Слабоумие и отвага

— Извини. Джексон отвлекается от стандартной проверки оборудования перед отправлением и поднимает взгляд на Марка, переминающегося с ноги на ногу у одного из джипов. У него за спиной заходит за горизонт солнце и подсвечивает его темный контур оранжевым светом. Ну просто святой, даже нимб на месте. Лицо только ни разу не ангельское, осунувшееся и усталое, вполне соответствующее лицу человека, не спавшего нормально вечность. — За что? Не меня ты разукрасил, — Джексон указывает на переругивающихся опять в стороне Джебома с Бэмбэмом, — Бэмбэму так вообще ни за что попало. Марк пристыженно опускает глаза и приглаживает торчащие во все стороны волосы. — За то, что подумал, что ты проболтался. Джинён мне объяснил всё. Наверное, нужно было сразу всем рассказать. — Наверное, — отзывается Джексон и застегивает резко поясную сумку, — но что уж теперь. — Мне даже не разрешили вас координировать. — Да, я слышал. Джебом вообще настаивал, чтобы тебя выслали из Йемена первым же самолётом. — Мудак, — Марк сжимает кулаки до побелевших костяшек, — лезет, куда не просят, по себе всех равняет. Я бы смог. — Бро, хватит, — не хочется с ним ругаться, но чувство справедливости не дает просто смолчать, — ты уже не смог, будем честны. И даже сейчас, стоя передо мной, не справляешься. Ты мне друг, но… — Но Джебом, вне конкуренции, конечно, — он фыркает как-то озлобленно. — Скажи, Джексон, если он бросит мячик, ты его ему в зубах принесёшь? Джексон прищуривается. Ни слова, ни тон его ему не нравятся. Это так он его видит сквозь призму своего оскорбленного и измученного сознания? Марк подходит к нему вплотную и медленно выговаривает, крепко удерживая за предплечье: — Ты же знаешь, где-то там глубоко внутри, ты знаешь, что Джебом не прав. Сняв меня с задания… — Он увеличил наши шансы на успех. Ты нестабилен, Марк, в таком состоянии на дело идти нельзя, посмотри на себя. — Я себя контролирую. Запястье отзывается болью. — И поэтому ты едва не сломал Бэмбэму нос и… Будь добр, отпусти, мне больно. Марк растерянно смотрит на свою руку, а потом, разжав хватку, снова повторяет: — Извини. Я просто… — Мы вернём Ёндже домой, — Джексон растирает запястье, — к тебе и вашей глухой собаке. Обещаю. — Даже если Джебом скажет его бросить? — Даже если мы найдём его мёртвым, я всё равно привезу его обратно. Не оставлю там. Всё равно верну Ёндже домой. Издалека доносится "Сына" голосом Джинёна, но Джексон не оборачивается, ждёт, когда совсем недышащий Марк позволит ему, когда перестанет приколачивать его к месту своим измождённым взглядом. Тот глубоко вдыхает и вместе с последующим выдохом разом обрушивается вниз. Обглоданный своей тревогой и обессиленный. Джексону жаль его, ему бы хотелось сказать, что всё будет хорошо, но оба они знают, что Джексон и сам может не вернуться из этого приключения, и все его обещания на самом деле имеют не так много силы. Джинён зовёт ещё раз. Марк растирает лицо ладонями и поднимает неспокойные глаза. Со стороны может показаться, что он просит его о чем-то, стоя на коленях. — Удачи, Джексон. — Удача всегда со мной, — хлопает себя по плечу, где под тканью форменной рубашки запрятана старая татуировка в виде перевёрнутого иероглифа, и, прежде чем уйти к остальным, вполголоса говорит, — тебя сняли с задания, но никто не запрещал встречать нас в аэропорту. Так что… Увидимся в полдень. Их провожает Юсуф, он помогает настроить связь, уточняет детали операции и сверяет время. Хоть он и не едет с ними, спать этой ночью ему тоже не светит: на нём координация местных военных и пилотов. — Напоминаю, что вчера в горах были замечены передвижения хуситов, — он ведёт пальцем по карте, разложенной на теплом капоте джипа, — вот в этой области. Они часто перехватывают сигнал, слушают переговоры, срывают операции военных, нападают на грузовики с гуманитарной помощью. В американцев стреляют без предупреждения, а пленных не берут. — Нам не с руки нарываться на конфликт, — Джебом скребёт задумчиво ногтем чуть поджившую ссадину на щеке и в очередной раз сдирает корочку. Размазывает кровь по скуле, снова чешет. Джинён бьёт его легко по руке: — Не ковыряй. И, отвернувшись от смешно надувшегося Джебома, задумчиво тянет: — То есть, Юсуф, слишком трепаться по связи, ты не советуешь? — Если бы мы ехали все в одной машине — никаких проблем, можно было бы вообще связь вырубить до прибытия на место, — Джексон наклоняется над картой и прикидывает расстояние опасного отрезка пути. Километров сорок выходит, даже больше, не морзянкой же им перестукиваться. — Но на таком маршруте нам всё равно придётся общаться. — Никто не запрещает, — Юсуф пожимает плечами, — просто не делайте это по-английски. — А какие у нас варианты? Арабский только Югём знает. — Поговаривают, что здесь, в Йемене, есть контингент КНДР, — отзывается Югём, закусив губу, — возят для хуситов разное, шмаляют по американцам. Ни те, ни другие информацию никак не комментируют, но ни разу не слышал о расстрелянных на дорогах корейцах. Джексон, как у тебя с корейским? — Не