Дисперсия

— И куда вы пошли? Мэри не могла никак отцепиться от меня с расспросами про её брата с того самого дня, как тот отвёз пьяного меня домой на своей машине. Он исполнил своё обещание — написал на следующий день, и, на удивление, письмо пришло именно тогда, когда я уже встал и успел позавтракать. Словно бы Гордон высчитал время. Когда я стал собираться на встречу, надев вчерашнюю одежду и накинув на плечи джинсовую ветровку, мать посмотрела на меня с удивлением. — Куда это ты собрался? Это было вполне нормальной и ожидаемой реакцией с её стороны, так как я уже несколько лет как почти не вылезал из своей комнаты и проводил круглые сутки в четырех стенах. — На встречу. — И кто же этот загадочный человек, который вынудил тебя выбраться наружу? — мать довольно ухмыльнулась, явно подумав о чём-то своём, отвлечённом и далёком от реальности. У неё всё читалось во взгляде и по лицу, и этим я пошёл в неё — не умел скрывать свои мысли и врать. — Гордон Райнет, брат Мэри, — честно признался я, посмотрев ей прямо в глаза. Она заметно растерялась. Возможно, ожидала другого имени или просто давно не слышала этого. — В любом случае, милый, лучше причешись. Я недовольно фыркнул, неряшливо скинув с плеч ветровку и кинулся в комнату, искать расчёску. Это всё равно бы не помогло, но прекрасно зная, как отреагирует мать, я предпочёл сделать хоть вид, что прислушался к её совету. Она, конечно, на это не купится, но и приставать не станет со своей помощью. Еле нарыв расчёску где-то в глубине прикроватного шкафчика, я уселся на первый этаж двухъярусной конструкции и уставился на гитару в футляре. Она стояла напротив кровати и пылилась там уже год. Музыкальное образование мне совсем не подходило. И ведь сам напросился. А ещё потому что учительница по специальности досталась мне строгая — всякий раз, когда я оказывался запертый в четырех стенах с ней наедине, превращался в пытку и издевательство над моей самооценкой. Я привык к быстрым и заметным сразу же результатам с начальной школы, но здесь что-то пошло не так. Одни сплошные тройки. А ещё эта женщина за словами в карман не лезла — её были резче и острее, чем любой нож, от них на моей самооценке оставались слишком глубокие порезы, поэтому вскоре я стал отлынивать от выполнения домашнего задания и репетиций. Мне хотелось сразу сесть и заиграть как Вилли. Только из-за него я оказался в музыкальной школе. Его успех и восхищение всех родственников смотивировало меня на этот необдуманный шаг, а папа всячески подтрунивал надо мной за то, что я так быстро сдался и принял поражение от рук строгой преподавательницы. — Хватит настраивать его против брата! Не подкрепляй в нём соревновательный дух. Он и так уже видит в Вильгельме противника. Они снова ругались по поводу меня. — Я этого и не делаю. Мне просто не нравится, как ты вечно все делаешь за него. Ты и сама часто ставишь ему в пример Вилла, что его однозначно злит и обижает, но вместе с тем, ты не даёшь ему свободу, не позволяешь ему допустить ошибку. Он уже большой парень, а ты всё ещё возишься с ним так, словно ему 5 лет. И Вилли ещё за собой потянула. Прямо как две курочки-наседки. Мать в минуты, когда отец из шутливого режима переходил в серьёзный, терялась, хмуро смотрела на него, но ответа не находила. Тогда она выглядела оскорблённой, это читалось у неё по лицу, но вместе с тем, кажется, будто ещё и задумалась над его словами. Я, всё это время затаившись на втором этаже за перилами лестницы, подслушивал разговоры родителей перед сном и постепенно стал понимать, что отец не является моим главным врагом и недоброжелателем. Впервые мне было приятно слышать от него что-то про меня. Однако, несмотря на это, я всё ещё злился на них, потому что являлся главной причиной всех их конфликтов. Чувство вины за то, что порчу им отношения, и обиды за то, что они никогда не пытались обсудить эти вопросы со мной, смешались во мне, но что я мог тогда, будучи ребёнком сделать, кроме как держать на родителей обиду и пытаться им что-то доказать лишь самым глупым и нелепым образом? По-другому обстояли дела с рисованием. Несмотря на то, что и с этой сферой творчества у меня всё складывалось совсем не гладко, процесс приносил больше удовольствия, а результат был виден, хоть я и двигался со скоростью улитки. Многие в моём возрасте рисовали гораздо лучше и больше, а я — только потому, что больше мне ничего не нравилось. Бабушка часто задавала мне один и тот же вопрос: что же я люблю? А я ненавидел его, потому что не знал, как на ответить. Как можно что-то выбрать, когда большую часть времени за тебя этот выбор делали взрослые! — Если будешь слушать бабушку и окончишь музыкальную школу, я обязательно