звонки становятся приятной отдушиной от тяжёлой учёбы. Как бы Джейк ни старался, от его сокурсников, с детства пылавших любовью к химии, он, конечно, отставал. По ночам в голове роились мысли о формулах. Он выхватывал их, записывал то, что требует пристального внимания, а перед глазами то и дело появлялся тот день. Но он больше не приносил мучений. Он стал двигателем, точкой отсчёта его величайшего возмездия. Иногда из его комнаты раздавался истерический хохот, так что те немногие, кто пытался сблизиться с ним за первый год обучения, постепенно отстранялись, изредка поглядывая на занятиях с подозрением.
Джейк не знал, что с ним происходит. Кровь бурлила в жилах, мечтая о новых мольбах о пощаде, о новых отчаянных взглядах, в которых отражалось приближение смерти. Порой ему снились кошмары, от которых он вскакивал посреди ночи в холодном поту, а затем снова садился за записки, не в силах уснуть. Ни один из этих кошмаров он так и не смог вспомнить. Его разум блуждал в темноте, умудряясь держаться на плаву в университете. Его не отчислили, и это всё, что ему было нужно.
После окончания первого курса он не приехал домой, хотя мама недвусмысленно намекала на то, что стоило бы, потому что
Ким тоже вернулась к тёте. Миссис Браун ругала сына, узнав, как жестоко он поступил с бедной девушкой.
‒ Вы ведь нравились друг другу, ‒ с сожалением в голосе тараторила она в трубку, словно подгоняя Джейка купить билет. ‒ А она изменилась, стала такой взрослой, суровой. Уехала ведь в Вашингтон, поступила в академию ФБР.
Что-то острой льдинкой неприятно кольнуло в сердце. Академия ФБР. Это ведь была его мечта. Но почему?
‒ Она, конечно, поздоровалась со мной, но видно было, что больно ей смотреть на меня. Ты бы приехал хотя бы на недельку, Джейки, и мы с Бекки соскучились.
‒ Прекрати, мам, ты же знаешь, я не могу, я устроился на работу, чтобы помогать тебе с лекарствами для Бекки, ‒ разговор разжигал в нём непонятную злость, он хотел как можно быстрее повесить трубку. В конце концов его мама завершает звонок, а он откидывается на подушку, закрывая глаза.
Нет. Он не вернётся. Только не сейчас.
Миленькая девушка устроилась официанткой в то же самое кафе, где уже пару недель работал он.
Миленькая блондинка с болотного цвета глазами.