так плохо, как с французским, мон шер, — Джексон ему подмигивает, — но у нас есть Бэмбэм. Матерится по-корейски он теперь знатно, конечно... — Он знает язык получше тебя, — обрывает его Джебом и, забывшись, опять дерет свою болячку, — вот же... Югём притаскивает за рукав притихшего вдруг Бэмбэма к себе поближе. — Пять лет в Сеуле, да, бро? “Бро”, кажется, готов провалиться сквозь землю. Видно, этой интересной и несомненно красочной историей делиться он ни с кем из них не планировал. Бэмбэм кивает, мол, да, так и есть, пять лет, тыкает досадливо Югёма куда-то под рёбра и молчит, стоически терпя направленные на него заинтересованные взгляды. Крепкий орешек. — Да ладно, колись уже, твой бро сдал тебя с потрохами, — Джексон виснет у него на плече, — каким ветром тебя занесло в Сеул? — Муссоном, — огрызается Бэмбэм сначала, но, выдержав паузу, всё-таки нехотя сдаётся, — хотел стать айдолом, денег заработать. Пять лет отпахал стажером, а эти ублюдки так меня и прокатили с дебютом. А там повестка уже пришла, потом лотерея, армия. И всё, гейм овер. Джексон прикидывает в уме, потом считает на пальцах, цифры получаются какие-то фантастические. — Тебя что, в Корею в тринадцать одного отправили? Мама тебя не настолько не любит? — Почему в тринадцать? — Бэмбэм недоуменно изгибает брови, — мне шестнадцать было. В Таиланде призыв в двадцать один. Мозг коротит. Картинка перед глазами не накладывается на новые входящие данные, происходит перегруз системы на фоне общего перегрева. — А сейчас тебе тогда сколько? — Мы одногодки, — влезает Югём и гогочет, глядя на вытянувшееся от удивления лицо Джексона, — просто он хорошо сохранился, ты же сам видел его косметичку, ай! Бэмбэм технично пинает Югёма под коленки, тот неловко заваливается, но всё равно не прекращает визгливо смеяться. — Ладно, давайте по машинам, — командует посмеивающийся в ладонь Джинён, — готовность — десять минут. Прежде чем разойтись, Джексон ловит Джебома за тёплую ладонь, удерживает на месте. — Точно не поедешь с Джинёном? Он мотает головой. — Мне спокойнее, когда Бэмбэм в поле моего зрения. Джексон кивает. Точно курица-наседка. Они едва не переругались два дня назад, когда меняли расстановку сил, и идея идущих на штурм Джебома с Бэмбэмом до сих пор ему не нравится, хоть и выглядит вполне логичным решением в свете последних событий. Он обводит большим пальцем выступающую косточку у Джебома на запястье и сжимает крепче. — Аккуратнее, ладно? — Ты тоже, — осторожно освобождает руку, — и... Не пристрели случайно Джинёна. Ну, конечно, не вставить свои пять копеек он не мог. *** Ужас парализует его. Ни вдохнуть, ни моргнуть, ни пальцем пошевелить. По лицу течёт, по спине течёт, по рукам течёт. Глаза заливает, надо моргнуть, но никак, потому что уверен, если моргнёт — умрёт. Не моргай, не моргай, не моргай. — Тормози, — кое-как сипит Джексон. Тихий голос его надламывается, и он повторяет ещё раз громче. — Тормози сейчас же. — Что случилось? — шуршит обеспокоенный голос в наушнике. То ли Югём, то ли Джебом, сквозь помехи связи, шум в ушах и голове разобрать сложно. — Джексон, что ты там увидел? — Джинён? — это точно Бэмбэм, его ни с кем не спутаешь, — доложи обстановку? — Восьмая казнь египетская нас настигла, — отзывается Джинён с водительского сидения замогильным голосом и всё не тормозит, — мы все умрём. Долго держит паузу, а потом, говнюк, всё-таки ржёт. — Ну, Джексона-то точно вот-вот удар хватит. — Да что происходит?! — гундосит встревоженно Югём (точно Югём!), — я нихрена не понял! При чём тут Египет? — Джинёна, — тянет Джебом раздражённо, — сколько? — Вижу трёх. Крупные, сантиметров восемь. — Нам нельзя здесь останавливаться, можешь как-то убрать их на ходу? Джинён пожимает плечами, будто Джебом, едущий в другой машине, сможет это увидеть, опускает стекло со своей стороны. Джексон орёт. Нет, Джексон позорно визжит, не заботясь о чужих ушах, и готов выпрыгнуть из джипа на полном ходу, потому что… — Сними её с меня! Богом клянусь, я выйду из этой чёртовой машины сию секунду, если не уберёшь эту тварь! Джинён опять смеётся, джип виляет по трассе, в наушнике слышна арабская речь переговаривающихся Юсуфа и Югёма, Джексон зажмуривается до кругов перед глазами и матерится. По-корейски. Джебом должен оценить. Раздаются глухие удары по стеклу ладонью, потом пара хлопков по коленкам Джексона, перед носом угрожающе жужжит, Джексон зажмуривается сильнее и вжимается в кресло, джип заносит ещё раз, Джинён ворчит, раздается омерзительный шелест и мокрый хруст, и следом — звук поднимаемого окна. — Противник уничтожен, — как по протоколу отчитывается Джинён, — операция по спасению Сыни от йеменской саранчи успешно завершена. Джексон открывает один глаз, оглядывается и корчится, когда замечает размазанные по лобовому стеклу крылья и зелёные лапки. — Что, убрать до конца не мог? — двумя пальцами снимает остатки тушки, — ну и гадость. Откуда их только принесло, мы же в пустыне, тут нечего жрать. — Только если тебя, — ехидничает Джинён, не отвлекаясь от дороги, — что, даже