подарю тебе крутую гитару и научу, как на ней играть, — подбадривал меня всячески дядя, когда замечал, с какой безнадежностью и завистью я наблюдал за старшим братом и с каким отчаянием избегал выполнения домашнего задания. Мне было нельзя садиться за домашние задания самостоятельно — всегда к этому процессу привлекалась мать или бабушка, потому что иначе я мог допустить слишком много ошибок в письменной работе. Вильгельм же с самого начала средней школы занимался своим делами сам, и никто не мешал ему в этом. Они полностью доверили ему свою судьбу, а со мной возились, как с годовалым ребенком. Отец только смеялся над его словами, потому что сомневался в нас обоих. В дяде — потому что тот и сам ничего не добился в музыкальной сфере и не окончил высшее образование, связанное с музыкой, а во мне — потому что, по его словам, я был трусливым и избегал любой трудности на своём пути. В такие моменты я напрочь забывал о его словах, обращенных к матери, и моё сердце переполнялось ненавистью к отцу. В конечном счёте я не исполнил данное дяде обещание — моя музыкальная «карьера» кончилась, не начавшись, когда мне исполнилось десять лет. В том же году бабушка тяжело заболела, пережив сложную операцию, и у неё не было сил возиться со мной, а я уж и совсем забросил учёбу, потому что был увлечён куда более интересными занятиями — игрой в приставку, чтением комиксов и рисованием. Правда, к моему семнадцатилетию дядя всё же подарил гитару. По словам отца, он просто не знал, что ещё можно подарить такому избалованному судьбой неудачнику вроде меня. — Прекращай, Свен! — злилась на отца мать, а мне было всё равно. Я уже, если честно, прекратил верить в то, что когда-нибудь впечатлю отца, или кого-то другого в этой семье, ведь в конце концов я был вторым в этой семье ребёнком. Вторым по жизни. Меня всегда в любой ситуации бы затмил своим успехом, своей трудолюбивостью и силой воли мой старший брат. — Ну? — возмущённый голос Мэри вновь вырвал меня из размышлений. Спрыгнув с качелей, я встал к подруге спиной. Она сверлила меня взглядом, терпеливо ожидая ответа, пока я считал секунды, играясь с её терпением, прекрасно понимая, как это её раздражает. И всё же под конец сжалился над ней. — В кино, — лениво ответил я, повернувшись к Мэри лицом. Наши взгляды встретились и она дернулась, словно её легонько ударило током. — А тебе-то что? — Просто хочу узнать, как мой брат поживает. — Самой спросить слабо? Хоть мы и пребывали на детской площадке, нашим любимым местом посиделок с детского сада, вокруг уже не было видно детей. Я наклонился, чтобы достать отломленный кусок ветки дерева, и, присев на корточки, стал рисовать на песке. Домой возвращаться пока не хотелось — ближе к вечеру возвращались родители и начиналась возня перед ужином. Я избегал мать в это время особенно, потому что помогать ей по дому было бы бессмысленно — она всё равно оставалась недовольна моей работой. Вообще ей больше нравилось всё выполнять самой, чтобы всё было как надо и вовремя, и любой, кто пытался присоединиться к этой работе или завести разговор с ней, отвлекая её от важных дел, очень сильно рисковал, — мать в злости была страшна как ураган, сносящий на своём пути всё. А ещё хотелось побыть одному, но меня вовремя подловила Мэри и спастись от навязчивой компании подруги не удалось. Теперь она как маятник над моей душой, раскачивалась на качелях, словно чего-то ожидая. — Он в порядке, если ты про это, — не выдержав, добавил я. Врать и скрывать что-то почти одно и то же. И я был плох в обоих случаях. Привстав с корточек, я уставился на небо. Воздух стал чуть прохладным, а солнце и вовсе скрылось за горизонтом. Гулять в тёмное время суток было неприятно — не покидало чувство, что за мной кто-то настойчиво следует, хоть это и была в большинстве случаев лишь моя собственная тень, но устойчивое чувство тревожности не отступало, как бы разум ни твердил мне, что переживать не о чем. Над моим ухом то и дело раздавался скрип железного крепления качелей. Я осторожно приблизился к подруге, чтобы Мэри нечаянно не сбила меня, и вновь присел рядом. — Тебе не кажется, что мы уже выросли для них? — начал я издалека, с неохотой выбрав привычный для себя вариант действий — рассказать всё. Вряд ли Гордон будет доволен, но я ведь и не давал обещания, что наш разговор останется между нами. Да и в нём не было ничего конфиденциального. Да уж, как-то звучит претенциозно… Я усмехнулся собственным мыслям. Мэри только пожала плечами и спрыгнула вниз, подняв с земли клубы пыли. Я откашлялся и недовольно уставился на подругу. Похлопав руками по коленам и чуть ниже, чтобы убрать с них пыль, она перевела взгляд с ладоней на меня и улыбнулась.