красные трусы не спасли в этот раз? Боюсь, у тебя мало шансов вернуться сегодня… — Типун тебе на язык, — Джексон вытирает мокрые ладони о штаны, непроизвольно передергивается и ещё раз повторяет, — ну и гадость. — Значит, как под пули лезть — не страшно, — хихикает Югём в наушник, — а как кузнечик на стекле… — Ты видел эту хрень?! С ладонь! И летает! — А ещё ящерицу, которую Джебом притащил, помните? — гиенит Бэмбэм под общее угуканье, — Джексон же буквально через окно на кухне вышел. — Мы когда работали с ним вместе полтора года назад, — Джинён плавно входит в поворот, — к нам как-то змея заползла… — Ладно, хватит, парни, — лениво тянет Джебом, доносится клацанье зубов (зевает он там что ли?), — что вы к нему прицепились. У всех свои недостатки. — Джебом, например, храпит, — Джексон удобнее устраивается на сидении и вытягивает ноги, насколько позволяет место, — и спит строго по-диагонали кровати. — Ты тоже храпишь, — возмущается Джебом, — все слышали эти звуки умирающего мамонта. А ещё одеяло всё себе забираешь и... Джинён очень демонстративно покашливает, и в этом его покашливании чувствуется неодобрение всего мира. Джебом съедает окончание предложения и замолкает. Воцаряется деликатная тишина, даже постоянно лагающая в горах связь перестаёт противно шипеть в ухо. Джексон отворачивается к тёмному окну и улыбается сам себе. Надо же, он уверен был, что не помнит ничего толком о Нью-Йорке, а теперь, проведя столько времени бок о бок с Джебомом, воспоминания о тех выходных как-то сами всплывают в голове. И то, как он спал смешно, и его холодные ступни и ладони, и одно одеяло на двоих, потому что второе было лень поднимать с пола. Погода тогда была ни к черту, за окном лило и ветер ледяной с ног сбивал, нетипично холодно для середины сентября, поэтому они и сняли себе номер в первом попавшемся отеле. Но ещё больше удивляет и греет изнутри мысль, что Джебом, оказывается, тоже помнит. — Скучно, — ноет Югём, — нам ещё полтора часа тащиться. Может, в слова поиграем? Все протестующе гудят, потому что плавали — знаем. — Закончится всё тем, что Джинён и Джебом будут меряться размерами словарного запаса, а Джексон начнёт беситься, — Бэмбэм, кажется, тоже зевает. — Радио включим? — И как ты это себе представляешь? — даже смотреть не надо, чтобы понять — Джинён закатил глаза. — Если мы что-нибудь не придумаем, Джебом уснёт, — предательски сдаёт его с потрохами Бэмбэм, — будто не он сам нудел, что спать нельзя. — Хён, серьёзно? Не смей спать! — Да не сплю, не сплю, — не особо убедительно отнекивается Джебом и определённо точно зевает во всю свою пасть, — быстрее бы закончить с работой, хочу уже выспаться на нормальном матрасе. — Кто куда, кстати, после окончания контракта? — Джексон садится ровнее и делает потуже ремень. Если честно, то он и сам едва-едва не засыпает, хоть днём и успел урвать пару часов. — Мы с Бэмом в Таиланд махнём, — откликается Югём, — навестим мамулю, а потом ещё куда-нибудь съездим поработать. Вместе. Не хочу больше один, задолбался: ни пожрать спокойно, ни поспать. А вы? — В Пусан, — в один голос отвечают Джинён с Джебомом, а после Джинён добавляет, — месяцев восемь уже дома не был, у меня племянница родилась, надо познакомиться. — А я к морю хочу, — мечтательно тянет Джебом, — и на рыбалку сходить вместе, как на каникулах в академии. А потом и к родителям можно. Джексон прикладывается лбом к прохладному стеклу, не заботясь о том, что из-за неровной дороги машину потряхивает, и на каждой кочке приходится бумкаться пребольно виском об окно. Ревнует. Ревнует Джебома, как проклятый. К морю, к Пусану, к Джинёну, к их общим воспоминаниям об учёбе и службе, ко всем их общим книжкам и выцветшим от времени полароидам вместо закладок. И завидует. Завидует Джинёну безумно. Завидует тому, что пяти годам порознь не удалось по-настоящему сделать их чужими, а два месяца вместе не смогли сделать Джексона и Джебома кем-то достаточно близкими, чтобы так запросто поехать вместе в Нью-Йорк. Или в Пусан. Да куда угодно. Джексону всё равно куда ехать, он, пожалуй, за столько лет везде уже был. — Ты сам-то куда? — Джинён толкает его локтем в плечо, — домой тоже? Перед глазами встаёт картинка его пустой, так и необжитой толком квартиры в спальном районе Гонконга. Стерильная и какая-то журнальная студия, купленная сразу после твёрдого решения жить как все, так и не смогла стать ему настоящим домом. — Не знаю, — Джексон рисует кривую рожицу на запотевшем от его дыхания стекле, — не хочу домой. Может, съезжу в Нью-Йорк или вернусь в Северную Каролину за новым контрактом. Время покажет. Чем ближе они к цели, тем больше зудят кончики пальцев и тянет сладко в груди от предвкушения. Азарт разгоняет кровь и прогоняет сонливость, заставляет мрачные мысли отойти на дальний план. Они высаживают недовольного Югёма с винтовкой метров за четыреста до госпиталя. Джебом инструктирует его, выбирает место, проверяет винтовку, проверяет скорость ветра и позицию, потом проверяет Югёма, заставляет проговорить вслух ход операции и вообще выводит всех своей дотошностью и медлительностью. — Чтобы ни случилось, ты остаёшься на позиции, понял? — в сотый раз повторяет он. — Стреляешь по мере необходимости, дожидаешься вертушку, забираешь нас с заложниками. Местные зассали лететь с нами в Сану, так что ты — наш единственный пилот. — Ааайщ, — ноет Югём, — ты достал нудеть! Это не первая моя операция! — А какая? — Седьмая, — Югём задирает подбородок и сам становится похожим на Джебома, Джинён рядом, определенно заметив сходство, прыскает в ладонь и отворачивается, — Не считая армейских. — А моя — двадцать четвёртая, — отрезает Джебом, — и, поверь, куда более опытные парни косячили безбожно и срывали мне операции. — Это вместе со спецназом? — Джексон задумчиво загибает пальцы, пытаясь посчитать свои командировки. Как-то дохрена у Джебома получается. — А? — он оборачивается растерянно, — нет, только в составе частников. Все пялятся на него, а у Джинёна приоткрывается рот. Двадцать четыре — это слишком много для пяти лет. — Ты дома появляешься вообще? Джебом заминается, смешно и мило смутившись, и как ребенок копает носком ботинка яму в песке. — Раз в год обязательно. В начале января, — он пожимает плечами. — Все мои контракты в основном краткосрочного характера: планирование, инструктаж, координация оперативников на месте, огневая поддержка, частные одиночные заказы. Участие в масштабных штурмах — редкость, мне нравится одному ходить на дело либо в составе маленькой команды. — То есть, будь нас больше — отказался бы? — Бэмбэм выглядывает из-за плеча Югёма, — ну ты и привереда. Джексон хмыкает. В его голове ещё один кусочек пазла встаёт на место, дополняя общую картинку. Джебом не капризный, думает он, поглядывая на то, как тот отвешивает Бэмбэму подзатыльник, просто знает, что хочет делать, а чего не хочет, знает себе и своим умениям цену и не разменивается по мелочам. Профи. Перед тем, как разойтись по джипам и разъехаться в разные стороны, Джебом просит всех задержаться. — Напоминаю: наша задача — спасение заложников. Никто, — он смотрит на Джексона и повторяет твердо, — никто не возвращается за ранеными. Это ясно? — они нетерпеливо кивают вразнобой, мол, понятно, командир, пусти уже, отстегни поводки. Джебом обводит их всех взглядом напоследок и уже более расслабленно и как-то очень заботливо просит: — Держите связь включенной, хрен знает, что там внутри, и… Будьте аккуратнее, ладно? Когда они с Джинёном начинают разворачиваться на джипе, Джексон вспоминает кое о чём и всё-таки умудряется выпрыгнуть из набирающей ход машины. Джебом, с зажатым в зубах карманным фонариком, едва не давится, когда Джексон напрыгивает со спины. — Вы же уехали, какого чёрта, Джексон?! Джексон бросает короткий взгляд на разложенную на капоте карту, которую Джебом и разглядывал, и не с первой попытки стаскивает цепочку с именным жетоном и накидывает Джебому на шею. — Держи. — Мне он к чему? — Джебом вертит жетон в руках, — если что случится... — Отдашь моей матери, — Джексон дёргает раз-другой за цепочку, — жетон не армейский, не с личным номером, тот я не ношу. Джебом нахмуривается. — А в чём тогда смысл? — Не хочу, чтобы ей просто прислали унылую похоронку по почте спустя вечность молчания, — он ведет пальцами по выбитым строчкам на потемневшем от долгой носки прохладном металле, — вот тут моё имя, а ниже — координаты дома родителей. Сообразишь, что к чему? — Ван Цзя Ар, — неловко и неуверенно читает Джебом, а потом, вдруг обозлившись, сдирает с себя цепочку и протягивает обратно. — Чего ещё удумал?! — Мне так спокойнее, возьми. Пожалуйста. Джебом цыкает, порывисто вешает жетон обратно и прячет его на груди, перекинув через ворот футболки. Жетон звякает, столкнувшись с покоящимся там же крестиком. — Ладно. Верну, когда всё закончится, — он несмело треплет Джексона по волосам и подгоняет, — иди уже, отстаем на три минуты от графика. *** — На позиции, — хрипит динамик голосом Джебома. — На позиции, — отвечает Джинён. — На позиции, — повторяет Югём и шмыгает носом. Опять у него, бедняги, на что-то аллергия, даже таблетки не сильно помогли. — Готовность — две минуты, — оповещает Юсуф, — слово к началу операции — агасе, — и бурчит, — что бы оно ни значило... Старое здание сельской школы, перестроенное под полевой госпиталь несколько лет назад, выглядит мирным и тихим под лучами рассветного солнца. За забором — парочка старых джипов в камуфляже и одна машина скорой помощи со спущенными шинами, гора какого-то мусора, ёмкости с запасом воды и маленькая мечеть. Снаружи никого нет. — Готовность — одна минута. Джексон с Джинёном петляют между полуразрушенными домами давно пустующей деревни и пробираются на территорию под плохо закреплённой сеткой рабица с южной стороны, где-то там ровно также должны бежать Бэмбэм с Джебомом. Идея штурма на рассвете выглядит идиотской: длинные тени, солнце в глаза, невозможность застать захватчиков спящими. — Вижу их, — шепчет зачем-то Югём, — агасе! — Агасе! — шуршит динамик, — поехали! Идея выглядит идиотской, но не здесь, в Йемене, где на