***

После развода родителей пришлось переезжать с Рене в новый «дом». Там всё было не так, как в старом месте проживания, но для квартиры оно было огромным, двухэтажным. Рене происходила из богатой семьи, но она ничего не говорила о своём прошлом Гордону, она с ним в принципе разговаривала редко и только «по делу». И он мог лишь догадаться, откуда у неё могла появиться эта квартира, но особо не задумывался об этом — ему ещё предстояло привыкнуть к новой жизни и новым проблемам, которые за собой влекло взросление. Гордон всячески старался избегать компанию родной матери после случившегося, и это раздражало её. В первое время после переезда она сопровождала его повсюду, что было непривычно — до развода с мужем она словно не обращала внимания на существование сына, а теперь и встречала его после школы, и водила к врачу. Рене даже заглядывала к нему в комнату, чтобы убедиться, что с сыном всё в порядке, но делала это без особого предупреждения и даже банального стука в дверь. Это раздражало и одновременно пугало Гордона — казалось, её холодный, расчётливый и внимательный взгляд преследует его по всей квартире, даже когда женщины не было рядом, словно у стен были глаза и уши, а у Гордона — никакого права допустить ошибку. Лишь со временем он стал привыкать и перестал обращать на эту навязчивую «опеку» внимания. Рене по-прежнему ничего ему не готовила, предпочитая заказывать еду из ресторана на дом, поэтому Гордон с начала средней школы научился сам себе готовить завтрак и обед на предстоящий день, а вскоре отказался и от совместных ужинов с матерью — они проходили в гробовой тишине и оказывали неприятное психологическое воздействие. Вскоре у него появилась привычка поздно возвращаться домой. Он опаздывал настолько, насколько позволял закон в их стране, чтобы не попасть в неприятности, но достаточно, чтобы вывести из себя Рене. По большей части ему было уже всё равно на реакцию матери, но иногда складывалось впечатление, что Гордон делал так специально, чтобы получить хоть какую-то долю внимания от женщины. Однажды он вернулся после прогулки с новым одноклассником, Нейтаном Девоном, в десять часов вечера, зная, что Рене возвращается к девяти. Раньше он так не опаздывал – не находил для этого повода и компании. Рене встретила его прямо у входа, недовольная и, судя по её виду, обеспокоенная. — Почему ты опаздываешь? Ты же прекрасно знаешь, когда я возвращаюсь. — Я позвонил тебе, чтобы предупредить. Ты не ответила. — И ты решил, что можно опоздать, — возмущенно предположила она, сложив руки на груди. — Где ты был? Школа заканчивается гораздо раньше. — Во сколько? — Я первая задала вопрос. — Да тебе плевать, во сколько. Ты беспокоишься только о себе. Лицо Рене вытянулось от возмущения. Она только приоткрыла рот, чтобы ответить сыну, но не нашла нужных слов и крепко сжала и без того тонкие губы в ещё более тонкую линию. Гордон словил на себе её излюбленный презрительный взгляд, но никак не отреагировал. — Я ужинаю, если хочешь — можешь присоединиться, — Рене произнесла это металлическим голосом, словно бездушный робот. — Я не голоден, — с этими словами он развернулся к женщине спиной. Ни одна мышца не двинулась на её светлом, худом лице, но Гордон чувствовал взгляд её холодных серо-голубых глаз, сверлящий его спину до тех пор, пока он не запер за собой дверь в комнату. Не прошло и пары минут, как в его пространство вновь ворвались — раздался скрип дверных петель и у входа возникла её высокая стройная фигура. — Не сделай ничего такого, о чем позже пожалеешь, молодой человек, — произнесла Рене, словно угрожая сыну, и скрылась так же быстро, как возникла, крепко хлопнув дверью. Гордон даже не шелохнулся. — Тебе что взять? Он не сразу расслышал вопрос. Эрик фыркнул, помахав у парня перед лицом руками и указал кивком головы в сторону кассы, пока сам переминался с ноги на ногу, бегая взглядом