рассвете проводят фаджр. И их нынешние противники — не исключение. Джексон высовывается из-за угла и считает: пятеро. Высокие мужчины с покрытыми платками головами переговариваются о чем-то, поддерживая болтающиеся на плече автоматы, и скрываются в дверях грубо сложенной маленькой стоящей особняком мечети. Дверь около разноцветных мусорных контейнеров оказывается незапертой. Джинён поглядывает на баки, прежде чем зайти, и озадаченно бубнит: — Прикиньте, они тут ещё и мусор сортируют. — Ну, наверное, волонтёры надеялись приучить местных, — Джексон шагает за ним и тихо оповещает в микрофон, — мы внутри. Сквозь помехи доносится "Мы внутри" голосом Бэмбэма и отсчёт Юсуфом времени. Все чувства обостряются, Джексон ощущает себя наэлектризованным, каждая мышца натянута до предела. Страха нет, вместо него только тщательно контролируемое желание сорваться на бег и выпустить пару очередей из автомата, чтобы разбить давящую на нервы тишину. В нос бьёт запах лекарств, но даже он не может замаскировать адскую вонь нечистот. — Пусто, — отчитывается, когда проверяет первое помещение с больничными койками, — идём дальше. Джинён заворачивает за угол, пока Джексон прикрывает ему спину. Слышится душераздирающий скрип дверных петель и ругань. — Тут трупы, — говорит он в передатчик, прежде чем Джексон заглядывает ему за плечо, — четверо, — направляет свет фонарика и исправляется, — нет, пятеро. — Врачи? — шепчет где-то там в северном крыле Джебом, — и убитые наёмники? — Нет, — Джексон озадаченно пялится на раздетые до гола мужские тела, облепленные жужжащими мухами, — они тут не дольше четырех-пяти дней. Ну и вонь… — Чего вы там возитесь, — ворчит Югём и подгоняет, — шевелите булками, намаз не резиновый. Джинён закрывает плотно дверь и прибавляет ходу. Джексон следует за ним по пятам, старается прислушиваться к тишине, надеясь уловить хоть какое-то движение, которое укажет им нужное место, но чужое пыхтение в наушнике отвлекает. — Хён, одышка, как у старого деда, — дразнит его Джинён и пинает легонько следующую дверь, — чисто. — Это не Джебом, — задыхаясь, отвечает Бэмбэм, — извините, но меня сейчас стошнит. Ну и запах. По звуку, его и правда рвёт, Джебом матерится. Не возмущенно, но удивлённо. — Что там у вас? — обеспокоенно, — Джебом? — Юсуф, слышишь меня? — гундит тот. Наверное, зажимает нос рукой. — Мы нашли троих заложниц. Судя по состоянию тел, они были убиты около недели назад. — Ищите остальных, — отзывается Юсуф, — живых или мёртвых. Вертушка вылетела по расписанию. — Какого хрена происходит, они же им были нужны, — Джексон поправляет сползающий передатчик, — Югём, сколько у нас времени? — Они всё ещё внутри, минут пять есть. — Продолжаем, — выдыхает Джебом, — мы почти дошли до главного входа, если тут никого нет, придётся танцевать по территории. Джинён толкает ещё одну дверь. Пусто. Но кто-то был внутри не так давно: на полу разложены замызганные матрасы, рядом — несколько пустых бутылок из-под воды и мисок, в углу — ведро. Явно помойное. Запах стоит соответствующий. — Нашли, где держали заложников, — Джинён направляет свет от фонарика, луч выхватывает окровавленные бинты, следы крови, ведущие вглубь, и что-то небольшое, завёрнутое в серую тряпку. Джексон протискивается в дверной проход, кружит по комнате без окон, трогает пальцами миски — влажные, остатки еды ещё не успели присохнуть. Вряд ли заложников стали бы кормить перед казнью. — Есть шансы найти оставшихся живыми. Перед тем, как выйти, Джексон носком ботинка шевелит кучу у стены, ткань сползает с одного края. Тошнота подкатывает к горлу, хотя, казалось бы, чего он только не видел за столько лет службы, но сердце всё равно сжимается. — Сына, — недовольно окликает его Джинён, — чего застыл? Что там? — Собака. Он через силу отворачивается и выбегает наружу, надежно прикрыв за собой дверь, будто эта преграда поможет не видеть мёртвое тело пса, так и стоящее перед глазами. — Не больница, а какой-то лабиринт Минотавра, — бурчит Джебом, — не пойму, где мы, этого коридора не было на схеме. — У вас схема школы, больницу строили стихийно гораздо позже, её дважды бомбили, потом отстраивали заново силами энтузиастов, — поясняет Юсуф, — оттого и такая странная планировка. — Из дерьма и палок, — хихикает Югём, — даже отсюда выглядит, как… Его голос тонет в грохоте автоматной очереди и каком-то зверином рычании. И зверь этот страдает от боли. Рефлексы срабатывают раньше головы, вот они с Джинёном только шагали по коридору, а теперь уже прячутся за углом, прикрывая друг другу спины с автоматами наперевес. — Что у вас? — голос Юсуфа напряжённый, — кто открыл огонь? — Меня ударило! — перекрикивая звук выстрелов со своей стороны, докладывает Джебом. — Сука! У Джексона в желудке селится холод. Ударило? — Югём, какого чёрта?! У тебя была одна гребанная задача! Бэмбэм! Снимай его, слышишь? На три часа! — Хён, мы идём к вам? Ты сильно ранен? Хён? Связь прерывается, но звуки выстрелов слышны и без неё, Джексон срывается с места, Джинён цепляет его за разгрузку, втягивает обратно за угол и не дает двигаться. — Ждём ответа, — Джексон дёргается. — Ждём. Ответа. — Никто не выходил из мечети, — Югём звучит обижено, словно ребёнок, которого родители упрекнули в безделии, — но вы нашумели, ждите гостей. Снова тихо, так тихо, что Джексон думает, стук его сердца слышен за версту. Наушник шипит, щелкает, Югём по-арабски что-то быстро говорит Юсуфу, тот ему отвечает и вроде ругается. Но это всё пустое, потому что нужный ему сейчас канал связи так и молчит. Джексон вдыхает носом, выдыхает ртом. Повторяет снова. Это всё чудовищно непрофессионально: и слишком громкий стук сердца, и предательски подрагивающие руки, и затуманенное тревогой зрение. Так было у Джебома? В тот раз, когда он ошибся. — Хён? — голос Джинёна надламывается. В ответ — тишина. Джексон видит, как тяжело сглатывает Джинён, как дёргается его кадык, как белеют костяшки пальцев на прикладе. — Целы, мы целы! — восторженно раздаётся в ушах, — Я уложил его! Прикиньте, уложил! — Что с Джебомом? — спрашивает Джинён нетерпеливо и морщится от звона в ухе, — куда его ранило? — Попадание в корпус, — Джебом тяжело дышит, его очень плохо слышно, но главное — дышит, главное — слышно, — пуля застряла в жилете, рёбра вроде целы. Пиздец больно... — Счастливчик, — Джексон стирает пот с лица ладонью в перчатке и едва держится, чтобы не сползти на пол из-за накатившего чувства облегчения, что, кажется, размягчает все кости разом, — я же говорил. — Валите! — ввинчивается в уши паникующий голос Югёма, — валите сейчас же! Это хуситы! Слышите? Это гребанные хуситы! — Бро, ты это с чего решил? — Узнал одного, его мерзкая морда с козлиной бородкой была в сводках. Уходите оттуда. Я прикрою! — Югём, — хрипит Джебом, — Югём сиди тихо, понял? Не дай себя обнаружить, жди вертушку. — Юсуф, кто собирал данные?! Это уже другой уровень, мы не готовы! — зло выговаривает Джинён, — сколько времени до прибытия вертолёта? — Семнадцать минут, — растерянно отвечает Юсуф. — Не понимаю, как их могли не засечь… — Буря, — Джексон выглядывает за угол, кивает Джинёну и аккуратно двигается по коридору, — они могли добраться сюда в бурю, когда ни зги видно не было. А вчерашние дроны не засняли ничего с воздуха, мы же сами смотрели записи. — Покидайте объект. Хуситы — это не ваша забота, заложники, должно быть, убиты. Мы отправим нашу группу ещё одним вертолётом. Подлётное время — примерно час пятнадцать. Перед глазами встаёт коленопреклонённый и истерзанный неведением Марк, которому он обещал вернуться не с пустыми руками. — Юсуф… — Прошу разрешение продолжить операцию, — Джебом надсадно кашляет, — мы видели только троих убитых, остальные пленные могут быть живы. Давайте поборемся, всё равно уже по уши увязли. Я пойму, если вы против, и готов… — Опять эти твои слабоумие и отвага, — Джинён щелкает предохранителем, — я в деле, должен же хоть кто-то не давать тебе делать глупости. — Либо все идем, либо не идем вовсе, — Джексон перехватывает автомат, проверяет магазины, запас гранат. Они не рассчитывали тут задерживаться надолго и явились налегке, а теперь придётся испытывать судьбу. — И не из такого выкарабкивались. Поборемся. *** С шумом взрываются тёмные волны, бьются о волнорез, издалека доносятся вопли крикливых чаек. Вода холодит ступни, когда Джексон заходит в беспокойный изумрудный океан, ледяной дождь остужает его горячую голову. Шторм не пугает: его, по правде, ничего уже не страшит. Любая непогода ерунда по сравнению с всеобъемлющим чувством одиночества, пожирающего его год за годом. Они уходят, они всегда уходят, они уходят и запрещают идти с ними, наказывают идти только вперёд, наказывают никогда не сдаваться, никогда не оборачиваться. Джексон идет вперёд, погружаясь глубже, идет вперёд и не оборачивается, даже когда его зовут по имени. Он ступает по острой гальке на дне, а беснующиеся волны бьют его в лицо и грудь, выталкивают на берег, не принимают. Он тут лишний, он тут не нужен. Его снова зовут. Всеми именами, которыми его когда-либо звали. Волны бьют в лицо. Джексон зажмуривается, ждёт, когда вода отхлынет. — Сыни, твою мать! Щеку обжигает оплеухой, Джексон распахивает глаза и тут же закрывает их снова, потому что свет ослепляет, отворачивается, но подставляется под ещё одну хлёсткую пощечину. — Ты решил меня добить? Язык ворочается кое-как, во рту пересохло, а на зубах песок скрипит. Сам себя он толком не слышит, в ушах словно вата застряла. — Наконец-то, — искренность и беспокойство зашкаливают в голосе, раскалённые руки гладят осторожно по лицу, стирая грязь и кровь из рассеченной брови, ощупывают грудь, — ты как? Не отключайся! — Нормально, я нормально, — Джексон приоткрывает веки, шевелит затёкшими ногами и руками, тяжело садится. И ведь не соврал. Он в порядке. — Только в ушах звенит и щёки горят. — Удачливый сукин сын, — произносит на выдохе Джебом и лупит ещё раз по плечу. Говорит что-то ещё (наверняка грубое и обидное), но фраза тонет в звуках глухих выстрелов. Близко, но стреляют не в них. С развороченного потолка на макушку сыпется песок, Джексон