по всему помещению, уже давно решив для себя, что выберет. Гордону было все равно. С тех пор, как он переехал обратно и нашёл работу, походы в такие места, как кинотеатры, а тем более рестораны быстрого питания прекратились. Гордон сутки напролёт проводил физически и мысленно на работе. Предложение сходить в кинотеатр пришло в голову само собой. Гордон надеялся, что за столько лет у Эрика не сильно поменялись предпочтения в фильмах и оказался прав. Он и сам особо не изменился, только стал взрослее и выше. — Я не буду есть. — Серьёзно? — Эрик нахмурился. — Ты заплатил за билеты, тогда я плачу за еду. Ты ведь тоже проголодался? Сдавшись, Гордон, слегка улыбнулся, кивнул, а затем перевёл взгляд на меню ресторана. Не особо раздумывая, он выбрал самое дешёвое и небольшое по размеру из еды. Эрик удивленно уставился на Гордона, приоткрыл рот, чтобы возразить, но вовремя опомнившись, все же оставил его выбор без комментариев и кивнул. Нет, в нем определённо что-то поменялось. Долгий обмен взглядами начинал напрягать Эрика. Гордон догадался об этом по излюбленной привычке того «ломать» пальцы — выпрямлять и сгибать их верхнюю фалангу пальцами другой руки под прямой угол. Очередь была небольшая, но в самом ресторане не было ни одного свободного места, поэтому Гордон предложил всё съесть в машине. — Не боишься, что я тебе весь салон испачкаю? Конечно, Гордон бы соврал, если бы сказал, что его это ничуть не беспокоило — скорее всего, сразу же после того, как Эрик вернётся домой, он займется чисткой салона и всей машины, но он был готов стерпеть небольшое неудобство, вызванное неопрятностью Эрика, лишь бы провести с ним хотя бы небольшое время. Поэтому он лишь коротко кивнул. — Ты поступил на ветеринара? — не задумываясь, спросил Эрик спустя время в салоне, достав из обертки бургер и откусив кусок. Гордон кивнул. — А на каком ты курсе? — Я уже окончил обучение. — Точно, — Эрик небрежно вытер майонез с уголка губ большим пальцем и облизал его. — я забыл, сколько времени прошло. Круто! Как и всегда, Эрик говорил искренне, хоть и выражал эмоции с натяжкой, будто оглядываясь вперёд на реакцию собеседника, и Гордон понимал, почему это волновало его, поэтому, решив поддержать разговор, спросил про учёбу и дальнейшие планы. Гордон помнил, как Эрик ненавидел эту тему, но ничего лучше придумать не вышло. — Нет, я решил этот год отдохнуть, подумать о том, надо ли мне оно вообще. Устал от учёбы, не вижу в ней пока смысла. Гордон понимающе кивнул, не сводя с парня взгляда. А затем, вернувшись к еде, заметил краем глаза, как Эрик осторожно поглядывал в его сторону с неприкрытым любопытством. Они виделись в последний раз два года назад, а на протяжении остального времени даже не переписывались. Каждый по-своему, но пытался развеять неловкость в их разговоре, переведя его в привычное русло, как раньше. Однако, «как раньше» быть не могло уже давно. На самом деле, многое изменилось. — Можно вопрос? — Ты уже задал один. — Тогда задам второй. Где ты пропадал всё это время? Я знаю, что ты окончил учебу год назад и сразу же вернулся в город. Но узнал об этом только недавно. Гордон растерянно посмотрел Эрику в глаза и впервые заметил непривычный для того серьёзный настрой во взгляде. Он оказался не в силах отшутиться, как обычно делал раньше. Гордон тяжело вздохнул. Он не любил выворачивать душу наизнанку – ему и так долгое время приходилось делать это у незнакомого ему прежде человека. Или нескольких, если быть точным. Но Эрика он знал давно. — Ты приготовил этот вопрос заранее или тебе Мэри помогла? — Гордон ухмыльнулся, внимательно наблюдая за реакцией Эрика. Он пытался понять, держит ли парень на него обиду или всё это осталось в прошлом. Хотя подобное поведение и казалось ему слишком глупым, но хотелось разрешить недопонимание, возникшее из-за долгого перерыва в общении и отсутствия в городе. — Ты же