заторможено стряхивает его ладонью, оглядывается, рядом лежат поломанные потолочные балки и вылетевшие из кладки камни. И правда ведь повезло, могло и придавить. — Идти можешь? — Джебом поднимается и протягивает ему руку, — нужно выбираться, пока наша группа поддержки не разнесла тут всё. Джексон, по-прежнему дезориентированный и немного оглохший, зажимает нос пальцами и хорошенько выдыхает, уши откладывает, и звуки приобретают яркость, даже шипение чудом уцелевшего наушника от передатчика слышно. Но в голове яснее не становится. — Джексон, вставай, иначе я тебя волоком потащу, слышишь? — Джебом хватает его за предплечье и аккуратно тянет, случайно или нарочно заключает в объятия и замирает, трётся неловко виском о висок, мажет сухими губами по щеке. Совсем рядом что-то взрывается, стена крошится, Джебом прикрывает ему голову от летящего крошева, у Джексона проясняется, память отдаёт припрятанные воспоминания толчками, наполняет до краёв, заполняет пробелы. — Вот же крысеныш! — Джексон сплевывает вязкую слюну вместе с бранью, — он кинул меня! Я ведь даже не ранен! События мелькают перед глазами пёстрой лентой диафильма. Двух перепуганных заложников чудом находят Бэмбэм с Джебомом запертыми и связанными в тёмном подвале с медикаментами, как раз тогда, когда Юсуф отчитывается о прибытии их вертолёта. Джексон с Джинёном сильно шумят, пускают в расход парочку ручных гранат, чтобы дать возможность и время не только выйти из госпиталя, но и безопасно добраться до вертушки. Хлипкую перегородку неожиданно сносит, тонкие, наскоро возведённые кем-то неумелым стены рушатся, словно костяшки тронутого домино, раздаются крики, выстрелы, кажется, что они разворошили осиное гнездо. В нос бьёт сильный запах медикаментов, а в глаза — искусственный белый свет. Операционная, пищат датчики, босая девушка с закрытым маской лицом не отнимает раскосых тёмных глаз от своей работы, накладывает швы. На столе — какой-то хуситский командир, нарвавшийся на мину во время бури. Но это Джексон узнает позже, уже после того, как Джинён утаскивает девицу силой. Визжащую, пинающуюся и почти уже по родному ругающуюся на корейском. Отчего-то ассистирующий ей в операционной Чхве Ёндже реагирует на их неизящное вторжение неадекватно агрессивно. Он будто ждал вечность этого самого момента и теперь зол оттого, что ожидание было настолько долгим. Ёндже, всё ещё немного хромой и куда более истощённый и похудевший, чем на последней записи, принимает на лету один из стволов Джинёна и разряжает всю обойму во всё, что движется. Джексон, стоящий к нему спиной, орёт, чтобы стрелял кучнее и по цели, но ослеплённый яростью Ёндже продолжает жать на спусковой крючок и цедит сквозь плотно сжатые зубы “Они убили мою собаку”. После вдвоем с ним они обеспечивают Джинёну с притихшей девчонкой на руках безопасный отход, Бэмбэм отчитывается, что они с заложниками добрались до вертолёта, Югём торопит, Юсуф отсчитывает время до прибытия помощи. Всё смазывается в одно пёстрое пятно, звуки сливаются в безумную какофонию криков, выстрелов, помех связи. Под ногами звенят стрелянные гильзы, в воздухе — родной запах пороха и металла. Джексон захлебывается щенячьим восторгом от возможности быть здесь. Чувствовать себя живым, чувствовать себя нужным, чувствовать себя частью чего-то. Потерявшие командира хуситы мстят яростно, решетят стены, стреляют не прицельно, просто изливая гнев и свой страх. Падает граната, Джексон пинком выпихивает Джинёна в коридор, сбивает голого по меркам происходящего Ёндже с ног, наваливается сверху щитом, дышит ртом, верит в свою удачу. Его удача с рассеченной губой и поцарапанной скулой бьёт его наотмашь и зовёт по имени. Плёнка диафильма с хрустом скручивается обратно в упругую катушку и занимает место на одной из полок его памяти. — Если крысёныш — это Ёндже, то он не виноват. А Джинён... Джинён следовал приказу, — Джебом угрюмо пересчитывает магазины, делит поровну и запихивает их Джексону в карманы разгрузки. — Уходим. Основной бой смещается к главным воротам, там шумно, что-то горит с чёрным дымом и, судя по непрекращающемуся обстрелу с воздуха и грохоту лопастей вертолёта, очень жарко. Джебом на бегу говорит, что не только к ним подоспело подкрепление, и ведёт темными коридорами в сторону уцелевшего северного крыла. Джексону не страшно. Потому что он не один. Потому что есть кому прикрыть ему спину. Потому что удача на его стороне сегодня. Они выбираются под палящее почти полуденное солнце никем незамеченные и ничем не тронутые, прячутся в густой тени от стен, скользят до беспечно брошенного кем-то Хаммера с распахнутыми дверцами. Старый и помятый с правого бока, но бронированный и с почти полным баком. Кожаная обивка жжет даже через ткань формы, Джексон ёрзает и шипит, устраиваясь на пассажирском сидении, Джебом, не пустивший его за руль, возится с проводами, ребячески ойкает, когда с щелчком получает разряд тока по трясущимся пальцам и уже привычно нервно кусает губы. Вырвавшаяся на свободу чёлка лезет ему в глаза, мешается, заставляет