знаешь, — Эрик пожал плечами, усмехнувшись, — я предпочитаю действовать, потом думать. И, на самом деле, он у меня уже со вчерашнего вечера остался. Сам не смог найти ответ, но зато удалось уснуть под размышления. — Слишком много думаешь об этом, тебе не кажется? — Я вспомнил об этом, только когда увидел тебя, а ты как вдохновение, если не успеть воспользоваться твоим присутствием, то исчезнешь на неизвестное время. И, возможно, я тебя больше никогда не увижу. Гордон задумался над словами Эрика, не сразу ответив на них. — Прости, отвлекся мыслями. Слишком много было дел, — для того, кому не было свойственно оправдываться, Гордон отвечал удивительно учтиво. Судя по реакции, Эрику было не по себе от подобного поведения. Слишком легко было принять подобный ответ от Гордона за сарказм или издевку. — Да нечего извиняться, — он пожал плечами, — это только моя проблема, что я так зациклился на тебе, но мне интересно, как было там в новом городе? — Никак, — Гордон нервно усмехнулся. Этот допрос начинал раздражать его. Эрик нахмурился. — Что, неужели ты не завёл друзей и… — после этих слов парень запнулся, прикусив нижнюю губу. Вот это уже знакомо! — У тебя там вообще никого нет? В смысле, ну, знаешь… — Я понял тебя. Нет. Эрик резко притих и задумался о чём-то. — А ты? — Гордон решил оборвать образовавшуюся тишину. — Что у тебя нового? Ну, помимо учебы. Эрик пожал плечами, отведя взгляд в сторону и уставился в одну точку. Ничего? — Собираешься как-то отмечать день рождения? Эрик вновь приободрился и «ожил» – уже с интересом перевел взгляд на Гордона. А затем, опомнившись, покачал головой. — Тогда у меня к тебе предложение. Как насчёт провести его в городе, где я жил всё это время. Там есть огромный парк аттракционов. Ехать всего день с лишним на машине. Ну, согласен? Эрик усмехнулся. В салоне машины снова воцарилась мёртвая тишина. Они доезжали до улицы, на которой жил Эрик. Остановившись около тротуара, прямо напротив его дома, Гордон убрал руки с руля, положив их себе на колени, и некоторое время рассматривал их, а затем с неуверенностью повернул голову в сторону Эрика. Тот задумчиво прокручивал предложение в голове с минуту, а затем перевёл взгляд на Гордона с довольной улыбкой. — Это клёвое предложение, правда, но мне надо подумать. Я должен проверить, хватит ли у меня средств на билеты, еду… — Считай, что это мой подарок тебе на день рождения, — Гордон подмигнул Эрику, отчего тот только смущённо почесал затылок и хмыкнул, согласно кивнув. — Тогда за дорогу и еду я всё равно сам буду платить! И если мы остановимся по пути тоже. — Допустим, — Гордон не стал сразу же соглашаться, поэтому кивнул, произнеся это негромко. Кажется, Эрик его и не расслышал. — Отлично, тогда до встречи! На этой позитивной ноте их прогулка подошла к концу.

***

— То есть ты уедешь на свой день рождения в другой город?! Вы укатите в голубые дали, а мы даже не успеем вручить тебе подарки? Она так возмутилась, что аж покраснела. Насупившись как сова, Мэри начала ходить из стороны в сторону перед моими глазами, словно обеспокоенный попугай в клетке, что-то бормоча себе под нос, а затем вдруг резко встала на месте и громко заявила, ткнув на меня указательным пальцем: — Мы пойдем с вами, вы от нас не отделаетесь! — Не понял! — я уставился на подругу как на чокнутую. Если она решила притащить с собой Дрейка, то вряд ли у неё получится. Гордон и Дрейк не переносят друг друга с самой первой встречи. Собственно, они виделись в последний раз только в присутствии Нейтана, который словно был медиатором, разрешающим возникший конфликт без серьезных последствий. Дрейк всегда был виноват, он не сдерживался и мог нести любую чушь, оскорбляя людей направо и налево, а Гордон это явно не одобрял. — Мы — это ваши друзья. Или вы собрались на свидание? Так бы сразу и сказал! — Какое к черту свидание? Начинается. Только не это!