хмуриться. Очень хочется помочь ему, убрать мокрые волосы от лица, напомнить, что не обязательно справляться со всем в одиночку, когда можно разобраться с проблемой вместе. Бухает совсем рядом, вибрация от взрыва отдаётся глубоко в груди, Джебома ещё раз бьёт током, Джексон касается его руки, кажется, его тоже легонько ударяет, потому что кончики пальцев покалывает. — Позволишь? Я умею. Хаммер ревёт диким зверем и несёт их сквозь рыжие раскаленные пески кажущейся бесконечной пустыни, они безбожно отстали от графика, и не совсем понятно куда им ехать: до Саны они всяко не дотянут, до базы ехать 556 трассой — опасно. Передатчик натужно хрипит и сипит, но связи с улетевшим без них вертолётом нет. — Куда мы? — В аэропорт Эль-Хазма, там можно будет связаться с базой. Джексон кивает, не поднимая глаза от коробочки передатчика на коленях. — Что, не ловит? — Сам же слышишь, что нет. — Мой отключен. Джексон поворачивается к Джебому. Тот не отвлекается от дороги, но выражение лица у него странное: не то досадливое, не то виноватое. Жалеет, что не прикусил вовремя язык? — Но ты сам говорил, чтобы никто не отключался. — Было шумно, — он смаргивает пот с коротких ресниц и, поколебавшись немного, решается спустить толстое в трещинах стекло со своей стороны. Толка от этого мало, за бортом беспощадные +45, но хоть обдувает немного. Джексону кажется, что он слышит в отдалении звук вертолёта, желудок сводит тревогой. — Этого ещё не хватало… Он лезет назад, где закреплён пулемёт, перебирает ленты с патронами. Они не пустые, но с таким запасом против вертолёта не попрёшь, их разнесут ещё на подлёте. Наушник булькает, ругается голосом Джинёна, требует заевшей пластинкой: — Седьмой, седьмой, отвечай, седьмой. Джексон лыбится, щелкает кнопку микрофона: — Седьмому шумно, но я на связи. — Сыни! Слышишь меня? Как ты? — частит Джинён, боясь, наверное, что связь опять уйдет, — этот придурок рядом? Двинь хорошенько по его бестолковой голове! — Он за рулём, а я в норме, — Джексон высовывается в люк и прищуривается. Вертолёт подлетает со стороны солнца и ни черта не видно, только темное пятно против света, — у нас, кажется, гости. — Если убогий Хаммер посреди пустыни — вы, — радостно гундосит Югём и жизнеутверждающе хлюпает забитым носом, — то мы ваши гости. Подберём вас где-нибудь, слышите? — Эй, Джебом! — орёт Джексон, влезая обратно, — они нас заберут! Включи уже свой передатчик. — Нет, — бубнит Джебом и добавляет тихо себе под нос, — опять он орать на меня будет. Он бурчит что-то ещё про план, про ответственность, про нарушение приказа, но Джексон всё равно замечает, как расслабляются его плечи и разглаживается вертикальная морщинка между бровей от хороших вестей. — Джинён передаёт тебе самые наилучшие пожелания и подзатыльник, — Джексон делает вид, что прицеливается для удара, но в последний момент просто гладит его по мокрому затылку, — что ты успел натворить? Джебом косится на него и не отвечает, одним движением вставляет болтающийся наушник в ухо и очень через силу тянет: — Седьмой на связи. Где вы нас… Не ругайся. Хва… Я знаю, это же был мой… Джинёнааа. Джексон пытается вникнуть в их перебранку, раскрыв рот, потому что впервые в жизни слышит, как Джинён ругается, и брань эта достойна какого-нибудь морского порта или словаря нецензурных корейских выражений. Его поток красноречия никто не решается прервать, все просто ждут, пока он иссякнет или выдохнется. Когда Джинён начинает повторяться, Джебом психует и опять отключается. — Ты ебанутый, — снова повторяет Джексон, как тогда, на полигоне, и вынимает всё разоряющийся наушник. — Просто ненормальный. — А что мне было делать?.. — Джебом вцепляется в руль крепче и так внимательно всматривается вдаль, будто там есть что-то кроме песчаных барханов. — Не знаю, — Джексон приваливается плечом к сидению и по-идиотски улыбается, разглядывая его заострённый профиль и выпирающую косточку кадыка, — но точно не бить Джинёну его красивое лицо и выпрыгивать из взлетающего вертолёта. Молчит. Неровные пряди отросшей за месяц чёлки так и падают ему на лицо, щекочут, Джебом трясёт головой и фыркает недовольным котом, морщит нос, но рук от руля не отнимает, держится за него, как утопающий. — Ты нарушил свой собственный приказ. На языке так и вертится “Снова”, но Джексон не решается сказать вслух: Джинён и так уже отчитал его, как салагу. Гул приближающегося вертолёта нарастает, динамик наушника требовательно шипит, вроде Югём говорит, что собирается садиться на обнаруженном ровном участке, Джебом делает крутой поворот и глушит мотор, дёрнув скрученные проводки внизу. Цепляться за руль больше не имеет смысла, и он просто устало ложится на него грудью и тут же болезненно ойкает: скорее всего край баранки упирается в место, где застряла в защитном жилете пуля. Прикрывает глаза, тарабанит пальцами по пыльной, испещренной трещинами приборной панели. Метрах в двадцати Югём аккуратно сажает вертушку, всё тонет в потревоженном песке и грохоте, но Джексон всё равно слышит: — Я не мог тебя там оставить.